Принцесса в Академии. Том 1

— Доброе утро, профессор Марбис, — учтиво поздоровался Индрик.

— Один ваш вид вдохновляет на весь день! — промямлил Озриэль.

— Свежие лютики! Вкусно пахнущие лютики! — закричала я, снова входя в образ.

Профессор поэтики остановилась, тепло кивнула Индрику, на пару градусов ниже — Озриэлю и, повернувшись ко мне, поднесла очки к глазам:

— Ваш голос кажется мне знакомым, юная леди.

Озриэль побледнел.

Увеличенные диоптриями серые глаза ощупали меня с головы до ног, породив желание прикрыться корзинкой. Она пожевала губами, покачала головой и вернула очки на грудь.

— Нет, видимо, показалось.

— Профессор Марбис, должен признаться, я не успел выполнить домашнее задание.

Я взглянула на Индрика: наверняка, блудный сын по возвращении и то меньше каялся.

Железная леди кивнула сухо, но не сурово:

— Я заметила, когда не получила вчера ваших работ. Уверена, у вас на то была очень веская причина, молодой человек.

— О! Более веской невозможно себе вообразить!

Профессор Марбис двинулась дальше, за ней, как на веревочке, поплелся носильщик свитков, а рядом вился Индрик, во всех красках расписывая уважительную причину.

Мы с Озриэлем поглядели им вслед.

— А у вас случайно нет факультета сказочников? — поинтересовалась я. — Индрика бы сразу сделали деканом.

В этот момент юноша отделился от профессора и бегом вернулся к нам:

— Вот, держи! — Он сунул мне восьмигранную золотую монету, схватил корзинку с лютиками и бросился догонять профессора.

— Хотел бы я так уметь, — вздохнул Озриэль.

В голосе звучало восхищение, напрочь лишенное зависти.

Тут гаркнули медные трубы, и студенты заторопились на занятия.

Я потянулась к карману:

— Тебе отдать красные свитки прямо здесь?

Признаться, дома я пыталась спрятать их на груди, чтобы в нужный момент достать эффектным жестом. Но пергаментные трубочки, все как одна, с обидным свистом пролетали, долго не задерживаясь в области декольте.

— Потом отдашь, идём. — Быстро оглядевшись, Озриэль потянул меня в тень фигуристых кустов.

— Куда мы?

Но тут он затащил меня в закуток между фасадом и подстриженными в виде шахматных фигур деревцами и придвинул к стене.

— Ты что, собираешься меня поцеловать?

Озриэль, который в этот момент осторожно отодвигал ветку, чтобы взглянуть на оставшихся во дворе, от неожиданности наскочил щекой на сук.

— Что?

— Ну, я подумала, это опять может быть какое-то домашнее задание.

Ещё чуть-чуть, и соседний куст задымился бы. Юноша потёр поцарапанную щеку, потом потёр вторую, чтобы скрыть румянец, и покачал головой:

— Нет, просто надо подождать, пока все разойдутся на занятия, чтобы нас не заметили. Он выглянул из укрытия. — Всё, теперь главное побыстрее добраться до жилой башни.

Мы двинулись вдоль стены, держась тени и пригибая головы. Из открытых окон над нами хор голосов пел приветствие профессору музицирования. Пока мы шли, Озриэль искоса поглядывал на меня.

— Что? У меня листики в волосах застряли?

— Нет, всё в порядке... Ливи, а если бы я тебя поцеловал, так, чисто по-дружески, как бы ты отреагировала?

— Отвесила бы затрещину — тоже чисто по-дружески.

— Думаешь, я настолько плохо целуюсь? — расстроился он.

— Магнус! — ахнула я и остановилась, как вкопанная.

— Хочешь сказать, даже хуже пауков?! — взвыл Озриэль.

— Да нет же: Магнус остался в корзинке с лютиками! Индрик подарил его профессору Марбис!

Я развернулась и хотела бежать обратно к главному крыльцу, но Озриэль удержал меня:

— Тебя всё равно не пустят внутрь. К тому же, аудитории запирают после третьего звонка. — Он поднял палец, и трубы, словно повинуясь этому сигналу, взвизгнули в третий раз, после чего последовала серия хлопков. Озриэль кивнул: — Всё, двери закрыли до перерыва.

— Тогда попробуй ты! Ты ведь знаешь, где проходит поэтика.

— Что ты, её бы я ни за что не пропустил! Сейчас по расписанию 'История волшебного народа'. Сегодня про подземных духов будут рассказывать, а этот материал я лучше профессора знаю. Да и опоздавших всё равно не пускают. За Магнуса не волнуйся: все в курсе, что причинить вред пауку — к несчастью. Мы отыщем его во время перерыва.

Эти слова меня мало успокоили, но делать нечего. Я вздохнула и последовала за ним.

* * *

Жилой корпус напоминал бобовый стебель, уходящий в небо. Его облепляли плотные ячейки окон. На самой верхушке трепетали жестяные листочки, вокруг которых паслось небесное стадо облачков. Озриэль указал на ослепительно блестевшие листья и шепнул:

— Обрати внимание: это новшество — особая гордость академии. Энергия солнца магически преобразуется, так что у нас в комнатах всегда есть свет. Правда, я всё равно по старинке пользуюсь свечами.

Все студенты уже разошлись по аудиториям, поэтому мы беспрепятственно проникли внутрь. Охранник за стеклом храпел так, что усы подпрыгивали.

Мы поднялись по винтовой лестнице на третий этаж и оказались в начале идущего по кругу коридора. С правой стороны тянулись закрытые двери. Они были самых разных размеров и форм: скучные прямоугольные, стрельчато-готические, в виде перевернутых треугольников и даже стилизованные под врата подземелий. На каждой имелась табличка с именами жильцов, написанных на их родном языке. Я немного знала огрский (в их лексиконе всего триста с небольшим слов), а в детстве довольно бегло говорила на наречии лесных эльфов, но потом папа запретил с ними играть, и вскоре я его забыла. Принцессам положено пользоваться услугами толмачей. Взглянув на круглую дверь, я хихикнула:

— Здесь что, хоббит живёт?

Озриэль повернул ко мне удивленное лицо:

— Ну да...

Я резко перестала хихикать, но тут улыбнулся он:

— Как будто не знаешь, что хоббитов не существует.

Я пихнула его в бок и прикрыла рот ладошкой в притворном изумлении:

— Так мы умеем шутить?

— Лучше, чем сочинять комплименты, — ухмыльнулся он и объявил:

— Всё, пришли, главное на коврик не наступай.

— А поче...

Но тут Озриэль с обреченным видом встал на полосатый лоскут, напоминающий распятого кота, и я поняла, почему. Дверь, до этого мирно деревянная, мгновенно ожила: ручка превратилась в нос, доски поморщились, поморгали, и на нас уставились два янтарных глаза из застывшей смолы, а особо крупная щель открылась, зевнула и громогласно произнесла:

— Приветствую тебя, Озриэль Ирканийский, почетный легионер воинства ифритов, седьмой сын седьмого сына, восемьдесят третий в очереди наследник на престол, — тут дерево задумалось и поправилось, — восемьдесят второй: твой дядя Лавиний только что убил твоего троюродного брата Электико и...

Озриэль поспешно распахнул дверь, затолкал меня внутрь и снова её захлопнул. А привратник всё ещё продолжал бубнить что-то снаружи, изредка позевывая.

Мы оказались в небольшой гостиной — с диваном, столом и арочным окном в нише. Плиточный пол был застелен шкурой, в стене имелся камин в виде разинутой пасти льва, и три двери вели в следующие комнаты.

— Жаль Электико, — пробормотал Озриэль, — в детстве мы с ним часто играли.

Я попыталась перестать открывать и закрывать рот.

— Ты что, ифрит?! Нет, ты серьезно джинн??

— Ну вот, началось, — досадливо поморщился он и направился к ближайшей двери. — Кто тебя учил истории?

— Лучший из лучших! — выпалила я, подбоченясь.

Именно в таких выражениях мне когда-то представили учителя базовых наук. Перед глазами тут же пронеслась вереница пакостей, которыми я впоследствии разнообразила жизнь этого милейшего и добрейшего старичка. Над таким просто грех не подшутить. Заменила его парик на другой, на два размера меньше, добавила в чай три капли книжной микстуры, после которой он весь день говорил цитатами, подарила перо-щекотуна... Нет, были и приятные вещи, например, когда глашатаи объявили его верховным главнокомандующим. Правда тут же добавили, что его вызывают на границу для подавления мятежа великанов. К вечеру его всё-таки нашли в ящике из-под картошки в самом дальнем погребе.

Папа в тот день лишил меня ужина.

Озриэль распахнул дверь своей комнаты и пропустил меня вперед.

— Ифриты не джинны, — пояснил он, закрывая её за нами.

— А кто тогда?

— Подземные злые духи.

— Злые?

— Это официальная формулировка.

— Ты не очень-то похож на духа. Слишком...плотный.

— Потому что я сейчас не под землёй, — рассердился он. — Здесь логично принять более...человеческую форму.

— То есть в настоящий момент ты не совсем ты? Вернее, на самом деле ты выглядишь как-то по-другому?

— Давай не сейчас, а?

— Ты что, стесняешься того, что ты ифрит? — удивилась я.

— Конечно, стесняюсь! — взорвался Озриэль. — Я злой дух, который учится на факультете ранимых романтиков! Мой отец даже не в курсе — до сих уверен, что я занял достойное место в рядах доблестных защитников. Знаю, что ты сейчас обо мне думаешь, но посмотрел бы я, как ты, на моём месте, сообщила бы ему правду. Он и за меньшие проступки стирал в порошок бесплотных духов, а у меня, знаешь ли, ещё шесть старших братьев есть, долго горевать не станет.

Я и не собиралась ни в чём его винить или смеяться. Напротив, искренне сочувствовала.

— Поверь, никто не понимает тебя лучше, чем я!

Но Озриэль пропустил это мимо ушей, продолжая кипятиться:

— К тому же, никого не окружает такое количество ложных слухов, как нас! Вот скажи первое, что приходит тебе в голову при слове 'ифрит'?

Я сразу представила его в тюрбане, восседающем на шелковой подушке с пиалой фиников в одной руке и кувшином щербета в другой.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — нахмурился Озриэль.

— Ты что, умеешь читать мысли? — испугалась я.

— Нет. Но тюрбан и финики — самые распространенные варианты. Я проводил опрос.

— А как насчет кольца в носу? — хихикнула я, вспомнив картинки из восточных сказок. — В анкете был этот пункт?

Он на минуту замер, а потом прыснул, заметно расслабившись:

— Неа, упустил как-то. А что, наверное, мне пойдёт кольцо, как считаешь?

— Без сомнения. Главное очень удобно: стану дергать за него всякий раз, когда будешь меня злить.

Озриэль потёр нос, как будто воображаемое кольцо натирало прямо сейчас, и пожаловался:

— Нас считают даже глупее джиннов!

— А это правда?

— Ливи, джиннов не существует! — простонал он. — Представляешь, каково это: считаться глупее тех, кого даже не существует.

Вот тут я всерьез расстроилась: моей тайной мечтой было однажды найти волшебную лампу и попросить у её раба прямые волосы. В сырую погоду я безо всякой магии превращаюсь в одуванчик.

— Повсеместное невежество в отношении нас просто ужасает, — продолжил Озриэль. — За мной весь первый семестр ходили по пятам, уговаривая залезть в бутылку. А учеба ведь только началась...

Тут он нетерпеливо отмахнулся от парящей в воздухе шелковой подушки — красной, с золотыми кисточками. Не сделай он этого, я бы решила, что она мне мерещится. Именно на такой я его себе и представляла.

— Озриэль, подушка...

Он направился к огромному платяному шкафу — моя нынешняя комната как раз бы в нём уместилась — и принялся рыться внутри.

— Ну да.

Голос заглушался одеждой. Подушка невозмутимо подплыла к нему и зависла рядом в воздухе.

— Чего она от тебя хочет?

Последовала пауза, затем вздох:

— Чтобы я на ней посидел.

— И всё?

— И всё. Это подарок от бабушки Остиопатры. Она утверждает, что джинны никакой не миф, и что в ранней юности она встречалась с одним из них, поэтому во мне течет его кровь. И что родством с такими элегантными и яркими существами можно только гордиться. В общем, старушка выжила из ума, сто пятнадцать как-никак на днях стукнуло, но она всё равно классная. Думаю, тебе бы она понравилась.

Слушая его, я окинула взглядом обстановку. Комната была стилизована под средневековые интерьеры. Слегка напоминала наш трофейный зал во дворце. Помимо шкафа, здесь имелась скромная узкая кровать, подвешенная на цепях, небольшой рабочий стол возле окна, с чернильницей, мраморным пресс-папье в виде страусиного яйца и восковыми свечами толщиной в руку — аж жутко стало, такие бы вокруг жертвенного алтаря расставлять. Я обернулась к Озриэлю и попыталась представить его в черном плаще и с кинжалом, но не смогла. На стене красовался гобелен, с которого беззвучно вопил какой-то накачанный монстр, закованный в сложносочиненный доспех. Он размахивал палицей, а изо рта и глаз у него бил синий свет. В углу лежали гантельки, а у входа висела искусственная голова василиска с раскрытой пастью. Кто-то насадил на клык яблоко.

— Не возражаешь?

Я отцепила яблоко, откусила его и подошла к окну. Хрумкая, выглянула наружу и тут же вцепилась в подоконник, выронив яблоко и стараясь не послать ему вслед первый кусок. Земля осталась где-то далеко внизу, за жемчужной ватой облаков, а на лужайке перед главным зданием ползали какие-то муравьи.

— Разве мы не на третьем этаже?!

Озриэль наконец достал что-то из шкафа, подошёл ко мне и спокойно выглянул наружу.

— На третьем, это иллюзия. Руководство академии решило перестраховаться. Ну, знаешь, от ранимых романтиков всего можно ожидать. Чуть что не так, поэму там не оценили — сигают из окон. А с поднебесья это как-то психологически сложнее, чем с третьего этажа. Всё, нам пора. Скоро первая пара закончится.

Он отлепил мои руки от подоконника и отвел на середину комнаты. Тут я вспомнила про нашу главную миссию.

— Так зачем мы здесь? Ты что-то придумал? Знаешь, как вычислить моего Суженого?

— Да, причем ты пойдёшь со мной и сама его найдёшь. Ведь только ты сможешь понять, он это или не он.

— Куда пойду?

— На занятия. Тоже притворишься студентом.

Я кинула взгляд в зеркало в дверце шкафа, где отражалась во весь рост, и снова посмотрела на Озриэля:

— Э, тебе не кажется, что мне могут не поверить? Я как бы...не очень похожа на будущего принца.

— Пока нет. А вот теперь похожа, — сказал он и накинул мне на плечи плащ — длинный такой, из синего шелка, расшитый звездочками. Я представила, как финальным штрихом он надевает на меня колпак звездочета, и покосилась на окно. Третий этаж ведь всего лишь. Максимум перелом. Это лучше, чем остаться наедине с безумным ифритом.

Но тут он снова повернул меня к зеркалу и зажал рот ладонью. Очень предусмотрительно, потому что рядом с Озриэлем теперь возвышался здоровенный рыжебородый детина на две головы выше него. Причём не в плаще: темно синий сюртук даже не застегнулся — расходился на широкой, как бочонок, груди, а из закатанных рукавов торчали бугрящиеся мышцами руки, покрытые лесом рыжих волос.

— Я орангутанг?

— Ты мой сосед Гарт. Он наполовину огр.

Хорошо, что только наполовину. Я и без того почувствовала, что мысли начали ворочаться с трудом, а Озриэль как-то слишком быстро говорит. Хотя минуту назад мне так совсем не казалось.

— А этот плащ...

— Для всех делает тебя им. Главное, ни в коем случае не снимай его.