Кристиан Фэй: Угроза Теней

Розовый бегемот вылетел внезапно. Он восседал на длинной метле, древко которой, казалось, вот-вот переломится под весом туши. Шорох прижал нос к стеклу, широко раскрытыми глазами следя за неторопливым полетом зверюги. Та распахнула пасть — словно в приступе веселья,— обнажив лиловый зев, который обрамляли крупные тупые зубы, и в приоткрытую форточку просочилось сдавленное хихиканье.

Подплыв ближе, бегемот хитро скосил глазки на замершего за стеклом секретаря. Затем поднял короткую лапу вверх и оглушительно чихнул.

В спальню тотчас ворвалось искрящееся облако розовых частиц, и все кругом заволок не менее розовый туман. В нем-то господин Шорох и потерял сознание, обрушившись так звонко, словно на пол упал не взрослый мужчина, а мешок с костями.

— Я видел нечто странное,— сообщил он на следующем приеме врача.

Темная, обитая дубовыми панелями комната погрузилась в тишину. Лишь часы на каминной полке продолжали настойчиво отсчитывать секунды до окончания сеанса.

Доктор Блюм, известный специалист в области психиатрии, по совместительству был заядлым путешественником и охотником, и весь его вычурный кабинет буквально кричал об этом. Стены украшали головы диких животных с раскрытыми пастями, отполированные ружья, топоры и клинки бесчисленных форм и размеров. Резные стол и бюро утопали в гротескных фигурках аборигенов, где-то между ними покоились мягкий диван и кресла, в углу за огромным стеклом шкафа снова виднелись ружья. Зайди в кабинет действительно неуравновешенный человек, господин Блюм определенно оказался бы застрелен из собственного же экспоната.

Но доктора, похоже, это мало заботило.

— И что же вы видели? — промурлыкал он, не отрываясь от своих записей. Господин Шорох обвел взглядом скалившиеся на него головы животных, затем выдавил:

— Я точно не знаю... Кажется, то был бегемот.

— Бегемот? — Услыхав что-то новенькое, доктор на мгновение поднял голову.

— Да. Розовый бегемот на метле,— разоткровенничался секретарь.— Он пролетал по улице за моим окном.

— И что вы сделали, увидев его? — И без того узкие под нависшими веками, глаза Блюма пытливо сощурились за линзами очков.

— Не помню,— честно ответил Шорох. — Но очнулся я уже утром, на полу кухни.

— Понятно.

Шорох затаил дыхание в ожидании вердикта. Даже мышцы шеи заныли от напряжения. Но доктор Блюм продолжал неторопливо изучать собственные же записи.

— Бессонница, галлюцинации и сомнабулизм... Ммм... Вы знаете, в вашем возрасте вполне возможно проявление подобных симптомов,— наконец выдал он.

— В моем возрасте? — растерянно пробормотал господин Шорох.

Доктор одарил его ласковой, снисходительной улыбкой.

— Да, в вашем. По достижении среднего возраста мужчины часто страдают от потери самоидентификации. Старые цели уходят, не оставляя ничего взамен. Из-за возникшей пустоты внутреннего мира и жизненной дезориентации начинаются депрессии, головные боли, подавленные состояния, ослабление организма. Думаю, корень вашей проблемы лежит как раз в этом. Бегемот на метле олицетворяет ваш страх перед потерей эректильной функции. Понимаете, да? Бегемот — как воплощение животной силы, а метла — символ мужского достоинства.— Сделав еще пару пометок, он неожиданно сменил тему.— У вас есть дощечка из слоновой кости?

— Нет,— еще более растерянно и тихо ответил Шорох. Да и откуда у него мог взяться подобный предмет?

— Замечательная вещь,— заверил его врач и погладил свой густой роскошный ус. Его серьезный вид не оставлял сомнений — дощечка из слоновой кости и вправду была весьма полезна.— Незаменимы при артрите, геморрое, мигренях и ваших проблемах. Обязательно обзаведитесь одной. Ее необходимо прикладывать к вискам три раза в день, дважды с каждой стороны.

Перо его ручки заскребло по бумаге со звуком, от которого зубы господина Шороха заныли.

— "Дважды... с... каждой... стороны",— повторил Блюм, записал свои рекомендации, оторвал листок от блокнота и вручил его пациенту, не дожидаясь, пока чернила высохнут. — Также старайтесь поменьше бывать под открытым лунным светом и не забывайте полоскать рот отваром брюхолоха, как мы с вами договаривались.— Он укоризненно взглянул на господина Шороха над сползшими на край носа очками.— Только не говорите, что забыли об этой крайне важной части нашего лечения!

— Нет, конечно нет... — пробормотал господин Шорох. По правде говоря, он забыл о чертовом брюхолохе еще неделю назад, сразу же, как за ним закрылась дверь кабинета. У него и без того имелась масса дел на работе, где он никак не мог разгуливать по коридорам, беспрестанно полоща рот травяным отваром. Но секретарь все же сложил листок и положил его в карман пиджака. Раскланявшись, он с некоторым смущением покинул кабинет, вновь и вновь оценивая возможности собственных функций. Лично он считал, что бегемот был последним животным, которое могло ассоциироваться с сексом.

* * *

Каждое утро пунктуальный, как часы, господин Шорох разбирал письма.

Писали в Отдел на удивление много, несмотря на то, что оно тщательно скрывало свое существование. "Шила в мешке не утаишь", как любил говаривать господин Монтегю. Каждый день на тысячи адресов, разбросанных по многочисленным уголкам мира, приходили письма от ищущих помощи клиентов. Большие и маленькие, исписанные кривыми каракулями и странными иероглифами, конверты собирались в аккуратную стопку на столе секретаря Шороха. Быстрыми отточенными движениями секретарь распечатывал их и отсеивал откровенный бред, имеющий отношение скорее к медицине, чем к Обществу. Складывал отдельной стопкой желтые письма от Отдела Управления, который регулярно присылал тщательные оценки необходимости вмешательства в жизнь того или иного существа. Затем снова собирал конверты в стопку и разносил по кабинетам.

Высшее руководство предпочитало звонить директору лично, на нелепый, похожий на подсвечник телефон с круглой трубкой и похожим на раковину микрофоном, который приходилось подносить ко рту и орать в него так, что секретарь из своего застенка слышал каждую деталь разговора.

Но изредка письма от правления все же приходили. Их можно было узнать по конвертам из красной бумаги, на которых не стояло ни марок, ни гербов. Лишь надпись с аккуратными, нечеловечески одинаковыми буквами: "Господину директору, лично". Туда секретарь их и отправлял, не распечатывая и не испытывая ни малейшего желания это сделать. Излишнее любопытство не входило в его рабочие обязанности.

Однако в то утро мысли господина Шороха путались и расползались в разные стороны.

Он вновь попытался сфокусироваться на лежавшей перед ним стопке и запустил нож в конверт, лежавший на самом верху. Внутри оказалось фото миловидной, но слишком уж бледной девушки с копной вьющихся пепельных волос, небрежно заколотых на затылке. Ее личико с острым подбородком источало уверенность, взгляд был жестким, как корсет, стягивавший ее хрупкий торс. Выудив плотную картонку из конверта, Шорох перевернул фотографию. "Диа Франческа Федерика Джульетта дель Боско" — гласила подпись, выведенная аккуратными одинаковыми буквами.

В голову господина Шороха медленно вползло сомнение, но заторможенный усталостью после бессонной ночи мозг отказывался работать быстро. Секретарь опустил голову и измученно уставился на лежавшее на столе письмо.

Распечатанный конверт был красного цвета.

— О господи!.. — в ужасе воскликнул Шорох и тотчас настороженно огляделся: не слышал ли кто его крик? Но нет, цветастый коридор оставался пуст в обоих концах. На счастье секретаря, среди работников Отдела находилось мало любителей бродить по административному этажу.

Пальцы Шороха быстро засновали меж аккуратных стопок в поисках клея. Сунув фотографию обратно в багрово-красный конверт, он наскоро залил его липкой жижей и аккуратно убрал лишнее, каплями выступившее из-под кромки.

Когда неприкосновенный конверт очутился в предназначенной ему стопке, секретарь почувствовал себя намного легче. Разобрав почту, он отнес письма в кабинет директора, уселся и принялся ждать. Он даже принялся напевать себе под нос, чего с ним обычно не случалось. Всему виной недосып, решил секретарь и простил себе эту маленькую слабость. Но занудный тоненький голосок в его голове был совсем иного мнения.

Господин Шорох видел розового бегемота. И это говорило лишь об одном.

На вашем месте

Праздничное веселье крутило хороводы и мигало огнями. Оно расцвечивало улицы, наполняло их музыкой и смехом. Неделя перед праздником Солнцестояния — Проводы Старого Года — всегда отмечалась с размахом. В центре Петрополиса гремели званые вечера, в домах поскромнее накрывали столы с золотистыми курами, поросятами и ведрами печеного картофеля, реками текли ром и вино.

Несмотря на спустившийся на город вечерний мрак, главная улица была запружена людьми и проталкивавшимися сквозь людскую массу экипажами и авто. Рэй посторонился, пуская дородного господина под руку с красивой, разряженной в перья и меха дамой, и отошел ближе к колоннам здания Суда. Он в десятый раз разгладил топорщившийся на животе пиджак и крутанул новенькую, блестящую от лака трость. Его начищенные туфли сияли в свете фонарей. Сегодня Рэй был на высоте. Того требовало место, куда направлялись он и его спутники — здание Оперы, где устраивал прием сам глава Петрополиса и его заместитель.

Юноша еще раз окинул взглядом бесконечную, едва тащившуюся толпу, похожую на многоликую гусеницу с тысячей ног, и порадовался удачной идее прогуляться по центральной улице пешком. Погода стояла на удивление теплая, дождь прекратился. От свежести воздуха покалывало в груди.

Наконец в толпе показались знакомые лица, и Рэй отчаянно замахал рукой. Друзья разоделись не хуже его самого: шелковые галстуки, рубашки с кружевом, облако смешавшихся ароматов одеколонов и даже фрак, который, впрочем, сидел на приятеле так, словно тот стащил его у собственного деда.

— Еле тебя нашли,— сообщил Терри, закадычный друг Рэя и сосед по школьной парте. — Мартин заляпал гамаши по дороге.

— Гамаши? — хрюкнул Рэй, но, уткнувшись взглядом в расстроенное лицо Мартина и грязные гамаши, из-под которых виднелись столь же грязные мысы туфель, решил сменить тему.— Не поверите, кого я видел, пока ждал...

— С праздничком вас... — прохрипел некто у их ног и зашелся в продолжительном приступе кашля. Рэй обернулся, и улыбка сползла с его лица.

В грязи у стены сидел бродяга. Патлы его черных волос падали на лицо, так, что того не было видно совсем, лишь кончик носа торчал меж спутанных прядей. Полы дырявого старомодного сюртука стелились по камням мостовой, а худые ветки рук застыли на коленях. За все время, которое Рэй провел в ожидании, он даже и не заметил, что стоит рядом с подобной мерзостью.

— Монетки не найдется? — сипло поинтересовался нищий. Одна из его рук медленно повернулась ладонью вверх, и юношу захлестнула волна отвращения.

— Пойдем отсюда.

Рэй почувствовал, как его легко подтолкнули, и он нехотя подчинился. Двинулся прочь, то и дело бросая взгляды через плечо.

— Никогда не понимал эту рвань! — огласил он, чуть повысив голос для того, чтобы бездомный его услышал.— Здоровый мужик, иди и работай! Нет, он будет лишь лакать ром и валяться на улице.

Некоторые его попутчики согласно закивали, что подогрело азарт Рэя. Сделав знак подождать, он вернулся к сгорбленному телу и склонился ближе. В нос ударил кислый запах пота и грязи.

— Монетку тебе?— Выудив из кармана звонкий кругляш, он швырнул его в лужу у ног. Грязь с жадным чавком поглотила монету, накрыв блестящее золото серой пленкой.— Держи свою монетку.

Нищий оставался недвижим, его лицо все также скрывали длинные спутанные космы. Рэй скривился в отвращении.

— Перебить бы таких, как ты,— тихо произнес он, выпрямился и вернулся к ожидавшим его юным господам. Их ждала громкая музыка и свет, дорогое шампанское и пошлые шутки заместителя мэра Петрополиса.

Неприятный эпизод быстро растаял в предвкушении веселья, и вскоре Рэй снова обрел прекрасное расположение духа. Празднество закрутило его радужным вихрем, кто-то все время доливал шампанское, уносил и приносил закуски, пока Рэй окончательно не забылся в пьяной круговерти. Ноги подкашивались, и темноволосый смуглый парень беспрестанно хохотал, снова и снова наполняя бокал...

* * *

Плюх.

В щеку врезалась холодная капля и покатилась по склону скул. Рэй зашелся в приступе кашля, болезненно отдавшемся во всем теле, и распахнул веки.

Где-то в вышине дребезжало стекло фонаря. Прищурившись, юноша разглядел крупного мотылька, отчаянно бившего крыльями прозрачную преграду, за которой трепыхался огонь. На щеку вновь упала капля и медленно стекла в рот, наполнив его ржавым привкусом. Рэй поднял голову и со стоном уронил ее обратно в грязь. Каждое движение грозило расколоть его череп. Словно его голову уже распилили пополам, и лишь одна тонкая нить нерва держала ее половинки, натягиваясь до предела.

Такого похмелья Рэй не испытывал никогда. Он медленно повернулся на бок и уставился в покрытые слизью камни фундамента. Заметив раздавленные экскременты и шмыгнувшую за угол крысу, он рывком сел и пару минут не шевелился, видя перед глазами лишь искрящуюся тьму.

Когда зрение наконец вернулось, он поднял руки и тупо уставился на черные изодранные рукава своей одежды. Старым и рваным оказался весь его костюм: изношенные брюки топорщились на коленях, а грубые ботинки расклеились на мысах, демонстрируя кончик большого пальца.

От возмущения Рэй даже забыл про головную боль и похмелье. Его обокрали! Сняли даже одежду и оставили замерзать на улице! Куда смотрели его друзья? Твердо пообещав себе разобраться с ними, как только он окажется в безопасности, Рэй поднялся на ноги и огляделся. То был незнакомый район, безлюдный и страшный. Впереди, меж щербатых стен домов виднелась слабо освещенная улица без малейших признаков жизни. Стук мотылька вновь заставил юношу поднять голову к газовому фонарю. Богемный район, догадался он. Лишь в этом закоулке Петрополиса еще стояли старые фонари, не оснащенные электрическими лампами.

За углом пронзительно заорала кошка, и Рэй вздрогнул, едва не потеряв сознание. Нужно было выбираться из этого злачного места, и чем быстрее, тем лучше. Небо над крышами домов начинало бледнеть, предвещая серый зимний рассвет. Должно быть, родители уже разыскивали его.

Узкая, похожая на русло высохшей реки улица была пуста, и Рэй торопливо шмыгнул из закоулка. Он побрел мимо приземистых, вросших в мостовую трехэтажных домов с узкими бойницами окон, поверх которых скрещивались ржавые прутья решеток. Ботинки мгновенно набрали воду, и пальцы ног одеревенели от холода.

Дома сменились гулкими бараками конюшен, затем вновь показалось несколько серых монолитов, за стеклами которых горел свет. Эта отметина человеческого присутствия принесла Рэю небольшое облегчение — ненадолго. Когда в отдалении послышались речь и хриплый смех, он метнулся к стене и осторожно выглянул из-за угла.