Повесть вторая. Tendjou suna no aoi oshiro

— Как... как такое может быть?! — неверяще прошептала Фрейя, немного пришедшая в себя и свой прочеловеческий образ. — Мой брат — и человек?! Кто... кто посмел?.. — но поглощенные своими чувствами бывшие боги (а бывшие ли?) не обращали на нее внимания. Зато ее внимания удостоилась я. На свою беду:

— Ты!.. Все из-за тебя... — пустой взгляд богини уткнулся в меня, безуспешно пытающуюся где-нибудь спрятаться. — Снова ты!.. Вмешалась, все испортила... Убирайся в свою дыру, проклятая человечка!!

* * *

Мне показалось, что мир вздрогнул. Может, так оно и было, может нет. В конце концов, не первородный грех свершился, а лишь я... была низвергнута в бездну. Засиял вокруг странный символ зеленым светом, и земля под ногами превратилась в пустоту, чтобы погрести меня под собой. Это падение длилось мгновение, но перепуганной душе оно показалось вечностью. Это только позже, гораздо позже, я стала со смехом сравнивать себя с армией Сатаны...

Мир вокруг был картиной самой страшной постапокалиптики, какую я только когда-либо видела или представляла. Бескрайняя выжженная земля без намека на что-то живое, просто — мертвое. Ветер, вырывающий глаза и душу из тела холодным песочным клинком. Красный песок и далекий, невидимый черный потолок вместо отсутствующего неба — мало кто не посчитал бы это место Адом.

Все его обитатели — демоны живых душ, посланники царства мертвых. Все, что они могут — это сражаться, не важно с кем: с собой, друг с другом, с душами попавших сюда людей, с богами... Отвратные твари без малейшего признака разума.

— Защити меня... — прошептала я, сама себя вводя в некий транс. Что-то подсказывало мне, что иначе я отсюда просто не выберусь, ни живой, ни мертвой. Вытащить из давно не чесаных волос перо-заколку, нежно провести им по губам, прося о защите и благословляя, и отпустить человеческий разум гулять куда подальше. Ни сейчас, ни в будущем он мне больше не понадобится.

"Демоны, везде демоны... Твари мерзкие. Ну, чего же вы ждете, рвите меня на куски! Ибо так я должна дойти до конца. Я знаю: где-то впереди есть то, с помощью чего я смогу вернуться... Ну же, я не хочу тратить на вас время!"

Мои перья — совершенная защита, такая же, как и сила БОГА. Но, как оказалось, все в этом мире имеет свои слабые места. И как совершенное существо стало человеком, так и моих сил не хватало защищать себя и убивать бесконечных демонических уродов одновременно. Сначала мелкие порезы, потом серьезные раны, превратившие меня в разбитую куклу. И во что же я превращусь, если жива останусь? В жертву маньяка с садистскими наклонностями?

— Помоги мне... — из последних сил шептала я, давно ослепшая и оглохшая от потери крови, усталости и яда, но все равно каким-то неведомым компасом ведомая на свет личного маяка — в место, откуда я смогу построить портал. Даже несмотря на то, что не только никогда этого не делала, но и просто не смогла бы сделать, ибо магией не владела.

— Прочь с дороги!! — рычала я, разгоняя взмахами крыльев верещащих падальщиков, насаживая изломанные тела на стальные перья, замораживая в отвратительные фигуры из грязного, словно оскверненного, льда — такого же, как и сам воздух там.

Еще чуть-чуть, еще немного... Пером по горлу покрытой струпьями гарпии, рассечь крылом каменного голема, ударить когтями по лицу слишком близко подобравшейся твари, ломая их о чешую, но тут излечивая, проткнуть ее, пока она не опомнилась, и сшибить ледяным ветром окруживших монстров.

— Черт, сколько же вас... Как будто я одна горошина на праздничном ужине и все гости из кожи вон лезут, чтобы съесть... Прочь, твари!! Вот оно, я же чувствую, здесь можно пройти... О, черт!..

"Опять... опять больно, опять кровь течет по спине, куда вонзилась уродливая лапа очередного монстра. Больно, как же больно... Это ведь, наверно, смертельно: черный от крови шип из груди торчит и дышать мешает...А, точно, портал же кровью открывают. Вот и пригодилось..."

Перо в глаз владельцу шипа, другим перышком отрезать ему лапу и с надсадой вырвать ее из груди, согнувшись от крика и щедро поливая багровым сухую землю. Вонзить клинок в землю словно кинжал и дождаться, пока засветятся синим узоры древнего как сам мир портала — на это еще хватает сил. Но крылья (откуда они?) рассыпаются перьями, растворяющимися без следа, и только одно-единственное я крепко сжимаю в ладони, падая исцарапанным и окровавленным лицом в лужу своей и чужой крови. Впрочем, остатки сознания еще успевают отметить, как кровь с жадностью впитывается самой землей. И предвкушающе воют и визжат демоны царства Хель.

Интересно, а я смогу попрать судьбу Утренней звезды и все-таки вознестись на небо?..

История вторая.

My fairy

Гордость и тщеславие — разные вещи, хотя этими словами часто пользуются как синонимами. Человек может быть гордым, не будучи тщеславным. Гордость скорее связана с нашим собственным о себе мнением, тщеславие же — с мнением других людей, которое нам бы хотелось, чтобы они составили о нас.

Джейн Остен "Гордость и предубеждение"

Глава первая. Rolling star

(Вращающаяся звезда — англ.)

Меня разбудило тепло. Укрытая несколькими одеялами я находилась в незнакомой комнате с растопленным камином. Белый, украшенный лепниной потолок оттенял обклеенные коричнево-золотыми обоями стены и мебель из темного дерева. Солнце, по-зимнему тусклое, неохотно заглядывало в окно, так и норовя скрыться за вуалью серо-голубого неба. Но мне не было дела до красоты интерьера. Человеческое тепло раздражало. И еще больше меня раздражало непонятное чувство неправильности происходящего. Но что же меня смущало?

Я жива, здорова и прекрасно себя чувствую, разве что в голове немного мутно становится при попытке разобраться в своих то ли сновидениях, то ли воспоминаниях. Хотя какие это воспоминания: разве может так быть, чтобы я была человеком и жила в каком-то странном мире, где совсем нет магии? И при чем здесь богиня зимы и ее вечная любовь к Князю? А уж принудительное путешествие в нижние ярусы Хель вообще больше на кошмар похоже!

Я поплотнее закуталась в одеяла, подобрав длинный черно-синий пушистый хвост так, чтобы обернуть ноги: человеческое тепло в комнате заставляло меня ежиться от озноба и мечтать вырваться отсюда в родной и любимый лес. Скоро, я ясно чувствовала, закончится зима, и вернется в свои владения долгие века проспавший Князь, и мне нестерпимо хотелось проводить свое время до следующего года и, конечно, поприветствовать Князя фейри.

— Yari, yari (Боже, боже — яп.), — вздохнула я, с тоской глядя в окно, — и почему я здесь оказалась? Что же я вообще делаю в человеческом доме да еще абсолютно не помня, как здесь оказалась?

Будь моя воля, право слово, я бы ушла отсюда в первую же минуту после пробуждения, но, увы, весь периметр дома был огорожен мощными чарами, которые при всем желании не дали бы мне возможности этого сделать. И в довершение всех бед, я чувствовала себя на редкость усталой.

Я не знаю, сколько просидела в одиночестве, но оно меня совершенно не смущало. Более всего меня волновал тот факт, что буквально через несколько дней закончится мое время, и мне настоятельно требовалось где-нибудь укрыться для летней спячки. Но в то же время, что было очень странно, нечто внутри меня абсолютно игнорировало этот факт и отнюдь не собиралось спать по семь-восемь месяцев в году. Сие было очень странно и даже неприятно...

Но, к сожалению, мое одиночество длилось не так долго, как мне бы того хотелось и не хотелось одновременно. Не успело небо посветлеть, как в комнату вошла человеческая девушка. Красивая, но не краше обычной фейри, зато холодная и гордая даже внешне. "Неужели у людей тоже много значит внешний облик?" — удивилась я, рассматривая вошедшую. — "И неужели она меня видит? Может, она колдунья?"

— Bon matin (Доброе утро — фр.)! — поздоровалась она.

— Ohaio (Доброе утро — яп.), — настороженно кивнула я, не особо, впрочем, опасаясь чего-нибудь с ее стороны.

— Вижу, ты уже давно проснулась, Канамэ, — констатировала она, одним взглядом оценивая мое состояние.

— Разве я когда-нибудь знакомилась с человеком? — неподдельно удивилась я. — Редкие люди вообще меня видеть могут, а уж общаться и подавно. Да и к чему фейри о чем-то разговаривать с людьми? Мы живем своей жизнью, люди, оборотни, вампиры и иже с ними — своей.

— О, ma cherie, не только знакомилась... — задумчиво протянула девушка, величественно и изящно присаживаясь на резной стул рядом с кроватью и совершенно не обращая внимания на то, что это меня явно нервирует. Впрочем, я этого не скрывала, ибо просто не могла: инстинкты сильнее, и кончик моего хвоста нервно затрепыхался. — Возможно, я тебя сейчас шокирую, но... ты сама родилась человеком.

— Но... я совсем этого не помню... — опасливо ответила я.

— Mais que tu te rappelles? (А что же ты помнишь? — фр.) — спросила в ответ девушка.

— А... — растеряно застыла я. — Почти ничего. Только смутный сон, что я видела перед тем, как проснуться здесь и то, что изначально знают и чувствуют все фейри.

— Ну, вот видишь! — чему-то улыбнулась она. — Я могла бы рассказать тебе о твоей жизни, но очень немного, так как мы с тобой давно не виделись и плохо знали друг друга, хотя и были подругами. К тому же, так ты свою человеческую личность почти не узнаешь. Je pense, il beaucoup vaudrait mieux (Думаю, было бы много лучше — фр.), чтобы ты сама вспомнила и себя осознала.

— А зачем? — вполне закономерно, на мой взгляд, спросила я.

— Y a t'il cette "pourquoi"? (То есть "зачем"? — фр.)

— Зачем мне это вспоминать? — повторила я. — Чтобы со мной не произошло, я прекрасно себя чувствую. А вдобавок, разве не будет моя человеческая память мешать моей сущности фейри? Я осознаю и ощущаю себя как зимняя фейри. Я знаю, что через несколько дней кончится зима и что мне пора будет, если не ложиться спать на долгие месяцы, так просто уходить домой — в лес. Я знаю, что спустя долгие века сна, проснулся Князь фейри, и что мне бы очень хотелось поприветствовать его вместе с остальными фейри, и спокойно жить дальше в гармонии с природой, которая во многом является частью моей сущности.

— Хм, а вот в последнем ты ошибаешься, Канамэ, — чуть впечатленная моей речью протянула девушка. — Я все же расскажу тебе немного о тебе самой, чтобы кое-что прояснить. Тебя зовут Хилари Канамэ, и именно ты, будучи человеком, волей случая помогла твоему Князю, богу весны Бальдру, очнуться ото сна. Там вообще была довольно долгая и замысловатая история, которую ты и сама прекрасно вспомнишь, но суть не в этом. Суть в том, что разъяренная крушением планов Фрейя сгоряча отправила тебя прямиком на нижние ярусы Хель. Но к слову, на тот момент, человеком в полном смысле слова ты не была: дарованная Скади сила постепенно превращала тебя в одного из духов зимы. Собственно, благодаря этому ты и выбралась из Хель: умирающая почти на наших руках, израненная и изуродованная, практически утратившая как свою сущность, сознание, так и человеческую природу. И Бальдр решил в благодарность сохранить тебе жизнь. Как он сам тогда сказал: "Я создал произведение искусства".

— И что? — не поняла я, как сути рассказанного, так и многих деталей.

— Обычно человек может стать фейри, если он умер не своей смертью в определенных условиях. Например, утонул в бурю при полнолунии в океане. А ты... ты тогда была жива, и память поэтому, и часть твоего человеческого сознания сейчас дремлют в глубине тебя самой. Mais essentiel non ce (Но не это главное — фр.). Бальдр создал тебя как оружие, словно он так же, как и ты, увлекался анимэ. Твоя ame (душа — фр.) связана с природой, но далеко не так тесно, как это обычно бывает. Зато гораздо теснее — с одним артефактом, который является твоими и защитой, и оружием.

— Nande? (Что? — яп.) — ошеломленно прошептала я.

— Tu vois cela? (Видишь это? — фр.) — загадочно улыбнувшись, спросила она, жестом фокусника доставая из складок черно-золотого платья небольшое, с полторы ладони размером черно-синее перо из неизвестного металла. И стоило мне его увидеть, как в груди все буквально затрепетало от радости. — Не узна... — но не успела она договорить, как ошеломленно замолкла: я невидимым глазу единым слитным движением выбралась из-под груды одеял, подскочила к ней, вырвала из рук перо и мгновенно оказалась на прежнем месте, торопливо закутываясь в одеяла. — Oh, mes Dieus! (О, мои боги! 0 фр.) Не пугай меня так, Канамэ!

Но я не обращала внимания на человека: оно было целиком поглощено этим странным пером. Что бы там не говорила эта девушка, слова про этот артефакт ложью не были. Не мешкая, я наспех прицепила его к волосам и попыталась разобраться: что из вышесказанного было правдой, а что — нет? Если все вышесказанное истинно, то понятен и мой сон, и то, как мало я о себе помню. Но откуда тогда, с другой стороны, мои знания как фейри? Да и мне почему-то кажется очень невероятной вкратце изложенная история. Хотя кто их, людей, знает?.. Но эти попытки что-либо понять ни к чему не привели, лишь голова разболелась — явление для фейри крайне нехарактерное.

— Vakaranai (Не понимаю... (Не знаю) — яп.)...— простонала я, хватаясь за голову и терзая родные, черные с синими полосами, кудрявые до жесткости волосы.

— Я так и знала, что будет только хуже, — сочувственно сказала колдунья. — И Бальдр тоже знал, бог ведь все-таки... Канамэ, подними на меня глаза, — попросила она. Ничего не подозревая, я послушалась и тут же едва не ослепла: яркая сине-белая вспышка на мгновение озарила комнату, в тот же миг превратившись в густой туман, который тонкой змеей, не дав опомниться, втянулся мне в левый глаз. Всю левую половину лица сразу же защипало и закололо, словно от электрического тока, когда за наэлектризованный предмет берешься. Но спустя миг все прошло.

Осторожно отняв руки от лица, я очень хмуро посмотрела на человека и, коротко зашипев, кинулась на девушку. Но та, рефлекторно отпрянув, лишь резко приказала:

— Сидеть!

И в тот же миг неведомая сила вжала меня в пол. Не обратив на это должного, на взгляд колдуньи, внимания, я тут же ударила хвостом, удлинившимся до полутора метров, сбив ее с ног. Зато поднялись мы с ней вместе: я сбросила заклятье, а она выпуталась из многочисленных нижних юбок. Явно разозлившись, опасно сощурив глаза, девушка резким движением руки, словно бросив миниатюрное копье, запустила в меня заклинанием. От которого я легко отбилась хвостом, выиграв драгоценные секунды, чтобы активировав перо-артефакт, кинуть тонкое лезвие как метательный кинжал. Но рука в последний момент дрогнула, и перо вонзилось в стену в сантиметре от шеи колдуньи. Теперь разъяренно шипели уже мы обе.