Да! Это все было только неделю назад.
И уже белостенный Норборг — жемчужина севера — лежит в руинах, жиреет воронье, некому похоронить мертвых. Догорают окрестные села. Мычат на пастбищах не доеные коровы, воют собаки, умирают колодцы в мертвых деревнях. Догорают в портах драккары. А по дорогам Нурланда топают сапоги черных захватчиков.
В руинах слава древнего Нурланда, погиб конунг, до последнего защищавший дверь в покои жены. Повисла на черном копье королева. И от всей армии остался только он — десятник гвардии Гуннар Торкельсон. Но он еще жив.
Птицы взлетели в небо, кричат, кружат... Вот и пришли гости дорогие! Сами пришли, искать не надо будет. О, боги мои! Жить-то как хочется!!! Красота-то вокруг какая... И ведь не неволит никто. Нет ему более командиров... Можно было бы уходить, да вот... Жил человеком, и умирать надо человеком. Ну, суки? Кто первый?
"Самый лучший в мире клинок,
тот, что взят из мертвой руки..."
(6 год Нашествия)
Так тихо в лесу, так мирно! Кроны деревьев тянутся в синее небо, солнечные лучи проникают сквозь густую листву, стараясь ослепить глаза. Желтые, белые, синие цветы рассыпаны по поляне, подмигивают, улыбаются.... Пахнет свежей листвой, водой из ручья, малиной...
Кажется, будто ничего не изменилось за последние годы. Кажется, что выйдет она скоро из леса, а там — тракт до Норборга белокаменного. А в городе — ее дом на Копейной улице, где она прожила тринадцать лет. Кружевные занавески на окнах, чисто выметенная горница, коврики вязанные на полу, лавки вдоль стен, осанистая печка в углу, дубовый стол... Кажется, будто застучат сейчас сапоги, распахнется дверь... Обнимут ее сильные руки... А сердце-то как бьется! Как у юной девушки. Будто и не прожили они с Гуннаром столько лет...
Ах, Илзе, Илзе! Смириться бы тебе, понять бы... Нет больше Норборга — сгорел он шесть лет назад. Улицы Копейной нет — лишь развалины, заросшие густой травой. Дома нет. И сына у тебя тоже нет — предал тебя твой сын, на награду польстился, доложил в управу, что ты — вдова гвардейца последнего конунга Нурланда.
И идти тебе некуда. На востоке сестра меньшая живет, так нельзя своим приходом ее голову класть на плаху! Пятеро детей у нее.
У нее — пятеро. А у тебя — нет.
Ах, Илзе, Илзе! Какие пироги ты пекла когда-то! На весь Норборг запах стоял... Какие у тебя простыни были! Белее снега. Вывешивала-то их не на внутреннем дворе — на улицу! Чтоб все завидовали... И дом-то у тебя самый уютный был! Все о том говорили. И муж — многим на зависть... И...
Нет! Вот об этом не надо. Знать бы все наперед — колени бы сдвинула, когда рожала.
Шесть лет прошло... Шесть проклятых лет. Заплакать бы, завыть по-бабьи... Не выходит. Отплакала.
Куда идти? Повсюду теперь Черная империя. Пал не только Нурланд! Погибло все! Только Арбад еще держится, говорят, но и он в осаде.
Седая от горя женщина бредет по лесу.
Куда шла она? Ноги ли сами привели ее к тому месту давнего боя? Судьба ли? Сердце ли?
Пятнадцать скелетов в ненавистных черных кольчугах на лесной поляне. Насквозь проржавевшие мечи, бывшие когда-то черными. Валяетесь тут и там, не похороненные? Так вам и надо.
А это... Посреди поляны лежал скелет, все еще сжимавший в руке нурландский меч. Вот! Даже не потемнел! Хорошие у нас мечи, на весь мир славятся! То есть, славились...
Похоронить тебя надо, неведомый брат мой! Не след тебе лежать тут, с этими. Жил ты с честью, погиб со славой. И похоронен будешь, как должно. Меч твой возьму я, можно? Могилу выкопать. И потом пригодится мне меч твой, хоть и не умею я сражаться. Не обижайся, пожалуйста, на меня! Ну дай меч, а?
И Илзе осторожно вынула из руки скелета меч.
-Прощай, воин, уж не знаю твоего имени! Врата Вьялльхейля открыты настежь, предки твои ждут тебя там, кубки полны, ломится от яств пиршественный стол!
Поклонившись могиле, Илзе побрела прочь, положив меч на плечо.
Она не знала, что хорошо знала его имя... И так и не ведомо было ей до самой ее смерти — кем он был, тот воин. Может, это и к лучшему?
Никогда еще разведгруппы не забирались так далеко на север! Фергус искренне не понимал, что за необходимость была гнать их так далеко? Зачем князю Грону сведения о положении в Нурланде? Однако Фергус был опытным и умным офицером. Он воевал уже шесть лет и понимал, что приказы должны исполняться. Радовало только то, что долгий рейд близился к завершению: осталось кое-что уточнить и можно было поворачивать домой.
Не особенно спеша, волки бежали на север по бескрайним лесам южного Нурланда. Все было спокойно.
И вдруг впереди взлетели птицы, что-то истошно вопя. Фергус прислушался и принюхался.
-Черные! Штук десять. И один наш, — сообщил кто-то из разведчиков.
-Чую, — ответил Фергус. — Надо проверить.
Илзе разбудили птицы. Она проснулась, но бежать было слишком поздно: на поляну выходили имперские солдаты. Если бы не птицы, ее бы схватили сонной. А так она еще сможет умереть с мечом в руках. И Илзе, прижавшись спиной к сосне, подняла меч, держа его обеими руками.
Имперцы захохотали. Затем один из них подошел к ней и, небрежно махнув мечом, выбил из ее рук оружие. Хохот усилился. Но зря говорят, что самый здоровый смех у того, кто смеется последним. Последний из них еще смеялся, а первый уже умер. На поляне начали появляться волки. Быстро разобрав себе по солдату, они ловко обезоруживали их, валили с ног и добивали. Илзе даже удивиться не успела.
А волки, догрызя глотки, покатились по поляне, один за другим обращаясь в людей.
-Ну вот, и моя смерть подоспела!... — простучала в висках мысль. Страха не было. Совсем не было.
Один из оборотней, подобрав ее меч, протянул его Илзе рукоятью вперед.
-Знатный клинок, сестра! Нурландский, работы Эйольва Старого! Сорок лет клинку, не менее, а все — как новый! Возьми его!
Илзе взяла меч.
-Откуда ты тут, сестра? Где дом твой? Куда путь твой пролег?
-Нет у меня дома. И путь мой — к смерти.
Оборотень нахмурился.
-Не говори так, сестра! Война кругом! Шесть лет уже война смерть сеет повсюду. Но не в годах войну меряем — в могилах друзей! Не говорим мы — "пять лет назад это было"! Говорим — "когда Ярре погиб". Не говорим мы — "три года назад"! Говорим — "когда Сигрид казнили"! Могилами мы время меряем! А сражаемся мы все-таки за жизнь! Идем с нами, сестра, коли идти некуда! Путь будет долог, на самый юг тропа легла, в Рыжие горы, мимо городов, мимо сел, порой ночною пойдем, тенью промелькнем, призраками покажемся... Желтоглазой смертью, серым ужасом промчимся, оставляя изуродованные трупы, но не оставляя следов! Чтоб всюду на нашей земле врагу наши клыки мерещились, чтоб от ужаса клинки они наземь роняли, чтоб проклинали день, когда пришли на нашу землю! Пойдешь ли?
-Пойду.
-Ну и славно. Там снова обретешь ты дом. Друзей обретешь, сестер, братьев. Меня зовут — Фергус тонСпако, командир этой разведгруппы. Познакомься с парнями!
Каждый из оборотней подходил к ней и называл имя, и каждому отвечала она:
-Илзе.
Вот так на шестом году войны Илзе и пришла в Рыжие горы. Если бы Фергус тонСпако ничем не отличился до тех пор, мы бы помнили его только за то, что он ее нашел и спас ей жизнь. Нет, не потому, что она была — Илзе. Потому, что она была человеком. Потому, что она была первым человеком на свете, ставшим другом волчьей стаи. Потом было многое — наши девушки выходили замуж за людей, вейры женились на человеческих женщинах. Люди, бывало, приходили в Стаю, оставаясь в ней навсегда. Было даже так, что человек в трудное время возглавил Стаю. Он жил, как человек, сражался, как человек, а погиб и похоронен, как волк!
Но все это было потом. И, кто знает, было бы это все, если бы Фергус тонСпако не привел однажды к нам эту удивительную женщину, Илзе?
"Я подарю тебе любовь..."
(6 — 8 годы Нашествия)
-Фергус! Рад тебя видеть! Почему так задержался? Были потери?
-Нет, мой князь, вся группа вернулась. А опоздали потому, что гостья с нами. Она — человек, бегать по-волчьи не умеет.
-Как она у вас оказалась?
-Нашли в лесах южного Нурланда. Пыталась отбиться от десятка имперских солдат, а мечом не владеет совсем! Благо, мы поспели. Идти ей было некуда, поэтому мы и взяли ее с собой.
-Ясно. Ну, докладывай! Как прошел рейд?
-Арбад держится. Столица Нурланда действительно разрушена, все окрестные деревни сожжены. Но порты отстроены заново, имперские инженеры трудятся день и ночь, войск нагнали немеряно — не подобраться. И еще, княже! На востоке Нурланда кто-то вырезает имперских солдат.
-Как вырезает? Кто? — удивился князь Грон.
Фергус, хоть и был в человеческом облике, а оскалился по-волчьи:
-Кто режет — не знаю, но славно так режет, княже! Любо-дорого смотреть! Трупы мать родная не узнает! В районе восточных гор имперцы ходят сотнями, не меньше. Хоть и нет Нурланда более, хоть и армии нет, а кто-то мстит. И хорошо бы их разыскать.
-Разыщем. А гостья-то где?
-Позвать?
-Ну, что ж? Зови. Поглядим, кто такая...
Илзе встретили, как родную, хоть и не знал ее никто. Впервые попала она в пещеру и была потрясена: огромный зал, размерами и высотой поболее, чем дворец конунга в Норборге, освещался тысячами факелов, сталактиты свисали с потолка, теряющегося в темноте, десятки коридоров вели куда-то вглубь гор. Сотни людей жили в этом убежище.
Илзе повели сразу на кухню и посадили кушать. Хотела, было, она отказаться из вежливости, но с поварихой спорить было трудно. Кто-то из солдат, обедавших в это время, засмеялся, глядя на тщетные усилия Илзе, и сказал, что на кухне Марта — и есть князь. Она никого не выпускает, не накормив.
Вот там Илзе и нашел Фергус.
-Илзе! Хорошо, что я тебя нашел! Князь тебя зовет.
Илзе растерянно оглядела свои лохмотья, провела рукой по спутанным волосам и замотала головой.
Фергус засмеялся и посоветовал:
-Иди! Грон не обидится! Он и сам корону не носит, на троне не сидит. Нет у него ни короны, ни трона. Иди смело.
-Я те дам, иди! — напустилась на него Марта. — Скажи князю, пусть обождет часок.
И увела Илзе к себе со словами:
-Пойдем, дорогая! Помоешься, причешешься, переоденешься — тогда и к князю можно.
Князь оказался молодым парнем лет семнадцати. Но чувствовалось, что он давно уже не мальчишка! Сила в нем чувствовалась, и во всем его облике, в походке виделось Илзе что-то волчье. Впрочем, Илзе успела присмотреться за месяц пути на юг к своим спутникам, и теперь безошибочно узнала в князе оборотня.
Грон усадил ее к огню, сам сел рядом и принялся ее расспрашивать. И Илзе, глядя в огонь, рассказала ему всю свою жизнь.
-Ну, что же! Добро пожаловать к нам, Илзе. Устраивайся, привыкай. А там — видно будет.
-Научите меня сражаться! — осмелилась попросить Илзе.
Князь с сомнением поглядел на нее и ответил так:
-Попробую. Но поздно тебе учиться владеть оружием! Лет тебе немало. А вот...
Мысль, осенившая князя, заставила его замолчать. Немного погодя он продолжил:
-Я оставлю тебя при себе. Здесь тебе дело найдется точно.
И Илзе осталась при князе.
-Илзе! Присмотришь за моими? Я в рейд...
-Конечно, Майда!
-Илзе! У моего младшего ушки болят!
-Давай его сюда! Погляжу.
Вскоре Илзе уже присматривала за всеми окрестными детьми. Целыми днями вокруг нее носились, кусались, рычали и скулили три десятка волчат, несколько человеческих детей. Илзе научилась лечить волчьи болезни, понемногу освоила волчий язык. Князь честно учил ее владеть мечом, но получалось не очень — поди научись этому мудреному искусству в тридцать восемь лет!
А однажды ее попросил Вармир, хирург из госпиталя:
-Послушай, Илзе! Присмотри за Раннвейг, а?
Раннвейг было всего шестнадцать лет, когда имперские войска штурмом взяли столицу Княжества. Всю ее семью убили на ее глазах, а саму Раннвейг изнасиловали. И она сошла с ума.
Князь Ярре, отступая из города, забрал Раннвейг с собой. Здесь ее вылечили, насколько это было возможно, но рассудок к девушке так и не вернулся. Она была тихой, доброй, заботливой. Ее все считали дочкой. Только темноты она боялась, черного цвета, оружия, крови...
-У нее сейчас такой период, что... — Вармир поискал подходящие слова, не нашел и только махнул рукой. — А она крови боится. Пригляди за ней, пожалуйста.
Илзе согласилась, а потом и привязалась к девушке. Раннвейг стала первой помощницей Илзе в детском саду, волчата ее обожали, а она с удовольствием с ними играла.
Порой к ним заглядывал князь и с улыбкой смотрел на то, как Илзе и Раннвейг возятся с детьми. Илзе постепенно начала ждать его визитов.
А с фехтованием дело не шло. Совсем. И однажды Илзе решила прекратить тренировки.
Грон пришел узнать причину.
-Княже! Из меня воин все равно не получится. А у тебя есть более важные дела...
Князь помолчал, без улыбки глядя на Илзе, а потом тихо спросил:
-А если у меня к тебе дело, которое всегда будет важным?
-О чем ты, княже? — не поняла Илзе.
И тем же тихим голосом ответил ей Грон:
-Ты права, Илзе: воин из тебя не получится. Но может получиться княгиня.
У Илзе потемнело в глазах — Грон по возрасту был ровесником ее сына.
-Знаешь ли ты, княже, что... — с трудом начала она, но Грон ее прервал:
-Я знаю, Илзе. Я все про тебя знаю. Даже то, что ты не знаешь.
-Мне же тридцать восемь лет!
-А мне — полтора года. Но я — волк.
-Посмотри на меня, княже! Я старая и седая...
-Смотрю, Илзе. Давно смотрю. Пока жив — буду смотреть!
-Но...
Грон подошел к ней и осторожно взял ее за плечи.
-Не уговаривай меня, Илзе. Просто скажи мне: "Да" или "Нет"?
-Еще немного, и я совсем состарюсь!
-Я ведь князь, Илзе! Сколько мне еще удастся прожить? Я не увижу, как ты состаришься. Но я подарю тебе свою любовь на те месяцы, что мне осталось жить. Ответь мне, Илзе!
-Да.
Илзе родила ему двух девочек и мальчика.
Грон погиб через два года. Она пережила мужа на год и умерла от горя, узнав о гибели в бою всех троих своих детей. Князем стал Гуннар тонМарта, ее внук.
Глава 7. Спасти человека
Подкидыш
(20 год Нашествия)
-В алых лучах заходящего солнца лес казался зубчатой черной крепостной стеной. Ни единый луч не проникал сквозь эту стену. Ночные тени лежали в овражке за околицей деревни, превращали стога в диковинных чудищ, пятились от освещенных окон домов. В тишине особенно незнакомыми и пугающими казались крики птиц, голоса леса и даже скрип калиток и ставен.
Деревня спала. Здесь, в Озерищах, лесном краю на северо-западе континента, ложились рано и вставали до зари, как привыкли жить столетиями. Время, казалось, было не властно над этой частью мира: люди одевались так же, как и триста лет назад, трудились на тех же полях, пели те же песни, вели те же разговоры. Новости из большого мира доходили сюда с большим опозданием и интересовали разве что юнцов, кому на месте не сидится, да любителей экзотики. Люди же обстоятельные и серьезные не слишком прислушивались к байкам о войне, идущей якобы уже двадцать лет и о черных пришельцах. Может, и была доля истины во всем этом, но есть же дела и разговоры поважнее! Об урожае, что в прошлом году был все же получше, чем теперь, о том, что осень грибная намечается... А допоздна засиживаться и вовсе незачем! Лучше отправиться на боковую с закатом — свечи целее будут!
