Повесть вторая. Tendjou suna no aoi oshiro

Повесть вторая.

Tendjou suna no aoi oshiro

(Небесный замок из синего песка — яп.)

Представьте себе: вы обычная земная девушка. Вы не любите сказки, живете среди анимэ-сериалов и днями и ночами слушаете "Мельницу" и "Алису". Вы не блещете умом и гениальностью, не бьете спортивных рекордов и не способны читать задом наперед. Но в один день ваша жизнь кардинально меняется: вы попадаете в другой мир. Без вещей, без документов, без денег и без друзей. Благодаря случаю вас принимают в школу для молодых дворян... Вы ничего не знаете об этом мире, не деретесь как Брюс Ли и совсем не владеете магией. Все, что вы знаете: вам в течение определенного времени нужно выполнить очень щекотливую просьбу местной богини, которая лишь по своей прихоти оставила вам жизнь... Что же вы будете делать?

Предисловие.

Asayake

(Восход — яп.)

Catch the wheel that breaks the butterfly

I cried the rain that fills the ocean wide

I tried to talk with God to no avail

Calling my name and out of nowhere

Said if you won't save me

Please don't waste my time

Oasis "Falling Down"

Скажите, вы любите сказки? Если да, то это история для вас.

Я перестала верить в сказки еще в пять лет. Помниться, тогда родители на несколько дней уехали в Москву по делам и оставили меня у бабушки. И вот однажды я попросила ее рассказать мне сказку, но она только отмахивалась, а когда я расплакалась от сего великого горя, она пообещала все-таки рассказать мне ее на следующий день перед сном. А утром бабушка не проснулась...

Я обычная девушка, в меру серьезная, в меру простодушная, в меру мечтательная и мало задумывающаяся о будущем. Мне двадцать один год, я учусь на историческом факультете родного государственного университета, на автомате через раз посещая пары и с грехом пополам закрывая сессию. Мою жизнь разнообразят лишь книги и в огромном количестве поглощаемые мной анимэ. Иногда мне кажется, что настоящая жизнь именно там: среди персонажей "Наруто", "Клуба свиданий старшей школы Оран" и "Темного дворецкого"... Я люблю тяжелую музыку "Алисы" и "Catharsis", люблю задумчивые и задорные мелодии "Мельницы". Я много чего люблю, ну, кроме сказок.

И все же они не покидают мою жизнь. Еще три года назад у меня была лучшая подруга. Умная, красивая девушка, может быть, излишне депрессивная и пессимистичная, но добрая и мягкая. Она была старше меня почти на четыре года, училась на заочном отделении все того же истфака и периодически ругалась с родителями по поводу своей непутевости. И однажды она просто исчезла холодным апрельским вечером. Хотела переночевать у меня, чтобы не попасть под очередной скандал, но проснувшаяся совесть не дала ей спокойно сидеть. Ушла — и вернулась только спустя три долгих месяца. И уже совсем другим человеком. Я помнила всегда немного грустную, ироничную девушку со спокойным ровным характером и извечной робостью перед незнакомыми людьми. А тогда передо мной предстала холодная и величественная леди с безупречными манерами, жестким характером и стальными глазами. Больше не было моей подруги Настены, вместо нее пришла чужая леди по имени Хельга. Она рассказала мне просто невероятную историю про фэнтезийные миры, про ее жизнь там, странную и во многом очень жестокую, про ее новую семью и их приключения... Естественно, я не поверила. Да и какой человек в здравом уме поверит в подобные фантазии? Вот только все ею рассказанное фантазией не оказалось. Меня до сих пор трясет при воспоминании о той бойне, что устроили у меня на глазах Настя и ее друг... Вот просто так, безо всяких сожалений, растерзать семерых человек и еще удивляться, почему я так остро на это реагирую...

Настя вернулась в свой мир и за последние полтора года я ее не видела, да и, если честно, не стремлюсь увидеть. Она стала совсем другой, совсем чужой мне.

Но с тех пор все в моей ранее такой простой жизни пошло наперекосяк. Весь мир словно сговорился против меня: начиная с мелких неудач и заканчивая крупными проблемами. Нужная маршрутка обязательно уедет прямо перед моим носом, а следующая придет только через час. Сумка порвется именно тогда, когда я катастрофически опаздываю на пару. Преподаватель прольет кофе на любимую блузку и поставит с досады "незачет". Редкая книга, выданная под честное слово в библиотеке, обязательно в последний момент развалиться у меня в руках. А в банке мою кровно заработанную стипендию по ошибке переведут неизвестно кому в другой конец страны и, естественно, без возврата...

Я месяцами копила в себе напряжение, устраивала истерики и впадала в депрессии, но стоило мне увериться, что жизнь не так уж и плоха, как все начиналось снова, а мое невезение только набирало обороты.

Собственно, моя персональная сказка началась после неудачной сдачи экзамена в летнюю сессию. Меня душили отчаяние и злоба и хотелось только одного: забыть обо всем, оставить позади все глупое и ненужное, вернуть себе удачу, найти свое место в жизни. В общем, вполне благоприятное настроение для классического переноса между мирами, словно в типичном фэнтезийном романе.

"Ищущий да обрящет, просящий да нарвется на исполнение своих желаний".

Мне не явилась в неземном свете прекрасная богиня; не затянуло в засбоивший портал; я не попала под машину, глупо и обыденно закончив свою жизнь, чтобы очнуться в другом мире; меня даже не похитили инопланетяне в серебристой летающей тарелке. Просто роща рядом с домом как-то незаметно сменилась незнакомым лесом. Ухоженным и заботливо убранным, к слову.

Сначала я, естественно, решила, что просто заблудилась. Лесок не был похож ни на страшную чащу, ни на обычную мечту туриста, а вокруг не было указателей "Добро пожаловать в параллельный мир!". Тропинки были заботливо засыпаны гравием, среди вполне привычных деревьев мелькали ухоженные клумбы, засаженные ирисами и розами всех возможных расцветок. На привычно голубом небе светило одно солнце, облака все также играли в догонялки, счастливо сплетничали полуденные птахи, и вообще все вокруг дышало покоем и умиротворением. Мои душевные метания тоже незаметно улеглись, а взамен них проснулось любопытство: я совсем не помнила этих мест в родной роще, еще в детстве изученной вдоль и поперек. На то, что в начале июня розы на клумбах в нашем климате не растут, я внимания не обратила... Деревья сменились не менее ухоженной лужайкой столь внезапно, что я на мгновение ослепла от яркого солнечного света. Зато разглядев открывшийся пейзаж, я застыла надолго.

Вы когда-нибудь видели Петергофский дворец? Хотя бы просто на картинках? Я видела, повезло в тринадцать лет вместе с родителями к родственникам съездить. Вот и сейчас моим пораженным глазам предстал своеобразный аналог этого дворца, разве что цветовая гамма была выдержана в синих, белых, зеленых и черных тонах. И так же, как и Петергофе, в парке перед сим архитектурным шедевром слепили глаза многочисленные фонтаны, прятались за струями воды и аккуратно подстриженными деревьями статуи в античном стиле. По все тем же усыпанным гравием дорожкам неспешно прогуливались девушки и юноши, держась маленькими группками.

Знаете, для того, чтобы понять, куда я попала, мне понадобилось ровно полминуты. Все-таки, у меня был живой пример перед глазами: Настя, или вернее Хельга, ведь попала в свой мир примерно также...

"Ё-мое, а что, если это тот же мир?!" — внезапно дошло до меня. — "Но, с другой стороны, это будет мне на пользу, так как о том мире я хотя бы что-то знаю... И там я могу обратиться за помощью к Хельге".

Пока я предавалась лихорадочным мыслям, меня заметила гуляющая неподалеку девушка примерно одного со мной возраста, маленькая, невысокая, темноволосая и темноглазая. Недоуменно рассмотрев мою одежду: джинсы, черную майку с коротким рукавом и ветровку, она медленно, словно с опаской (и чего ей, спрашивается, бояться?! Подумаешь, девица невесть откуда появилась), подошла ко мне, явно намереваясь спросить "пароль и позывной", то есть узнать, кто я, собственно, такая и как сюда попала. Вряд ли простолюдины (а на аристократку я точно не тянула) могут так запросто гулять рядом с дворцом. Вот только как же я ее понимать буду? Разве что, как в популярных фэнтези, чудесным образом выучу здешний язык...

— Простите пожалуйста, леди, но не могли бы вы назвать свое имя и род? — спросила девушка, недоуменно глядя на мою внушительную сумку-торбу с нарисованным на ней черепом в синей бандане. Хм, значит ли это, что простолюдинам все же разрешается здесь находиться? Или они сюда просто не могут зайти, а значит, все кто находятся на территории дворца, по определению относятся к высшему сословию? Или эта девушка очень либерально настроена по отношению к низшим сословиям?!

"М-да, прямо как в типичнейшем фэнтези", — подумала я, решив не удивляться. Зачем понапрасну тратить нервы? Ведь нервные клетки восстанавливаются только по одной в год! Вроде...

— Боюсь, что я прибыла сюда случайно и очень издалека, — непритворно вздохнула я.

— Так вы действительно иномирянка? — почему-то обрадовалась странная девушка. "Угу, только для нее странная уже я" — мрачно подумала. И тут же она восторженно продолжила: — Это такая честь! Позвольте представиться: Антуанета Аргант, баронесса Маскарельская, — и присела в изящном реверансе, словно в фильме про Д'Артаньяна.

— Меня зовут Новикова Ирина, можно просто Ира. Рада знакомству, — кивнула я и, как бы невзначай, поинтересовалась: — Простите, а разве люди из других миров так часто встречаются у вас?

— О, нет, напротив! Именно поэтому встретить гостя из другого мира такая честь. Но может быть вам лучше поговорить с директором нашего университета?

— Так это университет? — удивилась я.

— Да, университет для юных дворян. Здесь мечтает учиться каждый уважающий себя дворянин, поэтому попасть сюда очень почетно, — на ходу объясняла Антуанета, ведя меня мимо учащихся, одетых словно в театре или для съемки исторического фильма. Они удивленно оборачивались нам вслед, с недоумением отмечая мой необычный внешний вид и сосредоточенное лицо моей провожатой. Мы пролетели по увешанным огромными картинами коридорам, мимо бальных залов, кабинетов и широких лестниц, остановившись у больших двустворчатых дверей. Антуанета так резко затормозила, что выпустила мою руку, а затем глубоко вздохнула, успокаивая сердцебиение. Я же наоборот внезапно занервничала.

Как меня примет директор этой школы? К нему в кабинет внезапно врываются две девушки и заявляют, что одна из них из другого мира. И даже если для этих людей иномирянин — нормальное явление, это ничего не меняет. Кому нужна свалившаяся на голову девушка, ничего не знающая об этом мире? А возиться со мной, словно со слепым котенком, заботливо обучая местным реалиям, вряд ли кому-то нужно... Так что вывод напрашивается сам собой: никому я здесь не нужна. Черт возьми, впору сесть в уголок и разреветься от жалости к себе!

Но времени на истерические мысли у меня не осталось: Антуанета решительно постучалась и, дождавшись разрешения войти, толкнула тяжелую дверь:

— Ваше сиятельство, можно?..

Я сидела на кровати в своей новой комнате и пыталась привести мысли в порядок. Последние шесть часов превратились в сплошной калейдоскоп: неожиданное появление в другом мире, знакомство с Антуанетой и директором, тяжелый разговор и рассказ о своей прошлой жизни, составление планов на будущее. Директор Университета Кано, граф Луфф, оказался приветливым старичком, принявшим меня крайне дружелюбно. Он не стал от меня отмахиваться, терпеливо выслушал и, пропустив мимо ушей мои доводы в пользу своей ненужности, настоял на моем проживании в школе. Мы решили как можно скорее придумать мне легенду, дабы не заострять внимание на моем происхождении, а потом директор ненавязчиво отправил меня отдыхать. По счастливой случайности учебный год начинался через неделю, так что времени на привыкание у меня было достаточно.

Ну вот, у меня начинается новая жизнь. Не о том ли я мечтала еще с утра, получив "неуд" по палеографии? Что ж, мечты иногда сбываются, как любит твердить нам Газпром... правда, не так, как мы предполагаем. Теперь у меня новый статус, жизнь с чистого листа, всего два знакомых человека на ближайшую сотню километров и целый букет перспектив на будущее: от роли провинциальной дворянки до печальной судьбы насмерть замерзшего под забором нищего. По крайней мере, я попала из огня да в полымя: дома старательно училась ненужным вещам и здесь тоже буду им учиться. Угу, танцевать мазурку и вальс, пользоваться двенадцатью приборами за обедом и правильно вышивать крестиком.

"Ну и чего ты жалуешься? — спросила я себя. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать: если тебе было суждено попасть сюда, ты бы все равно попала. И угодить под колеса машины, умереть и перенестись сюда гораздо неприятнее, чем тихо и незаметно пройти грань между мирами. А если визит сюда не был запланирован мойрами, это ничего не меняет, ибо сделанного не воротишь. Так что взбодрись! Может быть, это твой реальный шанс пожить той жизнью, о которой ты всегда мечтала?"

Я решительно встала и начала ревизию своих вещей. В сумке оказались: стратегический запас носовых платков и анальгина, документы, ключи и другая мелочь. А также учебники по истории России за XIX век и по истории Европы за тот же период плюс настольная книга последних лет — "Гордость и предубеждение" Джейн Остен и сборник стихов поэтов серебряного века, который я сегодня должна была сдать, но забыла, что сегодня первая пятница месяца — санитарный день. Ко всему прочему добавился плеер с дополнительной батарейкой, телефон, безуспешно искавший сеть и карманная мелочь. Эх, и почему я не взяла с собой ноутбук?..

В самом разгаре разбора вещей раздался легкий стук в дверь, и в комнату вошла Антуанета.

— Вот, я тебе платье принесла, а то ты ведь в зимней одежде.

— Спасибо большое, — улыбнулась я. Она повернулась было уходить, но остановилась, словно что-то вспомнив:

— Эм, Ира, могу я спросить?

— Да, конечно, — удивленно ответила я, оторвавшись от вещей, в беспорядке разбросанных по кровати.

— Я понимаю, что это может быть для тебя неприятно, но... понимаешь, у нас нет такого имени как "Ира". Боюсь, тебе нужно взять себе другое, — смутившись, сказала девушка.

— Да, и правда... — задумалась я. — Новая жизнь, новое имя — что в этом плохого или постыдного?

— Уф, а я думала, что ты расстроишься или рассердишься, — облегченно вздохнула Антуанета. — Так ты придумала себе новое имя?

— Как насчет "Канамэ"? Хилари Канамэ?

— Канамэ? Это имя похоже на имена Ошира, нашего соседа на востоке.

— Ну что ж, теперь меня будут звать Хилари Канамэ. Будем знакомы, — протянула я ей руку.

— Тогда, позвольте представиться еще раз: Антуанета Аргант, баронесса Маскарельская. Приятно познакомиться, — в ответ пожала мне руку девушка.

— Ага. Теперь я Хилари Канамэ, бедная дворянка из провинции, недавно осиротевшая и отправленная любящими родственниками на учебу в университет Кано! — еще раз улыбнулась я.

Что ж, жизнь продолжается, даже если твоя дорога внезапно потерялась в густой траве — через несколько шагов она продолжиться вновь. И разве стоит плакать, если лесная тропинка сменилась булыжной мостовой?..

История первая.

Снежная сюита

Младый шляхтич, или дворянин, ежели в ексерциции [обучении] своем совершен, а наипаче в языках, конной езде, танцовании, в шпажной битве и может добрый разговор учинить, к тому же красноглаголив и в книгах научен, оный может с такими досуги прямым придворным человеком быти.

"Юности честное зерцало"

Глава первая.

На чужих берегах

Догорает лучина, сгорит дотла,

Лишь метель прядет мое веретено,

И сама уже, словно снег, бела,

Но я буду ждать тебя все равно;

И сама уже, словно смерть, бела,

Но я буду ждать тебя все равно.

Мельница "Зима"

За окном шел дождь. Третий день без перерыва шел мерзкий моросящий дождь, внося уныние в мою и без того безрадостную и склонную к депрессии душу и заставляя тело дрожать от холода. За последние два месяца в моей жизни много чего произошло: начиная с переселения в другой мир и заканчивая воспитанием во мне любви к танцам в университете Кано. Было очень странно и до слез грустно каждое утро просыпаться в незнакомой безликой комнате, одеваться в непривычную одежду, при встрече со знакомыми людьми делать реверанс, а не говорить "привет". Есть необычную пищу, пить обязательный пятичасовой чай и слушать сплетни о скучных событиях двора... Меня медленно и неотвратимо захлестывала депрессия. И выхода из нее я пока не находила.

Мой первоначальный план представиться бедной сиротой-провинциалкой, которую нехорошие родственники отправили с глаз долой в это учебное заведение, директор отмел сразу. Но, немного подумав, все-таки с ним согласился, правда, с некоторыми поправками. И теперь весь университет дружно считал меня провинциальной и плохо образованной очень дальней родственницей директора, которая после внезапной смерти родителей приехала к единственному родственнику — графу Луфф. Меня взяли учиться, что называется, "под честное слово", о чем не уставали напоминать и учителя, и ученики. Причем, из-за необдуманно выбранного имени (а я уперлась рогом, не захотев его менять), возникли дополнительные сложности с национальностью: получилось, что я еще и наполовину оширка.

И вот теперь я с горем пополам училась вместе с остальными девушками быть настоящей леди. Училась, кстати, плохо. А если честно, то каждый день заканчивался слезами в подушку и неустанным утешением себя любимой. Мне приходилось следить за каждым своим словом и жестом, чтобы не дай боги не выкинуть что-либо из ряда вон выходящее: сказать "привет" вместо "доброе утро, леди"; перепутать вилку для рыбы с вилкой для салата; выразить удивление по поводу местного национального блюда — жуткого на вид салата из странных ингредиентов; ненароком запутаться в длинной юбке или неправильно взять в руки чашку с чаем. Эти мелочи, казалось пустяковые, бросались в глаза любому жителю этого мира, что, естественно, вызывало множество вопросов. И объяснять их провинциальным воспитанием глупо. Спасала только "национальность", дескать, почти варварка, чужестранка, не имеющая элементарных для любого арца знаний. Вот и получала я постоянно замечания от учителей, в результате чего прославилась как неуклюжая мечтательница:

— Канамэ, следите за своими пальцами: вы делаете слишком большие стежки...

— Юная леди, не путайте клавиши!..

— Дорогая моя, это десертная ложечка, а не вилка для салата...

— Канамэ, вы сбились с такта. Повторите эти движения еще три раза...

— Кана, перестать мечтать! За окном нет ничего интересного!..

— Канамэ, вы опять не слушаете! Повторите, в каком году открыли Лазурные острова?..

Я злилась, срывалась на подушке в своей комнате, а потом целый час рыдала, истово себя жалея. Мне хотелось заснуть, а проснуться у себя дома... еще до того, как исчезла Настя. Я ненавижу сказки.

Страна, в которой я оказалась, называлась Аре. Здесь в основном жили люди, но частенько встречались оборотни (причем, сразу трех видов: проклятые, лунные и истинные), а иногда приезжали вампиры из заснеженного Гласа. Время здесь соответствовало веку XVII, может XVIII на Земле. А что касается культуры, то тут я просто не смогла ее как-то классифицировать или описать — эта смесь романтичного французского, строгого английского и страстного испанского духа, которая вызывала скорее восхищение, нежели недоумение.

Столицей был город Артхолл, находившийся на побережье. Как рассказывали мои однокурсницы, в его порту каждый день швартовались до нескольких десятков кораблей из различных стран и городов этого мира. Там же, в Артхолле, находился королевский двор и, соответственно, жил король — Генрих II, которому в начале этого года исполнилось сто десять лет. Как оказалось, сие вполне нормальный возраст для людей этого мира.

"Интересно, а как время здесь шло для Насти? — подумала я, просиживая в библиотеке за очередным учебником по истории Аре. — Что, если она давно уже умерла от старости? А ведь она — мой единственный шанс вернуться домой!"

— Чем занимаешься, Канамэ? — внезапно спросила Антуанета, заставив меня ощутимо вздрогнуть от испуга.

— Ох, не пугай меня так! — проникновенно попросила я.

— Ой, извини, — смутилась она.

— Что такое? Я опять заслужила очередной выговор? — обреченно спросила я.

— Нет, просто мне надо с тобой... поговорить, — замялась Антуанета. — Точнее рассказать. Ты ведь выслушаешь меня?

— Конечно, — пожала плечами я, освобождая для нее стул от стопки толстых книг.

— Видишь ли... ко мне вчера родители приезжали, — начала она, — и привезли мне новость, очень меня взбудоражившую. В общем, я выхожу замуж.

— Что?!

— Ну, с Анри мы были помолвлены с раннего детства, я хорошо его знаю и совсем не против замужества... Просто я не ожидала, что родители не будут ждать окончания моей учебы. Поэтому мне немного страшно, и я попросила родителей, чтобы они разрешили тебе поехать вместе со мной. Скажи, ты согласишься? — с надеждой посмотрела на меня подруга.

— Нет, конечно... — растеряно ответила я. — Но неужели ты совсем не против такого брака?

— Я с детства знакома с женихом. Он очень хороший человек, всегда добрый и ласковый. У нас много общих интересов и привычек, много общих друзей. Мы всю жизнь жили с мыслью, что будем мужем и женой. Разве в этом есть что-то плохое?

— Нет, конечно, — улыбнулась я. — Просто у меня дома подобные браки считаются устаревшими и даже постыдными... Но если ты сама не против, разве я могу тебя отговаривать?

— Спасибо, Кана! — счастливо рассмеялась Антуанета. — Тогда в первый день зимы мы едем в Артхолл!

* * *

Вечер я впервые встретила без слез и истерики. В конце концов, на мне свет клином не сошелся. Неужели я только и могу, что утирать слезы белоснежным платочком, мною же коряво вышитым? Почему этот проклятый переход столь сильно выбил меня из колеи? Ведь это так на меня не похоже: молча страдать целых два месяца, злиться на весь мир и срываться на окружающих? Разве у себя дома я вела себя так же, даже во время сильнейшей полосы неудач?..

Нет, совсем нет.

Просто я до ужаса и дрожи боюсь... стать такой же, как Настя. Холодной, гордой, чужой. Но, если подумать, разве именно этот мир сделал ее такой? Разве я еще в детстве не поражалась ее гордости, частенько переходящей в гордыню? Разве не только со мной она становилась доброй и улыбчивой, а для окружающих навсегда запоминалась холодной, немногословной и себе на уме?..

Так надо ли бояться того, чего нет? Я такая, какая есть. И ничто не заставит меня измениться вопреки моей природе!

* * *

— Канамэ, вы что-то хотите спросить? — оторвался от бумаг директор.

— Да, — закрыв за собой тяжелую дверь, я скользнула в кабинет директора, сев в специально для гостей поставленное кресло. — Вы, наверное, уже знаете, что Антуанета пригласила меня на свою свадьбу зимой. Вы ведь отпустите меня?

— Конечно, — кивнул он, — вам обязательно надо посмотреть столицу, познакомиться с новыми людьми. Это будет полезно для вас.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась я. — Эм, ваше сиятельство, вам, наверное, постоянно досаждают жалобами на мою неуклюжесть...

— Как ни странно, нет, — усмехнулся мужчина. — Сначала учителя удивлялись отсутствию у вас многих элементарных знаний, но, несмотря на постоянные замечания, вы учитесь едва ли не прилежней большинства моих учениц.

— Правда? — неподдельно удивилась я. — А мне казалось, что я постоянно все путаю... Да и замечания мне делают чаще всех...

— Ну, прилежность в учебе не означает наличия всех необходимых знаний. Если будете продолжать в том же духе, то совсем скоро перестанете путать вилки на обеде и шаги в вальсе.

— Спасибо, вы меня обнадежили, — хмыкнула я, внутренне безмерно собой довольная.

— О, Канамэ, подождите! — спохватился директор. Он вдруг начал что-то спешно искать среди заваленного бумагами стола. — О, вот оно! — и он протянул мне длинную узкую коробочку черного цвета, перевязанную синей лентой.

— Что это? — удивилась я.

— Подарок, — улыбнулся дядюшка. — От герцога дю Лерро. Он сказал, что сделал его сам. Это самый настоящий волшебный артефакт.

— Правда?! Сам герцог сделал?

— Семья дю Лерро — практически единственные на всю страну маги. Когда я рассказал герцогу о вас, он очень вами заинтересовался и долго меня расспрашивал. А напоследок попросил передать вам этот артефакт, — ответил он.

— Спасибо огромное! — восхищенно рассмеялась я. С учащенно бьющимся сердцем я потянула ленточку и замерла от изумления. На черном бархате подкладки лежало длинное перо-заколка. Перламутрово-черное, с синими искорками и бело-голубыми кончиками, оно поражало красотой и изяществом работы. Если бы мне только что не сказали, что его сделали руки человека, я бы стопроцентно решила, что оно сотворено самой природой.

— Какая красота... У меня просто нет слов, чтобы выразить свое восхищение!

— Я полностью с вами согласен. Всегда носите его с собой, хорошо?

— Конечно, — заверила его я.

Небо хмурилось пасмурными вечерними сумерками зрелой осени. Дождь превратился в холодную морось и лишь оседал каплями на одежде. Умирающего солнца не было видно за свинцовыми тучами и казалось, что ночь уже практически вступила в свои права. Деревья почти полностью облетели, но трава все еще оставалась зеленой и среди нее странно смотрелись мокрые и от того необыкновенно яркие красно-желто-коричневые мертвые листья. Завяли и почернели розы и ирисы в ранее радостных клумбах, рощу наполнила тишина и ожидание скорой зимы — заснеженных саней богини Скади в сопровождении свирепых вьюжных гончих.

Поскорее бы зима, мое любимое время года. Как рассказала мне Антуанета, зимы здесь ранние и через неделю-две выпадет первый невесомый снег, растает, превратив тропинки в болота, а потом выпадет еще раз и еще — и уже надолго укроет кружевным одеялом уставшую землю, оденет в батист и кружева деревья и кусты, приласкает вечно куда-то спешащих людей. И заиграет бриллиантами на холодном седом солнце.

Я в одиночестве гуляла по роще, прилегающей к зданию университета. Мне было хорошо и спокойно, словно не было месяцев постоянных нервных срывов и истерик. Не было отчуждения в душе и тайного отвращения от понимания, что все, что ты сейчас видишь — чужое, не родное... Виновата ли природа в моем перемещении из мира в мир? Нет, конечно. Поэтому и винить ее глупо и неправильно.

"...Смешная жизнь, смешной разлад.

Так было и так будет после.

Как кладбище, усеян сад

В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы

И отшумим, как гости сада...

Коль нет цветов среди зимы,

Так и грустить о них не надо", (С. Есенин "Мне грустно на тебя смотреть...") — вспомнились мне еще в школе выученные стихи.

Я не заметила, как сошла с засыпанной гравием тропинки и углубилась лес — самый настоящий, дикий и хмурый. Но он был прекрасен в своей неприступности и мрачности: влажно чавкала под ногами земля, щедро укрытая красно-коричневым лиственным ковром, где-то вдалеке плакали, прощаясь, последние птицы, улетающие в теплые края. Деревья, почерневшие и голые, едва слышно шелестели остатками мертвых листьев и прятали среди ветвей рыжих белок, мелких птах и пустые гнезда. А легкие наполнял острый, резкий запах увядания, дождя и приближающейся зимы...

Но внезапно эта идиллия была нарушена громкими и неуместными звуками: тишину разорвал жуткий многоголосый вой и художественный свист, словно кто-то подгонял и раззадоривал большую охотничью свору. Я застыла на месте сначала от страха и неожиданности, а потом в надежде, что неведомая беда пройдет мимо. Но видимо Фортуна всерьез на меня обиделась за некие мне неведомые прегрешения и в очередной раз повернулась задом.

Вой и свист приближались все стремительней, и вот, буквально с двадцати шагах от меня, деревья расступились (и это не образное выражение), чтобы пропустить большие зимние сани. Вокруг них с воем, визгом и рычанием вилась стая огромных серо-белых волков, а под полозья из ниоткуда предупредительно ложился снег. Вместо коней снежные сани были запряжены двумя особо выделявшимися статью волками, а поводья небрежно держала в руках безумно красивая девушка, одетая в сияющие первозданной белизной меха. Ее белоснежные, какие бывают только в анимэ, волосы развевались по ветру, как в хорошо сделанной рекламе дорогого шампуня, глаза даже с расстояния в десять метров сияли подобно синему бриллианту из фильма "Титаник", а от ауры настоящей январской стужи, казалось, звенел сам воздух... В общем, неудивительно, что я застыла в немом восхищении, забыв обо всем на свете.

Можно сказать, что мне безумно повезло, можно, что наоборот, ибо передо мной возвышалась сама богиня зимы и охоты Скади.

Заметив меня, она легким движением руки остановила сани и смерила мою замершую, словно библейская героиня, фигуру. Этот взгляд, равнодушный и презрительно-любопытный, очень живо способствовал пробуждению моего здравого смысла. Я внезапно четко осознала, с кем мне довелось встретиться, и липкий, словно смола, страх накрыл меня, что называется "с головой". Эта холодная и жестокая богиня славилась своей нелюбовью ко всему роду людскому и злыми шутками, лучшей наградой в которых была жизнь того несчастного, что встретил ее. И, как рассказывала мне Антуанета, все это было от несчастливой судьбы Скади: дочь Локки и какой-то снежной великанши, она пришла в Астгард к другим асам (Асы — боги в скандинавской мифологии.) с единственной целью — выйти замуж за прекрасного Бальдра, бога весны. Но асы не захотели отдавать любимого брата снежной богине и с помощью все того же Локки обманули Скади. Они предложили ей выбрать мужа по ногам, выставив в ряд нескольких других богов так, чтобы видны были только голые ступни. Но Скади не знала, что среди них Бальдра не было... В итоге она выбрала Ньерда, сурового бога моря Но вскоре обман был раскрыт, и оскорбленная богиня навсегда покинула Астгард, унеся с собой горечь от обмана и любовь к вечно прекрасному богу весны. А когда Бальдр вынужден был уснуть мертвым сном в царстве Хель из-за козней трикстера Локки до рождения нового мира, Скади поклялась отыскать возлюбленного и все-таки выйти за него замуж... И с тех пор богиня безуспешно ищет возлюбленного, спрятанного асами, и оттого всегда сурова и безмерно горька зима там, где проносятся сани богини зимы. (Здесь автор предупреждает, что вышесказанная легенда ни в коей мере не имеет отношения к настоящим скандинавским мифам, и является выдумкой автора.)

История сия, бесспорно, грустна и нравоучительна, но в контексте моей незапланированной встречи с настоящим божеством, она выглядит очень грустной... для меня.

— Так-так-так, — медленно, словно не веря, протянула Скади, зазвенев хрустальным переливом льдинок в голосе, — неужели я вижу человека родом из другого мира?

Я молчала, напряженно наблюдая, как сотканные из вьюг и метелей снежные гончие лениво окружают меня, с явным презрением оглядывая столь неожиданного встреченного человека.

— Бедняжка... Заблудилась в мрачном лесу? — холодно и с превосходством улыбнулась она, продолжая издеваться: — Может, мне вывести тебя к людям?..

— Знаете, — не выдержала я, от злости и страха потеряв чувство самосохранения. А может, я просто поняла, что бессмысленно дрожать от страха, если тебя все равно собираются с особой жестокостью отправить в вечный холод Хель. — Я, конечно, понимаю, что вам доставляет незабываемое удовольствие издеваться над обычным человеком, но, может, мы все-таки пропустим этот пункт при нашем знакомстве? Вы ведь все равно меня убивать в особо изощренной форме собираетесь!

— Надо же, какая смелая девочка... — удивленно приподняла левую бровь богиня. А потом внимательно присмотрелась ко мне, о чем-то задумавшись, и сказала: — А ты у нас человечек интересный... Может, и пригодишься... Ну что, смертная, — что-то для себя решив продолжила Скади, — жить хочешь?

— Неужели я так похожа на самоубийцу?.. — про себя пробормотала я, внутренне скривившись от вопроса, но все же громко ответила: — Естественно.

— Тогда я оставлю тебе жизнь, но при одном условии, — едва заметно усмехнулась богиня, явно прекрасно расслышав мое недовольное бурчание. — Твоя задача достаточно проста: найди для меня место, где спит Бальдр.

— А...а... — от неожиданности потеряла я дар речи, но быстро встряхнулась, испугавшись, как бы Скади не приняла мое молчание за согласие. — А вы уверены, что я с этим справлюсь?! Я не великий сыщик, чтобы по пылинкам на уликах раскрывать сложнейшие преступления, не умею драться как герои эпических поэм и отнюдь не являюсь великим магом-сотрясателем Вселенной! Каким зигзагом я найду место, где, как Белоснежка, спит бог?!

— Ну, это легко исправить, — пренебрежительно махнула рукой Скади. — Способностей к магии у тебя нет, зато магической энергии — хоть отбавляй, драться тебе вообще не надо с таким-то защитным артефактом вместо украшения, а насчет ума — уже ничего не исправишь. Но чтобы дать тебе стимул, вот тебе условие договора: ты должна отыскать Бальдра за два года. Если к первому дню третьей от сегодняшнего дня зимы ты не найдешь его, я заберу твою жизнь.

— Чтоб у тебя моль в мехах завелась, снегурочка скандинавская! — проникновенно пожелала я богине.

— И вот тебе мой подарок, — уже из саней обернулась она, и у моих ног из миниатюрного снежного вихря соткался маленький мешочек. — Это поможет тебе колдовать. Полноценным магом, конечно, не сделает, но зимняя стихия — воздух и вода — теперь твоя. Пользуйся на здоровье, мне не жалко, но, — опасно сощурила глаза Скади, — если хочешь жить долго и счастливо, выполни условия нашего договора.

— А как я узнаю, что ты меня не обманешь? — резонно спросила я. — У тебя нет причин заниматься мелким мошенничеством, но что тебе стоит просто забыть об обещании оставить мне жизнь и здоровье после выполнения мною договора?

— Клянусь своим именем! — надменно улыбнулась она, и, пронзительно засвистев заскучавшим гончим, помчалась дальше по замершему темному лесу, пожелав напоследок: — Удачного праздника, смертная!..

Мгновение — и лес снова ожил, если это слово вообще применимо к лесу в пору поздней мокрой осени, а я внезапно поняла, что уже очень поздно, я жутко замерзла и меня, наверное, давно хватились. Но перед тем как вернуться в университет, я вспомнила о подарке богини. В замшевом мешочке оказались украшения из серебра и сапфиров: сапфировые сережки на тонкой цепочке в сантиметр длиной, кулон со все тем же сапфиром-ромбом, тонкий браслет-цепочка с таким же камнем и узкое кольцо. Естественно, тоже с сапфиром, ограненным в виде узкого ромба. Не став медлить, я сразу же надела подаренные драгоценности, чувствуя себя так, словно собираюсь в дорогой ресторан на свидание. Подарки легли как влитые, словно я и не снимала их никогда. Но, прислушавшись к себе, я не заметила никаких изменений. Ну и где обещанная магия? Ощущая себя на редкость глупо, я попробовала в меру своего разумения что-то наколдовать, то есть, зажмурившись для верности, напряженно представила себе светящийся шарик прямо перед собой. К моему вящему разочарованию, открыв глаза, шарика я перед собой не увидела. Зато в и без того ставшем неприветливым с наступлением темноты лесу резко похолодало, и я, махнув рукой на всю эту призрачную магию, поспешила к себе в комнату, в тепло и хоть какой-то уют, которому ощутимо добавлял привлекательности горячий ужин. По дороге я вспомнила слова Скади о еще одном моем подарке — пере-артефакте. Кажется, она говорила, что с ним мне даже не надо учится сражаться, чтобы защитить себя, поскольку с этой обязанностью оно легко справиться. Что ж, я теперь как герой компьютерной игры на тему фэнтези: полностью укомплектована, осталось только навыки подтянуть и — в путь!

Глава вторая.

"Тебя ждала я..."

Идет на взлет самолет пузатый,

Ревя моторами тяжело.

Фортуна вновь повернулась задом,

Не то случайно, не то назло...

Студенческая песня

Когда прозрачно-серый рассвет первого дня зимы осветил замершую и сонную землю, из ворот университета Кано выехала богато украшенная карета в сопровождении пяти всадников: трех военных в одинаковой зеленой форме с баронским гербом и двух девушек в пышных амазонках.

Со стороны сие, наверное, выглядело величественно и прекрасно, если бы, конечно были свидетели сего выезда. Но, увы, я меньше всего задумывалась над тем впечатлением, которое наш маленький кортеж вызывал бы у свидетелей. Ибо мне было несколько не до того: к сожалению, на лошади я умею ездить весьма посредственно, и поэтому все мое внимание направлялось на то, чтобы не упасть с сего "страшного зверя". Как вы понимаете, мы с Антуанетой решили путешествовать верхом. Собственно, это была идея моей подруги, ибо я была искренне уверена, что карета — самое комфортное на данный момент средство передвижения. Но все оказалось очень непросто: в отличие от машин в моем мире, карета различными приспособлениями, обеспечивающими комфорт и безопасность пассажиров, не обладала, из чего следовало, что путешествие в ней превращалось скорее в изощренную пытку, нежели в истинное удовольствие. Впрочем, у альтернативной карете езде на лошади тоже были свои достоинства и недостатки... Которые мне еще предстояло на себе испытать.

Зато против моего ожидания был еще один плюс: я, признаться, с ужасом ожидала, что верхом ехать мне придется боком — по-дамски, но здесь мне на помощь пришло местное изобретение — амазонка. Вот уж не знаю, существовал ли сей шедевр модной индустрии у меня дома, но здесь амазонка была распространена повсеместно. Что такое амазонка? Это платье, но необычного покроя: к нему не нужен корсет и, самое главное, у него была очень широкая юбка, которая позволяла даме сидеть в седле по-мужски, но при этом полностью скрывала ноги с обоих боков лошади.

До столицы нам предстояло ехать три дня. Заморозки ударили еще за неделю до нашего выезда, так что прелести езды по превратившимся в болото дорогам нам удалось избежать. Лошади неспешно бежали (или как это правильно называется?), глухо стуча подкованными копытами по подмерзшей земле, изредка звонко хрустя ледком на лужах. Сопровождающие Антуанету и меня воины (хм, а может стража?) что-то весело обсуждали между собой, почти не обращая на нас внимания. Антуанета, легко и непринужденно держась в седле, читала на ходу прихваченные из университета письма, временами глубоко над чем-то задумываясь. Ну а я, как уже говорила, первые полдня полностью сосредоточилась на том, чтобы не свалиться на подмерзшую землю. Вторые же полдня мне думалось и мечталось лишь о скорейшем отдыхе, ибо непривычное к таким нагрузкам тело болело нещадно.

Неприятности начались, как и водится, неожиданно. Был вечер второго дня, наш маленький отряд уже нетерпеливо высматривал впереди огни постоялого двора. Антуанета сейчас ехала в карете (мы менялись каждые два-три часа), а я, попривыкнув к верховому способу передвижения, погрузилась в свои мысли.

"Черт возьми, и на кой мне надо было ввязываться в эту безнадежную затею?! Ну как, как я найду спящего аки пушкинская царевна бога, если его, во-первых, прятали сами асы полным составом, а во-вторых, еще никто до меня не находил? А если и находили, то никаких "путевых заметок" не оставили, иначе Скади уже давно эту "царевну" нашла... Ну и что мне теперь делать?!" — мрачно думала я, мысленно вопия словно жаждущий в пустыне. Но мое раздраженное самобичевание внезапно прервала с того ни с чего заволновавшаяся лошадь. Вынырнув из глубин сознания, я обнаружила, что скакуны эскорта и даже запряженные в карету кони тоже нервничают и отказываются бежать дальше. Мы спешились от греха подальше, а Антуанета вышла из кареты. Мы были в недоумении, а кони бесновались все больше, так что их пришлось спешно привязывать к деревьям, чтобы они никого не лягнули сгоряча. Но, увы, наше неведение продолжалось недолго.

Вдруг земля содрогнулась, словно под ногами прокатилась волна или случилось землетрясение, а потом еще раз и еще — словно шагал огромный великан. Собственно, великан и шагал.

"Черт возьми..." — потрясенно подумала я, разглядывая это чудовище. Великан был ростом с корабельную сосну, с кожей ярко-синего цвета, косматой седой гривой и просто исполинской дубинкой.

Не могу сказать точно, что в тот момент творилось в моей голове и душе. Вроде бы мне должно было быть страшно, но все происходящее казалось настолько нереальным, что мои мозги просто отказывались воспринимать все это не как особо реалистичный фильм, а как действительность... До того момента, как это чудище не решило сделать из нас стэйк и отбивную в одной тарелке: как следует размахнувшись оно со всей силы ударило по карете, видимо решив, что она самая вкусная. Ударная волна вперемешку с щепками и кусками отделки разметала нас по дороге. Я с размаху упала на траву, выбив воздух из легких и основательно приложившись головой о камешек, словно назло валявшийся на земле. Рядом истошно вскрикнула Антуанета, и забористо ругались сопровождающие. А над всем этим разочарованно ревел йотун.

От боли у меня на глазах выступили слезы, а платье мешало дышать и вообще хотелось закрыть уши руками, зажмуриться и оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда... Но шум вокруг не давал моему "я" забиться в глубины сознания. Открыв глаза, я обнаружила картину, достойную экранизации Джорджем Лукасом: Антуанета пребывала в обмороке, йотун рассерженно ревел, размахивая своей дубинкой, а наши доблестные сопровождающие пытались всеми подручными способами его убить. Они стреляли из однозарядных пистолетов, спешно на ходу заряжая их снова, кололи саблями и шпагами, но безуспешно: для великана все это было что слону игрушечный дротик. Мне хватило беглого взгляда, чтобы понять безнадежность ситуации. Сбежать от йотуна мы тоже не могли при всем желании, ибо пышные платья мешали и путались под ногами, а спрятаться было просто негде на пустынной дороге — в лесу он бы нас запросто увидел, никакая маскировка не помогла бы.

Мне стало страшно. Просто страшно, так, что тело оцепенело, а в голове билась, словно пульс, одна мысль: "Это конец...". Мне было жутко от того, насколько я оказалась беспомощна...

Но тут я вспомнила о Скади и о ее дурацком задании, вспомнила о том, куда и как попала, вспомнила, что мне всего двадцать один год и умирать сейчас — глупо и недальновидно. От этих мыслей тело сбросило с себя оцепенение, и я уже приготовилась рвануть куда подальше в надежде спасти жизнь, пусть и ценой смерти других людей, но тут моя рука наткнулась на выпавшее из прически перо-артефакт. Оно пульсировало синим светом, едва заметно вибрируя. И я вспомнила. Это же защитный артефакт, это раз, а два — Скади дала мне силу зимней стихии!

С трудом встав, я посмотрела на перо, судорожно думая, как заставить его работать, но оно уже и само все поняло. Легко зависнув в воздухе, перо внезапно разделилось на множество своих клонов: миг — и вокруг меня парит целый кокон черно-синих перьев, повинующихся моему воображению и моей воле. Достаточно представить и захотеть — и сотня острых как лезвия перьев уничтожит любого, кого я пожелаю. Естественно, я не преминула опробовать чудо-артефакт на великане.

Только представь, и готовящийся добить одного из эскорта своей дубинкой великан натыкается на щит из перьев, а не выдержавшая приложенной силы дубина разлетается на части. Йотун ревет, сначала от ярости, а потом от боли, когда мелкие лезвия разрывают его плоть, роясь вокруг словно очень рассерженные пчелы. В стороны летят кровь, обрывки одежды и куски мяса, но чудовище не сдается: только что нанесенные раны срастаются вновь.

— Врешь, не уйдешь, — мстительно рычу я, шатаясь от напряжения и слабости. По затылку течет что-то горячее, видимо, ударилась я серьезно, но сейчас не время об этом думать. — Черт возьми, Скади, и где твоя обещанная сила?! Хочешь, чтобы я здесь померла от перенапряжения или в желудке этой твари?! — словно в ответ на мою проникновенную речь подаренные богиней украшения резко холодеют, а вокруг меня кругами будто расходится зима, покрывая льдом и снегом траву и замораживая воздух до звона. В тот же миг бестолково размахивающий руками великан сначала замирает, потом начинает медленно превращаться в глыбу льда. Пять минут, и лезвия перьев разбивают лед на мириады осколков и растворяются в воздухе. А через секунду мне в руку падает холодное перо черно-синего цвета.

"Ну вот и все..." — облегченно думаю я, соскальзывая в темноту обморока.

* * *

Ненавижу обмороки. Теряешь сознание обязательно в самый интересный момент, а просыпаешься именно тогда, когда все давно закончилось.

Хотя чего это я ворчу? Словно бабка старая, ей-богу! Темно вокруг, так это потому что глаза открывать не хочу. Мне так хорошо спалось...

После последних событий только и остается, что спать. От йотуна остался лишь ровный красный слой, карета в щепки разлетелась, кони пребывали в истерике еще несколько часов, Антуанета — тоже, как только меня в бессознательном состоянии увидела. Эскорт наш многострадальный отделался переломами и ушибами, но зато все остались живы. Я от обморока очнулась довольно быстро, но так устала, что всю оставшуюся дорогу проспала беспробудным сном.

Надеюсь, никто так и не понял, чью магию я использовала, а то вопросы наверняка появятся, что не есть хорошо и хорошо бы нам это не есть...

Oh, mes cher amis, как сказала бы Хельга, этот мир меня убивает! Причем, как в прямом, так и в переносном смысле. Но, как это ни печально, мне здесь жить еще минимум два года до выполнения договора со Скади. Это если я его вообще выполню и если смогу найти дорогу в свой мир.

Но вот что странно: не считая великанов, разбойничающих на дорогах, и богинь, дающих мало выполнимые задания первым попавшимся смертным, этот мир во многом похож на мою родину...

Хотя чего это я? Дома, как говорится, и трава зеленее, и небо голубее, и вообще гораздо лучше! М-да, вот что падение на камушек с человеком сделать может...

* * *

Как только я пришла в себя, вокруг засуетились люди: служанки, доктора, просто любопытствующие. Антуанета, забыв все наставления лекарей, попыталась вытряхнуть из меня душу, буквально снеся эмоциями от чрезмерной радости. В результате чего я снова погрузилась в темноту. При следующем же пробуждении в моей комнате было уже гораздо спокойнее.

Как я узнала позже, мы находились в особняке родителей Антуанеты, где через неделю должно было совершиться бракосочетание. Основной наплыв гостей ожидался накануне священнодействия к местному аналогу девичника и к самой церемонии, так что триумфальный приезд перепуганной невесты и ее подруги, пребывающей в бессознательном состоянии, наделал серьезного шума. К слову, от расспросов мне удалось откреститься очень легко, сославшись на подаренный Леонардом артефакт. Письмо к дядюшке с подробным отчетом от нашего эскорта было отправлено в тот же вечер, как мы приехали в пункт назначения.

Как только вокруг моей фигуры улеглось оживление, оно тут же возникло вокруг виновницы предстоящего торжества. Антуанета, изводящаяся от волнения, крутилась как белка в колесе, пытаясь быть везде, все знать и всюду поспевать. Она корректировала списки гостей, составляла меню на все дни праздника (а их планировалось целых три), дорабатывала интерьеры и придумывала программы для праздников: девичника, самой свадьбы и последующих праздничных дней. За ней постоянно стайкой носились служанки, экономки, слуги, лакеи, повара, модистки и прочий люд в ожидании новых распоряжений. Даже на невооруженный взгляд было видно, что девушка счастлива и будет еще счастливее, будучи связанной нерасторжимыми узами священного брака с любимым человеком. Последний, кстати, мог явиться в дом невесты только в день свадьбы, ибо так заповедовал обычай.

Гостей на девичник было приглашено не так уж много: всего десять девушек включая меня, Антуанету, ее мать и сестру. В ожидании завтрашнего дня подруга не находила себе места. Все указания на сегодня были розданы, гости встречены, чужие мнения выслушаны и подарки сложены в специально отведенной под это комнате.

Девичник проходил в гостиной, обставленной в коричнево-зеленой гамме, уютная атмосфера которой прекрасно сочеталась с настроениями, бродившими среди нашего дамского общества. Мать Антуанеты, мадам Франсуаза, оказалась милой женщиной за пятьдесят, невысокой, пышной и улыбчивой, с красивыми ухоженными волосами теплого каштанового цвета и темными карими глазами. Она с нескрываемой радостью поглядывала на старшую дочь, впрочем, не пряча и сожаления по поводу расставания с возлюбленным чадом. Младшая сестра Антуанеты с длиннейшим и плохо запоминающимся именем, в связи с чем ее называли просто Мари, в силу малых лет (ей было всего десять) не понимала всего происходящего и вела себя как обычно, радуясь празднику.

Мне было странно присутствовать на сем собрании, ибо оно мало походило на виденные мной праздники. Мне довелось побывать и на девичнике, и на последующей свадьбе одной школьной подруги и там уж точно веселье так и било ключом, подогреваемое спиртным, клубной музыкой (от которой у меня через два часа жутко разболелась голова) и танцами. Здесь же все было похоже скорее на милый семейно-дружеский вечер в стиле девятнадцатого века а ля "Война и мир" или "Гордость и предубеждение". Малый круг дам пил ароматный чай нескольких сортов, пробовал различные кондитерские шедевры и разговаривал обо всем на свете. Что самое странное, никому не было скучно (даже мне, хотя со всеми присутствующими кроме Антуанеты и ее родных, я познакомилась буквально часом ранее): праздничный дух витал в воздухе, даруя веселье и счастье. Антуанета взахлеб рассказывала о своей жизни подругам, с которыми не виделась по нескольку месяцев, ее мать с умилением поглядывала на дочь и расспрашивала меня о нашей дружбе и учебе в университете. Мари и другая подруга Антуанеты, Марианна, в четыре руки играли веселую песенку на фортепиано, а остальные с удовольствием им подпевали. В общем, стояла вполне благоприятная атмосфера.

Уже почти ночью изрядно наговорившееся общество решило развлечь себя пением. Марианна снова села за фортепиано, кто-то из девушек достал маленькую арфу, а Мари принесла из своей комнаты местный аналог гитары (то ли лютня, то ли мандолина). Тут мадам Франсуаза вспомнила, что по древним обычаям невесту вообще-то нужно оплакивать, словно провожая в загробный мир. Антуанета потупилась и предложила матери спеть. И, к моему огромному удивлению, та с чувством исполнила "Зиму" Мельницы. На мой вопрос, откуда они знают эту песню, Антуанета ответила, что ее впервые спела на одном из дней рождения старшего племянника герцогиня дю Лерро и с тех пор песня эта стала местным "хитом".

— Ой, Канамэ, может, ты тоже знаешь что-нибудь похожее? — спохватилась подруга, с мольбой глядя на меня карими, чуть светлее, чем у матери, глазами.

— Pourquoi pas? — пожав плечами, согласилась я. — Сказочная подойдет?

— Конечно! — дружно согласились девушки, приготовившись слушать.

Я взяла в руки гитару и заиграла:

— Вертись, вертись мое колесо

Тянись, тянись шерстяная нить

Отдавай мой гость мне мое кольцо

А не хочешь если совсем возьми

Отдавай мой гость мне мое кольцо

А не хочешь если совсем возьми

Я себя сегодня не узнаю

То ли сон дурной то ли свет не бел

Отдавай мне душу мой гость мою

А не хочешь если бери себе

Отдавай мне душу мой гость мою

А не хочешь если бери себе

Звон стоит в ушах и трудней дышать

И прядется не шерсть только мягкий шелк

И зачем мне право моя душа

Если ей у тебя мой гость хорошо

И зачем мне право моя душа

Если ей у тебя мой гость хорошо. (Мельница "Рапунцель")

"Ну что ж, вот и настал час истины" — подумала я, с некоторым волнением и радостью наблюдая за обрядом бракосочетания. Антуанета в бело-голубом платье, чем-то похожим на русский сарафан, сияла аки солнышко летнее полуденное. Жених, Анри, с которым я познакомилась лишь перед самым обрядом, сиял не меньше, причем как радостью и душевным подъемом, так и светлой шевелюрой. Жрецы Одина и Фригг с охотой благословили молодых, прочитав небольшое напутствие, и на глазах гостей провели какие-то мало мне понятные ритуалы, после чего на запястьях новобрачных на мгновение вспыхнула серебристо-голубая нить, связавшая их перед богами и людьми.

Ну а потом был праздник. Яркий, веселый, хмельной и задорный. Веселились гости, поздравляя молодых и их родителей, вино и пиво лилось словно из рога изобилия. Беспрерывно звучали тосты: за здоровье, за счастье, за благополучие, за будущих наследников... Играл оркестр, гости, забыв о правилах этикета, пели песни, смеялись, кое-где даже ссорились, впрочем, тут же мирясь и поднимая очередной бокал "за молодых". В общем, гости пили и танцевали, матери новобрачных украдкой утирали слезы батистовым платочком, а Антуанета с Анри были просто счастливы.

Признаюсь честно, мое веселье улетучилось неизвестно куда часа через три активного празднования. Доктора строго-настрого запретили мне спиртное, в желудок больше ничего не лезло, как бы привлекательно не выглядел очередной кулинарный шедевр, а от криков и пения, часто фальшивого, разболелась голова. Нет, я была очень рада за подругу, но так же и прекрасно понимала, что в ближайший месяц ей будет не до меня, ибо у нее началась настоящая семейная жизнь, со всеми вытекающими последствиями...

Дождавшись, когда будет произнесен очередной заздравный тост, я тихонечко вышла из-за стола и пошла в гостиную, где вчера проходил девичник. Но оказалось, что берег моих мечтаний уже был занят. В камине горел огонь, освещая комнату, погруженную в вечерний сумрак, и даря спокойное тепло, а в кресле уютно устроился незнакомец из друзей жениха, приехавших к самому торжеству. Я лишь мельком видела его и в суматохе мы не были представлены друг другу. Мой ровесник, у него были необыкновенно яркие кошачьи зеленые глаза и непослушные кудрявые волосы шоколадного оттенка, гибкая фигура и хитрая улыбка, более подходящая внешне ленивому домашнему коту, который считает, что самая вкусная сметана — это та, которую надо украсть.

— Простите, что помешала, — устало сказала я, садясь в другое кресло рядом с камином.

— Устали от шума, миледи? — сочувственно поинтересовался он.

— О да, — поморщилась я. — Боюсь, мои уши не могут вынести столь откровенно фальшивого пения.

— Неужели ваш слух настолько тонок? — немного насмешливо спросил мой собеседник.

— Мне было бы лестно, будь это действительно так, — не осталась в долгу, — но даже с отнюдь неидеальным слухом я не могу вынести подобных издевательств. К тому же меня местные доктора сразу предупредили, что от перенапряжения и волнений может разыграться мигрень.

— Доктора? Вы больны?

— Нет, просто удары головой о камень мало кого сделают здоровым, — пожала плечами я.

— О, неужели вы та доблестная подруга малышки-Антуанеты, что в одиночку расправилась с настоящим йотуном? — заинтересовался парень.

— Боюсь, если бы я была там одна, то сегодня праздновали бы не свадьбу, а похороны, — поморщилась я, представив сию картину. — Но откуда вы об этом знаете? Или моя история уже стала притчей во языцех в местном обществе?

— Конечно! — подтвердил он. — Ах да, простите мою невоспитанность! Позвольте представиться: Тристан Лео, герцог дю Лерро.

— Хилари Канамэ, графиня Луфф, но, прошу, называйте меня по имени: Канамэ, — кивнула я. — Ох, боюсь, что прощать придется вам, ибо я в любой момент могу просто уснуть. Но, надеюсь, этим я не нанесу вам смертельного оскорбления? — шутливо спросила я.

— Ну, думаю, я прощу вас, — рассмеялся в ответ Тристан. — Вы, кажется, говорили, что любите музыку, но не любите фальшивого исполнения?

— Ну да.

— Тогда вы не будете против, если я ублажу ваш слух песней, дабы унять вашу головную боль и помочь вам отдохнуть?

— О, я совсем не против, — улыбнулась я, отбросив все правила этикета и удобно устраиваясь с ногами в кресле, подложив под голову мягкую подушку. Тристан достал оставшуюся неубранной со вчерашнего дня не то лютню, не то гитару и сквозь набегающий подобно вечернему прибою сон я услышала знакомые слова:

— Жил однажды на свете Дьявол.

По морям-океанам плавал.

А тебя никогда не видел,

Обо мне никогда не слышал... (Мельница "Сказка о Дьяволе")

* * *

Мне снилось море. Золотисто-красное в лучах заходящего солнца и темно-синее в тени. Черный песок светлел под ногами, словно они светились неземным светом. Вдалеке темнели в розоватом небе кустистые, словно сахарная вата, облака, а в лицо дул теплый и соленый ветер. "Где надежда на солнце таится в дремучих напевах, где по молниям-спицам танцует гроза-королева..." (Алиса "Стерх")

Море. Я всегда любила море в любых его ипостасях: холодным и серым, теплым и лазурным, соленым рассерженным и ласкающим родным. Последние вечерние чайки ругаются, словно торговки на уличном базаре, им вторят неизвестные мне птицы из-за спины.

Мне часто снится море, еще самого детства. С тех пор, как умерла бабушка.

И сейчас, стоя на призрачном морском берегу, я все же помню, что засыпала под тягучую мелодию "Мельницы" в исполнении герцога. Хм, что-то слишком часто я в последнее время слышу про герцогов дю Лерро... И это имя ассоциируется у меня с чем-то очень важным. Надо вспомнить, надо обязательно вспомнить...

Конечно же! Дю Лерро — именно эту фамилию называла Хельга, когда рассказывала о своей семье в другом мире! Э... значит, Тристан — ее родственник? Брат?.. Кузен?..

Что ж, это может означать только то, что скоро меня ждет разговор с Хельгой. И многое в моей жизни будет зависеть от того, сможет ли она помочь мне попасть домой или же просто с поисками.

И я очень надеюсь, что моя дорогая подруга до сих пор жива, а Тристан не является ее энным потомком...

А пока я хочу просто послушать красивую песню. Под голос моего нового знакомого так и хочется уютно свернуться клубком и задумчиво замурчать, напрашиваясь на ласку...

* * *

На следующее утро я проснулась уже в своей кровати, но в одежде. Холодное зимнее солнышко весело светило мне прямо в окошко, призывая к активному времяпрепровождению и вообще наслаждению жизнью. Дом, несмотря на позднее время, был погружен в блаженную тишину, которую не нарушали даже слуги, тихонько убирающие беспорядок и грязь, оставшиеся после празднества, и заново накрывающие стол.

Что ж, сегодня меня ждет веселый день: я прекрасно выспалась, голова совершенно не болела, и настроение было просто радужное. Сегодня я буду улыбаться и смеяться, шептаться с Антуанетой, петь песни, разговаривать с мадам Франсуазой и, конечно, надо будет обязательно расспросить Тристана о Хельге... В общем, мне много чего предстоит.

Я почему-то улыбалась при мысли о том, что это герцог принес спящую меня в мою комнату.

Глава третья.

Aozora no namida

(Слезы синего неба — яп.)

Twenty years has gone so fast

Green day "Wake Me Up When September Ends"

Но ты знаешь, ведь гончие взяли мой след,

Твои серые гончие взяли мой след...

Мельница "Королевская охота"

— Черт возьми... — простонала я, прислонившись лбом к холодному стеклу, изукрашенному морозными картинами. К концу подходила вторая зима бесплодных поисков: мной были обследованы все библиотеки Аре, я подняла на ноги половину всех ученых и жрецов королевства, не исключая короля, объездила все храмы и "благодатные" местах, но так ничего и не нашла. Последние недели я вторично просматривала крупнейшую столичную библиотеку, однако мое терпение кончалось все быстрее, а надежда таяла все явственней.

— Не отчаивайся, — попробовала успокоить меня Антуанета, зашедшая сегодня в обед проведать меня. Эту зиму я уже не жила у нее, дабы не смущать молодую семью своими проблемами. Теперь моим пристанищем служила очередная безликая комната очередной гостиницы, благо средства у меня имелись благодаря дядюшке. Замужество пошло на пользу Антуанете: из нескладной девчонки она превратилась маленькую, но очень хорошенькую и улыбчивую девушку с теплыми карими глазами и точеной фигуркой, подчеркиваемой пышными платьями по последней моде. Единственное, что омрачало ее всегда беззаботное чело — моя мрачность.

— Не смей меня утешать! — прорычала я, но подруга, уже привыкшая к вспышкам моего гнева, не обратила на мой тон никакого внимания. — Если я не могу ничего найти в течение этого года, значит, шансы на успех в следующем и того меньше! Черт возьми!..

— Тогда тебе надо все-таки успокоиться и подумать логически, — не оставляла попыток она. — Ты спрашивала ученых и жрецов... а если спросить магов?

— Ты же сама говорила, что в этом мире нет магов, — возразила я. — Или они внезапно появились за последний год?

— Я говорила, что маги — явление столь же редкое, как и переселенцы из других миров, — ответила Антуанета. — Но сейчас такой маг есть. Это герцогиня дю Лерро, личность достаточно таинственная и странная, но, думаю, она не откажет тебе в просьбе...

— Ее, случаем, не Хельга зовут? — хмыкнула я.

— Сейчас герцогинь дю Лерро вообще-то две: Хельгой зовут сестру герцога Илларио, вторая — его жена Эсперанса, жрица Фрейи, она тоже может помочь.

— Значит, я должна нанести им визит вежливости, ведь я почти год как знакома с сыном герцога, — подытожила я, оторвавшись от стекла, на котором не осталось следа от моего прикосновения.

— Постой, Канамэ, тебе нужно хоть немного отдохнуть!

— У меня нет времени, — отрезала я.

— Так ты ничего не добьешься, а лишь окончательно истощишь свои силы!

— Аннет, ты прекрасно знаешь, почему я так тороплюсь, — остановившись, тихо ответила я. — Мне до смерти надоело, что все окрестные твари пытаются сделать из меня омлет под соусом из простых свидетелей. Хватит, Аннет! Ты уже забыла, как едва не отправилась в Хель на постоянное место жительства? Я этого никогда не забуду! И ждать, пока Скади начнет меня убивать, я тоже не собираюсь...

— Ох, Канамэ, ты как всегда упряма... Кошка, гуляющая сама по себе, — вздохнула она.

На дворе стояла зима. Необычайно холодная и снежная для этих мест — такая, какую я люблю. Особняки в квартале аристократии были похожи на праздничное рождественское печенье, покрытое сахарной глазурью. Тихо падал снег крупными хлопьями, а воздух был так холоден, что становилось трудно дышать. Особняк герцогов дю Лерро назывался Шатобре и поражал холодной мрачностью английской готики, удивительно точно гармонируя с пятнистым серо-свинцовым небом.

— Добро пожаловать, — с поклоном пропустил меня в темный холл дворецкий. Холл был пустынен и мрачен, а в высокие стрельчатые окна не показывались солнечные лучи, заботливо скрытые тучами и только лестница на второй этаж величественно изгибалась ореховыми перилами с искусной резьбой. Я с удовольствием рассматривала интерьер, пока слуги, едва заметно ежась от пронзительного холода, принесенного мной, докладывали хозяевам.

— Вас примут в малой гостиной, — почтительно присев, сказала служанка и, дождавшись, пока я освобожусь от немногочисленной верхней одежды, повела меня в комнату.

Она сидела на широком подоконнике и смотрела на заснеженный сад, задумчиво покачивая в руках чашку из дорогого тонкого фарфора с золотым узором. Ничуть не изменившаяся за эти, как я недавно узнала, двадцать с лишним лет, она все еще была девятнадцатилетней девушкой со стальными серыми глазами. Она была в точности такой, какой я ее видела в последний раз.

— Здравствуй, Хельга, — чуть хриплым от внутреннего напряжения голосом сказала я.

— Да? Разве я вас знаю настолько хорошо, что вы обращаетесь ко мне на "ты"?.. — недоуменно-снисходительно спросила она, поворачиваясь ко мне и неверяще застывая в неудобной позе не закончив движения: — Ир... Ира?..

— Почти угадала, — решив, что сейчас можно забыть обо всех тщательно вдалбливаемых мне в голову правилах этикета, я, не спросив разрешения, села на стул, обитый золотым шелком. — Здесь меня зовут Хилари Канамэ. Можно сказать, "приятно познакомиться".

— Как ты здесь оказалась? — оправившись от удивления, Хельга одним стремительным движением спрыгнула с подоконника, на ходу поставив чашку на столик с канделябром.

— Так же, как и ты.

— И... давно?

— Чуть больше года.

— Почему же ты пришла лишь сегодня?

— Ты уж прости меня, Хельга, но наша последняя встреча оставила у меня очень неприятные воспоминания...

— Хм, у меня тоже, — хмыкнула она, тем самым ненавязчиво разрядив обстановку. — Ну что же привело тебя сюда?

— У меня есть к тебе просьба. Надеюсь, выполнимая.

— И?

— Помоги мне найти Бальдра.

Я осталась в Шатобре на ночь. Небольшая и уютная спальня в синих тонах и с деревянной отделкой радовала глаз и душу, но горящий в камине огонь плохо грел меня вот уже более полугода. Я подошла к зеркалу, висевшему над маленьким "парфюмерным" столиком. Бледная, почти белая кожа, словно у загримированных под вампиров актеров из фильмов ужасов. Синие сапфиры глаз, совсем недавно просто голубые. Длиной до пояса черные с крупными кудрями волосы. Заколка с черно-синим пером, торчащим как в берете Робина Гуда, кольцо и тонкий браслет на правой руке, кулон и серьги — серебро и сапфир.

— Если так пойдет и дальше, от меня самой мало что останется, — задумчиво сказала я, все также смотря в зеркало. — И почему меня все еще узнают? Для меня моя внешность изменилась до неузнаваемости. И этот холод... я не чувствую его. Мне хочется пройтись босиком по снегу, словно по мягкому летнему газону, хочется сбросить ненужные и сковывающие одежды, забыв, что на дворе заканчивается январь... Что же ты со мной сделала, Скади?

Мое решение обратиться за помощью к Хельге оказалось очень хорошей идеей. Выяснилось, что Хэл — единственный полноценный маг в этом мире, даже ее брат, названная сестра и оборотень пользовались магией только из-за нее. "Мы как один большой перевертыш в четырех лицах", — с тайной гордостью сказала Хэл. В отличие от меня ей пришлось потратить на поиски зацепок всего две недели. Эти дни я просиживала в их семейной библиотеке, черпая информацию о богах вообще и о той истории в частности. То, что сейчас в особняке никого, кроме нас двоих не было, изрядно облегчало мне жизнь: общаться с незнакомыми людьми всегда достаточно трудно. Зато однажды я познакомилась с еще одной богиней.

— Зачем ты так усердствуешь, девчонка? — внезапно раздалось надо мной воскресным вечером в моей комнате, когда я собиралась ложиться спать.

— Так, или у меня на почве переутомления начались галлюцинации, или ко мне пожаловал гость божественного происхождения, — от неожиданности вслух подумала я. — Прошу меня простить, но не могли бы вы представиться?

— Дерзкая девочка, — протянул неизвестный голос. Впрочем, можно было легко догадаться, что он принадлежит молодой девушке: звонкий, с переливами и подростковой резковатостью. — Скади именно таких и любит — под стать себе. Я — Фрейя, и я хочу тебя предупредить: посмеешь выполнить приказ Скади — умрешь.

— Я и так умру, если не выполню договор с этой богиней. Какая разница? Может, лучше предложишь мне что-нибудь более актуальное, а я подумаю?

— Не дерзи, человечка. Я своего брата в руки этой ледяной стерве не отдам! — прошипела Фрейя.

— Она, конечно, и стерва, и ледяная, но Бальдра любит по-настоящему, — заметила я, — иначе бы столько времени на бесплодные попытки не потратила.

— А ты, я вижу, совсем меня не боишься, — угрожающе пропел хрустальный голос богини. — Не лезь не в свое дело, человечка!

— Боюсь, в глубине души, — соврала я. — И, смею вам возразить, сие уже год с лишним назад стало моим делом. Поверьте, я очень хочу спасти свою пушистую шкурку и вернуться домой.

— Люди... — с отвращением протянула Фрейя. — Только о своей жизни думаете, а дальше — хоть трава не расти.

— Знаете, один король из моего мира как-то сказал: "После нас хоть потоп".

— Мне нет дела до людей. Я тебя предупредила, запомни...

— На память не жалуюсь, — уже в пустоту ответила я. — М-да, ситуация патовая: выполню договор — убьет Фрейя, не выполню — убьет Скади. И на кой я им всем сдалась? На мне свет клином не сошелся, эти две богини-антонимы в любой момент мне замену найти могут...

Но разговор с Фрейей все равно испугал меня, правда, не так, как добивалась богиня. Меня испугало собственное равнодушие: как ни крути, я разговаривала с богиней, которая прямым текстом пообещала меня убить. А мне... все равно. Никакого смущения, страха, волнения. Я словно изнутри замерзла, как промерзает лютой зимой ручей до самого дна.

Внезапно тишину ночи и моих невеселых мыслей прервал тоскливый вой и глухое рычание за окном. Я вскинулась и, не одеваясь, прямо босиком в легком домашнем платье, выпрыгнула в окно, поспешив на звуки. Черный цвет одежды прекрасно помогал мне сливаться с темнотой. "М-да, выгляжу я сейчас наверное, как самая настоящая ведьма из кошмаров инквизиторов", — про себя на бегу усмехнулась я. Пять минут сумасшедшего бега — и я на окраине города, там, где бараки бедняков мешаются с глухой чащей близлежащих лесов. В слабом свете луны, периодически скрывающейся за тучами, проступали силуэты действующих лиц: призрачная стая волков (я уже видела их! Полтора года назад!), три активно летающих навьев, один знакомый мне йотун (ну полная копия ранее мной убиенного) и три одиноких вьюжных гончих, отбивающихся от всей этой своры. Впрочем, скорее, все они просто остервенело дрались между собой.

— Какого черта здесь происходит?! — выйдя из себя зарычала я. Знакомый мне по многочисленным прошлым схваткам холод вновь вырвался на свободу, замораживая воздух, а перо мгновенно оказалось в руке, в любой момент готовое стать совершенной защитой и оружием. Учуяв изменившуюся ситуацию, гончие тут же начали ласкаться к моим ногам, виляя снежными хвостами.

В ответ великан снова заревел, а стая временно отступила, наблюдая за развитием событий.

— И вы не можете справиться с такой мелочью? — презрительно обратилась я к поникшим гончим. — Вы меня разочаровываете...

Мне достаточно мысли, и перья вспарывают плоть йотуна и просто промораживают ее изнутри. Полминуты да только осколки по снегу.

— Ну чего вы сцепились, снеговики мои? — вздохнула я. — Нашли чего-нибудь? Нет? Ладно, я позову вас через пару дней, и постарайтесь не впутываться в схватку со стаей Хорса. Я вас в следующий раз вытаскивать не буду, проще новых налепить, — махнула рукой я, и поникшие гончие развеялись метелью. Нави, кружившие где-то в небе, увидев столь впечатляющую смерть своего собрата, быстро убрались восвояси. Стая же, посверкивая в темноте глазами, провожала меня взглядом до поворота.

Утро встретило меня головной болью и плохим настроением. Я хотела скрыть от Хельги свою власть над вьюжными гончими, дарованную Скади, но после вчерашнего об этом можно смело забыть. Хотя она, наверное, сразу многое поняла, особенно после моего рассказа...

Испортилось же мое настроение еще от одной мысли, посетившей меня на свежую голову. Фрейя явно слов на ветер бросать не собиралась, и попортить мне жизнь она очень даже может. И вмешивать в это Хэл очень не хочется — у нее же просто голову снесет, если кому-то из ее семьи будет угрожать опасность. А она будет и по моей вине.

В гостиную я спустилась как раз к завтраку. Хэл в неизменном черном платье с золотыми вставками смаковала очередной сорт чая, благоухая корицей и ванилью на всю комнату, и наслаждалась сливочным пирожным. От запахов у меня сразу выбило из головы все мысли, кроме одной: пирожное! Я ужасная сладкоежка, особенно это касается сливочных пирожных с ванилью...

Разговор наш начался спустя лишь более получаса, когда все до одного кулинарные произведения сливочного искусства были съедены до последней крошки.

— Все, что я нашла за это время: упоминание о загадочном месте у корней мирового древа, где спит некий прекрасный бог. Там не было указаний, что сие именно Бальдр, но даже само название "мировое древо" указывает на скандинавскую мифологию, а других богов в сонном состоянии я не знаю.

— И где же это мировое древо?

— Если честно, не представляю, ибо попасть туда простые люди не могут... — задумчиво ответила Хельга. — Думаю, я найти это место смогу, особенно если пойду с Хорсом, но ты... Даже несмотря на данную тебе богиней силу, обычной смертной ты быть не перестала. Боюсь, сие будет проблематично провернуть.

— Тогда все бессмысленно, — задумалась я. — Но если подумать: Скади не зря дала мне эту силу. Что, если она подозревала нечто подобное? Ведь я наверняка не единственная, кого она отправляла на поиски возлюбленного. Те, другие, соответственно, ничего не находили или, даже находя указания, продвинуться дальше не могли.

— Прекрасно, коли так, — пожала плечами Хэл, — но это также может и означать опасность для тебя, твоей сущности. Нахождение мирового древа может означать для тебя полное изменение внутренней сущности. Проще говоря, ты перестанешь быть человеком.

— М-да, и что ж еще готовит для меня этот мир? — мрачно спросила я в потолок.

— Я думаю, что пока лучше мне самой начать поиск, n'est ce pas? — встав из-за стола, спросила Хельга.

— Может, все же покажешь мне тот "источник"? Может, я чего придумаю?

— Он у тебя в комнате. Au revoir.

Источником оказался старый свиток, исписанный древними песнями и стихотворными мифами. Из всего написанного было понятно только то, что лишь божественная сила может помочь ступить на поляну перед ясенем Иггдрасилем. Или же божественное вмешательство. Хельге скорее всего поможет Хель, ей все происходящее должно быть, забавно наблюдать. Если же она обратиться к Фрейе, для меня сие закончиться очень печально, ибо богиня весны и любви вполне может потребовать в лучшем случае не пускать меня к спящему Бальдру. А в худшем — убить.

— Ну что ж, пора идти навстречу приключениям, чтоб им неладно было, — пробормотала я, по привычке выскакивая в окно на втором этаже. Домашнее платье, не выдержав подобного обращения, затрещало подолом, превратив его в живописные лоскуты, словно я оборванка-нищенка. "С голоду теперь не помру" — тоскливо пошутила я про себя. На душе висела тяжесть, как будто я совершаю большую глупость. Но мне надо спасать свою пушистую шкурку. Я накинула прихваченную накидку из меха белой лисы и попрощалась с Шатобре: — До встречи, Хэл.

Вьюжные гончие несли меня по заснеженным полям и лесам целую неделю. Я очень устала, проголодалась, но внутренний компас не давал мне успокоится и все сигналил: скоро, скоро, скоро. Холод не приносил мне вреда, снежная стая исправно воровала еду из близлежащих деревень, чтоб я не голодала, а снег легко превращался в воду. Спать же в обнимку сразу с тремя гончими оказалось очень даже приятно и комфортно.

Небо становилось все синее и ярче, воздух теплее и мягче, словно очень быстро приходила весна. К концу недели снег окончательно растаял, а трава росла прямо на глазах, как маслята после дождя.

Ясень Иггдрасиль появился внезапно. Вот снежные псы легкой поземкой стелятся над зеленеющей травой и солнышками одуванчиков, и вдруг прямо перед тобой вырастает огромное дерево, уходящее кроной в небеса, а вокруг него, в корнях, теснятся скалы и леса, кажущиеся горошинами по сравнению с исполином мирового древа. Стрелка внутреннего компаса застыла на мгновение, а потом с силой дернула меня влево, к едва виднеющемуся гроту рядом большим ручьем. Хм, а это не тот ли, в поисках которого повесился недалече Один, добывая себе мудрость?.. (Имеется в виду легенда, согласно которой верховных бог скандинавов Один, чтобы получить мудрость из волшебного ручья, добровольно повесился на ветке ясеня Иггдрасиля, проткнув себя копьем и выколов один глаз. Провисев так три дня, он получил желаемое из рук хранителя ручья, который и установил это испытание.)

А у входа в грот меня поджидала девушка в черном платье, у ног которой разлегся огромный черно-серебристый волк.

— Ты быстрее, чем я ожидала, Канамэ, — поприветствовала меня Хельга.

— Давно ждешь?

— Часа два как, — не стала лукавить она. — Ты все же не послушала меня... И как ты вообще в таком виде не замерзла по пути?

— У меня свои секреты, у тебя — свои, — ушла от ответа я. — Я всего лишь спасаю свою пушистую шкурку. Но давай все-таки разберемся: ты будешь мне мешать или поможешь? Ведь если бы ты не решила принять какую-то сторону, ты бы сюда не пришла. Ну так скажешь или промолчишь?

— Пока я собиралась понаблюдать за развитием событий, — ответила Хэл, указав рукой куда-то мне за спину.

А там происходило много чего интересного.

Небо потемнело и нахмурилось грозовыми тучами, поднялся резкий, сбивающий с ног ветер, а сердце сжалось в очень дурном предчувствии. На фоне всего этого прямо в воздухе возникли две противоположные фигуры, две богини — вечные соперницы: Скади, белая, с синими глазами-сапфирами, в мехах и с красотой морозного зимнего дня, и Фрейя, маленькая, теплая, порывистая, с золотым шелком волос, зелеными глазами, в простом жреческом платье. Их нельзя сравнивать, они просто во многом противоположны. Их нельзя было спутать с людьми, сейчас они просто излучали свою божественную сущность в мир, отчего последний пел и сходил с ума одновременно.

Мы не слышали, о чем они говорили, о чем кричали, да и не нужно это нам было. Собственно, все и так понятно. Скади пытается доказать и просто вбить в голову противницы мысль, что Бальдр для нее — свет надежды и вообще в конце туннеля (надеюсь, она не знает знаменитого анекдота: пессимист видит темный туннель, оптимист видит свет в конце туннеля, а реалист — трех идиотов, стоящих на пути поезда). Фрейя же и слышать не хотела ни о какой любви, заявляя, что зимняя богиня просто не умеет любить и, соответственно, преследует какие-то свои страшные-ужасные планы насчет ее любимого брата.

Не убедив друг друга богини решили доказать свою правоту силой. Да, они явно не смотрели "Бродягу Кеншина", где главный герой на вопрос "Если мы победили, значит мы правы?" ответил примерно так: "То, что мы победили значит только то, что мы в свои идеалы верили сильнее, чем противники. А еще, что мы просто удачливее их".

"Какой смысл доказывать что-то другому, да еще врагу, сражаться за чужую судьбу? Неужели они действительно считают, что в праве решать судьбу Бальдра вместо него самого?.. Вот будет облом победительнице, если он выберет проигравшую сторону..."

Пока я предавалась праздным размышлениям о вечном, ситуация успела кардинально поменяться: ярость богинь начала очень плохо сказываться на окружающем мире. В ответ на удар противника то одна, то другая призывали силы природы, и природа страдала от этого. Оглушительно и страшно гремел гром, хлестал дождь вперемешку с градом и снегом, ветвились молнии в небе, а земля содрогалась от каждого удара.

— Черт, если так дальше пойдет... — пытаясь перекричать ветер, обратилась я к Хельге. — Надо срочно что-то делать!

— И что ты предлагаешь? — невозмутимо спросила она, словно вокруг ничего аномального не происходило, а светило солнышко да птички божии песни пели. Но в глазах ее светилась нешуточная тревога, и хмурились брови.

— Что, что... Если бы я знала, не спрашивала! — зарычала я в ответ. Кто же их остановить может? И почему не вмешиваются другие боги? Ни в жизнь не поверю, что они не в курсе происходящего: тут локальный рагнарек начинается, а они ни сном ни духом. Другие...боги... — Хэл, надо разбудить Бальдра!

— Что? — удивленно приподняла левую бровь Хельга.

— Надо разбудить Бальдра!

— А это вполне выполнимая идея, — протянула она и, легко поднявшись на ноги, кинула мне: — Тогда я пошла.

— Стой! — возмущенно крикнула я, борясь с ветром и мокрым снегом. — Почему ты?

— Потому что для меня это будет гораздо безопаснее, чем для тебя, — как само собой разумеющееся сказала она.

— А вот здесь ты неправа, — пробормотала я. — Pardon, Хэл...

Тонкие, как шелковые нити, снежные паутинки подкрались и во мгновение ока опутали девушку, заставив замереть в неподвижности. Хэл дернулась от неожиданности и наглости моих действий, но лишь успела пробормотать мне вслед:

— Что за... Канамэ...

Мигом учуяв опасность для госпожи на моем пути вырос Хорс, недвусмысленно скаля белые зубы-клинки. Да уж, мы с ним, видимо, никогда не поладим...

— Не мешайся! С дороги, черт тебя побери! — на бегу крикнула я и в тот же миг забытые всеми снежные псы буквально снесли оборотня с моей дороги.

Этот путь показался мне длиннее недельного забега по снежным лесам и полям. Земля, от дождя превратившаяся в болото, скользила под ногами, заставляя замедляться и проваливаться во все ямы. Совсем рядом в землю разъяренно и слепо били молнии, оставляя глубокие дымящиеся выбоины. А ветер насмешливо и злобно сбивал с ног, дуя в лицо и хохоча в ухо, словно звучал знаменитый дьявольский смех Кентервильского приведения...

Но вот перед глазами затемнела скала, внутри которой дорогой в Хель открывался вход в пещеру. Стоило мне войти под ее сень, как звуки с той стороны мгновенно отдалились, стихли, превратившись в надоедливый фон на грани сознания. Короткий путь вне времени и пространства — и вот впереди забрезжил слабый холодный свет. Когда я приблизилась, моим глазам предстала невиданная картина.

Глава четвертая.

"Там гроб качается хрустальный..."

Только ветер злой стучит ко мне в окошко.

Я совсем одна, холодна.

Подойди ко мне, согрей меня немножко.

Может, я очнусь тогда.

Мельница "Тебя ждала я"

В большой зале пещеры на семи цепях покачивался настоящий драккар викингов, такой, каким его описывают в учебниках по истории, только сделанный из прозрачно-голубого хрусталя. Тишина стояла, что называется, гробовая, и лишь слабое сияние хрусталя вносило холодные искры жизни в представшую мне картину.

Оробев, я долго смотрела на это чудо, даже не пытаясь приблизиться, ибо нарушить сие казалось не просто кощунством — смертным грехом. Не знаю, как долго бы я вот так простояла в восхищении и почтении, но отдаленные звуки терзаемой природы вернули меня из мира грез. Мне было страшно и боязно, казалось, что громы небес обрушатся на вандала, но выхода все равно не было. Или я все-таки попытаюсь остановить двух влюбленных богинь, или они к чертям разнесут весь мир: подножие ясеня Иггдрасиля — это сам Миргард, средний мир, обитель людей.

Вот поэтому, несмотря на колотящееся сердце и дрожь в ногах, я с упорством приснопамятного осла ползла и взбиралась по гладким цепям, обдирая в кровь ладони и ломая ногти, не замечая красной капели на полу пещеры. Там, в центре драккара, укрытый плащом и ветками омелы спал бог весны и надежда будущего нового мира, из-за которого скоро может серьезно пострадать мир этот.

Со стоном усталости и напряжения я рухнула на колени перед спящим богом. Сейчас он выглядел как обычный спящий человек: необычайно прекрасный, почти живой, словно готовый вот-вот улыбнуться, но все же просто человек.

— Ну и как же мне тебя будить? — в отчаянии прошептала я, ибо громкие звуки, казалось, способны разрушить хрустальный шедевр и общую почтительно-скорбную атмосферу. — Позвать? Растормошить? Спеть веселую песенку? Водой облить?! Черт, как же все глупо... Ну же, Бальдр, вставай! Пока ты тут в бессознательном состоянии валяешься, из-за тебя две идиотки мир на части разносят! Тебя ведь делят, спящая красавица!..

Но бог не просыпался, он вообще ни на что не реагировал. Тихий звон хрусталя, только что меня успокаивающий, стал раздражающим, а холодное сияние из прекрасного превратилось в мертвенное — многое в этом мире зависит от точки зрения. Отчаяние и страх превратили пещеру из произведения искусства в тюрьму, где только что захлопнулась стальная решетка.

— Бесполезно... — в отчаянии простонала я, хватаясь за голову и хлюпая носом, стараясь сдержать холодные льдинки слез. Но слезы все равно текли, холодя лицо и руки, на которые они падали, и медленно бежали дальше — туда, где спал прекрасный бог. — Неужели все так и закончится? Черт возьми...

— Tada hitori

mayoi komu tabi no naka de

kokoro dake samayotte tachitsukushita

demo ima wa tooku made

arukidaseru

sou kimi to kono michi he

deatte kara

tabibito tachi ga utau

mishiranu uta mo

natsukashiku kikoete kuru yo

tada kimi to iru to

yume mita sekai ga

dokoka ni aru nara

sagashi ni yukou ka

kaze no mukou he

itetsuku yoake no

kawaita mahiru no

furueru yamiyo no

hate wo mi ni yukou

sabishisa wo shiitte iru

kimi no hitomi

mabataite sono iro wo

utsusu kara

takaku sora made tonde

mikazuki ni naru

haakkairo no hoshi wa kiitto

namida no kakera

higashi no kuni no minato

nishi no umibe

kurai mori de minami no machi

kin no tou

kita no oka mizu ni yurareta

onaji tsuki ga

sashidasu sono te wo

tsunaide ii nara

doko made yukou ka

kimi to futari de

doko he mo yukeru yo

mada minu sekai no

zawameki kaori wo

nakishime ni yukou ("Tabi no tochuu", опенинг "Волчица и пряности".)

(Будучи одна,

находясь в пути, я заблудилась вдруг.

Сердце моё блуждало, пока на месте стояла.

Но теперь я могу продолжить путь,

пойду куда хочу.

Да, наша встреча на этом тракте

причина сему...

Странники в дороге песню поют.

Жаль, я не знаю её!..

Песня эта мне по душе, как хорошо

мне шагать рядом с тобою!

Если мир наших мечтаний

существует хоть где-нибудь,

то давай отыщем его,

пройдём чрез эти ветра,

чрез морозные рассветы,

сквозь полудневную жару,

и холода ночей тёмных.

Преодолеем вместе всё!

Ты был одиноким, это точно —

я вижу по глазам.

Моргаешь, и зеницами его

свет отражаешь.

На небеса я птицей взлечу

и стану новой луной.

Эти звёзды мятного цвета вокруг нас,

похоже, частички слёз.

Пристань в далёкой восточной стране,

море на западе,

деревенька на юге в дремучем лесу,

башня злата;

скалистый утёс у брега морского.

И тот же лунный серп.

Как далеко мы с тобою

дойдём, покуда за руки

же держим крепко друг друга?

Минуем все преграды,

Что уготованы судьбой.

Тогда давай двинемся в путь

Под шорох и запах пока

что неизведанного мира.)

Я тихо шептала слова песни, почти про себя, и чувствовала, как меня охватывает родной холод. Хотелось лишь одного: уснуть, махнув на все тревоги, забыть о печалях и радостях, отдав свою душу ветру и зиме, возродиться снежной морозной ночью в тоскливом волчьем вое и звонком перезвоне замерзших веток деревьев. Хотелось вечно вот так молиться неизвестно кому и неизвестно зачем, только бы не просыпаться. Раствориться в студеной звездной ночи...

— Не спи... — прошептал кто-то издалека. "Прошептал? Издалека?!" — всполошилась я, резко открывая глаза и выныривая из дремы.

— Надо же, очнулась, — хмыкнул тот же голос, разве что гораздо громче, чем только что. — А я уж думал, что на один полутруп здесь станет больше.

— Чтоб мне пусто было... — потрясенно пожелала я себе внезапно охрипшим голосом: передо мной стоял БОГ. Судя по всему, Бальдр. За последнее время я удосужилась познакомиться сразу с двумя богами, но подобного зрелища прежде не видела, ни в реальности, ни в кино. Все-таки, и Скади, и Фрейя внешне и по поведению очень похожи на людей. Даже их сегодняшние поступки говорят скорее об их человеческой, "страстной" натуре, но тот, кто стоял сейчас передо мной был мало похож на человека. Скорее на некое совершенное существо.

Я не могу его описать, у меня просто нет ни слов, ни ассоциаций, даже в памяти осталась только фигура, объятая светом. Рядом с ним я не чувствовала себя ни ничтожной и жалкой, ни неимоверно сильной — лишь такой, какой я и являюсь, самой собой. И мне было совсем не обидно опуститься перед ним на колено.

— Ваш голос совсем как у человека, — заметила я, все в той же позе, но не опуская голову. Почтение — не покорность и не угодность, а дань уважения тому, кто выше тебя. — Но вид ваш гораздо более, нежели ранее виденное мной, говорит о вашей природе.

— Сейчас я еще не полностью бог и даже не представляю, чем обернется мое преждевременное пробуждение. Девочка, зачем ты разбудила меня?

— От этого зависела моя жизнь. А вдобавок жизни вообще всех людей этого мира, — честно ответила я. Зачем ЕМУ врать?! — Скади давным-давно поклялась найти вас и пробудить, дабы быть с вами вместе, а Фрейя, полагая, что Скади замышляет недоброе, всеми силами пытается ей помешать. В итоге, они сейчас разносят в клочки все вокруг, недвусмысленно угрожая уничтожить весь Миргард.

— Что ж, надо на все это посмотреть...

Бальдр, освещая своим сиянием пещеру, двинулся к выходу, и я пошла за ним вслед. "Да, теперь я понимаю, почему Скади до сих пор его любит, а Фрейя впадает в бешенство при мысли о чьем-то покушении на ее сокровище — родного и страстно любимого брата. Но в то же время, я прекрасно понимаю, что сама бы такого творить не стала... И слава богу, ибо таких проблем мне ни сейчас, ни в дальнейшем точно не надо..." — размышляла я, пребывая в несколько заторможенном состоянии. Все-таки, на меня свалилось сегодня слишком много.

А на выходе из пещеры случилось нечто явно никем не предвиденное. Стоило Бальдру выйти из-под сени грота, как его божественный свет иссяк и он превратился в человека: того самого, каким он предстал моим глазам во сне. Невероятно прекрасный, "сияющее создание" (это отсылка к тем, кто смотрел "Семь обличий Ямато Надэсико"), но все же лишь человек.

Хотя, впрочем, драку богинь его появление успешно завершило: они просто замерли аки столбы соляные прямо в воздухе некими сгустками энергии, искрящегося белого облака и зеленой воды.

Все дальнейшее происходило практически полностью молча. Белое облако, словно собравшись как пазлы, превратилось в растерянную Скади. Она явно не совсем понимала происходящего, кроме того факта, что ее возлюбленный сейчас всего лишь смертный. Но ее действия шокировали не меня одну: Скади просто спустилась к Бальдру, словно сбрасывая с себя божественный облик — и уже через мгновение перед ним стояла обычная человеческая девушка. Белоснежно-слепящий шелк волос превратился в обыкновенные серебристо-льняные кудри, синие сапфиры глаз поблекли до невзрачной голубизны...

"Вот значит как...— потрясенно прошептала я про себя. — Ларчик просто открывался. Та, для кого бог весны был действительно дорог, неосознанно выбрала и правильный вариант... Но кто бы мог подумать, что все будет так просто и неожиданно! А я уж было рассчитывала на финальную битву добра и зла или какой-нибудь поединок за сердце дамы... тьфу, принца. И все закончилось так обыденно".

— Как... как такое может быть?! — неверяще прошептала Фрейя, немного пришедшая в себя и свой прочеловеческий образ. — Мой брат — и человек?! Кто... кто посмел?.. — но поглощенные своими чувствами бывшие боги (а бывшие ли?) не обращали на нее внимания. Зато ее внимания удостоилась я. На свою беду:

— Ты!.. Все из-за тебя... — пустой взгляд богини уткнулся в меня, безуспешно пытающуюся где-нибудь спрятаться. — Снова ты!.. Вмешалась, все испортила... Убирайся в свою дыру, проклятая человечка!!

* * *

Мне показалось, что мир вздрогнул. Может, так оно и было, может нет. В конце концов, не первородный грех свершился, а лишь я... была низвергнута в бездну. Засиял вокруг странный символ зеленым светом, и земля под ногами превратилась в пустоту, чтобы погрести меня под собой. Это падение длилось мгновение, но перепуганной душе оно показалось вечностью. Это только позже, гораздо позже, я стала со смехом сравнивать себя с армией Сатаны...

Мир вокруг был картиной самой страшной постапокалиптики, какую я только когда-либо видела или представляла. Бескрайняя выжженная земля без намека на что-то живое, просто — мертвое. Ветер, вырывающий глаза и душу из тела холодным песочным клинком. Красный песок и далекий, невидимый черный потолок вместо отсутствующего неба — мало кто не посчитал бы это место Адом.

Все его обитатели — демоны живых душ, посланники царства мертвых. Все, что они могут — это сражаться, не важно с кем: с собой, друг с другом, с душами попавших сюда людей, с богами... Отвратные твари без малейшего признака разума.

— Защити меня... — прошептала я, сама себя вводя в некий транс. Что-то подсказывало мне, что иначе я отсюда просто не выберусь, ни живой, ни мертвой. Вытащить из давно не чесаных волос перо-заколку, нежно провести им по губам, прося о защите и благословляя, и отпустить человеческий разум гулять куда подальше. Ни сейчас, ни в будущем он мне больше не понадобится.

"Демоны, везде демоны... Твари мерзкие. Ну, чего же вы ждете, рвите меня на куски! Ибо так я должна дойти до конца. Я знаю: где-то впереди есть то, с помощью чего я смогу вернуться... Ну же, я не хочу тратить на вас время!"

Мои перья — совершенная защита, такая же, как и сила БОГА. Но, как оказалось, все в этом мире имеет свои слабые места. И как совершенное существо стало человеком, так и моих сил не хватало защищать себя и убивать бесконечных демонических уродов одновременно. Сначала мелкие порезы, потом серьезные раны, превратившие меня в разбитую куклу. И во что же я превращусь, если жива останусь? В жертву маньяка с садистскими наклонностями?

— Помоги мне... — из последних сил шептала я, давно ослепшая и оглохшая от потери крови, усталости и яда, но все равно каким-то неведомым компасом ведомая на свет личного маяка — в место, откуда я смогу построить портал. Даже несмотря на то, что не только никогда этого не делала, но и просто не смогла бы сделать, ибо магией не владела.

— Прочь с дороги!! — рычала я, разгоняя взмахами крыльев верещащих падальщиков, насаживая изломанные тела на стальные перья, замораживая в отвратительные фигуры из грязного, словно оскверненного, льда — такого же, как и сам воздух там.

Еще чуть-чуть, еще немного... Пером по горлу покрытой струпьями гарпии, рассечь крылом каменного голема, ударить когтями по лицу слишком близко подобравшейся твари, ломая их о чешую, но тут излечивая, проткнуть ее, пока она не опомнилась, и сшибить ледяным ветром окруживших монстров.

— Черт, сколько же вас... Как будто я одна горошина на праздничном ужине и все гости из кожи вон лезут, чтобы съесть... Прочь, твари!! Вот оно, я же чувствую, здесь можно пройти... О, черт!..

"Опять... опять больно, опять кровь течет по спине, куда вонзилась уродливая лапа очередного монстра. Больно, как же больно... Это ведь, наверно, смертельно: черный от крови шип из груди торчит и дышать мешает...А, точно, портал же кровью открывают. Вот и пригодилось..."

Перо в глаз владельцу шипа, другим перышком отрезать ему лапу и с надсадой вырвать ее из груди, согнувшись от крика и щедро поливая багровым сухую землю. Вонзить клинок в землю словно кинжал и дождаться, пока засветятся синим узоры древнего как сам мир портала — на это еще хватает сил. Но крылья (откуда они?) рассыпаются перьями, растворяющимися без следа, и только одно-единственное я крепко сжимаю в ладони, падая исцарапанным и окровавленным лицом в лужу своей и чужой крови. Впрочем, остатки сознания еще успевают отметить, как кровь с жадностью впитывается самой землей. И предвкушающе воют и визжат демоны царства Хель.

Интересно, а я смогу попрать судьбу Утренней звезды и все-таки вознестись на небо?..

История вторая.

My fairy

Гордость и тщеславие — разные вещи, хотя этими словами часто пользуются как синонимами. Человек может быть гордым, не будучи тщеславным. Гордость скорее связана с нашим собственным о себе мнением, тщеславие же — с мнением других людей, которое нам бы хотелось, чтобы они составили о нас.

Джейн Остен "Гордость и предубеждение"

Глава первая. Rolling star

(Вращающаяся звезда — англ.)

Меня разбудило тепло. Укрытая несколькими одеялами я находилась в незнакомой комнате с растопленным камином. Белый, украшенный лепниной потолок оттенял обклеенные коричнево-золотыми обоями стены и мебель из темного дерева. Солнце, по-зимнему тусклое, неохотно заглядывало в окно, так и норовя скрыться за вуалью серо-голубого неба. Но мне не было дела до красоты интерьера. Человеческое тепло раздражало. И еще больше меня раздражало непонятное чувство неправильности происходящего. Но что же меня смущало?

Я жива, здорова и прекрасно себя чувствую, разве что в голове немного мутно становится при попытке разобраться в своих то ли сновидениях, то ли воспоминаниях. Хотя какие это воспоминания: разве может так быть, чтобы я была человеком и жила в каком-то странном мире, где совсем нет магии? И при чем здесь богиня зимы и ее вечная любовь к Князю? А уж принудительное путешествие в нижние ярусы Хель вообще больше на кошмар похоже!

Я поплотнее закуталась в одеяла, подобрав длинный черно-синий пушистый хвост так, чтобы обернуть ноги: человеческое тепло в комнате заставляло меня ежиться от озноба и мечтать вырваться отсюда в родной и любимый лес. Скоро, я ясно чувствовала, закончится зима, и вернется в свои владения долгие века проспавший Князь, и мне нестерпимо хотелось проводить свое время до следующего года и, конечно, поприветствовать Князя фейри.

— Yari, yari (Боже, боже — яп.), — вздохнула я, с тоской глядя в окно, — и почему я здесь оказалась? Что же я вообще делаю в человеческом доме да еще абсолютно не помня, как здесь оказалась?

Будь моя воля, право слово, я бы ушла отсюда в первую же минуту после пробуждения, но, увы, весь периметр дома был огорожен мощными чарами, которые при всем желании не дали бы мне возможности этого сделать. И в довершение всех бед, я чувствовала себя на редкость усталой.

Я не знаю, сколько просидела в одиночестве, но оно меня совершенно не смущало. Более всего меня волновал тот факт, что буквально через несколько дней закончится мое время, и мне настоятельно требовалось где-нибудь укрыться для летней спячки. Но в то же время, что было очень странно, нечто внутри меня абсолютно игнорировало этот факт и отнюдь не собиралось спать по семь-восемь месяцев в году. Сие было очень странно и даже неприятно...

Но, к сожалению, мое одиночество длилось не так долго, как мне бы того хотелось и не хотелось одновременно. Не успело небо посветлеть, как в комнату вошла человеческая девушка. Красивая, но не краше обычной фейри, зато холодная и гордая даже внешне. "Неужели у людей тоже много значит внешний облик?" — удивилась я, рассматривая вошедшую. — "И неужели она меня видит? Может, она колдунья?"

— Bon matin (Доброе утро — фр.)! — поздоровалась она.

— Ohaio (Доброе утро — яп.), — настороженно кивнула я, не особо, впрочем, опасаясь чего-нибудь с ее стороны.

— Вижу, ты уже давно проснулась, Канамэ, — констатировала она, одним взглядом оценивая мое состояние.

— Разве я когда-нибудь знакомилась с человеком? — неподдельно удивилась я. — Редкие люди вообще меня видеть могут, а уж общаться и подавно. Да и к чему фейри о чем-то разговаривать с людьми? Мы живем своей жизнью, люди, оборотни, вампиры и иже с ними — своей.

— О, ma cherie, не только знакомилась... — задумчиво протянула девушка, величественно и изящно присаживаясь на резной стул рядом с кроватью и совершенно не обращая внимания на то, что это меня явно нервирует. Впрочем, я этого не скрывала, ибо просто не могла: инстинкты сильнее, и кончик моего хвоста нервно затрепыхался. — Возможно, я тебя сейчас шокирую, но... ты сама родилась человеком.

— Но... я совсем этого не помню... — опасливо ответила я.

— Mais que tu te rappelles? (А что же ты помнишь? — фр.) — спросила в ответ девушка.

— А... — растеряно застыла я. — Почти ничего. Только смутный сон, что я видела перед тем, как проснуться здесь и то, что изначально знают и чувствуют все фейри.

— Ну, вот видишь! — чему-то улыбнулась она. — Я могла бы рассказать тебе о твоей жизни, но очень немного, так как мы с тобой давно не виделись и плохо знали друг друга, хотя и были подругами. К тому же, так ты свою человеческую личность почти не узнаешь. Je pense, il beaucoup vaudrait mieux (Думаю, было бы много лучше — фр.), чтобы ты сама вспомнила и себя осознала.

— А зачем? — вполне закономерно, на мой взгляд, спросила я.

— Y a t'il cette "pourquoi"? (То есть "зачем"? — фр.)

— Зачем мне это вспоминать? — повторила я. — Чтобы со мной не произошло, я прекрасно себя чувствую. А вдобавок, разве не будет моя человеческая память мешать моей сущности фейри? Я осознаю и ощущаю себя как зимняя фейри. Я знаю, что через несколько дней кончится зима и что мне пора будет, если не ложиться спать на долгие месяцы, так просто уходить домой — в лес. Я знаю, что спустя долгие века сна, проснулся Князь фейри, и что мне бы очень хотелось поприветствовать его вместе с остальными фейри, и спокойно жить дальше в гармонии с природой, которая во многом является частью моей сущности.

— Хм, а вот в последнем ты ошибаешься, Канамэ, — чуть впечатленная моей речью протянула девушка. — Я все же расскажу тебе немного о тебе самой, чтобы кое-что прояснить. Тебя зовут Хилари Канамэ, и именно ты, будучи человеком, волей случая помогла твоему Князю, богу весны Бальдру, очнуться ото сна. Там вообще была довольно долгая и замысловатая история, которую ты и сама прекрасно вспомнишь, но суть не в этом. Суть в том, что разъяренная крушением планов Фрейя сгоряча отправила тебя прямиком на нижние ярусы Хель. Но к слову, на тот момент, человеком в полном смысле слова ты не была: дарованная Скади сила постепенно превращала тебя в одного из духов зимы. Собственно, благодаря этому ты и выбралась из Хель: умирающая почти на наших руках, израненная и изуродованная, практически утратившая как свою сущность, сознание, так и человеческую природу. И Бальдр решил в благодарность сохранить тебе жизнь. Как он сам тогда сказал: "Я создал произведение искусства".

— И что? — не поняла я, как сути рассказанного, так и многих деталей.

— Обычно человек может стать фейри, если он умер не своей смертью в определенных условиях. Например, утонул в бурю при полнолунии в океане. А ты... ты тогда была жива, и память поэтому, и часть твоего человеческого сознания сейчас дремлют в глубине тебя самой. Mais essentiel non ce (Но не это главное — фр.). Бальдр создал тебя как оружие, словно он так же, как и ты, увлекался анимэ. Твоя ame (душа — фр.) связана с природой, но далеко не так тесно, как это обычно бывает. Зато гораздо теснее — с одним артефактом, который является твоими и защитой, и оружием.

— Nande? (Что? — яп.) — ошеломленно прошептала я.

— Tu vois cela? (Видишь это? — фр.) — загадочно улыбнувшись, спросила она, жестом фокусника доставая из складок черно-золотого платья небольшое, с полторы ладони размером черно-синее перо из неизвестного металла. И стоило мне его увидеть, как в груди все буквально затрепетало от радости. — Не узна... — но не успела она договорить, как ошеломленно замолкла: я невидимым глазу единым слитным движением выбралась из-под груды одеял, подскочила к ней, вырвала из рук перо и мгновенно оказалась на прежнем месте, торопливо закутываясь в одеяла. — Oh, mes Dieus! (О, мои боги! 0 фр.) Не пугай меня так, Канамэ!

Но я не обращала внимания на человека: оно было целиком поглощено этим странным пером. Что бы там не говорила эта девушка, слова про этот артефакт ложью не были. Не мешкая, я наспех прицепила его к волосам и попыталась разобраться: что из вышесказанного было правдой, а что — нет? Если все вышесказанное истинно, то понятен и мой сон, и то, как мало я о себе помню. Но откуда тогда, с другой стороны, мои знания как фейри? Да и мне почему-то кажется очень невероятной вкратце изложенная история. Хотя кто их, людей, знает?.. Но эти попытки что-либо понять ни к чему не привели, лишь голова разболелась — явление для фейри крайне нехарактерное.

— Vakaranai (Не понимаю... (Не знаю) — яп.)...— простонала я, хватаясь за голову и терзая родные, черные с синими полосами, кудрявые до жесткости волосы.

— Я так и знала, что будет только хуже, — сочувственно сказала колдунья. — И Бальдр тоже знал, бог ведь все-таки... Канамэ, подними на меня глаза, — попросила она. Ничего не подозревая, я послушалась и тут же едва не ослепла: яркая сине-белая вспышка на мгновение озарила комнату, в тот же миг превратившись в густой туман, который тонкой змеей, не дав опомниться, втянулся мне в левый глаз. Всю левую половину лица сразу же защипало и закололо, словно от электрического тока, когда за наэлектризованный предмет берешься. Но спустя миг все прошло.

Осторожно отняв руки от лица, я очень хмуро посмотрела на человека и, коротко зашипев, кинулась на девушку. Но та, рефлекторно отпрянув, лишь резко приказала:

— Сидеть!

И в тот же миг неведомая сила вжала меня в пол. Не обратив на это должного, на взгляд колдуньи, внимания, я тут же ударила хвостом, удлинившимся до полутора метров, сбив ее с ног. Зато поднялись мы с ней вместе: я сбросила заклятье, а она выпуталась из многочисленных нижних юбок. Явно разозлившись, опасно сощурив глаза, девушка резким движением руки, словно бросив миниатюрное копье, запустила в меня заклинанием. От которого я легко отбилась хвостом, выиграв драгоценные секунды, чтобы активировав перо-артефакт, кинуть тонкое лезвие как метательный кинжал. Но рука в последний момент дрогнула, и перо вонзилось в стену в сантиметре от шеи колдуньи. Теперь разъяренно шипели уже мы обе.

Но все закончилось также внезапно, как и началось: вместо того, чтобы продолжать, колдунья вдруг рассмеялась, взмахом руки убрав все заклинания и щиты. В ответ мне тоже пришлось успокоиться, хоть это и непросто было сделать.

— Десять лет, — отсмеявшись, сказала она.

— У?

— Князь сделал для тебя персональную печать: десять лет, начиная с этого дня, ты должна будешь служить моей семье. Точнее, мне, но я и без твоего присутствия прекрасно обойдусь. Поэтому сплавлю я тебя младшему племянничку, будешь ему помогать по мере сил. А как дальше будет — после решим, — с удовольствием наблюдая мое замешательство, пояснила она.

— Kso (Черт — яп.)...

— Я сейчас сниму щиты, так что можешь погулять, но недалеко. А часика через два-три познакомлю тебя с дражайшим племянником, заодно и небольшой "курс молодого бойца" проведем. Tu es d'accord, en lavant la chere? (Ты согласна, моя дорогая? — фр.)

— Я не без оснований предполагаю, что это был риторический вопрос... — чуть слышно проворчала я. — Я не собака, чтобы мне приказ "гулять" давали!

— Верно, — легко согласилась девушка. — Ты волчица.

— Угу, пернатая...

— И это тоже. A propos (кстати — фр.), не забудь посмотреть в зеркало. Мне было бы крайне любопытно увидеть твою реакцию. Все ж таки, из человека в фейри... — попрощавшись столь непринужденным образом, колдунья оставила меня в одиночестве.

Лес был похож на застывшую сказку. Кругом царило два цвета: черный и белый, чуть подкрашенный голубым. Сугробы и иней, словно замороженный сливочный крем, припорошили деревья сверху донизу. Казалось — тронь их, и они зазвенят хрусталем, весенней капелью. Вот уж не знаю, где находился дом этой странной колдуньи, но человеком здесь и не пахло. Зато пахло оборотнем, перевертышами, волками, зайцами и, естественно, снегом.

Я с удовольствием забралась на толстую ветку, испачкав и хвост, и кое-как одетое платье в снегу и мусоре, и устроилась как в гнезде. И все бредовые мысли отступили на задний план, скрывшись в тени театрального оборудования на сцене моего сознания, а на самом видном месте осталось лишь любование природой. Все вокруг застыло, замерзло, пронизанное светом и сияющей чистотой, и мне самой хотелось точно также оледенеть... Но нет, зимний холод дарил лишь спокойствие и мимолетное умиротворение, но не забытье или сон.

Я просидела на дереве до ранних сумерек, до первого волчьего воя, что был как три звонка в театре. Впрочем, превратить в лохмотья глупую человеческую одежду я вполне успела, слегка пробежавшись по окрестным лесам, перед тем, как вернуться к колдунье.

В комнате, выделенной мне и мною же специально выстуженной, я все-таки решила последовать последнему напутствию колдуньи. И чего она ожидала? Вид как вид, ничего странного... Разве что волосы немного длинноваты, мешаются: ниже колен свесились, но эту проблему я легко решила, просто перевязав их найденной в комоде лентой. Синей, естественно.

"И зачем люди делают такие узкие входы?" — подумала я, распахивая снаружи большое двустворчатое окно и эффектно влетая в комнату. Кажется, у людей она называется "гостиная"?..

Там у небольшого жарко полыхающего камина в глубоких мягких креслах сидели и разговаривали двое: давешняя колдунья и молодой перевертыш, похожий на любопытного семимесячного кота. На мое появление они отреагировали весьма скупо, а если точнее, то почти и не заметили его. Только головой мимоходом кивнули.

Не обратив внимания на холодность приема, я, воспользовавшись столом и спинками стульев как кочками, словно замерзшая кошка устроилась клубочком в третьем кресле, дальше всех поставленном от камина. Пока люди разговаривали, я пыталась понять, почему же они кажутся мне знакомыми. И если с колдуньей было почти понятно (по крайней мере, я ее сегодня уже видела), то перевертыш — другое дело. Но, увы, ничего путного я не надумала.

— А вот и ты, Канамэ, — обратила на меня свой взор колдунья. — Давай-ка я тебя познакомлю с моим племянником. Хотя, будучи человеком, ты его знала, но, можно сказать, сейчас все с чистого листа началось. Это Тристан Лео, герцог дю Лерро, — кивнула она на перевертыша.

— Тетя Хэл, что все это значит? Это же... Канамэ... — недоуменно спросил он.

— Не та, которую ты знал, — хмыкнула колдунья. — Это — фейри, причем очень непростая. Это высшая зимняя фейри, созданная лично Князем фей Бальдром из еще живого человека. Да, в ней мало что осталось человеческого, но память постепенно восстановится, в том или ином объеме. Сейчас она никого из нас вообще не помнит. Но дела не ждут! — бодро продолжила она. — Значит так, Тристан: у меня для тебя есть работа.

— Какая же? — поднял бровь перевертыш.

— На короля. Станешь моим помощником по делам тайной разведки, — огорошила она его. — Я буду давать тебе задания: кого-то припугнуть, с кем-то договориться, излишне агрессивных и буйных убрать с дороги короля. Но ты еще молод, неопытен да и возможностей у тебя мало. Именно для этого я дам тебе Канамэ.

— Что вы имеете в виду?

— Кана — лучшее оружие из сейчас существующих... хотя с опытом у нее еще хуже, чем у тебя. Но она фейри, в самой ее крови и душе заложены огромные знания. Ее опыт — интуиция. Ну да сам все поймешь со временем. Сейчас надо провести мастер-класс.

— То есть? — еще больше удивился Тристан.

— Я хочу научить тебя обращаться с ней, — пояснила колдунья. — Кстати, Канамэ, что ты вообще помнишь о пребывании в Хель? — внезапно обратилась она ко мне.

— Мало чего... — задумчиво протянула я, выглядывая из-под хвоста, которым уютно укрывала лицо. — Плохо было — помню, больно было — тоже помню. Больше вроде ничего. Так, картинки смазанные.

— Хм, меньше, чем я ожидала, но... Тристан, видишь голубую татуировку в виде вьющихся роз, которая с запястья по левой руке, по лопатке и шейным позвонкам перетекает на левую сторону ее лица? Раньше там все было до костей сожжено, изранено и покрыто язвами от крови и огня подземных демонов. Это только то, что не скрыто одеждой. Она умирала тогда у меня на руках...

— Тетя Хэл, я не осуждаю вас...

— Дослушай! — прервала она его. — И запомни навсегда: твоей знакомой Канамэ больше нет. Зато есть фейри, которая по приказу своего Князя вынуждена десять лет служить людям. И сейчас она будет служить тебе.

— К чему все это? — непонимающе спросил Тристан. — Почему ты считаешь, что мне не хватит сил справиться в одиночку? Если это действительно так, то можно же просто не давать мне пока сложных заданий, до тех пор, когда я не наберусь сил и опыта. Я могу скорее поверить, что надзор и охрана нужны Канамэ.

— И это тоже, — согласилась колдунья. — Но разве ее не надо контролировать? Тем более, вопреки прямому приказу бога?

— Но почему я? — резонно возмутился перевертыш.

— Я посчитала, что вы были достаточно близко знакомы, чтобы, хотя бы у тебя, остались какие-то знания о характере друг друга. Мне с ней возиться ведь, уж извини, не с руки. К тому же она принципиально не ладит с Хорсе...

— Ох, тетя Хэл, вы как всегда в своем репертуаре... — простонал Тристан.

— Не ной, племянник, — хмыкнула она. — И последнее, что я хотела рассказать тебе о Канамэ: у фейри очень бедная мимика. Понять их настроение можно по глазам, точнее, по форме зрачка. Кана, посмотри на меня! — повелительно сказала колдунья. — Видишь зрачок?

— Да, — кивнул перевертыш, — три капли, по форме напоминающие половинку символа инь и янь, кружащиеся вокруг центрального круглого зрачка.

— Это значит, что она в состоянии покоя. Если зрачок превращается в кружащиеся в хороводе звездочки без центрального зрачка — Канамэ пользуется магией фейри, и чем быстрее движется этот хоровод, тем более сложная магия творится. Ну если зрачки у нее вытягиваются в тонкую короткую щелку, как кошачий глаз на ярком солнце, берегись — она в ярости.

— И чем же мне эти сведения помогут?

— Не ленись, Тристан, и просто подумай: тебе это пренато-хвостатое чудо нужно будет как-то контролировать.

— Э, тетя Хэл, я наверное чего-то не понимаю... но разве она мне не будет подчиняться?

— Формально — да, обрадовала племянника колдунья. — Но для Канамэ ты — всего лишь человек, пусть и способный превратиться с большую кошку. До тех пор, пока она не признает тебя своим хозяином, ты не сможешь полноценно сдерживать ее сущность. На первое время это и есть твое задание. Иначе же она будет командовать тобой, а не ты ею.

— Мда, ну и задачку вы мне подсунули, дорогая тетушка...

— Рада, что тебе понравилось, ma cher.

— А, теть Хэл, что это у нее за шрам такой прямо посередине левого глаза аж до подбородка доходящий? Тоже она в Хель получила? — окликнул перевертыш уходящую колдунью.

— Нет, это и есть печать, наложенная Князем, — и не сказав больше ни слова, она вышла. Я посмотрела на нового хозяина. Человек как человек, они все похожи. Может, красивый, может, не очень, мне сие интересно мало было. Зато я внутренне порадовалась его мягкому и почти... хм, домашнему (как это?) внешнему виду. Должно быть, с ним для меня не будет проблем.

— Ну что, моя милая фейри, как тебе подобная расстановка приоритетов? — внезапно задумчивым голосом спросил перевертыш, не отрывая взгляда от огня.

— Ты не кажешься крепким орешком, рыцарь Тристан, — честно ответила я и, махнув на прощание хвостом, скрылась в саду так же, как и появилась здесь — через окно.

Ну что ж, что бы не придумала эта колдунья, десять или двадцать лет мне придется служить людям — мне не важно. Главное, так пожелал Князь, и значит, так будет лучше. Мне ли спорить с богом?

Глава вторая. Вьюга

Проснувшись утром, спустя несколько дней после знакомства с новым хозяином (а зачем фейри считать дни? Они проходят мимо нас), меня словно ударило током: сегодня последний день зимы. Но вопреки срокам, за окном выла метель, превращая снег в ледяные иголки, а холод — в оружие массового поражения. Впрочем, меня подобная погода только радовала.

"Вот уж не знаю, чего от меня ожидала колдунья Хельга и ее племянник, — размышляла я, без разрешения вышеупомянутых покидая поместье, — но глупо было думать, что я позволю полностью контролировать свои действия. И никакой печати не хватит, чтобы обуздать фейри. Князь захотел, чтобы я служила людям — отлично, я не против. Я могу даже признать рыцаря-перевертыша своим хозяином... но ни о каком полном контроле даже речи быть не может!"

Была ли я когда-то человеком, не суть важно. Важнее то, кем я являюсь сейчас. Я — фейри, воплощение холодной и дарящей смертный сон красоты зимы. Меня можно заставить сложить крылья, но обрезать их я, естественно, не дам. Но вот вопрос: а уж не моего ли бунтарства добивался Князь, налагая печать?

Примерно такие размышления заполняли мою голову, когда я в очередной раз сбегала от колдуньи. Давно смирившись с тем, что Князя мне не повидать, я старалась как можно больше времени провести в родной стихии, наслаждаясь самим воздухом зимы... То и правда похоже и на ледяные осколки, и на мех снега.

Однако, долго наслаждаться прогулкой мне не дали. Как в сказке: "вдруг, откуда ни возьмись..." на сцене появились новые действующие лица. И не просто лица. Фейри.

В общем-то, их было немного, всего пятеро, но зато какие... Ворон-падальщик, что выгрызает сердца людям и управляет мертвыми телами, размером с крупную собаку. Вьюжная гончая, тоже не отличающаяся любовью и дружелюбием к ближнему. Полукровка фея, с мощным духом хранителем, пока мирно прятавшимся в неизвестном медиуме. (Медиум — предмет или вещество, через которое проводят магическую энергию или духа.) Зимний фейри — треххвостый полярный песец, не уступающий размерами гончей, генерал Зимней охоты. А в качестве командира — принявшая человеческий облик весенняя фея в очень скверном расположении духа.

-Так-так, и что ж мы видим, — преувеличенно удивленно протянула весенняя. — Прошел тут слух недавно, что Князюшка новенькую сделал, которая, дескать, большие надежды подает... И что я вижу перед собою? Бледную немочь в разорванном платье! А я уж думала, ты неплохим пополнением в моей команде будешь...

— Прошу меня извинить, но я не смогла бы принять это предложение, даже если бы захотела, — пожала плечами я. — Князь сам на меня печать наложил, так что, увы, в ближайшие десять лет я тебя осчастливить своим присутствием в твоей команде не могу.

— Какие мы гордые... — издевательски прокаркал ворон.

— А вот давай мы тебя немного проэкзаменуем? Посмотрим, на что ты годна, зимняя! — многообещающе предложила весенняя фея.

— И почему при моем приближении все сразу бросаются в драку?.. — философски спросила я метель. Впрочем, предаваться размышлениям на тему природы поведения фейри мне не дали.

Далее началась обычная безобразная драка. Увы, но особо красиво это выглядит только в анимэ или в фильмах (хм, а что такое анимэ?). Вот вырос за спиной у полукровки призрачный воин, столь же массивный, сколь хрупка его хозяйка. Шагнуть в сторону, и лезвие исполинского топора с грохотом рубит замерзшую до каменного состояния землю. Широким взмахом хвоста парировать мощный удар меча от весенней. Немного театральным движением активировать перо и волной ледяного ветра вперемешку со стальными перьями отбросить падальщика до ближайшего дерева, в ствол которого тот с хрустом врезался. Левой рукой поставить прозрачный щит, поймавший гончую в прыжке. Полминуты — и патовая ситуация. Их пятеро, я одна. Рано или поздно я не успею уклониться. Да к тому же пятый еще даже в схватку не вступал. Ну и что же мне делать?

— Вышла погулять, называется, — про себя проворчала я. И уже громче продолжила: — И чего вы ко мне прицепились? Гуляю себе тихонько, никого не трогаю... а тут вы с нерастраченной агрессией, как град в полуденный зной сваливаетесь...

— Скажем так, нас настоятельно попросили с тобой как следует побеседовать... — не менее весело, нежели ворон, просветил меня треххвостый песец.

— Не знал, что подобное теперь называется беседой! — раздраженно раздалось сзади. С любопытством обернувшись, я узрела злого и невыспавшегося хозяина в кое-как прибранной одежде. Мда, для людей-то ведь еще очень рано, это только сумасшедшие фейри ни свет ни заря под вой метели гулять ходят...

— Для фейри такое времяпрепровождение вполне привычно, — словно бы пожал плечами зимний. — А вот что на нашей беседе человек забыл, меня искренне удивляет!

Одним мимолетным движением я оказалась за плечом перевертыша, только снег под ногами взметнула, и язвительно поинтересовалась:

— Что же рыцарь Тристан забыл на рассвете в лесу? Разве приличным людям не положено сладко почивать крепчайшим предрассветным сном?

— Да вот, — хмуро глянул на меня хозяин, — одну свою подчиненную искал.

— И как, успешно? — живо поинтересовалась я, обхватывая хвостом ноги.

— Более чем, — раздраженно процедил он.

— Как мило, фейри на службе у перевертыша! — притворно-восторженно отозвалась на наш короткий диалог весенняя. — Может, вы еще пикник под елками устроите?

— Боюсь, мокровато для пикника, — невозмутимо ответил перевертыш. — Да, кстати, Канамэ, за своевольный побег ты еще будешь наказана. Так что давай с этими экзаменаторами побыстрее разберемся и пойдем домой?

— Как прикажете, — равнодушно пожала плечами я.

Далее драка продолжилась в том же ключе, но с некоторыми изменениями: первой ударила фея — уклониться, на излете полоснув ее когтями по лицу и шее; второй вьюжная гончая — сбить размашистым ударом хвоста, отправив в ближайший сугроб на пару часов отдохнуть. Потом добить ворона — буквально разорвать его перьями, пригвоздив жалкие остатки к многострадальному дереву (кажется, это была осина), а напоследок поймать в воздухе на щит топор хранителя полукровки и зимнего генерала в придачу. И все не сходя с места. "Ну точно как в анимэ!" Красивым пируэтом уйти из-под щита и готовым заклинанием в виде ледяных осколков приложить зазевавшуюся полукровку. Всего десять секунд на заклинание и его исполнение, за которые крупная рысь подмяла под себя немаленького треххвостого фейри. Зато ни весеннюю, ни полуфею красавицами теперь никто точно не назовет.

"Вот тебе и прогулка перед завтраком, — огорченно думала я вслед ушедшим невидимыми тропами фейри, расстроено поедая приятно хрустящий снежок. — И вообще, что за нелепость здесь только что творилась? Неизвестно откуда взялись, оскорбили, на драку нарвались, проиграли и тихо смылись. И что вообще сие означает?"

— Канамэ, — уже просто устало и почти обреченно позвал меня перевертыш, — ты чего здесь вообще забыла?

— Прогуляться ходила, позавтракать опять же, — невозмутимо похрустывая снегом, ответила я и, подумав, добавила, — рыцарь Тристан.

— Надеюсь, ты уже достаточно подышала свежим воздухом? А то метель не на шутку разыгралась, а нам еще до дома добираться... — на ходу укорял меня хозяин. Вдруг он неловко споткнулся и лишь чудом удержался на ногах. На снег упали три красных капли, но тут же побледнели и были занесены колючим снегом.

— Хвостом чую, никуда мы сейчас не пойдем, — внешне спокойно прокомментировала я происходящее. Но внутри груди уже разгорался огонек тревоги, искусно подогреваемый печатью. Потерять хозяина, да еще так глупо — что может быть позорнее?! Напряженно следя за лицом перевертыша, я судорожно раздумывала. Впрочем, я достаточно быстро утешилась: перевертыши не простые люди, они многим фейри не чета по силе.

— Ну, рыцарь Тристан, теперь-то уж точно некуда спешить...

— Если ты думаешь, что мне не хватит сил дойти до дома, хотя бы до него пришлось ползти час или два, то сильно ошибаешься. Это время я уж как-нибудь потерплю!

— Какой час? — неподдельно удивилась я. — Ты что, не заметил?! Ох... Мы сейчас находимся в сотне километров от твоего дома!

— Как так?

— Mattaku (Черт возьми — яп.)... Ну разве можно быть таким беспечным?.. — обреченно хлопнула я себя по лбу. — Пойти за фейри, ничего не зная о том, как они перемещаются в пространстве... Baka! (Дурак! — яп.) Каждый шаг фейри — тысяча человеческих шагов. Должно быть, ты случайно ступил на мою тропу, потому и не потерялся.

— Хватит вести пустые разговоры, Кана, — шипя сквозь зубы от боли посоветовал перевертыш. — Нужно как-то возвращаться.

— Никуда мы не пойдем, — отрезала я. — Тебе понадобиться часа три, чтобы залечить эту рану. Так что подождем.

— В такую метель?!

— А я на что, рыцарь Тристан? Или ты уже забыл, что я снежная фейри? Сегодня последний день зимы, а значит я еще хоть немного, но властна над силами природы.

Пока мы разговаривали, я бодро раскопала сугроб у корней большого дерева и затолкала туда хозяина, не обращая внимания на его возмущение. Обычные люди уже давно замерзли бы на ветру, а в снегу просто заснули бы, но мой хозяин не совсем человек — это раз. А я зимняя фейри — это два. Уложив его в снег, я тоже забралась в сугроб и обвила удлинившимся хвостом побледневшего от боли и потери крови перевертыша.

— Так, а теперь надо остановить кровь... — бормотала я, пытаясь расстегнуть непонятные застежки человеческой одежды.

— Черт возьми, Канамэ, давай я лучше сам, — скривился раненый. И правда, у него получилось гораздо быстрее одержать победу над застежками. Не тратя время на возмущенное шипение хозяина, я приложила кончик хвоста к ране, используя его вместо бинтов и ваты.

— Т-ты что делаешь?!

— Тебе было бы легче, если бы я тебя вылизывать начала? — нарочито удивилась я. — Я почему-то думала, что люди считают подобное неприличным, в отличие от зверей. Но если ты особыми предрассудками не страдаешь, то я вполне могу вылизать тебе рану... — сделав вид, что собираюсь так и поступить, я наклонилась к ране — длинной, не очень глубокой царапине — и в нос ударил запах крови. Острый, резкий, словно приправленный корицей и лимоном...

— Не пытайся вогнать меня в краску, Кана, — нахмурился Тристан, мигом вернув меня на землю. — Разве все эти манипуляции нужны? Я вполне могу сам остановить кровь.

— Так почему же не остановил? — с трудом удержав порыв облизнуться, спросила я. — Эх, рыцарь Тристан, разве ты не знаешь, что на когтях и зубах фейри (любого, заметь!) есть яд, который может нейтрализовать только другой фейри? Нет? Ну, значит, сейчас узнал.

— Черт возьми, и с чего они на тебя набросились? — завозился он, пытаясь поудобнее устроиться в снегу и в кольце моего хвоста. — Все равно ведь на орехи получили...

— Не будь столь наивен, — хмыкнула я, сосредоточенно вытирая хвостом на глазах останавливающуюся кровь. — Эти ребята просто меня проверяли. Дерись они даже в половину своей силы — вернулась бы я сейчас в Хель, да и ты со мной за компанию. Наверное, Князь постарался.

— Ты умеешь утешить... — мрачно прошипел перевертыш.

— Origato (Спасибо — яп.), — невозмутимо поблагодарила я. — Так, а теперь — спать!

— Смеешься? Трехлетний ребенок знает, что в снегу спать нельзя — замерзнешь насмерть!

— Ну так ты вроде постарше и должен все-таки заметить, что стал хозяином зимней фейри. Ты вообще хоть понимаешь, что если я позволю тебе погибнуть, особенно в столь глупой ситуации, то меня ждет позор и скорее всего смерть? Я получила прямой приказ Князя — служить людям. Тебе.

— При чем здесь Князь?

— Князь — это наш бог и наш создатель. Его приказы не обсуждаются, а выполняются. Я просто не могла бы ослушаться, даже если бы захотела, — красноречиво указала я на левый глаз. — Так что спи и не волнуйся. Через пару-тройку часов вернешься домой, целым, невредимым и даже без насморка.

— Мне остается только поверить твоей настойчивости, Канамэ, — устало хмыкнул перевертыш, с удовольствием зевая во весь рот. — Но мне все равно холодно. Как я могу уснуть при таком морозе? Зима на дворе!

— Неженка, — мрачно покосилась я на него и распустила черно-синие крылья. Не обратив внимания на ошеломленное выражение его лица, я укрыла нас перьями словно плащом и свернулась клубком у него под боком. Пригревшись, уже через несколько минут он спал, забавно морща во сне нос от боли и изредка падающих на лицо снежинок. Вьюга постепенно стихала, и вместе с ней уходило в небытие мое время. Прислушиваясь к песне ветра, я вспоминала, что сейчас прощается с родным домом на целых шесть месяцев богиня Скади. Завтра она ступит на землю фейри, чтобы до следующей зимы жить женою Князя... Что-то напоминала мне эта история, какую-то старую легенду, но это было не важно. Мне было странно осознавать, что это именно я способствовала изменению миропорядка. Ведь не вмешайся я тогда, все было бы совсем по-другому...

Но, с другой стороны, что бы ни сподвигло меня на вмешательство, какие бы мысли в моей голове ни бродили, результат налицо, и я погрешу против истины, если скажу, что недовольна им. Я стала фейри — воплощением зимней сказки. Что в этом плохого?..

— Эй, Канамэ... — прошептал перевертыш, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Он же вроде спал?! — Спой мне... Ты раньше хорошо пела...

— Когда была человеком, что ли? Не знаю, я не помню этого, — пожала плечами я, забыв, что в положении лежа это выглядит глупо.

— Onegai, Kaname (Прошу, Канамэ — яп.), — дохнул на меня холодным паром Тристан. — Не могу уснуть... от боли... хорошая штука, этот яд...

— Ну, раз ты вежливо просишь, — хмыкнула я.

— Hai iro somatteiku sora iro aoi de

koko wa izuko kato

yami iro hirogatteku sora iro fusaide

michi o tazune you

kagami no naka utsushidasareta jibun ni obiete

minufurishiteta hibi ni

SAYONARA shita ano hi no kimi o shinjiteiru kara

kotoba ni dekinai kedo

douka kanaimasu youni

futatsu no tamashii o yobu koe ga kikoeteru mune no okusoko de

sashi dashita te wo tsukande ikou ima wa

tachidomaru hima wa nai

MONOKURO na sekai no naka (Asriel, "Metamorphose")

(Смотрю на небо, вижу пепел лишь.

Или оно стало таким?..

Куда же вдруг попал я?

Давай с тобой измерим тот кусок

Неба, что скрыт и что далек...

Окрашен в черный цвет он.

Боялся я отраженья, что появлялось

Передо мною когда-то.

В такие дни старался не смотреть...

Если смог ты с прошлым этим проститься,

В тебя поверю я...

Сейчас в слова мне не облечь все.

И с надеждой: желание сбудется,

Наши души наслаждаются,

И слышу крики их в сердце своем.

Сожми крепче ты руку скорей мою,

Попусту тратить время нельзя.

В двухцветный мир попали мы.

Вьюга постепенно стихала, а ветер старался ненавязчиво подпевать в такт. Снежинки, уже непохожие на осколки, мягко и легко падали с неба, серо-голубого и далекого, ложились лохматым одеялом поверх жестких перьев и мягкого хвоста. Черно-белый мир — белый снег и черные стволы покрытых снежной глазурью деревьев — застыл, словно отраженный в гигантском зеркале, и лишь падающий снег напоминал, что время не остановилось.

— Спи, мой хозяин...

Глава третья. World without logos

(Мир без названий — англ.)

— Ну и где вы пропадали, Иван-царевич и Серый Волк? — тоном инквизитора-любителя поприветствовала нас колдунья, когда спустя три с половиной часа, пропустив четырехчасовой чай, мы добрались до хозяйского дома. Мокрые от растаявшего снега, испачканные в грязи и крови, в кое-где разорванной одежде — в общем, хоть картину пиши. "Жертвы ограбления".

— Знакомились с местными фейри, — сыронизировал перевертыш, устало растягиваясь на пушистом пестром ковре. — Они нам, так сказать, передали пламенный привет от Князя фейри.

— Судя по вашему потрепанному виду, привет был очень пламенный, — хмыкнула колдунья, со скрытой тревогой присматриваясь к племяннику. — И твой отец меня лично прибьет, если с тобой что-нибудь нехорошее случится.

— А то он уже не узнал от тебя, что со мной приключилось? — хмыкнул Тристан и, рывком поднявшись, позвал меня: — Пойдем, Канамэ. Мне еще тебя собирать сегодня. Завтра с утра мы направимся в столицу.

— Резвый какой... — остановила его колдунья. — И как ты ее повезешь?

— Она же фейри! — удивился хозяин. — На весь мир не найдется и полусотни тех, кто мог бы ее увидеть. Как ее еще вести?

— Я могу становиться человеком, — откопав в воздухе гребень, я принялась старательно расчесывать хвост, попутно отмывая его от грязи и крови. Хотя кровь хозяина на редкость вкусная... — Но пока на маленький срок. Сейчас сутки — мой предел, и то после я столько же проваляюсь с полубессознательном состоянии, неспособная даже встать, не то что колдовать. Хотя, если по четыре-пять часов в день, то меня на пару недель точно хватит. А еще я могу просто становиться видимой. Это гораздо легче и удобнее, особенно в бою. Да и без хвоста мне неуютно.

— И ты молчала?

— А ты и не спрашивал, рыцарь Тристан...

— И почему мне досталась столь молчаливая фейри? — вопросил потолок перевертыш.

— Поверь мне, племянничек, если бы тебе достался болтливый цветочный эльф или брауни (Мелкие фейри из Летнего двора, отличающиеся шаловливым характером.), ты бы еще больше мучился, — вставила свое веское слово колдунья.

— Это, конечно, ценная информация, но сейчас она меня мало волнует. Пошли, Кана, мне тебя еще собрать надо. В свете только что мне открывшегося, я уже знаю, в каком качестве представлю при дворе. Это существенно упростит мне задачу...

— Какую задачу-то?

— Вот приедем в столицу, я получу полный текст задания, а не три предложения вольного пересказа, — косой взгляд в сторону тетушки, — там и расскажу все обстоятельно... Кстати, я совсем забыл про твое наказание за неурочный выход из дома! — внезапно спохватился перевертыш.

— Ну и? — помрачнела я, предчувствуя неприятность.

— В наказание я приказываю тебе в течение месяца постоянно носить платья, — обрадовал меня хозяин. — Причем разные, в зависимости от ситуации и места, где ты будешь проводить время!

— Kso...

— Не ругайся, моя фейри, я уверен, что тебе понравиться!

Силком затянув меня в свою комнату, хозяин начал пытку. Для начала он вызвал служанок и приказал им принести всю женскую одежду в доме моего размера. Вывалив изрядный ворох тряпок на ковер, прислуга стала по одному выуживать наряды, давая мне (а точнее, хозяину) как следует их рассмотреть. Платья почему-то были преимущественно одного цвета — черные. Исключения составляли три горничных платья и нечто в рюшках ядовито-зеленого оттенка.

— У вас кто-то умер? — хмуро спросила я, наблюдая этот "показ мод". С неизбежным я уже смирилась, но настроение все же было испорчено. Ну не люблю я одежду человеческую!.. Хотя да, одним хвостом не прикроешься...

— С чего ты взяла? — удивился Тристан.

— А чего в этом доме царит пугающая однотонность в одежде?

— А, это просто: у тети Хэл черный цвет — любимый, — махнул он рукой.

— И что? — не поняла я. — Это значит, что весь ее гардероб — траур на все случаи жизни?

— Э, Канамэ, давай на эту тему ты с Хэл поговоришь? К тому же, это все равно ее одежда... Мне главное — подобрать тебе наряды хотя бы на первое время, а потом и портного вызовем. В общем, сейчас примеришь парочку... десятков платьев, выберем самые лучшие и удобные фасоны, а уж с цветом проблему решить легче легкого: попросишь тетю Хэл, она тебе весь этот ворох щелчком пальцев в нужные цвета покрасит да еще рисунок добавит как подарок фирмы.

Примерка длилась дай боги несколько часов. И больше всего меня раздражал не сам факт подобного издевательства над моей хвостатой фигурой (хвост, кстати, стал большой помехой), а возмутительное поведение хозяина. Глядя на меня и посмеиваясь над моими мучениями, он с видимым наслаждением отправился в ванну. Пробыв там с час, вернулся и, растянувшись на кровати, принялся комментировать действия служанок. Последние краснели, хихикали, сбивались, кололи пальцы булавками, одновременно устроив мне незапланированный сеанс иглоукалывания (кстати, а это что за страшный зверь такой?), строили ему глазки... В общем, повеселился перевертыш знатно!

Но на простой примерке пытка не закончилась. Хуже "испанского сапога" для меня стала необходимость лезть в ванну. Нет, ну черт возьми, где вы видели фейри, которая бы мылась в большой деревянной лохани в окружении слуг? Да еще в горячей воде, нагретой (о, ужас!) огнем?! Но хозяин не слушал протестов. Единственное, на чем я настояла: водя должна быть принесена с улицы, пусть даже она будет с колотым людом вместо пены. Так даже лучше будет.

Кое-как, сцепив зубы и уговаривая себя, что огонь здесь ни при чем, я заставила себя вымыться в присутствии все тех же многострадальных служанок. Девушки с остервенением и тайным ужасом в глазах (и чего они испугались больше: слоя грязи на мне или ледяной воды?) терли, скребли и растирали несчастную меня. "Позор, — про себя стонала я, — за мной ухаживают люди!"

Они отстали от меня лишь поздно вечером. Честное слово, настолько усталой я себя давно не чувствовала. И чего хозяин ко мне прицепился? Я же не человек, я фейри, мне не надо пытаться походить на местных леди... Если, конечно, он не собирается меня за таковую выдать. Но все равно: какой смысл? За три дня до столицы от моей нынешней "чистоты и блеска" ничего не останется.

Развалившись на кровати, словно толстый домашний кот, хозяин читал какую-то тонкую книжицу при свете канделябров. Свет, конечно, далеко не дневной, но испортить зрение перевертыш явно не опасался. Может быть, именно потому, что он перевертыш. На небольшом круглом столике у окна, выходящего на внутренний двор и край рощи, слуги расставили поздний ужин. Судя по двум столовым приборам, они посчитали, что я отужинаю в обществе Тристана.

Сев на ковер как можно дальше от пылающего камина, я принялась распутывать мокрые волосы, благо дальновидные служанки оставили мне целых три прочных деревянных гребня. В неверном, постоянно меняющемся свете пламени комната приобретала причудливый вид: танцевали изменчивые тени по стенам, лица превращались в маски древнегреческих актеров (их, кстати, тоже было только две: комическая и трагическая, столько же, как и нас в комнате), изменяя цвета в усталых глазах. Обои с зеленым растительным узором превращались в ловушки тропического леса, кровать казалась погребальным ложем, в креслах у камина чудились оживленно разговаривающие призраки давно почивших родственников... Терпеть не могу человеческий огонь.

Мокрые, спутанные героическими усилиями как можно тщательнее их вымыть, волосы никак не желали расчесываться. Тихонько ругаясь сквозь зубы (а точнее, просто с ругательной интонацией перечисляя неправильные испанские глаголы), я воевала с кудрями. В общем, стояла милая и уютная атмосфера домашнего очага.

Кое-как подсушившись и расчесавшись, я с довольным вздохом забралась на кровать перевертыша и свернулась большим, обернутым хвостом как тарелка голубой каемкой, клубок, а сверху укрывшись полусухими волосами.

— Я думал, ты терпеть не можешь "человеческое тепло", — разрушил уютную тишину насмешливый голос хозяина.

— Фррр, — недовольно поморщилась я. — Ты сам подумай: человеческое тепло — это огонь. Я же фейри, лесной житель, для меня огонь, пожар — самое страшное бедствие, от которого нет спасения. А люди его как раз и придумали. Как я могу его любить?

— Так вот в чем дело... А я-то уж голову ломал, — удивился он. — Но знаешь, меня все удивляет, почему при твоих полузвериных привычках, явно совсем нечеловеческой психологии, ты так мало походишь на...хм, дикарку? Несмотря на хвост и крылья, на отличную от общепринятых норм поведения, на гармоничное слияние с природой, на мышление фейри — ты... какая-то другая. Не человек, но с человеческой памятью, фейри, но без лесной морали. Ни то, ни это... Неужели подобное пограничное состояние тебя совсем не смущает?

— Ты преувеличиваешь, рыцарь Тристан, — сладко зевнула я, вяло махнув хвостом. — Ты оцениваешь меня с точки зрения человека, и потому делаешь это неправильно. Да, где-то в глубине моей черепушки дремлет сладким сном память о жизни в человеческом облике. Да, я непохожа на фейри — ты так считаешь. Но много ли ты видел настоящих фей, рыцарь Тристан? Не шкодников-брауни, ни домовых-банников? Даже духи леса и вод — и те относятся к разумным существам. А меня создали как представителя элиты, хотя сейчас мне далеко до этого уровня. Но пара лет пройдет, и я стану по-настоящему гармоничной...

— Гармоничной?

— Гармония — основа жизни фейри. Любого. Гармония, единение с природой, с живыми существами, с различными расами, даже с нечистью и некоторой нежитью. Вспомнить тех же йотунов: на человека он бы напал без колебаний (какие колебания при их количестве мозгов?), а с фейри прошел бы мимо, без всякой агрессивности. Причем без разницы, к какому Двору этот фейри принадлежит.

— Хм, будем считать, что с гармонией я все понял, — заинтересовано взъерошил волосы хозяин, — но что ты подразумеваешь под Дворами?

— Ау-яв, — едва не вывернув челюсть, еще раз зевнула я. — Любой фейри относится к какому-нибудь Двору. Причем распределить их можно по двум классификациям: по принадлежности к одному из четырех сезонных Дворов, т.е. Весеннему, Летнему, Осеннему и Зимнему (правящим считается Весенний, т.к. Князь — бог весны), и по характеру фейри — Благой и Неблагой Двор. К первому относятся те феи, которые не вредят (т.е. по-настоящему, а не мелкое пакостничество) людям, осознанно или просто потому, что не в силах этого сделать. С Неблагим Двором все в точности наоборот. Но вот тебе пример: шутники-брауни и кэльпи, водяная лошадка, не гнушающаяся человеческой печенью, относятся к Летнему Двору, но в то же время состоят в Благом и Неблагом Дворах соответственно.

— Да уж, все немного запутано... — задумчиво протянул перевертыш. — А ты к какому двору принадлежишь?

— К Зимнему.

— А второй?

— Пока не знаю.

— То есть?

— Рррр, если ты сейчас не дашь мне поспать, то я точно стану представителем Неблагого Двора!..

В карете, странно на мой взгляд выглядевшей, потому как вместо колес она стояла на полозьях, было приятно холодно. Вопреки календарю и временному отъезду Скади, зима лютыми морозами не давала даже мысли просочится в голову о том, что сейчас, вообще-то, почти середина марта. Вечно клюющий носом кучер (или все-таки возница?) опять дремал, неизвестно каким образом умудряясь управлять лошадьми.

Мы сидели в тесной карете (или все-таки санях?), по самые уши завернутые в шерстяные одеяла и пушистые шкуры, и с упоением предавались чревоугодию. Благодаря ночному любопытству хозяина, мы умудрились проспать завтрак и теперь спешно наверстывали упущенное. До столицы надо было ехать максимум три дня при очень плохой погоде, но нам повезло: недавняя метель затронула хозяйское поместье лишь самым краешком, а дорога осталась нетронутой, а потому хорошо утоптанной. Две смешные мохнатые лошадки немаленького размера с энтузиазмом бежали по знакомой дороге (м-да, как мало нужно некоторым для счастья...), а полозья задорно скрипели по белому снегу.

— Ну что ж, будем проводить инструктаж, — вопиюще нарушая этикет, Тристан облизал испачканные жирной курицей пальцы и со всеобъемлющей любовью сытого человека посмотрел на не менее довольную меня. Что может быть вкуснее свежезамороженной, а до этого испеченной в специях, курицы с гарниром из люда и мороженой картошки с сыром? М-м-м, ничего! — Я догадываюсь, что об устройстве Аре ты, о моя пушистая фея, знаешь мало. Если вообще что-нибудь знаешь, — я торжественно кивнула. — Ну, я тебя просвещу. Значит так, в Аре существуют система гильдий. Эти самые гильдии контролируют все сферы жизнь любого представителя любого сословия и класса. Гильдии бывают самыми разнообразными: и ремесленными, и "по интересам", и профессиональные.

— А чем отличаются ремесленные от профессиональных? — не поняла я.

— В ремесленные входят люди, которые с помощью этого ремесла зарабатывают себе на хлеб с маслом и колбасой. Например, гильдия рыбаков и гильдия ювелиров. А профессиональные — там люди, занимающиеся определенной профессией. Чаще всего, нарушающей законы. Точнее, нарушают законы те, кто занимается данным делом, не состоя в гильдии. Ну, например, гильдия воров и гильдия убийц. Каждая гильдия состоит из нескольких цехов — уровней мастерства. Где-то их различают по номерам (например, в гильдии краснодеревщиков), где-то по цветам (гильдия воров), где-то по названиям цветков (гильдия "ночных бабочек"). Да, есть и такая. Да, абсолютно законно существующая.

— И кому же пришла в голову гениальная идея так передернуть средневековую систему городской экономики?

— Лет сто пятьдесят назад министр внутренних дел (который сам и ввел эту должность парой месяцев ранее) Сильвио Мекко предложил королю Генриху I сей проект, который тот тут же подписал. К удивлению многих, он себя очень быстро оправдал: разгул преступности снизился втрое. Ведь всяких дилетантов отсеивали сами же гильдии — им было невыгодно столько членов, так как налог с них взимался по количеству членов и по официальной прибыли. Там еще много моментов, так что давай пока пропустим...

— М-да, ор-р-ригинальное решение...

— Короче говоря, мы с тобой по приезде в Артхолл будем официально приняты в гильдию менестрелей. Не делай такие удивленные глаза. Я, как шевалье и будущий герцог, наследник огромного состояния — лицо публичное и в свете мне надо хотя бы изредка появляться. Желательно при этом чем-то шокировать общество. Что поделать, такова мода, — горестно вздохнул перевертыш. — И ты — то, что поможет мне вызвать нужное количество разговоров. Неизвестная талантливая девушка из глубокой провинции, обладающая потрясающим голосом (ты же фейри, у вас у всех по определению потрясающий голос — видимо, такой уж строение голосовых связок), да еще и с примесью фейской крови, да еще и знающая язык фейри... Короче, сенсация.

— И что? Ты мне прикажешь соловьем разливаться перед местными сливками общества? — недоверчиво переспросила я.

— И это тоже, — кивнул хозяин. — Но в первую очередь нам надо будет заниматься шпионажем.

— То есть?!

— Эм, как бы тебе объяснить... — задумался он. — Мы будем давать концерты в здании гильдии, в домах аристократов, на балах и светских раутах, в салонах. А в уютной атмосфере, домашней или почти домашней обстановке, с компании друзей легко расслабиться и сказать лишнее. А нам нужно будет только слушать и запоминать.

— Если ты думаешь, что я пойму, что же именно интересует тебя и твое руководство, то зря надеешься, — честно предупредила я.

— От тебя этого и не требуется. Ты будешь петь, танцевать — по вечерам, а ночью шпионить и красть. Документы, вещи, иногда людей. Ты идеально для этого подходишь! Хотя бы потому, что тебя никто (за исключением меня и моей семьи) просто не увидит в облике фейри.

— Угу, а как я узнаю, что именно мне надо украсть или узнать?

— Ну, это уже моя работа, — махнул рукой хозяин. — Сейчас меня интересует другой вопрос: ты умеешь читать и писать на арском?

— Э-э-э... не знаю, — растерялась я.

— Насколько я знаю, попав в наш мир, ты училась в университете Кано и там тебя арскому должны были научить. Что ж, у нас есть еще почти полтора дня дабы освежить твои познания в иностранных языках!

— Kso... — только и сказала я. Впереди меня ждало до-о-олгое путешествие до столицы, и неизвестно, какой будет моя жизнь в каменных стенах большого города: вдали от леса, снега и уже ставшей привычной усадьбы. М-да, а все так хорошо начиналось... Эх, не видать мне тихой и спокойной жизни, не видать!

История третья.

Tears to tiara

(Дословно переводиться с английского как "Слезы тиары", но в данном случае более уместен перевод "Расколотая тиара". Тиара — символ власти.)

Благими намерениями вымощена дорога в Ад.

Глава первая. Crescendo

(Все усиливающийся шум — муз.)

— ...О, приятного вечера, баронесса!.. Как вам здешнее общество? Не правда ли, сегодня особенно много необычных гостей! Ах, моя дорогая, вы видели новое платье маркизы Де Сен-Плер? На редкость вызывающе, вы так не думаете? Что вы говорите?! Я так и знала: лильские изумруды вышли из моды еще месяц назад. Маркиза поступила очень опрометчиво, выбрав их себе для украшений... А вы слышали: сегодня будет петь эта дерзкая провинциалка... Почему "дерзкая"? Ну как же, дорогая баронесса, она явилась в дворянское общество — разве это не дерзость?.. Ха-ха, вы как всегда остроумны, граф! Так уж и быть, я дам вам, муж мой, послушать эту выскочку... А мы с баронессой пока откланяемся. Граф, маркиз, приятного вечера....

— Леди и джентльмены, дамы и господа! Позвольте представить нашу жемчужину! Сегодня — ее вечер. Надеюсь, вы останетесь довольны пением нашей феи...

— А если бы он вернулся опять,

Что ему я сказать бы могла?

— Что я ждала, я хотела ждать,

Пока не умерла...

А если б он заговорил со мной,

Не узнав моего лица?

— Вы стать могли бы ему сестрой,

Он, наверно, страдает сам...

А если он спросит, где Вы, тогда

Какие нужны слова?

— Отдайте мое золотое кольцо,

Не нужны никакие слова...

А если бы он спросил, почему

Ваш дом опустел теперь?

— Погасший очаг покажите ему,

Открытую настежь дверь...

Тогда спросить бы ему осталось

О Вашем последнем дне...

— Скажите, скажите, что я улыбалась,

Чтоб не плакал он обо мне.

А если бы он вернулся опять,

Что ему я сказать бы могла?

— Что я ждала, я хотела ждать,

Пока не умерла... (Мельница "А если бы он...")

Зал разразился овациями. Толстые свечи мягко горели, незаметно распространяя аромат миндаля и цветущей сливы. Изобилующая позолотой отделка самой популярной оперы столицы поражала глаза блеском отраженного света и богатством убранства. Алый и золотой — два цвета, которые, впрочем, не давили на посетителей и не создавали агрессивную атмосферу. Сегодня, в теплый и наполненный ароматом белых яблоней вечер, состоялся очередной полуофициальный светский прием столичного сливочного общества. Мне было скучно...

— Ты не кажешься особо впечатленной, Канамэ, — заметил рыцарь Тристан, не отрывая взгляда от очередного поклонника своей нынешней пассии.

— Было бы чем впечатляться, — снисходительно пожала я плечами. — У девушки неплохой голос, но, во-первых, она не вытягивает перемены тональностей, во-вторых, ей не хватает эмоциональности, ну и самое главное — в-третьих, эта песня исполняется в два голоса, в дуэте. Именно поэтому в ее исполнении она звучит лишь жалкой пародией любителя.

— Ты так сурова... С чего ты вообще так решила?

— Я слышала эту песню в оригинале.

— Ну да, куда уж ей сравниться с фейри... Тем более, с моей фейри... — хмыкнул хозяин, небрежным жестом истинного комильфо смахнув с дорогого костюма невидимую глазу пылинку, ослепительно улыбнулся и легкой походкой прирожденного прожигателя жизни направился прямиком к принимающей восторженные похвалы юной певице. Всегда считала, что настоящий профессионал никогда не смешивает личную жизнь и работу, но глядя на перевертыша, я поняла, что настоящий профессионал создает полную иллюзию симбиоза личного и профессионального, мгновенно переключаясь с одного на другое. И очередная его любовница, неважно, блещет ли она родословной, талантами или умом, или не блещет вообще ничем, никогда не поймет, что она для него всего лишь часть работы. Приятная часть, никто не спорит, но... И ни один клиент, наниматель он или жертва, никогда не узнает, какими способами он добывает информацию...

— Тебя совсем не беспокоит его поведение, Кана? Что, даже не ревнуешь ни капельки?

...И куда на самом деле эта информация в итоге уходит.

— К чему ревновать-то? Это чувство придумали люди, колдунья.

— Да-а, ты холодна как заснеженные горы в тихий пасмурный и снежный день в середине зимы...

— Что с тобой? Тебя потянуло на поэзию?

— Да вот смотрю на тебя... а вижу снежный пейзаж да синие глаза-сапфиры. С хвостом. И перьями... Крылатая волчица.

— А я такая и есть...

До приезда в Артхолл я никогда даже представить не могла, что хозяин обладает таким актерским талантом. И получает такое удовольствие, используя его. В неполные восемнадцать лет он, естественно, не без помощи любимой тетушки и отца, стал известен как любимец светского цветника и профессиональный шпион для высших государственных чинов. Очередной цепной пес короля. С кошачьими ушами и хвостом.

— М-м-м, Канамэ, спойте для нас, прошу вас, — умоляюще сложила руки на груди хитро улыбающаяся Хельга, привлекая внимание окружающих. — Ваше следующее выступление только через неделю, но мне бы так хотелось услышать вас голос!

— В чем же проблема? Я могу и просто с вами поговорить... — не желая просто так уступать развеселившейся колдунье, ответила я.

— Ах, ma cherie, вы ведь прекрасно меня поняли! Прошу вас, спойте! — отбросила она все мои отговорки. А потом тихо, только для меня добавила: — Или этот вечер будет безнадежно испорчен... пением этой юной поклонницы "Мельницы".

— Ты все еще вьешь из меня веревки, — так же тихо вздохнула я.

— Тебе ведь все равно хотелось спеть? Это было видно по твоим глазам.

— Ты не цепной пес короля, — обреченно пробормотала я, — ты — хитрая лиса черно-золотой расцветки!

— Если хочешь, можешь меня хоть синичкой называть, — махнула рукой Хельга. — Только, Канамэ, спой, пожалуйста, что-нибудь серьезное, красивое... и с чувством.

— Тогда — только по-японски.

— Э, ты знаешь японский?!

— Нет, просто язык фейри я воспринимаю так же, как ты воспринимала на родине язык страны восходящего солнца. Русский — это арский, французский — ваш светский диалект, которым ты так любишь пользоваться, английский и итальянский — языки Гласа... В общем, я их воспринимаю как-то так. Но, кажется, мы с тобой не на лингвистические темы разговаривали?

— Ну да, — кивнула колдунья, — ты же хотела спеть.

— Угу...

— Эх, нет ничего прекраснее, чем волшебный голос настоящей фейри... из Неблагого Двора!

Под гул голосов пестрой, но безликой толпы я вышла на сцену, на которую поднималась уже много раз за последние три месяца. Лица людей до сих сливаются для меня в единую толпу, как для европейского человека все японцы похожи словно братья... Прекрасно подобранный оркестр приготовился играть, благо именно с ним я готовила следующее выступление, и музыканты понятливо достали ноты, стоило мне шепнуть им название песни. Что ж, "серьезное, красивое и с чувством"? Хорошо, будет тебе чувство!

— Nagareru toki no naka matataku setsuna teki kirameki o

kono yo no kioku ni kizamu tame aruki tsuzukeru Believer

dare ni mo mirenai YUME o mite iranai mono wa subete suteta

yuzurenai omoi kono mune ni yadoshite

mada RIARU IDEARU no hazama ni ite gisei no kase ni ashi o torarete mo

afureru shoudou osae kirenai tsuyoku motomeru kokoro ga aru kara

"itsuwari" "osore" "kyoshoku" "urei" samazama na NEGATIBU ni

torawareru hodo yowaku wa nai kodoku mo shiranu Trickster

yozora o tsukisasu BIRU no mure hoshi nado mienai sora miage

"mayoi wa nai ka" to jibun ni toikakeru

kono machijuu afureru MONO ni mamire utsutsu o nukasu you na koto wa nai

asu e to tsunagaru michi no hate de kono te ni tsukamu mono o mitai kara

mabuta o toji ishiki no umi ni ukande omoi egaku risou o te ni suru sono toki o

kagiri aru "sei" o kono yo ni uke kare yuku dake wa oroka ni hitoshii

hoka no dare mo ga mochienai mono "jibun jishin" to iu na no kesshou e

KIREIGOTO o tsuki toosu koto itsuka makoto e kawaru

katakuna ni shinji tsuzuketai It's just my faith. The absolute truth

nagareru toki no naka matataku setsuna teki kirameki o

kono yo no kioku ni kizamu tame aruki tsuzukeru Believer (Nightmare "Alumina")

(Недавно странный сон приснился мне.

В нём я отбросил всё, что мне мешало.

Как пусто стало вдруг во мне, остались

Лишь на груди ожоги прошлых мыслей.

Они горят и не дают забыть того,

Что было в шутку сказано в начале.

И я творю, не замечая никаких препон.

Возможно, это значит, что пора настала.

Они горят, и всё же, может быть

Что эта рана к сердцу путь откроет.

Быть может, это станет мне опорой,

И уж тогда никто не помешает мне.

А небо тучи так же затмевают,

Но три звезды видны...

Ах, как таинственно они мерцают.

Мне приснился сон, который никому не суждено увидеть,

В нём я отбросил всё, что мне мешало.

Лишь мысли, которых не могу оставить, выжжены у меня на груди.

Даже если я окажусь на распутье между реальностью и мечтой,

И ноги скованы кандалами самопожертвования,

Во мне бушующие силы ещё не иссякли,

Ибо сердце устремлено ввысь.

"Лицемерие", "страх", "иллюзия", "горе"...

Я не буду настолько слаб,

Чтобы меня могло всё это остановить.

Хитрец я, и мне незнакомо одиночество.)

Люди, охваченные истинной магией фейри, замерли. Кто-то в потрясении, кто-то в восхищении, кто-то отчаянно завидуя или откровенно наслаждаясь. Если бы я хотела поставить на место предыдущую исполнительницу, то сейчас, несомненно, испытывала бы полное удовлетворение. Но мной двигало не чувство превосходства и не желание доказать свою талантливость. Просто музыка, пение — проявление моей сущности, души фейри. И Хельга это прекрасно поняла, иначе бы не выпустила на сцену.

Мне хотелось рассказать о многом, показать, выразить те чувства, с которыми я исполняла "Alumina"... Не знаю, кто как и что понял. Мне просто захотелось спеть.

А вот хозяин явно считает мой поступок глупой попыткой доказать свое очевидное превосходство. М-да, если кто здесь и глупый, то это явно не я... За четыре месяца нашего знакомства, рыцарь Тристан все больше и больше путает меня с человеком.

Незаметно, как бывает только поздней весной, наступила ночь, теплая, пахнущая дождем и яблоней, укрытая одеялом из крупных, словно снежинки, звезд. Надкусанный бублик серебряного месяца прятался за домами, словно стесняясь за свой неподобающий вид. Во дворе очередной жертвы моей шпионско-воровской работы росли могучие дубы, несмотря на то, что дом находился в центре города, где, как я поняла, обычно деревья растут лишь искусственно посаженные. Впрочем, тем легче было мне выполнить это задание. Я играючи забралась на дерево, впрочем, инстинктивно поджав хвост, откуда пройти в дом, даже запертый, мог обычный человек, совсем не вор. Просто я сделала это абсолютно бесшумно. Кабинет хозяина дома отличался от десятков других только степенью беспорядка: здесь же царил изумляющий порядок, и все вещи лежали на отведенных им местах. Тем легче мне было найти нужную стопку бумаги и забрать ее с собой. И выбралась я из погруженного в тишину дома еще быстрее, чем забралась в него.

Комната в гильдии менестрелей встретила мою скромную персону тишиной и темнотой. На кровати лежала наспех написанная записка, отчетливо пахнущая тонкими, неуловимыми, почти девичьими духами и хозяином, раздраженным, но довольным.

"Встреть меня".

Хмыкнув, я спустилась вниз, к вечно сонному вахтеру, милому старичку-вампиру. Всегда стоящий на охране покоя особых постояльцев гильдии, он славился юмором и любовью к сладкому, чем бессовестно пользовались постояльцы, так и норовившие ускользнуть куда-нибудь на ночь глядя или же наоборот, провести какого-нибудь загадочного гостя. А еще он мог видеть мою истинную сущность.

— Пойдешь встречать хозяина? — приняв от меня измятую пачку исписанной бумаги, спросил он, поглядывая на меня из-под седой челки и прищелкивая клыком, тупым и желтоватым, но вполне естественно смотревшимся на лице без малого пятисотлетнего вампира.

— Таков его приказ, — широко зевнула я, с явным сожалением думая о мягкой кроватке, — но я бы с удовольствием поспала. В конце концов, весна — совсем не мое время.

— Эх, молодежь...

— Да вы еще полгорода переживете, чего вздыхаете?

— Но такой молодости у меня не будет никогда...

— Для того, чтобы понять неумолимость времени, не нужно быть стариком, — заметила я, — но для того, что принять это и смириться, нужно немалое мужество. Иначе ты просто спрячешь голову в песок, оставив беззащитными остальные части тела.

— Ты рассуждаешь как человек, хвостатая фейри.

— Нет, — возразила я. — Я вспоминаю, что об этом думал человек, которым я когда-то была.

Пожелтевший месяц привычно катил по звездному небу, не очень старательно освещая землю, видимо, боясь ненароком разбудить жителей столицы. Впрочем, ночью здесь мало кто спал.

Хозяин опять умудрился попасть в неприятности, возвращаясь от очередной певицы. Хотя мне трудно было назвать голодных оборванцев, окруживших брезгливо зажимающего нос рыцаря Тристана. Просто грязная банда из полуживых от истощения и отчаяния стариков и детей.

— Я здесь, рыцарь Тристан, — одним шагом я оказалась за правым плечом перевертыша, даже не пытаясь скрываться в тенях. Эти люди все равно меня не увидят.

— О, ты вовремя, Канамэ! — неподдельно обрадовался он, пахнув на меня перегаром.

— Жду приказов, — насмешливо фыркнула я.

— Э... тогда, защити меня!

— Это приказ? — удивленно подняв бровь, переспросила я.

— Ну да.

— Как прикажет хозяин...

Что ж, видимо, сегодня как раз тот день, когда нужно напомнить перевертышу о том, что я фейри. Фейри из Зимнего и из Неблагого Двора. Не знаю, собрались бы те люди все-таки напасть на невооруженного и пьяного дворянина или же ограничились угрозами. Мне было все равно. Я не стала доставать перо ангела, не стала использовать магию или волшебство фейри. Я их просто убила, всех: стариков, детей, подростков, судорожно сжимавших ржавое оружие и так и не понявших, отчего к ним пришла смерть. Даже крови на когтях не осталось.

— Чт-то т-ты с-сдел-лала?!!

— Я выполнила ваш приказ, хозяин!

— О боги, зачем?.. — мгновенно протрезвел перевертыш, став белее месяца в небе. Хм, всего лишь несколько смертей, и он уже так раздавлен... А я не переборщила?

— Ты же ни за что убила абсолютно беспомощных людей!!

— Таков был ваш приказ.

— Нет, нет! Ты неправильно поняла...

— Я все правильно поняла, — посмотрела я в глаза хозяину, — не поняли вы. Я не человек. Мне все равно, кого убивать. Мне все равно, какие приказы вы дадите. Я знаю только одно: я защищу вас от любой опасности. И мне не важно, сколько и чьей крови я пролью. Колдунья вас предупреждала, хозяин, пока вы не сможете сами удержать мою сущность, вы не сможете отдавать мне неоднозначные приказы.

Он смотрел на меня зелеными глазами, полными ужаса и крови. Смотрел и не мог поверить, что земля все еще держит меня после моего чудовищного поступка. Смотрел, и в его душу закрадывалось понимание.

— Ты... мстишь мне?

— Вы так ничего и не поняли, — я опустилась на одно колено, встав рядом с ним, и приблизив свое лицо к его. — Я не человек. Меня не волнуют ваши моральные и социальные нормы, идеалы и заблуждения. Вы должны были понимать, чем все может закончиться, когда согласились с колдуньей принять меня. Она ведь вас предупреждала, без всяких загадок и недоговоренностей. Вы — хозяин, и я буду защищать вас ценой своей и чужих жизней, вне зависимости от вашего желания...

— Канамэ, ты должна подчиняться мне!

— Почему? Потому что так приказал Князь? Не смеши! Я должна защищать людей, но не подчиняться их приказам. Игры в слугу-господина и великих шпионов закончились, пора уже очнуться...

— Ты должна подчиняться мне!

— Вы можете звенеть сталью в голосе сколько вам будет угодно, — устав вести бессмысленный разговор, я собралась уходить обратно в гильдию. — Ничего не изменилось, рыцарь Тристан, просто помни о сегодняшней ночи. А если хочешь все же что-то изменить, — на прощание обернулась я, — прикажи мне.

* * *

Из депрессии и шокового состояния Тристана вывел только приказ явиться в родной дом. Май вовсю цвел и сиял ярко-золотым солнышком, деревья уже две недели как полностью распустили зеленые листья, а яблоня и черемуха только-только зацвели, превратив столичный парк и некоторые улицы в сливочно-яблоневый пирог восхитительной бело-зеленой расцветки.

На фоне расцветающей природы даже мрачно-готический особняк герцогов дю Лерро повеселел и посветлел, сбросив на время тень уединенной задумчивости. При таких декорациях черным пятном смотрелся мрачный и какой-то потерянный Тристан. Не удивительно, что развеселившиеся слуги быстро присмирели и притихли, и юный герцог в полном молчании отправился в кабинет герцогини Хельги.

С ночного происшествия прошло уже более трех дней, но хозяин так и не пришел в себя полностью. Видимо, я все же переборщила... Хотя, мне нужно было достаточное его потрясение, чтобы вбить в хозяйскую голову мысль о твердости характера, а главное — убеждений. Для него, дворянина до мозга костей, смерть не была потрясением, он и сам не раз обагрял кровью клинок, но... Но это была либо дуэль, то есть честный бой между дворянами, умеющими за себя постоять и осознающими, за что они сражаются, либо же самозащита при нападении, где и разбойники, и грабители знали на что шли. А я же выбила землю из-под ног хозяина, убив беспомощных людей, которые еще даже не напали. Убила по его приказу.

Я была уверена, что рыцарь Тристан справиться с грузом вины и ответственности, но для этого ему нужно, во-первых, время, а во-вторых, дело, способное отвлечь его от самокопания. Теперь он должен понимать, пусть и считая меня бездумным оружием (что совсем недалеко от истины), что выполняя свою задачу — защиту хозяина — я легко могу навредить посторонним. И в отличие от него, мне будет все равно.

И колдунья, неизвестно как всегда бывшая в курсе событий, тоже прекрасно понимала сложившуюся ситуацию, для чего и вызвала племянника. Хороший заговор — чем не способ развеяться?

Тристан не видел меня с той ночи, но это совсем не значило, что я оставила его. Скрыться от хозяйских глаз было хоть и трудно, но вполне возможно, благо за последние месяцы я практически полностью вернулась в норму. Единственным, кто мог меня видеть, был только один человек — колдунья Хельга. М-да, а в жизни тени есть свои плюсы... Хотя следовать за хозяином постоянно по пятам, включая уборную и многочисленные светские рауты очень муторно и хлопотно.

— О, Тристан, наконец-то ты почтил нас своим присутствием! — "не заметив" подчеркнутой мрачности племянника, обрадовалась колдунья. В комнате, необычно светлой и почти радостной, собралось много народу: колдунья, ее любимый молчаливый оборотень, его величество король собственной персоной вместе с доверенным секретарем и молодой человек, подозрительно похожий (и внешне, и по запаху) на Тристана. "Кажется, это его старший брат", — с сомнением прищурилась я.

— Ну что ж, если все собрались, — привычно торжественно начал король, но сбившись, махнул рукой и продолжил по делу: — Короче, у меня есть для вас очередное развлечение.

— Дайте угадаю: свежеиспеченный заговор? — улыбнулась колдунья.

— Браво, браво! Ты угадала, — рассмеялся король. — Дело-то на самом деле простое: граф Луфф, директор университета Кано, в очередной раз пытается нелегально наладить межмировые отношения. Признаюсь честно, это уже не смешно: пятый раз за последние три года! И это только те попытки, о которых мы знаем! А сколько было задумок и провалов — только богам известно.

— Ну, и что же от нас требуется? — спросил брат хозяина.

— Во-первых, — взял слово секретарь, — нужно разрушить очередной портал, иначе неизвестно, как и где он взорвется на этот раз. Во-вторых, привести под арест Леонарда Луфф, желательно целым и невредимым. Будьте, пожалуйста, осторожны, граф в последние месяцы очень болен и, вполне возможно, доживает последние недели... если не дни.

— А в чем, собственно, проблема-то? — подал голос дотоле молчавший хозяин. — Кто этот граф Луфф и причем здесь порталы и иные миры?

— Это долгая и забавная история... — протянул король. — Хельга и Дон с удовольствием тебе обо всем подробно и с юмором расскажут, верно?

— Конечно, — небрежно пожала плечом колдунья. — И так, и так пришлось бы рассказать, коль он с нами отправится. Вечерком пойдем, по дороге и расскажу. Согласен, племянничек?

— Хорошо.

Глава вторая. Nightmare

(Кошмар — англ.)

— Эта история началась лет пять назад. Тебе тогда и четырнадцати не было, а Дон как раз пошел по стопам отца и поступил в Тайную канцелярию. Не знаю, с чего вдруг пожилому уже директору самого престижного университета в Аре ударила в голову идея о налаживании межмирового контакта. Но результатом этой идеи стали постоянные попытки открыть или построить портал в другой мир. В то время как раз еще не улеглись слухи о том, что я иномирянка... Собственно, именно после первого инцидента с графом, наша семья и развеяла эти слухи. Где-то хватило высмеивания, где-то пришлось убирать ненужных свидетелей... Каким-то образом, вполне возможно, что найдя записи других переселенцев, граф узнал о моем родном мире и воспылал желанием "просветить" мир этот. Он не понимал и сейчас не хочет понимать, что люди с моей родины в лучшем случае бы просто "поделились" своим прогрессом, тем самым разрушив всю культуру этого мира до основания. А в худшем — завоевали бы и пустили местное население на опыты и исследования. С тех пор и началась наша игра с Леонардом: он пытается открыть портал, мы ему мешаем. Но главный казус заключается в том, что граф — полный бездарь в магическом плане. Он просто в принципе не владеет магией, но каким-то образом у него получается создавать порталы, пусть и дефектные. Подозреваю, что каждый такой эксперимент забирает вместо магической энергии его жизненную силу, тем самым сокращая ему жизнь.

— Так почему же вы только сейчас решили арестовать его? — не понял Тристан.

— Леонард не настолько глуп, чтобы оставлять прямые улики, а с косвенными ему полноценное обвинение не предъявишь... Ведь в чем его обвинять? В научном прогрессе?! Вот и пришлось ждать, пока он окончательно себя не угробит и забудется настолько, что мы сможем приписать ему стандартную "измену королю".

— Да уж, бодрый старичок... А мне он показался милым и добрым, — задумался он.

— Этому старичку нет и пятидесяти, а выглядит он на сто пятьдесят, — хмыкнула Хельга.

Четверо цепных псов с комфортом расположились в доме графа Луфф, ожидая возвращения хозяина особняка из оперы. Настроение среди них царило неоднозначное: Хельга откровенно веселилась, заразив своим смехом даже оборотня, вызвав у него улыбку (!), Тристан вновь вернулся к задумчивости, но прежняя мрачность незаметно улетучивалась, а Дон витал в далеких облаках и неизвестных материях, зависнув там, судя по всему, надолго.

Сравнивая братьев, я невольно пришла к выводу, что ничего не понимаю в человеческих отношениях. Они похожи внешне, но такие разные по характеру! Для фейри это странно, ведь в наших детях возрождается кто-то из умерших родственников, иногда даже сохраняя опыт предыдущего рождения. В итоге все получается наоборот: внешне мы совершенно непохожи, зато по характеру — очень. Да-а, я на фоне остальных фейри чувствую себя ущербной, ведь ни рода, ни памяти у меня нет... Только человеческие воспоминания, которые мало мне помогут в этой жизни.

Пока я предавалась праздным размышлениям, на город спустился вечерний туман, поглощая звуки человеческой жизни, укутывая уши ватным одеялом. Впрочем, наслаждалась тишиной я недолго: сквозь одеяло тишины пробился звук открываемой входной двери, и уже через пару минут открылась дверь в кабинет. Человек, застывший на пороге, был мне чем-то знаком, но чувство узнавания мелькнуло и пропало, так и не оформившись во что-то большее.

Графу не дали ни как следует опомниться, ни сбежать, мягко закрыв дверь за его спиной. От старика явственно веяло обреченностью и застарелой болью.

— Bon sois (Добрый вечер — фр.), граф, — учтиво поздоровалась колдунья, мгновенно спрятав веселое настроение за ликом бесстрастной герцогини. — Как ваши эксперименты? Неужто в этот раз успешнее, чем обычно, раз вы столь опрометчиво позабыли о безопасности? Или же вы просто знаете, что жить вам осталось от силы недели три?..

Старик побледнел еще больше, судорожно схватившись за сердце. Хельга, насторожившись, обвела его еще более пристальным взглядом, отчего графу стало только хуже. Он надсадно закашлял, сотрясаясь всем телом, но не посмел оторвать взгляда от глаз колдуньи.

— Ну что, vieillard (Старик — фр.), может, ты все-таки покажешь нам свои маленькие скелеты в шкафу?.. — мягко и вкрадчиво, словно лиса, уговаривающая ворону каркнуть и тем самым выпустить из клюва вкусный кусок сыра, посоветовала ему колдунья.

Граф, не отрывая от нее завороженного взгляда, встал, скрипнув суставами, и направился к внушительному книжному шкафу, маскирующему потайной ход. Ни для меня, ни для оборотня Хельги этот ход тайным не был, так как дуло оттуда немилосердно. Судя по тому, что колдунья тоже ничуть не удивилась, ее дорогой волк ей все давно рассказал. Пройдя по темным и пыльным коридорам куда-то под землю, мы оказались в лаборатории старика.

Не знаю, почему, но меня эта милая комната не впечатлила. Остальных, впрочем, тоже. Темная, грязная, наполненная всевозможной вонью от непонятных химикатов, травяных отваров и, естественно, крови, давно высохшей или гниющей. Прямо по классике жанра посередине помещения чем-то светящимся была нарисована не менее классическая пентаграмма, на углах которой скривились в разные стороны черно-серые свечи. Пахло от них, кстати, еще хуже, чем в комнате вообще.

Старик, пройдя до стола в углу, заваленного кучей бумаг, исписанных и местам изорванных, споткнулся и одарил нас осмысленным взглядом, полным изумления мгновенно перешедшим в ужас. Но долго предаваться негативным эмоциям ему не дал Дон:

— Черт побери, старик, ты хоть понимаешь, что здесь устроил?!

— Я открою портал в новый мир прогресса! — с ходу разбуянился граф, крича и задыхаясь. — В мир, который магия обошла стороной и не успела испортить! Где нет богов, контролирующих каждый наш шаг!!

— О, у тебя, кажется, наболело... — тихо пробормотала колдунья. И уже громче продолжила: — Что ж, советую оставить эту дискуссию до разговора с королем, а пока я вас, с вашего позволения, немного ограничу в действиях... и голосе.

Отвернувшись, она небрежным движением руки отправила сонное заклинание в старика. Эта небрежность его и сгубила: испугавшись или просто отшатнувшись, старик упал, ударившись боком о стол и благополучно пропустив заклинание над собой. Но больше так и не поднялся.

— Черт! — раздраженно ругнулась Хельга, подбежав к графу. — Бесполезно... Старые кости не выдержали удара, а сердце — испуга. Поднимется только если тупого зомби сделать, даже на духа не потянет...

— Да-а, как-то невесело все закончилось... — пробормотал Дон, задумчиво пиная валяющиеся на полу книги. — Жаль глупого старика. Глупо жил, глупо умер...

— Не говори как столетний дед, — устало заметила Хельга, выпрямляясь и окидывая прощальным взглядом мертвое тело. — Тебе еще очень далеко до даже просто зрелой мудрости. Не забудь, что еще пару лет назад ты выпрашивал у меня сладости из поездок.

— Любовь к сладкому не делает меня ребенком! — уязвлено огрызнулся Дон.

— Зато детская наивность — вполне, — поставила на место племянника колдунья.

— Тетя Хэл, смотрите! — прервал разговор окрик Тристана. — Здесь полно редких книг... даже дневники иномирян есть! Правда, в отвратительном состоянии...

— О, это уже приятная находка, — обрадовалась та. — Забирай быстрее, надо отсюда выметаться, а это что-то меня нехорошее предчу... ай!

Подземелье ощутимо тряхнуло, прервав колдунью, и комната мелко задрожала, словно животное от страха. До этого едва мерцавшая пентаграмма налилась едким, серо-зеленым светом. Резко, как будто по команде, вспыхнули тем же светом свечи, осветив сгущающуюся тьму в метре над рисунком. Гул продолжал медленно, но неотвратимо нарастать.

— О, дьявол!! Этот придурок все-таки открыл портал!

— Что?! Как так? — на загляденье синхронно оторопели Тристан и его брат. — Это невозможно! Он же не маг!!

— А что это еще по-вашему? — окончательно разозлилась Хельга. — Праздничный фейерверк?! Черт, Дон, поможешь отправить восвояси тех тварей, что сейчас из этой гадости полезут, а ты, Тристан, быстро вон отсюда! У меня нет времени думать о твоей безопасности!!

— Как будто я рвусь вам помогать... — благоразумно пробормотал хозяин, с охотой направляясь к двери. Впрочем, уже было слишком поздно. Черная дыра в центре пентаграммы лопнула с ультразвуковым визгом, заставив всех присутствующих схватиться за уши. Пока мы восстанавливали равновесие и чувствительность, в комнате ощутимо прибавилось посетителей.

Да, едва взглянув на этих тварей, уродливых, склизких, бессмысленно ярящихся и готовых убить любого в пределах досягаемости, как желание повторить подвиги прошлого резко улетучилось в неизведанные края.

Колдунья, окружив себя узорчато-золотой стеной магии, не теряла времени даром, тут же свалив парочку особо крупных монстров, после чего остальные опомнились и начали планомерную охоту за дерзким человеком. Хорс, провыв несколько устрашающих нот, бросился на защиту возлюбленной хозяйки, успешно прорежая строй врага. Непонятно было, чего жители Хель боятся больше: магии или клыков, но этот страх не мешал им все яростнее бросаться и на магию, и на оборотня. Дон, обнаружив талант не меньший, чем у колдуньи, хладнокровно вырезал одну тварь за другой, соединяя удары клинком и магический щит вперемешку с убийственными заклинаниями.

Хозяин явно чувствовал себя не в своей тарелке. Да и мало кто похвастается присутствием духа в окружении самых страшных, но, увы, очень даже реальных ночных кошмаров. Все-таки показательно истекающие слюной монстры не прибавляют оптимизма ни человеку, ни фейри.

Как ни странно, но мне было страшно. Тогда, в хаосе Хель, не было, а сейчас меня почти трясло. Я боялась за себя, за хозяина, вспоминала боль от ран, боль, когда меня рвали на части эти твари, а через минуту на теле оставался только шрам да индевели остатки одежды... Все, что я смогла придумать — это выпустить перо ангела на свободу, дав ему защищать меня и хозяина и, призвав в слабо светящийся голубым светом щит всю свою силу фейри, обнять хозяина сзади за плечи и, распустив крылья, выпустить эту силу на свободу. И молиться, чтобы остаться в живых в этом кровавом, наполненном смертоносной магией хаосе.

Мы бы ушли, без колебаний и с большим удовольствием... Если бы дверь не превратилась в ловушку, захлопнувшись прямо перед нашим носом.

Kawaita sakebigoe ga kikoeta

Kioku no naka no yami wo hodoite

Itsumo saigo no kotae erande wa dareka wo kizuzuketeta

Sou nani ga shinjitsu ka wakaranai mama ni

Kagayakimodosu tame

Kimi wa ikusen no toki wo koeteyuku

Modoranai aka no kakera

Nigirishimete samayoitsuzuketeku

Kimi wo utsushidaseru

Sono hitomi wo sagashidasu made

Sagashiteta ao no kakera

Mune ni afureteyuku

Kioku wo dakishimete

Owaru koto no nai tabi he to (Suzuki Yuki "Aka no kakera")

(Твой голос сел от крика, я же слышал.

Рассей же тьму, что в памяти царит.

И каковым бы ни было единственное средство,

Кому-то всё равно приходится страдать.

Да, ты запутался, где истина, где ложь,

Но чтоб вернуть однажды свою искру,

Придётся пережить тьму драгоценных лет.

И, собирая алые осколки, что завтра канут в лету,

Ты продолжаешь в одиночестве скитаться.

До той поры, когда увидимся мы вновь,

Когда я вновь взгляну в твои глаза,

В сердце моём будет занозой торчать

Так нужный тебе голубой осколок,

Когда начнёшь сей бесконечный путь.)

Не знаю, сколько мы так простояли, закрыв глаза и громко то ли молясь, то ли выкрикивая боль души на языке фейри. Мне казалось, что прошла вечность, а мыслей хозяина я читать еще не научилась, и вряд ли когда-нибудь научусь.

Просто кончилась песня, отзвучала в голове музыка и все стихло. Осторожно сложив крылья за спиной, я огляделась и едва не упала, то ли накатившей слабости, то ли от омерзения. Рядом не выдержал хозяин, с тихим вскриком упав на колени.

Вокруг царило побоище. Словно в дешевом голливудском боевике при слабом освещении в живописных позах валялись растерзанные, разрезанные или невредимые трупы монстров настолько отвратительных, что в мертвом виде они вызывали только стойкое чувство неправдоподобности. И вязкий, смердящий, пропитавший все вокруг, от людей до самих стен, запах крови и железа. А в центре всего этого трое, которым не меньше трупов по ногами подошло бы описание "монстр".

— Дьявол, Тристан, тебе что, жить надоело?! — внезапно разъярился перемазанный подсыхающей кровью Дон, яростно сверкая фосфоресцирующими в темноте глазами. — Ты хоть понимаешь, как рисковал, оставаясь здесь?!!

— Подожди, Дон, он не успел уйти! — попыталась остановить племянника колдунья, но ослабевшие ноги не выдержали, и она упала в объятия как всегда вовремя подоспевшего Хорса. — Успокойся!..

— Ну уж нет! — еще сильнее разозлился тот и, яростно сжимая перепачканные кровью кулаки, направился к нам. — Я выбью дурь из этого остолопа!

— Не надо!.. — отчаянный вскрик колдуньи потонул в грохоте врезавшегося в каменную стену заклинания. Озадаченный, но не успокоившийся колдун, встряхнул рукой, выпуская новую порцию магии, но наткнулся на мой щит.

В обычном состоянии я не смогла бы напрямую противостоять ему дольше нескольких минут, но сейчас, когда после ожесточенной схватки мы оба ослаблены, а Дон еще и задыхается от ярости, у меня был шанс. Маленький, но вполне ощутимый.

— Это еще кто? — чуть приглушив бурлящие эмоции, спросил он, не собираясь, впрочем, оставлять мысль о наказании хозяина. Поняв это, я при всем желании уже не смогла бы остановиться...

— Прекратите оба!! — очнувшись, закричал Тристан, но на его слова обратили внимания не больше, чем на крики колдуньи. Зато этот крик послужил отличным сигналом.

Маг, ослабленный и поддавшийся эмоциям, — слабый противник. Обычно. Но Дон, наверное, был настоящим гениев в магии, если сумел не только увернуться от своего же заклинания, старательно мною отбитого в его сторону, но и успеть развеять его и создать новое. Которое незамедлительно выбило весь воздух из моих легких, эффектно приложив о каменную стену.

Теперь гнев мага был целиком направлен на меня, и означало это только одно: если раньше он хотел, пусть и жестоко, но просто наказать брата, то сейчас в его голове была только одна мысль. Убить меня. И я могла ответить ему только тем же.

С трудом поднявшись с колен, я взяла перо ангела за тонкую ость, словно кинжал задним хватом, приготовившись к одному броску. На большее не хватит ни моих, ни его сил. Первый, едва заметный шаг разбега, потом второй, привычно набирая невероятную для любой другой расы скорость, — навстречу смертоносной магии обезумевшего от ярости мага...

— MATTE, KANAME!!! (Стой, Канамэ!!! — яп.)

Крик хозяина, огненной волной прокатившийся по телу, заставил меня мгновенно застыть, на середине движения. А в следующее мгновение слепяще-золотое копье магии отправило мое сознание в темноту...

— ...рати реветь, придурок! — дробящимся звоном прокатился в пустой, словно выброшенная консервная банка, голове голос Хельги. — Хватит! Ты мужчина или кто, Тристан?! Жива твоя фейри, живее Ленина! Вон, уже в сознание приходит... в отличие от твоего брата...

— Кана!! — ввинтился в уши радостно-неверящий голос Тристана. — Как ты? Где болит?

— Х-хо-зяин?.. — едва слышно прохрипела я пересохшим горлом.

— Вот, попробуй проглотить, — он заботливо поднес к моим губам пропитанную железным запахом крови фляжку, помогая мне напиться. — Ну как, лучше?

— Да, хозяин...

— Я... безумно испугался... — опустил голову перевертыш, скрывшись за испачканными в крови и пыли волосами, потерявшими свои природный цвет. — За тебя, за брата... Кана, почему ты остановилась?

— Так приказал хозяин, — осторожно вздохнув, я с трудом приподнялась с пола, прислонившись спиной к приятной прохладе стены.

— Но... как же... ты же сама сказала... — не понял он.

— Так приказал хозяин, — нашла в себе силы усмехнуться я.

— О, очнулся, спящая красавица, — удовлетворенно и вместе с тем зло констатировала колдунья. И тут же послышался звук хлесткой пощечины: — Идиот! Соображать надо, прежде чем входить в глубокий транс, не натренировав его как следует! Скажи спасибо, что Хорс успел тебя хорошенько приложит об пол, иначе ты бы наверняка отправил Канамэ на тот свет!

— Ч-чего? — чуть слышно возмутился Дон, держась за голову и тихо стоная. — Какая Канамэ? О чем ты вообще говоришь? И почему у меня так раскалывается голова?!

— Та-а-ак... — угрожающе протянула Хельга. — С тобой мы поговорим позже... Кана, ты еще живая? Или мне уже готовиться нести тебя к твоему Князю?

— Ну-ну, — от боли не удержалась я от иронии и, махнув рукой на всякие границы, заботливо посоветовала: — Хватит врать, Хельга!

Глава третья. Kinjirareta asobi

(Запретная игра — яп.)

— С чего это ты вдруг так заговорила, фейри? — опасно и чуть беспокойно прищурилась колдунья.

— Во-первых, — со стоном оторвала я руки от гудящей головы, чтобы хоть как-то прикрыть медленно затягивающуюся рваную рану от плеча до бедра, наискосок прочеркнувшую покрытое синими узорами тело, — мне надоело слушать эту дурацкую отговорку. А во-вторых, я сейчас несколько не в том состоянии, чтобы излучать в мир ласку и доброту.

— Тогда нам лучше отсюда убраться, — в ответ предложила Хельга, — здесь явно не очень подходящее место для медицинских процедур.

— С удовольствием, — мрачно буркнул Дон, с тихими стонами и зигзагообразной траекторией первым направившись к выходу — выбитой вместе с косяком массивной железной двери.

— Т-с-с, — зашипела я от боли, попытавшись самостоятельно подняться, но добившись только нового приступа боли и желто-зеленых кругов перед глазами. Под понимающее хмыканье колдуньи, Тристан осторожно взял меня на руки, вызвав очередное кошачье шипение. Хельга, опирающаяся на оборотня, который выглядел возмутительно здоровым и опрятным, пропустила нас вперед, замыкая шествие сирых и убогих по мрачным, а кое-где и наполовину обвалившимся коридорам подземелья графа Луфф. Хм, а кажется, вспомнила этого старичка...

— Ф-р-р, — хрипло вздохнула я, ощущая мерзкое и явно ненормальное клокотание крови в легких.

— Что такое? — тут же всполошился хозяин, замедляя шаг.

— Больно, — поморщилась я. — Кажется, легкие пробиты.

— Потерпи, немного осталось...

— Угу, — только и кивнула я, незаметно снова скатываясь в темноту. Последнее, что мне запомнилось: стук капель крови, стекающей по рукам на пол да далекий обеспокоенный голос хозяина. "Хочу спать", — подумала я и отключилась.

По сравнению с последним моим пробуждением после серьезной раны, нынешнее было на удивление мирным и спокойным. Меня никто не тормошил, не кричал над ухом или просто караулил у постели. Хотя бы потому, что постели как таковой и не было: очнулась я на полу в незнакомой комнате, темной, пыльной и нежилой. В глазах опять сначала потемнело, а потом посветлело до двух цветов — желтого и зеленого. Пожалуй, настолько плохо я себя никогда не чувствовала, ведь даже на нижних ярусах Хель я если и чувствовала боль, то не помню об этом. Словно то и не я была...

Когда зрение постепенно вернулось к нормальной палитре, обнаружилось, что комната представляла собой чей-то чердак, а все остальные действующие лица расположились рядом. Хельга, шипя сквозь зубы, промывала царапины, а оборотень, привычно молчаливый, в волчьем облике лежал неподалеку. Дон, поражая бледностью, спал, поминутно беспокойно ворочаясь, а Тристан устало привалился спиной к продавленной кровати, на которой спал его брат, и то и дело поправлял тому сползающее одеяло, в роли которой выступала пыльная, но целая шаль.

— О, наша прекрасная фея очнулась, — далеким от дружелюбия голосом констатировала колдунья. — Как ощущения?

— Больно, — прохрипела я пересохшим горлом. С трудом приподнявшись, я тут же попыталась вцепиться в кружку с водой, поднесенную Тристаном, но едва не пролила драгоценную влагу. Пришлось ждать, пока хозяин не поможет мне взять трясущимися руками проклятую кружку.

— Рассказывай, — напившись, потребовала я.

— Уверена, что хочешь это услышать? — засомневалась колдунья. — Ты ведь и сама догадываешься, о чем я сейчас буду говорить...

— И о чем же? — не смог остаться в стороне рыцарь Тристан. И правильно, этот разговор в первую очередь именно его касается.

— Догадываюсь, особенно после сегодняшних событий, — согласно кивнула. — Но хочу услышать все от начала до конца.

— Тогда лучше спрашивай.

— Зачем? — не замедлила я. — Зачем надо было превращать меня в фейри?

— То есть? — хмыкнула Хельга. — Тебе спасли жизнь...

— Я сначала тоже тебе поверила, — начала я, — но когда человеческая память стала постепенно восстанавливаться, мне пришел в голову один простой вопрос: неужели БОГ, совершенство, не мог меня просто вылечить? Да он ведь и воскресить меня наверняка мог! На крайний случай, сделал бы из меня какую-нибудь беззаботную цветочную фею. Но он почему-то "создал произведение искусства", почти идеального охранника, фейри из Неблагого Двора, который как робот запрограммирован на безоговорочную верность хозяину. Который, кстати, подозрительно быстро появляется на горизонте. И я еще раз спрашиваю: зачем?

— Ну, ты почти права, — вздохнула колдунья, стараясь не смотреть на ошеломленного племянника. — Бальдр легко мог исцелить тебя, даже малых шрамов не оставив, и отправить домой. Ну, или в этом мире устроить, если бы ты захотела. Но вмешалась я. У Князя фей есть одна необычная черта: он любит эксперименты. А я на тот момент была озабочена безопасностью младшего племянника... Видишь ли, Дон — гений в плане магии, обладающий почти безграничными возможностями. И хотя он еще очень молод, уже сейчас ему очень непросто навредить. Но в отличие от старшего брата, Тристан абсолютно магически бездарен. Да, он унаследовал семейные черты перевертышей, однако благоразумием пока похвастаться не может. Тристан лет с пятнадцати постоянно попадал в истории, смешные и почти трагические. Его похищали, грабили, устраивали покушения... И каждый раз он почти чудом выбирался из этих передряг, иногда едва живой, иногда невредимый...

— Ты решила создать идеального охранника... — тихим, почти лишенным эмоций голосом продолжила я.

— Да, — как само собой разумеющееся продолжила она. — Бальдру ведь было все равно, бог он там или нет, но жизнь человеческая для него равна песчинке. К тому же, как и я, наверняка считал, что подарил тебе намного больше, чем отнял. Мы оставили тебе человеческую память, пусть и лишенную твоего человеческого "я", но взамен дали безграничную преданность хозяину. Это сыграло с нами злую шутку: именно из-за этой верности ты сегодня едва не убила Дона... Если бы Тристан не приказал тебе, все закончилось бы очень плохо. Кстати, а как он сумел тебя остановить?

— Вы допустили еще одну ошибку, — через боль усмехнулась я, без сил свернувшись на полу клубком в поисках тепла и того положения, при котором боль хоть немного утихла бы. — Верность хозяину означает не только его защиту при любых обстоятельствах, но и подчинение абсолютно всем его приказам. Если, конечно, его воля сильнее моей. Рыцарь Тристан, испугавшись за брата, сумел найти в себе нужный стержень и остановил меня. Не знаю, получится ли у него еще раз, но... он ведь это сделал.

— Да, может быть... — задумчиво пробормотала колдунья.

— Верни Канамэ ее волю, — внезапно потребовал Тристан, дотоле молчавший. На протяжении всего нашего диалога, хозяин молчал, лишь постепенно бледнел и до крови сжимал кулаки. Наверное, для него услышать подобное было уже вторым оскорблением за этот день, зато гораздо более... жестоким. Сначала я, не спросив его, вмешалась в битву с монстрами, тем самым как бы подчеркивая его беспомощность и бесполезность. А теперь еще такое из уст любимой тетушки...

— Нет, — отрезала Хельга.

— Верни! — металлически зазвенел голос хозяина, а колдунья вздрогнула от ненависти в его взгляде.

— Ты останешься без защиты...

— Это уже похоже на паранойю! Как будто я единственный дворянин из богатой и влиятельной семьи во всей стране! Я перевертыш — это раз, я отлично владею оружием — это два, и три — да я лучше соглашусь вести тихий и незаметный образ жизни, чем обрекать на подобную участь друга и, главное, девушку! За какого подонка ты меня принимаешь?!

— Ты сын моего брата, единственный и неповторимый! — сорвалась Хельга.

— Канамэ тоже чья-то дочь, — кивнул на меня хозяин. — Ты не подумала, что ее кто-то ждет на родине?

— Меня никто не ждал, — буркнула колдунья.

— Не мели чушь, — заметила я. — Ты заигралась в романтического героя, колдунья. А я, например, помню, как истерили твои родители, объявляя тебя в розыск. Это во-первых. А во-вторых, у тебя там ведь и друзья оставались и просто знакомые — память, как ни крути, от которой ты театральным жестом отказываешься.

— Ты не лучше поступаешь, — заметила она. — Тебя ведь там тоже ждут!

— С хвостом и крыльями? — усомнилась я. — На нашей родине нет фейри именно потому, что они не могут там жить — им не хватает магии. И я бы не смогла. К тому же, я ввязалась в историю с Князем как раз затем, чтобы вернуться домой. Да, сейчас твоими стараниями мне туда путь навсегда закрыт, но... В отличие от тебя, меня там ждут гораздо меньше людей.

— Это почему же?

— Потому что мои родители погибли ровно через сорок семь дней после того, как ты ушла в этот мир со своим оборотнем. Так что друзья и знакомые у меня остались, а из семьи — только старый пес, которого я отдала соседям, когда продавала дачу...

— Теперь уже ты строишь из себя всеми покинутого и непонимаемого романтического героя!

— Может быть, — дернула я плечом в знак согласия и тут же скривилась от стрельнувшей по всему тело боли.

— Не переводи тему, тетя Хэл, — вновь потребовал Тристан.

— Ты хоть понимаешь, о чем просишь? — попыталась настоять на своем колдунья. — Она уже никогда не станет человеком. Да, я могу попросить Бальдра вернуть ей человеческое "я", по крайней мере то, что она сама еще не восстановила, но если человек и фейри внутри нее начнут конфликтовать, ты обречешь ее на медленное падение в пучину безумия! Но даже если она окажется невероятно везучей или же просто спокойной и равнодушной от природы, Канамэ вряд ли сможет иметь нормальную жизнь. Ты сейчас поступаешь не лучше меня!

— Тогда я сделаю то, чего не сделала ты, — ответил Тристан. — Я спрошу у нее самой.

— Что?..

— Канамэ, — не обратив внимания на замешательство Хельги, спросил меня хозяин, — чего ты хочешь?

— Верни мне меня саму, — после долгого молчания ответила я.

— То есть ты хочешь стать человеком и вернуться в свой мир? — приподняла брови колдунья.

— Нет, — отрицательно дернула я хвостом, — человеком быть я уже не смогу. Поэтому я прошу тебя вместе с "программой верности" забрать большую часть моих сил, сделав обычной фейри, чтобы я могла жить среди людей этого мира. Для своей защиты мне вполне хватит пера ангела.

— И что же ты будешь с этим делать? — хмыкнула она.

— Жить, — просто ответила я. — По-своему. Найду работу по душе, сниму комнату, заведу себе хобби, а каждую весну буду приходить на праздник прихода Князя. В конце концов, найду свое место здесь.

— Как мило, — не впечатлилась она. — Но это уже твои проблемы. Я выполню твою просьбу, Тристан, но за это ты, как обещал, начнешь вести тихий и благоразумный образ жизнь. Глядишь, и повзрослеешь быстрее.

— Согласен, — не задумываясь ответил он.

* * *

Май, вступив в пору наивысшего расцвета, мог поспорить с июлем по температуре воздуха. Солнце, воспылав любовью и заботой к миру, щедро, а иногда и нещадно, дарило тепло своих лучей. В один из таких душных и душевных дней, я прощалась с хозяином.

Чтобы ни сделали со мной Князь или колдунья, я поняла, что рыцарь Тристан навсегда останется для меня тем, кого я буду защищать любой ценой. Наверное, для него это прозвучало бы странно и неестественно, ведь это именно он должен мечом и словом защищать дорогих ему людей. Но культура и цивилизация моей родины ставят с ног на голову любые принципы. Не знаю, чем вызваны эти противоречивые и вместе с тем вполне гармоничные чувства, с не до конца удаленной "программой" из моей головы или же нашими отношениями до моей встречи с Князем, но факт остается фактом, как ты его ни крути.

Город вокруг, до щемящего сердца похожий на средневековые кварталы Талина, шумел и жил обычной жизнью. Дилижанс, отправляющийся через десять минут в другой конец страны, терялся среди десятка таких же черных карет, различаясь лишь мастями запряженных в них лошадей. Люди прощались друг с другом или наоборот встречались после долгой разлуки прямо посреди большой площади, выполняющей функцию вокзала. От гама заложило уши, а нос — от всевозможных запахов канализации, отходов, свежей выпечки, цветов и пыли.

Мы стояли рядом с мутным фонтаном в центре площади и молчали, не зная, как попрощаться. Вроде все давно решили, согласились и приняли как данность, но слов, бодрых и оптимистичных, не находилось. Хотелось о многом сказать и о многом помолчать. И я, и Тристан понимали, что пара "слуга-господин" в нашем случае была неправильной. Ему нужно было повзрослеть и отучиться не думать об окружающих, мне — найти место в этом мире, раз уж я решила здесь жить.

В моем кошельке звенела немалая сумма, благоразумно мною принятая от него, а в сумке заботливо спрятанные лежали документы на имя Хилари Канамэ, сироты из разорившейся дворянской семьи. Сначала я была против мнимого дворянства, но, поразмыслив, согласилась с этим решением, ведь, как ни крути, в этой жизни родословная играла очень большую роль в благополучии местных жителей.

Но вот визгливо зазвенел отправной колокольчик, призывая уезжающих поторопиться с прощаниями, и я поняла, что последние слова надо все-таки сказать, пока дилижанс не покатит по разбитой мостовой Артхолла.

— Ну что же, пора прощаться, — попыталась я улыбнуться как можно бодрее и веселее. — Я обязательно напишу тебе, как устроюсь, и буду ждать ответов. А там, может, и в гости приедешь...

— А ты уже решила, где остановишься? — подхватил игру Тристан.

— Скорее всего, на восточной границе, рядом с Оширом.

— Далековато, — прикинул он.

— Зато так интереснее... — и вновь воцарилось неловкое молчание.

— Эй, мы же все равно останемся друзьями! — попыталась ободрить его я.

— Ты еще считаешь меня другом после всего происшедшего?

— Я могла бы спросить тебя о том же, ведь творимые мной поступки далеко не всегда могли быть оценены как "хорошие".

— И мы ведь еще встретимся? — все-таки улыбнулся Тристан.

— Ты чем меня слушал?! — шутливо возмутилась я. — Обязательно встретимся!

Прозвенел второй звонок, и я, легко пожав ему руку, подхватила саквояж с вещами и побежала к дилижансу. Удачно заняв место у окна, я смотрела на мелькающие дома, на людей, а потом, когда город остался позади, и на пейзажи: только-только засеянные поля, весело зеленеющие рощи, реки, опоясанные кривыми мостиками и монументально-грозными мостами. Иногда виднелись вдалеке усадьбы и замки, а деревни сначала попадались каждые три-четыре часа. Но с каждым проходящим днем, деревней было все меньше и меньше, а потом мы проезжали новый город, и вновь за окном бурлила жизнь.

И весь двухнедельный путь от Артхолла до Лилля, самого восточного города Аре, славящегося добычей необычайно чистых изумрудов и всегда щедрыми урожаями, я не переставая напевала себе под нос, не задумываясь вплетая магию фей в собственный голос:

— GARASUdama hitotsu otosareta

oikakete mou hitotsu okkochita

hitotsu bun no hidamari ni hitotsu dake nokotteru

shinzou ga hajimatta toki

iya demo hito ha basho wo toru

ubawaranai you ni mamoritsuzuketeru

yogosazu ni tamottekita te demo yogorete mieta

kioku wo utagau mae ni kioku ni utagawareteru

kanarazu bokura wa deau darou

onaji kodou no oto wo mejirushi ni shite

koko ni iru yo, itsu datte yonderu kara

kutabireta riyuu ga kasanatte yureru toki

umareta imi wo shiru

kagami nanda bokura tagai ni

sorezore no KARUMA wo utsusu tame no

yogoreta te to te de sawariatte

katachi ga wakaru

koko ni iru yo, tashika ni sawareru yo

hitori bun no hidamari ni bokura wa iru

wasurenaide, itsu datte yonderu kara

onaji GARASUdama no uchigawa no hou kara

sou sa kanarazu bokura ha deau darou

shizumeta riyuu ni juujika wo tateru toki

yakusoku ha hatasareru

bokura wa hitotsu ni naru... (Bump of chicken "Karma")

(Стеклянную жемчужину я наземь уронил,

Поскольку невозможное в сознанье схоронил.

В минутных солнечных лучах осталась лишь одна.

Когда сердца начинают биться,

Люди обретают веру в цель свою,

И защищают стойко ее от клеветы в бою.

Ты думал, что твоя душа чиста,

Но кровь забрызгала уста,

И память, волю превзойдя,

В ответ на ложь, предаст тебя.

Непременно, мы встретимся,

Следуя на звук биенья своих пылающих сердец.

Я здесь, и всегда смогу позвать тебя,

Когда мою решимость заглушает голос разума.

Истину я в смысле жить найду...

Лик судьбоносный я вижу в зеркале том,

Что отражает падших жизней искушенья.

Лик наших рук, омытых в крови избранных путей,

Явный образ обретет.

Я здесь, и мы наверняка соприкоснемся,

В минутных солнечных лучах мы встретимся с тобой.

Не забывай, я всегда смогу позвать тебя,

Из тех глубин жемчужины, где судьбы решены за нас.

Я уверен, мы встретимся,

И возведем кресты, сжигая доводов своих мосты.

Я обещаю, что слово свое сдержу...

Цепи судьбы для нас поражу...)

Я в который раз начинала новую страницу в жизни, переворачивая старую. Сейчас, как я надеялась, не будет ни бессмысленных драк, ни еще более бессмысленных заговоров, и даже магия на время станет лишь развлечением да помощником в бытовых проблемах... Даже не представляю, каким окажется мое будущее, но... будет интересно, я уверена!

— Kanarazu bokura wa deau darou... (Непременно, мы встретимся... — яп.)

История четвертая.

Синее синего

Орел — птица гордая, пока не пнешь, не полетит.

Глава первая. Life is like a boat

(Жизнь, похожая на плавание в лодке — англ.)

— Nobody knows why I really am

I never felt this empty before

And if I ever need someone to come along

Who's gonna comfort me, and keep me strong?

We are all rowing the boat of fate

The waves keep on coming and we can't escape

But if we ever get lost on our way

The waves would guide you through another day... — напевала я себе под нос, мстительно моя деревянный пол старой стряпкой, которая охотнее размазывала грязь, нежели смывала ее. Получалось плохо: что петь, что мыть. Оттерев очередное пятно, я устало бросила тряпку в деревянный таз и села прямо на только что вымытый пол. Вокруг громоздилась кое-как сдвинутая мебель, полуразвалившаяся и почти новая, вместе со сваленными на ней вещами: различной мелочевкой, книгами, картинами в непрезентабельных тряпках, старыми игрушками и рулонами тканей. Три прошлых дня я старательно разбирала весь этот хлам, в кой-то веки взявшись за уборку на чердаке, в итоге изрядно наглоталась пыли, а количество вещей в низкой комнате под самым потолком уменьшилось втрое.

На дворе начиналась осень, ранней позолотой расцвечивая мир. В пограничном городе Лилль, разделенном на две части рекой и традициями, готовились к празднику сбора урожая. Золотились поля, солидно волнуясь под порывами похолодевшего ветра, тревожно кричали и пели птицы, чувствуя приближающееся время улетать на юг, шумела река, неся похолодевшие воды мимо индевеющих по утрам берегов. Жизнь текла своим чередом, принося спокойствие и не нарушая умиротворения в душе, озябшей от проблем внешнего мира.

— dooku de iki o shiteru toomei ni natta mitai

kudayami ni omoe dakedo mekaku shisarete tadake

inori o sasagete atarashii hi o matsu

asayaka ni hikaru umi sono hate made... (Rie Fu "Life is like a boat")

(Не известно никому, какая я на самом деле.

Такую пустоту не ощущала прежде я.

А если когда-нибудь мне понадобится кто-то, с кем бы в путь отправиться могла,

Кто же поддержит меня и сильной сохранит?

Все мы плывем в лодке судьбы.

Волны всё продолжают прибывать, и выбраться не можем мы.

А если заблудимся когда-либо на нашем пути,

Волны выведут тебя прямо в день другой.

Вдалеке вздыхаю с облегченьем, как будто бы прозрачной я была.

Казалось бы, во мраке находилась, но у меня всего лишь были завязаны глаза.

Молитву я произнесу, пока день новый дожидаюсь,

Ярко сверкающий у самого края моря того.)

Закончив с уборкой, я со счастливым вздохом отправилась на кухню предаваться любимому делу: готовить для себя бесценной. За последние несколько месяцев я научилась получать непередаваемое удовольствие от обычных домашних хлопот. Все-таки, когда живешь одна больше года в большом доме, даже незаметные ранее мелочи обретают некий новый, неведомый ранее, смысл.

Более года назад я переехала в этот пограничный город. Сначала было немного трудновато и, самое главное, очень непривычно быть одной. Но время шло, дни сменялись неделями, и чувство одиночества постепенно превратилось в некое созерцательное умиротворение. Да и я вряд ли скажу правду, если начну утверждать, что была совсем одна. У меня есть друзья и знакомые в городе, работодатель, коллеги... Просто оазис спокойствия и так желаемого мною единения с природой.

Год назад, в самом начале лета, я приехала в Лилль, полная надежд на светлое будущее и вообще хэппи-енд в жизни. И, можно сказать, мне повезло. Сначала быстро нашлось подходящее жилье: старый дом на самой окраине, где мало жителей, но зато все друг друга знают, и нет необходимости опасаться за свое здоровье, гуляя поздно вечером. Дом был ветхим и заброшенным, так как его хозяева умерли несколько лет назад, не оставив наследников. Здание перешло местным властям, и те сдавали его путешественникам. Так я и познакомилась с бывшей гостиницей "Лунная лилия". Моих денег хватило на покупку дома (отданного с почти 50%-й скидкой), и даже еще немного осталось.

Поток воспоминаний прервал настойчиво бьющийся в ноздри запах готовой картошки с грибами, и желудок на время возымел власть над головой...

По небу, по-осеннему прохладному и голубому, размеренно плыли облака, похожие на большие и мягкие кучи ваты, и мои глаза в который раз начинали болеть, стоило мне снова начать теряться в голубизне неба. Маленький садик, контрастно выдержанный в темно-зеленых, синих и желтых тонах зелени и цветов, радовал меня яркостью цветов, вошедших в самую пору цветения, а незабываемо приятный запах хвои витал в воздухе даже зимой.

В пятый раз за день застыв в приступе любования трудами рук своих, я едва не пропустила тревожно застучавший "напоминальник", приспособленный мною из солнечных часов. Стряхнув с себя одеяло созерцательности, я поспешила собраться в город. Пора было отнести в типографию труд долгих дней.

Завернув большую (размером почти как формат А-3), толстую и очень тяжелую рукопись, поспешила в город. Легкие сандалии, единственные, которые не были отданы в ремонт, из-за тонкой подошвы заставляли меня чувствовать все камушки на дороге, отчего я морщилась и пугала прохожих зверскими гримасами.

— Добрый день, Ямамото-сан!

— Добрый день, Юки-кун! Как твои успехи в учебе? Все еще хочешь играть на скрипке или уже оставил эту затею?

— Ну уж нет, Канамэ-сан, не дождетесь! Или это не вы советовали мне "махнуть рукой на все традиции"?

— Кана-тян, посмотри, какое платье я сшила для своей любимой куклы! Правда, красивое? Мне мама дала остатки ткани от ее нового кимоно!

— Добрый день, Хилари-сан. Как ваша работа?

— Добрый день, Вада-сан. Как раз несу в типографию.

— Канамэ-тян, а ты придешь на мой день рождения? Ты обещала мне спеть про фей!

— Конечно, Юмико-тян. Я же обещала.

Не знаю, как в общем, но здесь, на окраине города, в маленьком квартале в стороне от главных улиц и туристических достопримечательностей, люди приветливы и радостны. С ними легко дружить, приятно разговаривать. Они помогут, если ты нуждаешься в совете, приютят, если у тебя нет жилья, накормят, если нет денег или еды. Конечно, никто не позволит тебе сесть на шею, но и выгонять трухлявой метлой тоже не станут. Хороший город, теплый.

Типография находилась в самом центре "старого города" — настоящего музея под открытым небом, по которому можно было изучать не только историю этого города, но и все перипетии взаимоотношений Аре с Оширом. На главных улицах соседствовали различные архитектурные стили Аре: английская готика, классицизм, барокко, античность, северно-норвежские постройки. А рядом возвышались на несколько этажей величественные оширские пагоды, гостиницы, рестораны, административные здания или просто обнесенные забором дома... Как наверное уже стало понятно, Ошир во многом напоминал мне Японию, причем причудливо перемешавшую в себе традиции и порядки времен реставрации Мэйдзи и эры Токугава.

Трехэтажная типография дымила словно общественные купальни, разве что дым был не белый, а черный. Люди, оширцы и арцы вперемешку, одинаково испачканные чернилами и сажей, с одинаково взбудораженными лицами с громкими криками чрезвычайной важности носились взад-вперед по комнатам и лестницам, создавая непередаваемое ощущение первозданного хаоса. В общем, как обычно жизнь кипела как масло в осадном котле.

— А, Канамэ-сан! — неподдельно обрадовался мне стоящий за приемным столиком хозяин этого сумасшедшего дома.

— А где Хикару-кун? — удивилась я.

— Он сегодня заболел: подвернул ногу, когда вчера с работы возвращался. Признаться, я его и задержал допоздна, вот и поддался на его уговоры о больничном, — махнув мне рукой, шеф направился в свою каморку, гордо называемую кабинетом (по моей необдуманной подсказке), даже не оглядываясь меня, на осторожно пробирающуюся сквозь давно ставшие привычными завалы всякой всячины. — Лучше скажи мне, что ты закончила наконец переписывать "Гордость и предубеждение"!

— Закончила, закончила, — обрадовала я шефа, с любопытством косясь на свежую еженедельную газету, которая солидными стопками загромоздила и без того тесный кабинет хозяина самой крупной и преуспевающей типографии Лилля.

— О, прекрасно, просто замечательно! — он поскорее забрал к себе поближе заботливо мною переписанный текст известного и редкого в этом мире романа Джейн Остен. — Тогда я тебе сразу другую книгу на переписку дам: вот, гляди — редчайшее произведение, "Волки на улицах Артхолла". Ценнейшее историческое произведение, мемуары переселенца из другого мира, попавшего сюда в самое начало гражданской войны в Аре более полутора века назад!

— Ух ты... — восхитилась я, почувствовав непреодолимое желание поскорее нырнуть в события, описываемые на этих страницах. — А какие сроки?

— Три недели — максимум, — посерьезнел шеф. — К окончанию уборки урожая и недельного празднования наш город собираются посетить несколько представителей высокопоставленных семей, а также прибудет праздничная делегация из Ошира.

— А какой повод?

— Хилари, ну разве можно не знать столь элементарный вещей о своей стране? — укорил меня шеф. — В этом году будет ровно шестьдесят лет со времени подписания последнего мирного договора между Аре и Оширом. Ты хоть и фейри, но это-то знать должна!

— Э, простите, Сато-сан... — покаянно склонила голову я.

— Ладно уж, иди, работай... — махнул он на меня, — Но смотри мне, чтоб заказ вовремя принесла, иначе весь город подставишь!

— А причем здесь город?

— А как ты думаешь, зачем я перед тобой здесь распинаюсь? Мне поручили подобрать подарки к приезду высоких гостей.

— Да-а, а я-то думала, чего это вы такой добрый сегодня...

— Иди уже, хвостатая! И не забудь забрать зарплату!

Естественно, весь город знал, что человеком я не являюсь. Вообще, это было трудно не заметить: если хвост я еще могла спрятать под юбкой, то синие татуировки, звериные уши и нечеловеческие повадки спрятать гораздо труднее. Да и зачем? Я для того и переехала на границу с Оширом, чтобы начать все с новой страницы и не прятаться более. К тому же, пограничье издавна считалось наиболее терпимым местом для других рас. К оборотням и вампирам здесь давно привыкли, в то время как феи представлялись больше персонажами старых сказок, нежели реальными живыми существами. И можно сказать, что я стала для этого города маленьким окошком в мир волшебных сказок. Хотя, казалось бы, в этом ли мире говорить о сказках...

Рядом с моим домом росли клены. Большие, с раскидистой кроной, усыпавшие землю вокруг крупными золотисто-алыми листьями, рано опавшими в этом году. Они лениво и по-родному уютно шелестели под ногами, ибо лень и иногда просыпающееся в людях чувство прекрасного не давали безжалостно превратить всю эту красоту в кучу обычного мусора. Мне нравилась золотисто-красно-коричневая палитра улицы, перемежающаяся зелеными акварельными пятнами травы, усыпанной все теми же опавшими листьями. Просторные, одноэтажные, словно выросшие в ширь, окруженные необычно большими садами, газонами и огородами дома, огороженные низенькими заборами, ненавязчиво окунали всех прохожих в атмосферу уюта и непринужденности... Что сказать, я незаметно влюбилась в этот город, этот квартал, эту улицу, где сейчас жила, и готова прославлять и восхвалять эти места не хуже юной сентиментально-романтически настроенной девушки, впервые изведавшей безграничное счастье и безбрежный восторг от самой первой в жизни любви, — свой только что обретенный идеал.

Впрочем, я не уставала восхищаться окружающим в любой день недели независимо от настроения, так что сегодня меня более интересовала сегодняшняя работа. Помниться, приехав в Лилль, я очень скоро столкнулась с проблемой денег: несмотря на существенную помощь Тристана, на всю жизнь его подарка явно не хватало. Первые две недели я довольно успешно сокращала расходы на жилье и еду выполняя роль приезжего менестреля и даже, льстя себе похвалой, заслужила некоторую известность в городе. Но долго подобная жизнь продолжаться не могла. К моему безграничному счастью, в один из вечером мне довелось познакомиться с владельцем самой крупной местной типографии, а разговорившись после особенно удачного и веселого концерта, между делом выдать идею "подарочных книг". Уж не помню, о чем именно мы тогда говорили, но идея Сато-сану пришлась очень по душе. И спустя несколько дней я уже была зачислена в штат работников типографии.

Всего за год подобной работы выяснилось, что подарочные книги, выполненные вручную на заказ, получили большую известность не только в городе и его окрестностях, но и в столице. И сейчас список заказов был закреплен на ближайшие три года.

Работа над этими книгами сложна и многоступенчата даже в моем мире, не говоря уже о мире этом. В нашем же случае процесс создания дорогого сувенира выглядел примерно так: Сато-сан выбирает произведение (сам или руководствуясь пожеланиями заказчика), и пока я выполняю тщательную переписку книги из печатного варианта в рукописный (что само по себе является признаком дорогостоящей бессмысленности престижа), ювелир составляет обложку для будущего шедевра из драгоценных камней и благородных металлов, а художник, получив рукопись, украшает ее авторскими иллюстрациями. В целом вся работа занимает три-четыре недели и не только оплачивается весьма щедрым образом для всех, кто над ней трудился, но и окупается в три, а иногда и в пять раз. К слову, последней моей работой был известный роман Джейн Остен "Гордость и предубеждение", который хоть и опередил кое-где здешнее экономическое развитие, зато пришел в самый раз для культуры.

Но в данный момент праздные размышления о прошлом и настоящем мало меня интересовали, в отличие от книги, что держала в руках. Для меня она представляла двойную ценность: ведь сей опус был и интереснейшим и редчайшим произведением, а к тому же вышел из-под пера моего соотечественника, точнее, соотечественников. Все, что я слышала о "Волках на улицах Артхолла", так это восторженнейшие отзывы, серьезные рецензии и то, что написана эта книга была некими иномирянами, активно участвовавшими в событиях полутора вековой давности... И каково же было мне удивление, когда я, как можно быстрее добравшись до дома, открыла первую страницу: уж чего-чего, а эпистолярного романа я точно не ожидала! Но мое удивление быстро сменилось жгучим интересом, и я незаметно погрузилась в чтение, забыв обо всем на свете...

Глава вторая. "Осколок души моей..."

"Артхолл, предместья

май 1265 год

Дорогая Аннет,

Пишу тебе как можно скорее, вняв твоим настойчивым просьбам. Вот уже три месяца, как я рассталась с тобой, моя заботливая и нежная сестра, но никаких изменений в нашем с тобой положении я не предвижу. Город бурлит, объятый недовольством и злобой, что до болезненного трепета напоминает мне наше с тобою детство, когда охваченная безумием чернь уничтожила наш родной дом, нашу семью, а божественное привидение забросила нас обеих в эти края...

Моя дорогая сестра, я страшусь выходить на улицы! Каждый вечер в мои закрытые окна стучаться крики людей, убивающих и убиваемых с непостижимой жестокостью. И даже не будь я молодой леди, а офицером кровь все равно леденила бы мне тело страхом. Но, к моей вящей радости, сэр Уильям и леди Дешмонд намереваются покинуть столицу уже на следующей неделе, и мы с тобой в самом скором времени сможем наконец встретиться. Я напишу тебе перед отъездом и расскажу как можно подробнее обо всем, что сейчас происходит в городе,

С неизменной любовью,

Кассандра".

"Артхолл, предместья

май 1265 год

Моя бесценная Аннет,

Я пишу тебе перед отъездом, как и обещала, но, боюсь, могу рассказать мало утешительного. Политический разлад, вызванный внезапной и преждевременной кончиной нашего короля, все набирает обороты. Принц, несмотря на свою молодость (а ему накануне исполнилось только пятнадцать), настаивает на передаче короны ему в руки, отрицая необходимость выбора регента на время до его совершеннолетия. Возмущенный его своеволием совет раскололся на враждующие партии. Одни говорят, что регент необходим, другие требуют смены царской династии, а третьи предлагают вообще упразднить королевскую власть.

Я искренне не понимаю всех этих разногласий, ибо бог сохранил мне достаточно здравого смысла, чтобы я не вникала в подобные тонкости, но то, что я вижу в окна своей комнаты, меня искренне ужасает и пугает. Чернь, возмущенная распрями совета, недавней тяжелой войной, непомерными по их мнению налогами и всеобщим равнодушием к их судьбе, выходит на улицы с плакатами, лозунгами и оружием... И каждый день, и каждую ночь я вздрагиваю от звуков выстрелов, криков и звона оружия... Господи, помилуй нас! Я боюсь высказать всю меру своего страха перед тобою, моя дорогая сестра...

Наши с тобой благодетели, сэр Уильям и леди Дешмонд завтра отправляются к себе в поместье, где ты уже ждешь меня. Я не знаю, сколько именно времени займет наше путешествие, ведь не только недавние дожди превратили дороги в бесконечное болото, но и оставшиеся не у дел, без денег, крова и еды солдаты Аре, как часто предупреждают нас наши знакомые и друзья, слишком охотно стали промышлять разбоем на дорогах...

Я жду нашей встречи с нетерпением, понятным только лишь тебе, моя Аннет, и жажду наконец увидеть тебя,

всегда твоя сестра,

Кассандра".

[...]

"Найт-парк, графство Солунское,

апрель 1266 года

О моя дорогая Кассандра!

С тех пор, как нам пришлось расстаться более полугода назад, я непрестанно думаю лишь о тебе, моя любимая сестра. Я вынуждена сразу донести до тебя ужасную новость: неделю назад до Найт-парка добралась эпидемия болотной лихорадки. Пока мало заболевших, но прогнозы врачей неутешительны: жертв будет много и лишь единицы выживут. Именно по этой причине я и наши почтенные благодетели сэр и леди Дешмонд сегодня же вечером отправимся в столицу. Несмотря на то, что город все еще охвачен беспорядками, это единственное на данный момент безопасное место, ибо болезнь ушла оттуда четыре месяца назад.

Я настоятельно прошу, нет, умоляю тебя, Кассандра, написать мне о своем нынешнем положении. После того, как тебе пришлось срочно уехать к нашему приемному отцу в июне прошлого года, твои письма всегда полны печали, но совсем не рассказывают о настоящем положении твоих дел. Для чего отец вызвал тебя? Как его здоровье? И почему так печальна душа твоя? Не заставляй меня еще больше беспокоиться за тебя, напрасно терзаясь плодами моей фантазии о твоих бедах. Мне безмерно хочется, чтобы эти фантазии так и остались пустым вымыслом, но твое столь продолжительное молчание лишь подстегивает мое больное воображение.

В Артхолле мы собираемся провести более месяца и за это время сэр Уильям настроен серьезно углубиться в политику. Я понимаю этого почтенного человека, ему искренне больно видеть родную страну в раздоре и развалинах, но я никак не могу одобрить его намерения. Ведь мы с тобой еще в раннем детстве наглядно убедились, чем именно может окончиться вмешательство в политику посторонних людей, какими бы благими намерениями не была вымощена эта дорога, всегда ведущая в ад... По крайнем мере, для наших родителей это закончилось смертью, а для нас самих — обретением новой волшебной родины в столь юном и нежном возрасте.

Я еще раз прошу тебя поскорее мне написать и уверяю, что буду со всем возможным нетерпением ждать твоих писем,

всегда твоя,

Аннет".

"Поместье Кедровая роща,

графство Эленер,

апрель 1266 года,

Бесценная моя Аннет,

Выполняя твою настоятельную просьбу, я все же набралась мужества, чтобы рассказать тебе обо всем том, что так меня печалит. Предвосхищая твои опасения спешу уведомить тебя, что здоровье нашего почтенного батюшки не вызывает опасений, он всегда бодр и энергичен. Впрочем, именно эта энергичность и стала причиной моей печали, ибо наш отец задумал разлучить нас, выдав меня замуж.

Мы обе знали, что когда-нибудь нам придется связать свою жизнь с двумя некими джентльменами, но, право слово, я искренне надеялась, что человека, способного составить мое счастье, я выберу сама. Однако отец и слушать не желает ни о каких возражениях: жених этот не только в близком родстве с королевской семьей, но и питает несомненную склонность к моей очаровательной особе... Надеюсь, теперь ты вспомнишь того, к кому батюшка заставляет меня питать столь недостойную неприязнь.

Наверное, сердце мое было бы исполнено куда большей печаль, будь оно занято, но в отсутствии сердечной склонности к кому-либо страдает моя гордость. Герцог, несомненно, приятный человек и настоящий джентльмен, но его настойчивые попытки покорить мое сердце в пределах, ограниченных днем свадьбы, вызывают у меня лишь недовольство, граничащее с презрением к этому человеку. И совершенно не представляю, каким образом в данном случае нас может ожидать безоблачное семейное счастье...

Но вернемся к тебе, моя дорогая Аннет. Что бы ты ни говорила о нынешней безопасности столицы, я до сих пор не могу успокоиться и унять тревогу. Поверь мне, сестра, сейчас Артхолл — жуткое место, полное опасностей и страданий. Умоляю тебя, будь осторожна и не выходи на улицы без сопровождения, а лучше — охраны. Я никогда не забуду рассказов о том, как жестко обходились с девушками мятежники год назад, и как одну за другой я похоронила трех своих подруг, чьи отцы в недобрый час решили противиться воле принца, за что доблестная армия сжигала их дома, а не менее доблестные офицеры насиловали и убивали их детей... Умоляю, Аннет, будь осторожна!

С неизменной заботой о тебе,

Кассандра".

[...]

"Артхолл, предместья,

июнь 1266 года,

Здравствуй, моя любимая сестра Кассандра!

Прошла неделя с того момента, как я получила твое последнее письмо, столь прискорбно задержавшееся в пути. И это бесконечно огорчает меня, ведь пока я пишу это письмо, мою душу терзают страхи за тебя. Я надеюсь, что на этот день ты еще не успела отдать руку герцогу, на чем столь жестоко настаивает наш отец, ибо я всегда мечтала, что на твоей свадьбе я не только буду присутствовать, но и подведу к алтарю богини... Но не стану еще более печалить твое сердце.

Я благодарна тебе за заботу и тотчас же по приезде приняла все меры предосторожности, на каких ты настаивала, и рада сказать тебе, что ничего дурного со мной за эти шесть недель не приключилось. Сэр Уильям с головой ушел в политику, иногда он даже ночует в бывшем здании совета или во дворце. А леди Дешмонд уже всерьез задумывается над переездом во дворец, под надежную охрану гвардейцев.

Сейчас город лихорадит от разнородных слухов. Говорят, что с трудом подавленные в прошлом году партии и группировки опять поднимают голову, пропагандируя отмену королевской власти. Ах, Кассандра, мне страшно слышать все это... Никому, никому на свете не пожелала бы я жить в эпоху глобальных перемен, смуты и гражданских войн!

Искренне твоя,

Аннет".

"Поместье Кедровая роща,

графство Эленер,

июль 1266 года,

Дорогая моя Аннет!

Письмо мое сегодня будет совсем коротким и бездушным. Наш почтенный отец, узнав о новой волне беспорядков в столице, приказал тебе незамедлительно вернуться в Кедровую рощу под его опеку, дабы самому позаботиться о твоей безопасности и не обременять более почтенную чету Дешмонд. Спешу также обрадовать тебя, что моя свадьба с герцогом отложена на неопределенный срок, так ему необходимо в первую очередь исполнить свой долг перед кузеном, нашим достопочтенным принцем. Задумывается, что герцог лично возглавит карательный поход против мятежников и анархистов, выступающих за уничтожение власти королевской династии.

С надеждой на скорейшее свидание,

Кассандра.

P.S. Ходят слухи, что утихнувшая было несколько месяцев назад эпидемия болотной лихорадки может объявиться рядом с нашими владениями. Прошу, Аннет, береги себя!"

[...]

"Ноябрь 1266 года,

Маринэ,

Я вновь пишу тебе, моя драгоценная сестра,

О, сколько горя и несчастий выпало на мою долю c этого лета... Но давай же я расскажу тебе обо всем, да, сейчас я смогу тебе рассказать... Моя бесценная Кассандра, как же права была ты, предостерегая меня от всяческих опасностей и как же злосчастно было желание отца видеть меня у себя под рукой, что привело к столь печальным и страшным последствиям...

Не успела я вместе с охраной проехать и десятка миль, как мой экипаж наткнулся на отряд мятежников. Я до сих пор не знаю, во имя чего же они творили свои зверства. Эти чудовища в обличье людей безжалостно, без всяких разбирательств вырезали мою охрану и уже собирались надругаться надо мной и моей служанкой, как вмешались их офицеры. Хотя для меня это было лишь отсрочкой, о чем тогда я даже не подозревала. Мари же я с тех пор не видела, мне не удалось ее защитить...

Я не могу без слез и истерики вспоминать о событиях тех четырех месяцах, проведенных в плену. Скажу лишь, что сопротивлялась им до самого конца, до попыток самоубийства под тяжестью истоптанной и опозоренной души. Но сейчас, с дрожью и ненавистью вспоминая о тех днях, я понимаю, что все могло быть намного хуже, ведь попади я в руки солдатам, то не прожила бы и недели... Но хуже всего то, что жжет мои тело и душу словно каленое железо, которым клеймят породистых лошадей: помнишь ли ты некоего джентльмена, настойчиво ухаживавшего за мной еще накануне смерти старого короля? Не стоит удивляться, что спустя две или три недели после моего позора, я попала в его руки. Сначала мне казалось, что это человек, столь учтивый, любезный и благородный еще так недавно, явно питавший ко мне известные чувства, хотя бы как-то защитит и утешит меня... Но его манер и учтивости хватило лишь на то, чтобы в конце сентября я с ужасом обнаружила, что ношу под сердцем дитя этого омерзительно чудовища!

Ах, моя дорогая Кассандра, читая это письмо, ты видишь, как измялась и пожелтела бумага от моих слез...

Благословение пришло ко мне только с последними числами октября в лице того, о ком ты последние полгода вынуждена была думать столь неприязненно. Именно герцог, проявив незаурядный ум и беспрецедентную смелость, сумел не только найти этих проклятых республиканцев, но и уничтожить их до последнего солдата, офицера, повара или конюшего. Он просто вырезал их, словно заразившийся скот.

Герцог узнал меня, несмотря на то, во что я превратилась за четыре месяца страшных издевательств, насилия и страха. Он спас меня от безумия, помог найти опору в жизни и даже отыскал в моей душе силы не отказаться от проклятого дитя, что я ношу под сердцем... Прости за мои слово, сестренка, но на твоем месте я была бы горда, окажись мне в будущем носить имя дю Лерро! И прости меня за ту боль, что я и судьба причинили тебе и отцу этим письмом и моими несчастьями. Как только я допишу это письмо, герцог во главе своего отряда довезет меня до нашего поместья, где и состоится ваша свадьба, моя любимая сестра. Моего благодетеля отпустили лишь на пару недель, хотя почти все время займет дорога.

Ах, Кассандра, сожги это письмо после прочтения и никогда не говори о том, что здесь написано, отцу. Он ведь не переживет... И прости за то, что я сейчас скажу, но...как бы я хотела, чтобы отцом моего дитя был твой герцог...

С надеждой на скорую встречу,

твоя Аннет".

"Поместье Кедровая роща,

графство Эленер,

ноябрь 1266 года

Прекрасная моя Аннет!

Нет слов, что могли бы передать то горе и те страдания, что поселились в моей душе после прочтения твоего письма! Меня снедает ужас и кошмары не дают спокойно ложиться спать... О, как я мечтала когда-нибудь со счастливым смехом и женским лукавством рассказывать смущающейся младшей сестре о том, что твориться по ночам между мужем и женой. Как я мечтала первой услышать радостную весть о том божественном даре, о котором с раннего детства мечтает каждая девушка...

Прости, прости меня, Аннет, за мою эгоистичную просьбу вернуть тебя домой, что обрекла мою любимую, мою драгоценную сестру на столь ужасный и прискорбный жребий! Я с радостью отдам свою жизнь, лишь бы ты, моя бесценная половина, часть моей души, была счастлива и всегда удачлива! Я молю бога и богов об этом милости для нас обеих...

Нет предела моей благодарности герцогу и никогда не будет, ведь он спас самое дорогое в моей жизни — тебя, Аннет...

С искренней любовью и бесконечным раскаянием,

всегда твоя Кассандра".

[...]

"Декабрь 1268 года,

Артхолл, Сент-Джонс-сквер,

Здравствуй, моя дорогая и любимая Кассандра...

Я пишу это письмо в день, когда исполнился год, как тебя не стало. В день, когда родились мои близнецы, мальчик и девочка. Они — воплощение моей любви к тебе, половина души моей, и любви к моему дорогому мужу.

Ты умерла так внезапно и так невероятно, почти бессмысленно, что только сегодня, 24 декабря, я наконец набралась смелости написать тебе мое последнее письмо. Посмертное для тебя.

Моя Кассандра... Как много мы пережили вместе с ранних лет: счастливое детство в родном городе Петра, ужасы революции, попадание сюда, обретение новой семьи, юность, первые влюбленности, светские радости, страх эпидемий и политического раскола, твою нежелательную помолвку, мой позор... мою любовь к герцогу.

Те последние дни, что мы были вместе, втроем, остались самыми счастливыми в моей памяти. Ты не могла не заметить, какими глазами я смотрела твоего жениха, какой страстью пылали его прикосновения ко мне, и как смущались мы оба тому, как тянуло нас друг к другу. Именно ты все-таки настояла на разрыве своей помолвки, именно ты подвела меня к алтарю, где ждал любимую тот, кому было отдано мое сердце...

Ты стала крестной матерью моей дочери, дитя позора и войны. Ты сидела с ней, пока мы уединялись в те безумно редкие дни, когда мой герцог был дома.

Я до сих пор не представляю, как ты смогла все это вынести: и мою любовь, и мой эгоизм, и мою слепоту. Как я могла не заметить чувства, что зародились в твоей душе? Почему мой герцог промолчал? И почему ты согласилась на наше безрассудное желание? Ведь ты тоже полюбила его, тихо и незаметно... А все, что осталось от той любви — сын, и зачатый, и рожденный на моих глазах, сын, за чье рождение ты расплатилась жизнью. Моя любимая Кассандра, почему ты не сказала, что больна, что болотная лихорадка так и не отпустила тебя, даже спустя много месяцев?..

Мои близнецы, что так сладко и безмятежно спят сейчас рядом со мной — залог того, что наша любовь никогда не будет забыта. Моя старшая дочь, недавно признанная отцом того, кто едва не погубил меня и обесчестил насилием, никогда не узнает, что не было между мною и ее отцом не только любви, но и брака. Она останется с дедом по решению короля и со временем примет судьбу жрицы, так же, как и все женщины ее рода в прошлом и в будущем.

А твой сын, наше общее сокровище, останется со мной... И вопреки всем приличиям, традициям и здравому смыслу, узнает всю историю до конца.

Ах, моя Кассандра... Осколок души моей... Спи спокойно, если таково твое желание или же наблюдай за нашим родом, я одинаково буду вспоминать о тебе, моя любимая сестра.

Вот так и кончается мое последнее посмертное письмо тебе. Я знаю: ты всегда будешь с нами рядом...

Неизменно любящая тебя,

твоя Аннет".

[...]

Глава третья. Arigato

(спасибо — яп.)

Захлопнув книгу, я ошеломленно уставилась потолок. Машинально отметив, что вокруг как-то странно темно, я встряхнулась и обнаружила, что наступила глубокая ночь, а в проем оставленной незакрытой двери льется блеклый свет от тонкого серпика луны. Переведя взгляд на прочитанную книгу, я не выдержала и, самым возмутительным образом нарушив тишину, громко и вопросила потолок:

— Черт возьми, что это за бред?! Я ожидала увидеть нормальные мемуары, в меру сдобренные фантазией, в меру отмеченные авторским тщеславием, но обнаружить вместо редкого и очень известного произведения бредовый псевдосентиментальный эпистолярный роман — вот это сюрприз! — продолжала изливать негодование я, сердито готовя себе поздний ужин, более похожий на слишком ранний завтрак. — И почему, черт побери, я постоянно натыкаюсь на этих трижды неладных герцогов?! Как будто в этом королевстве других людей и нелюдей с этим титулом нет!

Моему возмущению настолько не было предела, что едва день на дворе приблизился к тому часу, когда прилично наносить визиты на работу, я отправилась в гости к работодателю в типографию. И на этот раз у меня не было никакого желания восхищаться окружающими красотами, да и раннее утро ранней осени мало располагало к подобному времяпрепровождению, ибо было несколько прохладно. А если точнее, то к тому моменту, как передо мной показалось здание типографии, меня уже порядочно колотило от холода, невзирая на тот момент, что я, вообще-то, как представитель Зимнего двора, должна быть мало восприимчива к холоду.

Увидев замерзшую меня, Сато-сан изрядно удивился, но еще более его поразило мое возмущение только вчера выданной мне книгой. То, что именно он к данному произведению явно совсем не относится, до меня как-то не дошло. Слишком уж велико было мое возмущение:

— Что за бред вы мне дали?! Вы вообще читали это "редкое и очень известное произведение"? Это же сентиментально-романтический эпистолярный роман с невразумительным сюжетом, слезливыми героями и полностью отсутствующей исторической ценностью! Что за фигня?

— И тебе доброе утро, — опешил начальник, далеко не сразу уловив причину моего гнева. — И что именно тебя так возмутило в этом произведении?

— Все! — категорично заявила я, уперев руки в бока и зло стегая хвостом свои ноги под пышной юбкой, надеваемой мною именно для того, чтобы по возможности этот хвост скрыть. Но в данный момент я даже не обращала внимания на явное неудобство своей одежды, настолько глубоко и сильно были задеты мои чувства. Проще говоря, мне было не до того. — Почему вместо нормальных мемуаров здесь то ли семейная переписка, то ли дурацкий эпистолярный роман? Откуда взялись "Цепные псы"? И вообще, с какой стати подобные личные письма попали в типографию?

— Письма? Эпистолярный роман? Семейная переписка? — настолько неподдельно изумился Сато-сан, что я заподозрила в злостном обмане тех, кто продал ему эту книгу. — О чем ты вообще, Хилари-сан?

— Вы вообще читали эту книгу?

— Естественно! — заверил он меня. — Сразу, как только купил. И никаких писем, романов я там не обнаружил! Обычные мемуары...

— Не поняла... — озадачилась я. — То есть как "не обнаружил"? Там же черным по белому написано!

— Хилари, — устало вздохнул шеф, — я еще в своем уме и достаточно твердой памяти, чтобы отличить письма от мемуаров. И я заявляю тебе со всей серьезностью: "Цепные псы Артхолла" — вполне достойные своей известности мемуары герцога Горацио дю Лерро, жившего более полутора веков назад, и повествующие о том периоде жизни автора, во время которого в Аре произошел политический кризис, едва не приведший к революции и гражданской войне.

— Герцог дю Лерро? — ошеломленно пробормотала я. — Опять?! Да сколько можно?! Kso, я уже третий год только эту фамилию и натыкаюсь! И ведь в тех письмах тоже было упоминание о герцоге, одна из тех сестер за него замуж вышла...

— Э, о чем ты?

— Шеф, вы случайно не знаете, как звали жену Горацио дю Лерро?

— Хм, дай подумать... Аннет, кажется, — неуверенно ответил он.

— Офигеть... — с чувством высказалась я. — То, что я прочитала в этой книге — фрагмент переписки между двумя сестрами, Кассандрой и Аннет. Последняя потом станет герцогиней, а первая умрет при родах, ослабленная болотной лихорадкой.

— ? — приподнял тонкие черные брови хозяин типографии, лучше слов выразив свои чувства. Поняв его, я также молча достала книгу, предусмотрительно (а если без лести, то абсолютно бессознательно) взятую с собой, и раскрыла ее по середине, с сомнением и ожиданием неизвестно чего, посмотрев на страницы. И без удивления прочитала уже известные строчки из письма одной из сестер. Бросив взгляд на начальника, я увидела, что и он ничуть не обескуражен содержанием книги.

— Ну и? Это все те же мемуары, — сказал он.

— Какие мемуары? — возразила я. — Это все те же письма... — ошеломленно осеклась я, взглянув на Сато-сана, озаренная внезапной догадкой. И встретилась с ним взглядом, не менее потрясенным той же мыслью. — Кажется...

— ...мы просто видим разный текст, — закончил он за меня. — И что бы это значило?

— Vakaranai...

— Может, это потому что ты фейри? — неуверенно предложил он.

— Сомневаюсь, — покачала головой я, вторя себе хвостом. — Скорее уж это оттого, что меня с этим семейством связывают разные, но на редкость прочные узы...

— Это какие же? — мимоходом поинтересовался шеф, журналисткой интуицией тут же почуяв местную сенсацию.

— Разные, — не поддалась я.

Когда я возвращалась домой, город уже давно проснулся и теперь счастливо и обыденно гудел в свое удовольствие, вторя жителям десятками языков и наречий. Солнце, словно извиняясь за ночное отсутствие и утренний холод, изливало на горожан последнее по-настоящему ощутимое осеннее тепло.

После выяснения "двуличной" натуры "Цепных псов Артхолла", Сато-сан забрал у меня эту книгу, пообещав хорошенько проверить ее и отдать другому переписчику, а мне вручил другую — местный рыцарский роман, которому явно было далеко не только до "Дон Кихота", но и до "Ивейна, или рыцаря со львом" ("Ивейн, или рыцарь со львом" — средневековый рыцарский роман, написанный Кретьеном де Труа.). Но это обстоятельство отнюдь не избавило меня от мрачных мыслей, а лишь наполнило решимостью, которую, впрочем, легко могла поколебать обычная неуверенность, увидеться с кем-нибудь из герцогской семьи в как можно более скорые сроки. И как нельзя лучше для этого подходила годовщина подписания мирного договора с Оширом. А на этот праздник, кстати, герцогское семейство тоже было приглашено. И "Цепные псы" должны были стать подарком именно для них.

Ну и как бы поступила в этом случае обычная девушка? Пошла бы за советом к подруге, естественно.

Элинор была третьей дочерью младшего архитектора Лилля. Ее мать до замужества жила в Артхолле в качестве старшей дочери старшего помощника в храме и оттого получила на редкость хорошее образование для своего положения в обществе. И это образование она со всем усердием постаралась передать трем своим дочерям. И именно благодаря своей образованности и просто потрясающему характеру мы с Элинор так сдружились за более чем полгода знакомства.

Хотя, отдавая дань истине, мне стоит сознаться, что только из-за своего необыкновенного склада личности, Элинор не только терпела мои странности, но и принимала их как само собой разумеющееся. А образование... В Лилле немало образованных дочек богатых родителей, которые в равной мере могут ничего из себя не представлять, и наоборот, но вот круг их общения редко пересекается с моим. Все-таки я не принадлежу ни к благородному роду, ни к богатым семьям, ни даже к признанной интеллигенции. Я вообще просто приезжая девушка-фейри, живущая скорее в уединении, нежели активно участвующая в жизни города. Что, впрочем, не мешает мне быть знакомой с множеством хороших семей и иметь таких прекрасных и терпеливых друзей, как Элинор.

Дом Элинор не был огорожен деревянным забором или кирпичной стеной, как большинство домов в нашем квартале. Только плетень высотой с метр и — яблони. Высокие, аккуратно подстриженные, с круглой кроной, могучими стволами и самыми вкусными яблоками на свете. Да и сам дом был, не в пример моему скромному жилищу, настоящим музеем японской классической архитектуры. Мне всегда, с первого посещения, становилось очень спокойно и тепло на душе под крышей этого дома.

Сейчас, осенним утром, прохладным и солнечным, сидя в любимом чайном доме на углу улицы, полупустом, но уютном, я размышляла обо всем, что случилось со мной за последние несколько лет. И, вспоминая, я невольно сравнивала разные города, разные места, где мне доводилось побывать, понимая, что Лилль выглядит в моих глазах землей обетованной. Мне, как любительнице японского аниме, этот город нравился непередаваемым сплавом японской и западной, европейской культуры. Ведь, несмотря на "параллельность" миров, Аре слишком легко ассоциировался с несколькими европейскими странами, в то время как Ошир подозрительно напоминал некую восточную страну. И даже уникальная японская религия, синтоизм, казалось, была воспроизведена с потрясающей точностью.

Лилль — это где-то гармоничный, где-то не совсем сплав двух этих культур. Здесь рядом соседствуют узкие улочки самого типичного средневекового городка и большие кварталы японских особняков — больших огороженных участков, где частенько располагались не только сам дом и хозяйственные постройки, но и маленькие часовенки (или как они правильно называются?), додзё и немалые сады да газоны. Здесь, как, например, в семье Элинор, человек мог носить типично оширскую фамилию и не менее типичное арское имя — или наоборот. Здесь... Мне просто нравилось здесь! Не "безумно", а совсем по-другому: в этом городе я отдыхала душой и телом, это, видимо, было мое место. Мой тихий и спокойный, бесконечно родной рай на земле.

Но в подобном ключе люди всегда говорят лишь о том, что давно потеряно для них. Хотя, если бы я сейчас стала с умным и таинственным видом придворного звездочета утверждать, что "уже тогда меня одолевали предчувствия", это бы выглядело глупо и надумано. Просто, видимо под впечатлением от истории с книгой, напомнившей о столь многом в моем прошлом, я в кой-то веки оглянулась вокруг и поняла, насколько близко и дорого стало окружающее меня. Это был мой дом.

Элинор встретила меня как всегда немного сонной, так как ей, исполняющей обязанности хозяйки в доме (мать ее очень часто уезжала к родственникам вместе с младшими детьми и внуками, а старшие дочери были давно замужем), приходилось рано вставать вопреки собственной совиной натуре. Уведя меня на кухню, чтобы не разбудить отца и младших братьев, она, предупредительно заварив чай, села напротив, выражая готовность внимательно меня слушать. И я не заставила себя долго ждать.

— Сдается мне, Канаме-чан, неспроста тебе напомнили о твоем любимом семействе в Аре, — заключила она, водя тонким пальцем по краю глиняной чашки без ручки, аляповато раскрашенной самой старшей из ее племянниц. — Но стоит ли со мною спорить, если я скажу, что ты и сама не прочь встретиться с ними?

— Это ты к чему? — насторожилась я.

— Ой, Канаме-чан, не прикидывайся татами, — махнула рукой Элинор, давая понять, что все женские уловки здесь неуместны. — Скажи мне, как на духу, как ты относишься к Тристану?

— Чего?! — подскочила я от неожиданности вопроса. — Причем здесь он, скажи на милость?

— Чего-чего, — передразнила она. — Он тебе нравиться, не отрицай! Чисто по-женски нравиться, и не надо отговариваться хвостом и ушами. Фейри ты или человек, да хоть ками-сама — неважно! Как там ты говорила? "Любви все возрасты покорны"? Перефразируй в "любви все расы покорны".

— Да даже если я пылаю к нему неизбывной страстью, словно турчанка из байроновского "Корсара", это не изменит ни нынешней ситуации, ни моего стойкого желания послать эту семейку Наветренным проливом мимо Тортуги!

— Не кипятись, — пошла на попятный подруга. — Я ни в коем случае не хочу тебя обидеть. Но и ты не должна скрывать и подавлять в себе чувства к герцогской семье.

— И причем здесь "любовь"?

— А она есть? — в ответ спросила она.

— А кто ее знает? — максимально честно и максимально уклончиво ответила я.

— Ты неисправима, — показательно уронив голову на руки, подытожила Элинор.

— Угусь...

"Ничего ты не понимаешь, Эли" — бурчала я про себя по дороге домой. — "Какая, к темным богам в печень, любовь? При чем здесь она?! И вот зачем ты вообще о ней заговорила?! Я ж сама себе теперь спокойной жизни не дам, пытаясь понять, люблю я этого зеленоглазого идиота или нет!!"

На улице уже давным-давно сияло солнышко в полную свою силу. Воздух был напоен запахами травы и прогретой земли. Люди как всегда спешили по своим делам, поднимая пыль и не оглядываясь по сторонам. В общем, обычная городская картина, ничего особенного.

Ну, разве что процессия рыцарей, шествующая по широкой улице и собравшая целую толпу зевак. Рыцари в пыльных и почти раскалившихся на солнце доспехах, с усталыми лицами сопровождали три или четыре кареты столь же потрепанного вида. Провожая их глазами, я невольно обратила внимание на одну карету, точнее на герб на этой карете. Герб герцогов дю Лерро.

— Kso, вы все-таки явились... — простонала я.

В окне кареты мелькнул женский силуэт в темном платье.

История пятая.

Smile ichiban ii onna

(Девушка с лучшей улыбкой — яп.)

Глава первая. My heart leaps for you

(Мое сердце скачет/бьется для тебя — англ.)

arifureta kotoba de mou ichi do

arigato arigato daisuki de(su)

futari ga deatta kono dokoka ni

hitori de boku dake ochite yuku

An cafИ "Escapism"

(Вы снова повторяете мне обычные слова: спасибо, спасибо, я люблю тебя.

На этом месте, где когда-то встретились два человека, теперь я один, я падаю... )

Вечер на следующий день после приезда гостей из столицы выдался холодным и дождливым. Небо было грязно-серым и навевало мысли о приближающейся зиме. Местом, где поселились важные гости, была самая дорогая и роскошная гостиница в городе. В промозглый темный вечер, она сияла теплыми огнями и настойчиво обещала жаждущим тепла и отдыха путникам сервис самого высшего класса. Впрочем, в этом месте, кажется, даже воздух стоил приличную сумму. Поэтому мне не стоило удивляться, когда на мою вежливую просьбу указать мне покои герцогини дю Лерро, местные швейцары и охранники едва не вышвырнули меня на улицу словно оборванную бродячую кошку. Демонстрация ушей и хвоста едва не привела к драке, но, слава асам, вовремя вмешался управляющий.

Комнаты герцогини поражали великолепием настолько, что роскошь превратилась в безвкусицу, обилие тяжелой мебели и золотой отделки давило, словно нехватка воздуха на большой высоте. На фоне всего этого великолепия Хельга выглядела смятой и перекрученной тряпичной куклой.

— Konban wa (добрый вечер — яп.), Хельга, — поприветствовала я ее. — Кошмарно выглядишь.

— Зато ты прямо сияешь, — был мне мрачный ответ. — Местные горячие источники так хороши?

— Не думаю, что тебе они помогут, — парировала я.

— Зачем пришла?

— Ответ "поздороваться с подругой и посплетничать по-женски" тебя не устраивает? Hidoi... (жестоко... — яп.) — в свою очередь поинтересовалась я.

— Не в твоем случае, — устало усмехнулась она. — Так все-таки?

— Посмотреть, как поживаешь, — пожала плечами я и продолжила: — Мучает ли совесть, взялась ли за ум...

— А если увиденное тебя не устроит?

— Врезать тебе хорошенько, уж извини за грубость, — честно ответила я. — Можешь начинать готовиться: мне очень не нравиться то, что я вижу.

— Je n'aime pas (мне все равно — фр.)...

— Вот это мне и не нравиться! Ну, и где спряталась та колдунья, что я знала, а? Здесь ее явно нет! Зато здесь есть некая бесцветная девица, из которой словно выпили все соки, тряпка и размазня с бесцветным и пустым взглядом! Кукла сломанная!

— Говори, что хочешь... А еще лучше, иди себе домой и оставь меня в покое.

— Может, расскажешь, что довело тебя до жизни такой?

— Ты, — без раздумий ответила Хельга. — Если бы ты не появилась, ничего бы этого не произошло!! И Тристан бы нормально рос, и с братом бы не поругалась, и он бы меня не оставил!! Все было бы как обычно...

— Угу-угу, — не переставая поддакивала я. — Это ты, значит, меня во всем винишь, нэ?

— А кого же еще??? — подняла она на меня глаза. Чтобы тут же с испугом закрыть их, защищая от осколков льда и мелких камешков, брызнувших во все стороны от удара заклинания о стену.

— Себя не пробовала? — презрительно спросила я, катая в ладони свернутое заклинание. — Тьфу, смотреть противно! Приди в себя, колдунья! Тебя словно проклял кто. Или ссора с любимым так на тебя подействовала, ведьмочка?..

— Ты что творишь?! — возмущенно и испуганно крикнула она, закрываясь руками от новой волны камней и пыли.

— Я могу тебя о том же спросить, — спокойно ответила, с удовольствием глядя на ее растерянное лицо. — Блин, неужто ты думала, что я с жалостью и состраданием выслушаю тебя, если ты распустишь сопли?! А ничего, что ты нехило мне жизнь подпортила, невесть кого превратив, а?! С какого перепугу я должна тебя жалеть?

— Щит! — крикнула Хельга, когда очередное заклинание Ледяного копья полетело уже прямо на нее. Прозрачный узор магических линий тоненько тренькнул и рассыпался невидимыми осколками, а колдунью впечатало в стену ослабленным, но целым заклинанием.

— Снежная буря! — щелчок пальцев и магический круг формирует в воздухе заклинание, а комната наполняется миниатюрным снежным бураном. Ветер, закручиваясь в воронку в тесной комнате, со всей силой зимней пурги вжимал в стену колдунью. — Mattaku (боже мой/о, господи — яп.), и это наша всемогущая колдунья? Тебе, по ходу, все равно будет, даже если я тебя действительно убивать буду?

— Что за чушь ты несешь?! — прохрипела Хельга, отплевываясь от снега. — Жить надоело?

— Ну так останови меня, — хмыкнула я, любуясь ее беспомощным положением. — Ты же вроде должна быть сильнее меня, и намного. Вот только где все твоя сила, колдунья?

— Сейчас ты у меня получишь...

— Ну-ну, давай! А я пока чайку попью...

— Черт возьми!! Чего ты хочешь от меня?! — со слезами бессильной ярости закричала Хельга.

— Вот это уже другой разговор, — щелчком пальцев развеяв заклинание, улыбнулась я. Хельга, внезапно лишившись давления магии, пошатнулась и, едва не упав, сползла по стене. В комнате стоял разгром, мебель, а точнее ее отдельные части рассыпались по полу вместе с другим мусором и каменной крошкой. В стенах зияли воронки в самых неожиданных местах, а окно, выбитое еще в самом начале, упало во двор. Тот факт, что на шум драки не прибежало полгорода и весь персонал гостиницы, — целиком заслуга магии.

— Ну, успокоилась? — уже почти с сочувствием спросила я.

— И что это было? — зло спросила Хэл.

— Небольшая встряска для тебя и хорошая разрядка для меня, — лучезарно улыбнулась я.

— Жить надоело?

— Тебе меня все равно не убить, — пожала я плечами, — совесть не позволит.

— Ты действительно стала самой настоящей фейри, — скривилась она. — Такая же противная, изворотливая и непредсказуемая.

— Тебя напомнить, чья это заслуга?

— Спасибо, обойдусь...

— Вот! — назидательно подняла я палец. — Без своего каменного выражения лица а ля кирпич и да без железобетонной вежливости ты хоть на человека похожа! И поговорить нормально можем! И чего ты так в свой этикет вцепилась?

— Правила здесь такие! Здешние жители даже маму с папой на "вы" называют!

— Hontou ni? (Правда? — яп.)

— Нет, я так шучу!

— Ой, ну мало ли, вдруг у тебя чувство юмора прорезалось?.. — вслух усомнилась я. — Э, давай в двух словах расскажи, что за трагедия с тобой случилась?

— Все-то тебе расскажи...

— По-моему, ты только что сама жаждала поделиться со мной своими девичьими бедами, нэ?

— Тьфу на тебя, проклятая фэйри, ты и в споре с демоном последнее слово за собой оставишь... — сдалась Хэл. — С семьей я разругалась. Илларио как узнал про тебя, так чуть меня не отшлепал, словно мне пять лет! А Хорс вообще молча ушел, я его с тех пор раза два видела...

— Мдааа, ну прямо мыльная опера... причем довольно дешевая...— скривилась я. — И в чем проблема? Иди да извинись.

— Что? Какого черта я должна извиняться?! — взвилась колдунья.

— А какого черта твои родственники должны терпеть твои сумасшедшие выходки? Тоже мне, юный экспериментатор!

— Не буду я извиняться!

— Не хочууу, не буууудууу... — передразнила я. — Дите малое, что ли? Ты хочешь с братом помириться?

— Да!

— А жениха своего вернуть?

— Эээ, да, — покраснев, кивнула Хельга.

— Ну так чего ты здесь забыла? — резонно удивилась я. — Вперед и с песней к родне!

— Как будто все так просто!! — почти взвыла она, хватаясь за голову.

— А все на самом деле просто, это ты все усложняешь, — ответила, встав с пола, на котором сидела на протяжении всей беседы. — Короче, я пошла. Роль семейного психолога и доброй подружки-наперсницы мне уже порядком поднадоела... Sayonara, hime (До свидания, принцесса — яп.)

— Эй, Канамэ! — остановил меня в дверях голос Хельги. — Спасибо.

— Ага... — хмыкнула я.

— Сато-сан, вот ваша рукопись, — с грохотом уронив на стол тяжеленную стопку исписанных листов, я торжествующе посмотрела на удивленное начальство. — Я же говорила, что закончу за три дня? Так что с вас премия!

— Ты меня разоришь когда-нибудь, Канамэ! — притворно жалостливо вздохнул Сато-сан. — Вот сначала проверим на ошибки текст, а там, может, и будет тебе премия...

— Так нечестно, — заныла я, жалостливо прижав уши к голове, — вы же обещали...

— Нет-нет, можешь не давить на жалость, не поможет! — замахал руками начальник. — Кыш отсюда, завтра приходи за своей премией!

— Сато-сан, вы лучший! — просияла я, мгновенно улетучиваясь из комнаты начальства.

— Эй-эй, Канамэ-сан! — остановили меня две девочки-подростка из отдела по набору текста на печатном станке. — А это правда, что вы знакомы с герцогиней дю Лерро?

— Эээ, а кто это вам рассказал?

— Ой, так это правда? — сделали большие глаза девчонки, уставившись на меня голодными глазами, словно я — знаменитость, раздающая автографы. — Ne, ne, (эй -эй/скажи мне — яп.), а почему она так поспешно уехала?

— О, девочки мои, — приняла я таинственный вид, — это страшшшшная тайна! Но вам, так и быть, расскажу...

— Nani, nani, nani? (что, что, что? — яп.)

— Наша дорогая колдунья отправилась на поиски своего пропавшего...

— Юки, Эри, а ну быстро за работу! — прервал мой вдохновенный рассказ рассерженный голос старшего помощника.

— Ну вот... — расстроились девчонки, понуро поплетясь к своим станкам.

— Gambatte! (Удачи! — яп.) — засмеялась я им вслед.

Стояли последние по-настоящему теплые осенние деньки, и мне хотелось смеяться и танцевать без передышки. Тяжелый камень, свалившийся с души, как будто сделал меня невесомей пушинки, и хорошее настроение не покидало уже пару недель. Праздник урожая прошел на славу, оставив после себя ощущение радости и полноты жизни. В общем, жизнь удалась.

Дома меня ждали нескончаемые домашние дела: стирка, уборка, готовка. Обещанная премия грела душу, суля приятные женскому сердцу походы по магазинам и покупки всяких безделушек. За домашними делами и мечтами о скором времяпрепровождении я не заметила, как наступил вечер. Муаровое покрывало устлало небо, и лишь редкие пока звезды осмеливались проглядывать сквозь его дымку. Расслабленно расположившись на террасе, я любовалась сумерками, маленькими глоточками потягивая горячий чай. Город, отделенный от меня всего лишь невысоким каменным заборчиком, казалось, был где-то далеко, уснул в ласково-прохладных объятиях оширской ночи...

Идиллию вдребезги разбил настойчивый и вместе с тем словно опасливый стук в ворота. Чертыхнувшись про себя, я стряхнула оцепенение — волшебную пыль фей, и пошла к воротам. Совершенно забыв, что я, вообще-то, хрупкая девушка, я раздраженно отворила калитку...чтобы едва удержаться от рефлекторного движения закрыть ее обратно. Меня хватило лишь на беспомощный лепет:

— Masaka... Anata...? (Быть не может... Ты...? — яп.)

В слабом свете уличных фонарей был виден мужской силуэт, знакомый и незнакомый до боли. Хотя зеленые глаза рыцаря Тристана я бы узнала из тысячи...

Глава вторая. Рыцарь Тристан

Me wo sorasu kuse mo aimai na kaitou mo waraenu uso mo

Tonari ni todokanakereba imi sae nijinde yuku

The GazettE "Shiver"

(Привычка отводить глаза, и маску не снимать с лица

И ложь, что вовсе не смешна,

И если рядом ты со мной не будешь, они меня пожрут.)

На следующий день я отправилась за обещанной премией, но если еще вчера мысль о ней радовала и заставляла улыбаться в предвкушении похода по магазинам, то сегодня настроение было испорчено очень основательно. Мой зеленоглазый рыцарь не удостоил меня серьезным разговором, сославшись на сильную усталость после путешествия, и потому в моей душе устроили соревнование по перетягиванию каната любопытство и раздражение. Как назло, погода стояла отличная, а в будний день народу на рынке было немного, и планируемый шопинг принес бы немало пользы и удовольствия, но... Ce la vie (такова жизнь — фр.).

Решив не спешить вытряхивать душу из Тристана, а просто подождать, пока он сам соблаговолит поделиться со мной своими размышлениями на тему "в честь чего я решил нанести тебе визит", я занялась уже надоевшими мне домашними делами. Дом мой большой и требует постоянного ухода, на который у меня частенько нет ни времени, ни желания, оттого и дела домашние не кончаются.

Тристан проснулся лишь к обеду, но, увидев его осунувшееся, загоревшее и очень усталое лицо, я не стала немедля приставать к нему с вопросами. Лишь вручила ему полотенце и чистую одежду из его дорожной сумки и отправила в баню. Поэтому более или менее серьезный разговор начался лишь за обеденным столом.

Разговор был долгий и трудный. И не потому, что темы мы поднимали трудные, глобальные или философские. Просто нас обоих преследовало чувство неловкости. "Зачем он пришел?" — думала я. "Что я здесь делаю?" — было написано у него на лице. Тяжеловесные, неловкие, словно шершавые слова и фразы слетали с наших губ, часто не донося свой смысл до собеседника. Но мало-помалу, осторожно обходя острые края тех тем, которых мы касаться еще боялись, разговор наладился. Тристан рассказал о своей жизни в столице и в родовом поместье, поделился последними новостями и забавными происшествиями. С блеском в глазах, так свойственным юным мечтателям, вещал о нахождении своего призвания: вместе с группой таких же наивных энтузиастов он собрался в какую-то экспедицию, то ли археологическую, то ли географическую, то ли фольклорную (а может, там все смешалось, я так до конца и не поняла). С тем же радостным возбуждением он пригласил было меня...но тут споткнулся, смутился и извинился. После еще одной долгой паузы, Тристан смущенным голосом поинтересовался моими делами. Я коротко рассказала о своем житье-бытье, мы вместе посмеялись над моими словами, немного перемыли косточки Хельге и ее оборотню...и снова повисла тишина недосказанности.

После мы разбежались по своим делам до самого вечера: Тристан ушел в город, видимо, повидаться с другими членами экспедиции, а я осталась дома, словно во сне занимаясь готовкой, стиркой и уборкой, занятая своими мыслями. День клонился к закату, медленно тускнея и засыпая. Золотые закатные лучи, видно, забыв, что уже совсем не лето, сверкающими спицами втыкались во все щели, мощным потоком лились в окна, наполняя дом ярким, но с оттенком увядания светом.

"Скоро придет зима, а там, на севере, куда черт дернул идти Тристана, уже давно по пояс снег лежит да метели во всю воют. И кой черт ему там понадобилось? И кто его туда вообще отпустил?!" — думала я.

Сердце предвкушающе и боязливо ёкнуло: там, глубоко внутри, опасение, что мне придется все бросить ради этого бестолкового зеленоглазого рыцаря, превратилось в уверенность. Может, Элинор права, и это то, что люди называют любовью? Но разве любовь не должна приносить радость, иногда сдобренную страданием, радость от простого созерцания предмета своей любви, а также желание обладания этим самым предметом? Я же воспринимала Тристана то ли как неотвязный долг, то ли как неразумного подростка, то ли вообще непонятно кого... Вроде и понимаешь, что вы почти чужие, а оставить его в одиночестве не в силах.

Те несколько дней, что Тристан носился по городу, радостный как щенок спаниеля, я провела в раздумьях. Так и не придя к согласию в мыслях, на четвертый день я огорошила его предложением совместного путешествия.

— Э, ты решила поехать со мной в экспедицию? — не поверил ушам Тристан.

— Нет, конечно! — испугалась я. — Не стану же я бросать с таким трудом найденную работу и обжитой дом ради сомнительного удовольствия копаться в древних развалинах посреди зимы. Нет, просто провожу тебя до Астгарда. Вы же вроде в том районе свои изыскания собираетесь начать?

— Спасибо! — обрадовался он. "И чему так радоваться? Неужто кроме меня у него хорошей компании нет?" — удивилась я.

— Ну, не могу я тебя без присмотра оставить! — тяжко вздохнула. — Когда вы отправляетесь?

— Послезавтра.

— О, это не есть хорошо... Мне надо оформить проездные документы, а на это уйдет минимум три дня...

— Тогда давай я подожду тебя в Муспельхейме? — предложил Тристан. — Это небольшой город по дороге на Астгард. Мы все равно собирались остановиться там на несколько дней, чтобы закупиться теплыми вещами и провизией.

— Ну что ж, вот и порешили, — подытожила я.

Тристан уехал рано утром, через два дня после вышеупомянутого разговора. За ту неделю, что он жил у меня, его присутствие как-то незаметно стало очень естественным, и оттого сейчас дом казался пустым и почти нежилым. Он собрал свои немногочисленные вещи еще с вечера, купил на рынке продукты и вино для "прощального" ужина. Ночь мы провели за разговором обо всем и ни о чем одновременно, хваля развязавшее языки вино. А утром, бодрый и свежий, хотя спал всего-то пару часов, Тристан легко попрощался, договорившись о месте и времени встречи в Муспельхейме, и ушел, оставив за собой словно дорогие духи тонкий аромат своего присутствия.

Вздохнув непонятно о чем, я отправилась досыпать, в полусонном состоянии строя планы на день. Беготня от одного чиновника к другому, от работы до дома и обратно, выматывала не хуже тяжелых спортивных тренировок. А ведь еще надо было уговорить шефа дать внеплановый отпуск, практически буквально валяясь в ногах; выслушать нелесное мнение Элинор о моих умственных способностях и о той вожже, что в очередной раз попала мне под хвост; уведомить по пять раз каждого соседа, куда и зачем я еду и снова попросить приглядывать за домом; помирившись с Элинор получить ее благословление. Собрать сумки, потом передумать, переворошить их, снова собрать и опять передумать. В сорок пятый раз проверить, нет ли где в доме скоропортящихся продуктов и не завалялся ли какой уголек, а также позакрывать все двери, чтобы никакой вор ничего не унес... Признаться, я сама себе представлялась не гордой фэйри, а взлохмаченной курицей-наседкой в развороченном курятнике.

Вдобавок, по Лиллю прошли слухи, будто на севере свирепствуют небывалые метели. Люди, испуганные этими вестями, откладывали поездки на север, поэтому мне пришлось немало постараться, чтобы найти почтовый экипаж, идущий мимо Муспельхейма. Карета, запряженная гнедой парой, была наполовину пуста, что, впрочем, меня только радовало: мало удовольствия сидеть в тесной душной карете несколько дней подряд.

Оставляя позади Лилль, с желтыми полуоблетевшими деревьями, шумными главными улицами и тихими, сонными кварталами, дом, пустой и холодный сейчас. друзей, работу, я чувствовала себя одинокой и опустевшей. Но разрывая старые связи, ощущение чего-то нового прочно обосновалось у меня в груди. Что ждет меня там? А черт его знает! Главное, что у меня ведь есть, куда возвращаться.

Эпилог.

Never cry my snow fairy

(никогда не плачь, моя снежная фея)

Tatoe... owaru koto no nai kanashimi ga anata ubatte mo

Hanarete yuku kokoro nado koko ni ha nai to itte

The GazettE "Shiver"

(Даже если печаль, словно ночь черна,

Не оставила в душе ни капли света, но

"Вовек наши сердца не разделит ничто" —

Я прошу, скажи лишь слова эти.)

Перед самым поворотом на Муспельхейм, погода, до этого баловавшаяся лишь кое-как пробрасывавшим снегом и резкими, но редкими порывами холодного ветра, решила, что игры закончились. Затихнув на томительные полчаса, ветер с бешеной силой швырнул огромные охапки снега и льда, и бедный экипаж, на боковую сторону которого пришелся удар стихии, не выдержал и перевернулся на бок. Закричали испуганные пассажиры, заржали не менее испуганные лошади, резко выругался упавший с козел кучер. Когда люди выбрались из кареты и совместными усилиями вернули ее в вертикальное положение, стало понятно, что путь продолжать нельзя. Вокруг ревет метель, не видно ни зги, холод жуткий, а люди напуганы, устали, замерзли и голодны. Голосованием было принято решение оставить женщин (их было двое, не считая меня) и кучера здесь, а мужчинам (с нами ехало трое джентльменов) отправить на ближайшую станцию за помощью, благо один из них хорошо знал эти места. Я же пребывала в нерешительности: остаться здесь и подождать помощи или, понадеявшись на свою волшебную природу, рискнуть отправиться в Муспельхейм самостоятельно. Попытавшись принюхаться в этом снежном хаосе, я с удивлением уловила слабый и неверный запах города: дым, чад, людской запах, запах еды и конского навоза.

— Эй, кучер! Далеко ли до Муспельхейма?

— Мили две, может, полторы, — прикинул мужчина, кутаясь в два шерстяных одеяла. — Но вы же фэйри, госпожа?

— Ну да, — кивнула я.

— Ну так, не ходили бы вы, одна-то, — шмыгнув покрасневшим носом, посоветовал кучер.

— А что такое?

— Да рядом с городом, как раз отсюда недалеко, живет охотник один. Пару лет назад его свои, гильдейские, выгнали: уж больно жесток он был! А пуще всего фэйри ненавидел. Говорят, одна фея его без глаза оставила... Так что не ходили бы вы, госпожа...

— Глупости, — отмахнулась я. — Меня в городе ждут, некогда мне здесь мерзнуть!

— Ох, зря вы так, госпожа... — печально шмыгнул кучер.

Я не стала обращать внимания на его причитания и, поплотнее закутавшись в куртку, шубу и одеяло, побрела к лесу, пригибаясь от порывов озверевшего ветра. Кое-как до него добравшись, я вздохнула с облегчением: среди деревьев ветер терялся, а без снежной бомбардировки было не так холодно. Впрочем, прогулка по зимнему лесу тоже приносит мало удовольствия: брести по колено или по пояс в снегу та еще морока!

Нос, словно ведомый нитью Ариадны, исправно указывал направление к городу, а метель постепенно стихала, все слабее и слабее пригибая верхушки деревьев. Тишина стояла мертвая: ни шороха, ни лая или скулежа, голоса или осторожного шага, только ветер шумит и изредка осыпается снег с веток, но ни тот ни другой к живой природе не относятся. Я уже предвкушала скорый просвет между деревьями, который откроет вид на городок, раскинувшийся на холме, подножье которого, судя по запахам и звукам, было совсем голым. Но тут резкий, неестественный в этой величественной тишине звук летящей стрелы коснулся моего уха...но среагировать я не успела, и короткий стальной болт с мерзким хлюпом вонзил мне в бок.

Боль, горячая и жуткая, кипящей лавой разлилась по телу, и я забыла обо всем на свете. С застланными белым туманом глазами я рухнула на олени, дрожащими руками комкая снег — в тщетной попытке другой болью унять боль прежнюю. Но тут, не дав мне опомниться, сильный рывок за косу повалил меня на спину, открыв моим глазам человека, одетого только в плохо выделанные шкуры, с заросшим темной бородой белым лицом.

— Фэйри... — радостно щерясь, пробормотал он.

"Твою ...!" — выругалась я про себя, так как голос отказывался мне повиноваться. Похрипев от боли, я кое-как совладала с голосовыми связками, чтобы едва слышно прохрипеть:

— Onore (хм, ругательство это, скажем так — яп.)... Ты что творишь?!

— Тихо, феечка, сейчас, я тебе горлышко перережу, вот и поймешь, — "ласково" посоветовал охотник.

Страх, до того подавляемый болью, вырвался наружу, заставляя забыть и о боли, и о ране — вообще обо всем, кроме одного — желания выжить. Собрав неизвестно откуда взявшиеся силы, я нарисовала в воздухе иероглиф заклинания, и ударная волна снесла слишком рано обрадовавшегося охотника. С трудом поднявшись, я подумала было сбежать, но быстро отбросила эту идею: мало того, что сил практически нет, так еще этот псих догонит — и уже точно убьет.

Пока я размышляла о высоком, человек поднялся, кряхтя и сплевывая кровь. У него сломаны ребра, поняла я, да еще и легкое проткнуло. "И он и я ранены, — лихорадочно соображала я, — но если мне не оказать помощь, я помру от потери крови через час, может, через два, коли уж замерзнуть насмерть мне грозит. Но сейчас либо я его убью, либо он меня".

Сплюнув кровь, охотник зло прищурился и нацелил на меня арбалет. Двухзарядный, с ужасом поняла я.

"Твою ж налево... Меня хватит Толька на одно заклинание: или отражу стрелу, или убью его. Но у меня нет даже ножа, чтобы прирезать гада, после того, как болт отклоню! Значит, надо увернуться" — проносилось у меня в голове с бешеной скоростью, но времени на раздумья не было совсем: с уже знакомым звонким треньканьем сорвался болт.

Бок стрельнул мгновенной болью, отозвавшись на резкое движение в сторону. Пропустив болт в паре сантиметрах от груди, я единым выдохом отправила в ель заклинание и без сил свалилась на снег. На другом конце поляны, где развернулась эта маленькая драма, рухнуло мертвое человеческое тело, насквозь пронзенное огромной сосулькой.

Кровь стучала в висках, а боль волнами растекалась по телу. Стоная и ругаясь сквозь зубы, я потянулась к ране и, рыдая от боли, вырвала болт из тела. Кровь, словно крысы с тонущего корабля, выплеснулась на изрытый снег. Зажав рану рукой, я слабым, прерывающимся голосом зашептала заживляющий заговор. Толку от него сейчас мало, но так хоть сразу не помру.

Слезинки замерзали на лице, раня и стягивая кожу. Деревья, сочувственно уступая дорогу, провожали меня тихим шелестом разлапистых веток сосен и кедров. Просвет — выход к городу медленно, шаг за шагом, приближался. Вот посмирневший ветер швырнул мне в лицо горсть колючего снега, свет резанул глаза, и мне открылось пустое белое пространство заснеженных полей с едва виднеющимся в темнеющем небе городом. Прислонившись спиной к могучему стволу корабельной сосны, я счастливо улыбнулась из последних сил.

— Ну вот, еще совсем немного... — пробормотала я, с трудом двинувшись через поле по направлению к Муспельхейму. Частая дорожка из красных капелек не отставала от меня, отмечая мой путь. — Ты ведь ждешь меня там, мой зеленоглазый рыцарь?.. Я не оставлю тебя... Sayonara kurumade matteru... ("Я буду ждать, пока ты не скажешь "прощай", An cafe "Aroma")

Послесловие.

Escapism

(Эскапизм — англ.)

От автора:

Ну вот и настал тот день, счастливый ли, печальный ли, когда повесть сия закончена. Ради любопытства посмотрев на дату создания "Предисловия", я с удивлением обнаружила, что, оказывается, писала эту повесть почти полтора года! Мда, чего только в жизни не бывает...

В общем, я безумно рада, что наконец закончила "Небесный замок" и в то же время, мне очень печально, что приходится расставаться с ним. Я долго не могла решиться дописать концовку — слишком грустной и неоднозначной она получилась. Да простят меня те читатели, что считают хэппи-энд единственно правильным финалом! Эх, слишком странной и совсем "не от мира сего" получилась Канамэ. Да и Тристан тоже.

Но я хочу оправдаться, если это слово применимо в данном случае. За что я люблю открытые финалы? За то, что ты можешь сам додумать желаемый конец. И вот, читатели оптимистичные поверят, что Канамэ доберется до города и не умрет от потери крови — она ведь фэйри, а значит точно крепче здоровьем, чем люди. Читатели пессимистичные решат, что, как говорит моя подруга, "все плохо". Ну что ж, ваше право — ваше фантазия. Те же люди, что тяготеют к реализму (хм, а такие читают фэнтези?) будут предоставлены собственному воображению.

Итак, господа, мой марлезонский балет, то есть "Небесный замок из синего песка", наконец закончен! Аплодисменты!

^_^

9.12.2009 — 19.04.2011

-сан (san) — Аналог русского "господин/госпожа". Общее указание на уважительное отношение. Часто используется для общения с незнакомыми людьми, или когда все остальные суффиксы не подходят. Используется по отношению к старшим, в том числе к старшим родственникам (братьям, сестрам, родителям).

-кун (kun) — Аналог обращения "товарищ". Чаще всего используется между мужчинами или по отношению к парням. Указывает, скорее, на некоторую "официальность", тем не менее, близких отношений. Скажем, между одноклассниками, партнерами или приятелями. Также может использоваться по отношению к младшим или низшим в социальном смысле, когда на этом обстоятельстве не нужно заострять внимание.

тян (chan) — Близкий аналог "уменьшительно-ласкательных" суффиксов русского языка. Обычно используется по отношению к младшему или низшему в социальном смысле, с которым складываются близкие отношения. В использовании этого суффикса чувствуется элемент "сюсюканья". Обычно используется при обращении взрослых к детям, парней к любимым девушкам, подружек друг к другу, маленьких детей друг к другу. Употребление этого суффикса по отношению к не очень близким людям, равным говорящему по положению, — невежливо. Скажем, если парень так обращается к ровеснице, с которой не "крутит роман", то он проявляет некорректность. Девушка, обращающаяся так к парню-ровеснику, с которым не "крутит роман" — в сущности, хамит.

9