Шепот (общий файл)

Волк бежал уже достаточно долго. Бежал за холмы, стараясь обогнать разгорающийся на востоке день.

Забившись в пещеру, Тарон отлеживался пол дня. Сердце щемило от боли и непонимания, и новая для него суть брала свое. Взбираясь на каменистый холм, легко обходя огромные валуны, княжич садился на вершине, поджимал хвост и, забросив морду к небу, отводил душу в тоскливом вое. Лаял, плакал. Вроде становилось легче. Но через некоторое время непроходящая тоска брала свое, и все начиналось снова.

Он никогда не оставался один. Мать всегда была рядом. А когда немного подрос, то и отец, и дружина, и учителя. Да что там? — чудо-ребенок всегда был в центре внимания. А теперь... Вот каким чудом он оказался на самом деле. Не человек телом, но и не волк душой. Не принадлежал теперь ни одному из миров: ни человечьему, ни звериному. Изгой, полукровка, проклятый Сварогом.

Голод, на время заглушив переживания, выгнал с насиженного места на следующий день. Тарон слышал кипучую жизнь леса, чувствовал запахи зверей, дразнящие, обещающие сытость. Но одно дело охотиться с луком и стрелами и совсем другое — с клыками. Сначала, не пытаясь скрытничать, Тарон присматривался к звериным тропам. Принюхивался, отсеивая посторонние природные запахи, звуки. И вскоре учуял то, к чему так рьяно вела новая ипостась.

На светлой опушке мерно пощипывала траву небольшая лань. Вот что сейчас делать? — лечь на брюхо и подползать. Подсказать было некому. Голод и необдуманные порывы — плохие советчики. Тарон вздохнул и прислушался к своей звериной сути. Та молчала — хорошо посоветовались. Что ж, придется действовать наугад.

Он подобрался, сжался в тугую пружину. Когда тело напряглось каждым мускулом, а желание прыжка стало почти болезненным, княжич рванул вперед. Земля взрылась бороздами от когтей, взметнувшаяся вырванная с корнем трава еще не успела осесть, а Тарон уже бесшумной черной тенью оказался рядом с ланью. Повалив животное на бок, так вцепился в шею, что даже челюсти свело, а верхние и нижние клыки лязгнули друг о друга. После того, как волк разжал зубы, голова так ничего и не понявшей лани болталась на тонкой полоске шкуры.

Тарон наслаждался кровавым, но сытным пиром тут же. Через некоторое время, слизав с шерсти кровь, княжич разомлел, еле доплелся до пещеры и провалился в сон.

Глава 10

Проснувшись от тревожного толчка, тут же вскочил на лапы и выпрыгнул из пещеры. Вечерний лес сковывался сумерками. Лесная живность затихала, готовясь к наступающей темноте. Скоро на смену дневным звукам и запахам придут ночные со всей их непривычностью, незнакомостью, кроющимися в глухой чаще тенями и тайнами.

Что конкретно встревожило его, Тарон не знал, но чувство чего-то страшного и неминуемого толкнуло вперёд. Тяжело внутри ворочался страх, подгоняя и без того быстрого волка. Продираясь уже знакомыми тропами, Тарон спешил в долину. И когда темнота окутала его плотным мраком, а сбитые лапы дрожали от усталости, княжич, наконец, понял причину своей тревоги.

Чем дальше он удалялся от холмов, тем отчётливее чувствовал запах дыма. Не того, что вьется над крышами селений, пахнет дровами и готовящейся едой — хлебом или похлебкой. Нет. Этот дым нес собой ни с чем не сравнимое зловоние пожарища, запах гари и смерти. Преодолев ещё некоторое расстояние, Тарон увидел зарево. Умом понимал, что рассвет ещё не скоро, и сердце отчаянно надеялось на то, что страшная догадка не подтвердится.

...А потом он с оборвавшейся и почерневшей от горя душой смотрел, как горит замок, его дом. Теперь это была огромная могила для его родителей и слуг. В ту ночь впервые из глаз волка текли слёзы.

Дни сменяли один другой. Лето уступило место промозглой серости, а та вскоре заледенела, завьюжилась, скрылась под непроходимыми сугробами. Сколько раз он наблюдал такую смену? Свернувшись в угрюмый ком у входа в пещеру, он зло ловил зубами то капли дождя, то сухие бурые листья, то большие тихие снежинки. Укрыв морду хвостом, мрачно жмурился, пережидая долгие колючие метели. Он чувствовал себя подранком, брошенным стаей. Одиночество изъело сердце Тарона, и он малодушно грезил о смерти, надеясь, что она сможет соединить его с близкими и такими любимыми людьми. Но разве было что-то, способное убить то, во что он превратился? Княжич не знал. Пробовал не охотиться, но время шло, а он лишь обессилел и стал разве что злее. Но жил. Только вот зачем?

Но потом пришло понимание и осмысление той данности, что была у него в крови с рождения. Приспособившись к жизни и себе, смирившись со своим естеством, он вдруг понял, как силён. Силён настолько, что может позволить себе гораздо большее, чем просто проживать день за днем. Это понимание заглушило боль, притупило тоску — оно поставило цель. Она была предельно ясна, а достижение так желанно, что Тарон невольно метался в нетерпении по своей маленькой пещере. Княжич собирался забрать долг. У того, кто лишил его семьи и обрек на одиночество, слишком долгое, чтобы уместиться в простую человеческую жизнь.

Выйдя к ночи в долину, он все больше забирал к северо-востоку, чувствуя, как плещется отобранная и переваренная этим вороньем сила. Чужая, впитанная, присвоенная, делающая ловчих долгожителями с небывалым по людским меркам ворохом лет за плечами. Он чувствовал следы этих беспринципных охотников, поборников всего тёмного и не угодного Яриле. Кто придумал это идиотский закон? Зачем забирать силу, если она не дана искрой? Иногда тёмное гораздо чище и милосерднее светлого. Возможно, и для тьмы можно было найти применение. Скольким детям не удалось пережить обряд отнятия?

В определённый момент он стал видеть их следы, чувствовать запах, так похожий на тот, что исходил от людей, пришедших тогда в замок. Как он ненавидел эти нотки уверенности, лжи, алчности, страха перед тем, что будет, если тёмная сила иссякнет. Что будет с их властью над непознанным, над суеверными людьми? Что будет тогда с их вырванным из детских душ долголетием?

В ту ночь он побывал в двух деревнях. Уверенно отсеивая простых людей от Ловчих, последним перегрызал горло, в неконтролируемом яростном порыве ломал спины и сеял смерть. Вернувшись под утро, как ветер летал по лесу. Кровожадность вскипела до предела, хотелось ещё и еще. Он никогда не убивал больше, чем мог съесть. Но сегодня особый случай — ведь людей он тоже никогда не убивал.

Проснулся разбитый, весь в крови, почти не чувствуя больного тела. На трясущихся лапах, рыча от ломоты на каждом шагу, Тарон втиснулся в свою пещеру. Упав на бок и тяжело дыша, пытался вызвать в себе ту эйфорию, которая окрыляла его ночью при виде растерзанных Ловчих. Но её не было. Не было того долгожданного облегчения и покоя, которые он надеялся обрести. Боль не отпустила сердце. Утраченное тогда в замке не вернулось и никогда не вернётся.

Он слышал испуганный детский плач, крики женщин. Вспомнил, как захлебывался в чужой крови, как не мог потушить — да и не хотел — свою ярость и кромсал охотников, пытающихся защитить себя приобретенной силой. Они ставили барьеры, вили силовые сети, применяли боль и внушение, но были слишком слабы в своём страхе. А он упивался этим доселе не вкушаемым чувством, ужасом, который сам же и сеял, властью, которую обрёл над ненавистным родом. В желании истребить ловчих в определённый момент, поймал себя на мысли, что так нельзя. Не так должно было все свершиться, но было поздно: повсюду валялись истерзанные его клыками люди, а шерсть свалялась от крови.

И теперь, поняв, что натворил, ужаснулся содеянного. Так ли это было необходимо? Таких ли жертв требовала его месть? Тем более что настоящие виновники не понесли наказания.

Я не убийца, я не зверь. Так не должно быть. И впредь никогда больше не будет.

Трувор и только он должен заплатить свою высокую цену за то, что превратил в пепел его семью. Только он и те, кто был в замке, его ближайшие соратники должны пасть жертвой его мести, его ярости и не проходящей тоски по близким.

Но для этого нужно перестать вести себя как кровожадное животное, обдумать дальнейшие действия и смириться с тем, что нужно обуздать свою ярость, посмотреть со стороны здравомыслия и холодного расчёта. Тарон понял, что ему нужна нора, свой дом, крепость, в которой он бы был в безопасности, от которой бы черпал силы. И для этого нужно было снова вернуться в долину...

Он мягко вошёл в налитую солнцем ниву, мощно и беспощадно раздвигая лапами готовые вот-вот осыпаться колосья. Жнеи, едва завидев его, побросали серпы, и с визгом разбежались, в страхе хватая оставленных у жнивья детей. Мужчины, кто с серпом, кто с вилами побросали работу и сгрудились, ощерившись нехитрым оружием.

Он завыл так, что самому стало неуютно, а пара больших прыжков в сторону храбрецов и красноречивое клацанье зубами стало последней решающей нотой. Мужики, надо отдать им должное, не побежали сразу. Застыв на некоторое время, принялись тихонько пятиться в сторону селения, где уже запыхавшиеся женщины спешно прятались в домах, пытаясь унять заходящихся в плаче детей.

Ему было все равно. Через мгновение после того, как отзвуки его голоса стихли, даже те, у кого в руках были вилы, замерли, как кролики, теряя остатки самообладания. Он улыбнулся злорадно по-волчьи. Ему нравился страх, он чувствовал его каждой порой своего огромного тела. Упивался ужасом в глазах тех, кто, столбенея, смотрел на него не в силах пошевелиться.

Ему приятно было слышать, как от страха стучат их сердца. Показалось даже, что прибавилось сил, что дышать стало легче, а в голове прояснилось. Определённо, чужой страх единственно изысканное из тех наслаждений, которыми его проклятье позволяет пользоваться. Совсем ещё не давно, до решения вернуться в долину, Тарон думал, что все, чем он может наслаждаться — это погоня за едой, азарт охоты и дикое пьянящее ощущение свободы, свистящей в ушах.

Но и платил он за это немалую цену: одиночеством — и сердцем, и телом. Боль при принятии сущности, галлюцинации, постоянная жажда крови и несдерживаемая ничем ярость и тоска. Вот что было с ним все эти годы. И пора положить этому конец! Он Тарон-Волк, сын князя Олафа и княгини Елены, наследный княжич. И плевать, что пришлось возвращаться в руины, пахнущие смертью. Плевать, что придётся бороться — за столько лет он привык к этому.

Не спеша, мягко переставляя лапы, княжич, тихо порыкивая и предупреждающе поглядывая на отступающих мужиков, любезно проводил их до селения и завернул в ближайший двор. Стащил с веревки сушившуюся одежду, с виду мужскую и широкую. Тарон давно не принимал человеческий облик. В лесу, полному не только безобидного зверья, быть огромным волком было как-то сподручнее и безопаснее. Кроме того, смена ипостаси всегда выворачивала тело почти нестерпимой болью, от которой темнело в глазах. Не научившись ни как-то смягчать, ни контролировать это действо, Тарон попросту не прибегал к нему, ограждая себя о ненужной боли. Теперь же смена ипостаси была необходима. Если он хочет осуществить задуманное, придётся много трудиться и учиться жить как человек.

Прихватив позаимствованную одежду, княжич направился к замку.

Руины пахли гарью. Обугленные стены, казалось до сих пор отражают крики сожжённых заживо людей. Он видел мечущиеся в сполохах пламени тени. Искренне надеялся, что к тому моменту, как пожар вошёл в силу и стал жрать все на своём пути, его родители были уже мертвы. К удивлению Тарона то, что осталось от замка выглядело многообещающим. Нужно было лишь расчистить внутренний двор от обвалившихся воротных башен. Разобрать завалы нескольких внутренних помещений, библиотеки и кладовой. Чтобы возвести новые стены, установить перекрытия и заменить крышу, уйдёт немало времени. Но княжич не торопился. У него было столько времени, что уместится не в одну человеческую жизнь. Как, впрочем, и у Ловчих, которые не заставили себя ждать.

Уже на следующее утро небольшой отряд, распугивая поселян, галопом несся к обвалившимся воротам замка. Княжич не прятался и ждал их приближения. То, что не с миром понятно. Ведь он такое натворил в тех деревнях. Он ожидал нападения, но чтобы так с ходу, без предисловий...

Применив навыки, ловчие быстро свили петлю и, объединив усилия, накинули на шею Тарону. В первое мгновение он опешил и искренне удивился, почувствовав силовую удавку. Когда в деревне он разбрасывал направо и налево кровавые ошметки, даже и предположить не мог, что при столь организованном и сплоченном действии Ловчих окажется затравленным зверем.

Ну, уж нет. Это мой дом. И я вам не пес!

И хоть домом было сложно назвать развалины у него за спиной, но Тарон знал, за что боролся, знал, к чему стремился. Ловчие затянули петлю так сильно, что у княжича перехватили дыхание. Дернув невидимую веревку, заставили зверя податься вперёд. Он уперся лапами и замотал головой, пытаясь сбросить удавку. Охотники стали в плотный полукруг. Вздувшиеся от напряжения вены на висках и взмокнувшие лбы говорили княжичу, что настроены они серьёзно. Тарон впился когтями в плиты, которыми был замощен двор. Когда ловчие потянули сеть, от скрежета заложило уши. То когти, царапая камень, высекали из него искры.

Ярость и страх быть пойманным хлестнули отрезвляюще, и паника первой растерянности схлынула, уступив место расчетливости. Зачем сопротивляться? Тарон оскалился и молнией бросился на обидчиков. От клыков спасся один, видимо самый быстрый и сообразительный. Двое, которых он первыми достал в прыжке, даже не поняли что произошло. Четверо пытались защититься оружием, оказавшимся неспособным противостоять волку. Последний просто вскочил на лошадь и, нещадно хлеща животное, скрылся в кромке леса.

Это была первая стычка, открытая, расчётливая. Сколько их будет ещё, прежде чем он сможет добраться до Трувора?

Через семь лет ничто в замке не напоминало о произошедшем здесь. Поселяне хоть и жили поначалу в страхе перед новым хозяином, вернувшем себе родовое право владения землями, но вскоре перестали испытывать ужас. Тем более что с его приходом никто больше не видел повода трепетать перед Ловчими и прятать от них новорожденных. Некоторые мужчины, правда, заикаясь от страха, в благодарность за покровительство предложили помощь в восстановлении замка. А когда была расчищена большая часть завалов и найдена казна, желающих нашлось гораздо больше.

Тарона удивило то, что несгоревшее в пожаре добро не было растаскано. На что он получил весьма исчерпывающее объяснение. После того, как Ловчие ушли, место было объявлено проклятым. Находились, конечно, горячие головы, охочие до княжеского добра. Но односельчане всячески наказывали таких, полагая, что любая, принесённая с руин вещь наложит проклятье на всю деревню. Таким образом, почти все, что не сожрал огонь, осталось в замке.

Тарон не скрывал своей сути. Но народ видя, что князь не вредит местным, проявляет себя как строгий, но разумный и справедливый хозяин, расположились к нему, не испытывая больше страха перед огромным волком. А местные девушки даже вздыхали порой по сильному пригожему князю. Ибо в человечьем обличье это был высокий, статный, с широкими плечами молодой мужчина. Иссиня-чёрные длинные волосы, чуть раскосые глаза, цвета безлунной ночи, волевое, будто высеченное из камня лицо, мало какое женское сердце могли оставить равнодушным.