2. Последний аккорд

— Хорошо, — Ито пожал плечами. — Как скажете. Не хотел вас злить.

— Я и не злюсь! Чёрт... — она вздохнула. — Ты прав, злюсь. Но не на тебя, так что — выкинь из головы, и давай заниматься. Твою сотню на сегодня мы ещё не отработали.

7

Что он чувствовал? Поначалу — настороженность, сомнения, мрачную решимость и... нечто вроде возбуждения. Предвкушение скорой схватки — так, пожалуй. Но оказалось: схватка откладывается. Элиса никак не желала превращаться в противника, ей больше подходила маска учителя, придирчивого и строгого наставника. И — странное дело — Ито увлёкся уже слегка подзабытой ролью прилежного ученика. Настороженность уступила место любопытству, а за любопытством пришёл настоящий, серьёзный интерес.

"Я мог бы стать неплохим танцором", — думал он и мысленно поднимал себя на смех.

Продать отцовскую школу, бросить кудо, сосредоточиться на фри-дансе... Он цепенел от таких мыслей, потом впадал в ярость. Лезут же в голову нелепицы! Да откуда?!

"Я не просто боец, я — хороший боец. Быть может — даже один из лучших. У меня есть талант, есть нужные навыки... Аматерасу, да мне ведь нравится бой!"

Ему вдруг казалось, будто он себя уговаривает, и тогда Ито злился ещё сильнее.

После очередного урока Элиса услышала от него: "Кажется, так ничего и не выходит". Японец говорил с нарочитым равнодушием и втайне желал услышать, как она согласится: "Да, ты бездарь. Да, выше головы не прыгнуть".

Сам себе не хотел признаться, насколько такие слова упростили бы ему жизнь. А девушка улыбнулась и сказала — без обычной строгости, без насмешки:

"Знаешь... по-моему, из тебя выйдет толк. — И вдруг спросила: — Какие планы на вечер, самурай?"

Планы уже были, но отказать ей сейчас оказалось выше его сил.

* * *

— Мой отец приехал сюда работать. Ему предложили хорошую должность и контракт на пять лет. А потом он встретил маму, и назад в Россию уже не вернулся.

— Понимаю.

— Он программист, спец по защите корпоративных сетей. Вечно в разъездах, дома бывает три месяца в году. Ма... преподавала клубные танцы в одной студии. Пока отец бывал дома, вдохновенно изображала примерную домохозяйку, когда улетал — пускалась во все тяжкие. А лет семь назад просто собрала вещи, прилепила к холодильнику записку и ушла.

— Мне жаль.

— Мне — нет. Ма отдала нам пятнадцать лет, научила всему, что знала сама. Надеюсь, она счастлива сейчас.

— А отец?

— Стал бывать дома ещё реже. Даже не знаю, есть ли у него кто-нибудь, или он спит со своей работой.

— Так... странно.

— Ну, не знаю. По-моему, обыкновенная история, каких миллионы. Но у тебя всё не так, да?

Они сидели в маленьком ресторанчике на открытой вечернему солнцу воздушной веранде. Семидесятый этаж, прозрачная панорамная стена с видом на купающийся в закате мегаполис, тёплый морской бриз из кондиционера и крики чаек в динамиках под столом. Сочетание странное, но чем-то привлекательное здесь и сейчас.

Ели итальянские спагетти, пили немецкое пиво.

— Ночной кошмар для желудка, — Элиса подцепила на вилку крупную фрикадельку и разглядывала её с видом изголодавшегося хищника.

Было почему-то приятно смотреть, как она ест. Не всякая девушка во время трапезы притягивает мужское внимание, но сосредоточенно вкушающая Элиса выглядела очень милой. Ито отхлебнул холодного пенистого "хугардена" и признался:

— Я тоже такое ем редко. Маловато витаминов.

— К чёрту витамины, — Элиса свирепо прищурилась. — Сегодня — только белок, жиры и углеводы. Плюс — алкоголь. Гуляем.

— Что, прости?

— Не бери в голову. Прозет.

— Это по-русски?

— По-немецки. Но нам как раз подойдёт.

Высокие бокалы глухо звякнули друг о друга. Сделав очередной глоток, Ито ощутил в голове слабый шум и рискнул, наконец, выдать предположение:

— Мы что-то празднуем.

— Чёрт! Ты меня поймал!

— Чувствую себя гением. И что же?

Девушка пожала плечами.

— Тебе не всё равно, гений?

— Нет. Но если ты хочешь, я готов и дальше мучиться этим вопросом.

Немного подумав, Элиса согласно кивнула:

— Мучайся пока. И допивай своё пиво, нам пора.

— Куда?

— Увидишь.

— Прозет?

— А как же.

* * *

— Что-то ты побледнел, самурай.

— Я... — Ито сглотнул, — боюсь не за себя.

— Только не говори, будто за меня, о-кей?

— О-кей, не за тебя. За фрикадельки. Прежде чем лезть в эту штуку, хорошо бы подписать с ними пакт о ненападении.

Девушка прыснула, потом одобрительно подмигнула:

— Самурай с чувством юмора. О, боже! Кажется, я влюблена.

— Осторожнее со словами, — он погрозил ей пальцем. — Моё чувство юмора отказывает, когда я такое слышу.

Ответом ему был смех. Ито подумал, что впервые слышит, как она смеётся — вот так: громко, радостно, не сдерживая себя.

— Идём! — Элиса потащила его к раздевалке. — Не трясись из-за ужина, я тебя для того и заставила ножками походить, чтобы спагетти улеглись. И потом, это же не центрифуга для астронавтов, всего лишь аэротруба.

Внешне сорокаметровый опалесцирующий цилиндр воздушного батута неприятно напоминал "стакан" большой турнирной арены "Амфитеатра". Только там "стеклянный" эффект создавали излучатели мощных голографических проекторов, а здесь и впрямь было стекло, армированное нитями световодов.

Инструктор — спортивного вида дама лет тридцати — помогла натянуть прямо поверх костюма кричаще-пёстрый комбинезон из лёгкой, но плотной ткани. Спросила:

— В первый раз?

— Нет, конечно, — появившаяся рядом Элиса любезно улыбнулась даме. — Мы "ныряем" в центре "Уондервинд", сюда заглянули по случаю.

— Вряд ли вы пожалеете, — инструктор смерила девушку снисходительным взглядом: — В "Уондервинде" не труба, а допотопный хлам — ей уже лет двадцать, и я не слышала, чтобы её всерьёз ремонтировали. К тому же она поуже нашей на добрых семь футов.

— Да, там тесновато. Зато нам делают хорошую скидку и уже месяц, как позволяют "нырять" вдвоём.

— Не экономьте на своей безопасности, — строго и несколько снисходительно заявила спортивная дама. — Это только для тупых школьников в порядке вещей: забраться на Инвэйф-Тауэр и сигануть оттуда с монокрылом, вопя "Джеронимо!" Хотите скидку? Нет проблем: купите нашу клубную карту — и ловите кайф всего за две трети разовой стоимости. Что же до парной "нырялки"... Честно говоря, обслуживай я уондервиндский дымоход, нипочём не пустила бы вас без страховки. Но безопаснее этого батута вы в сити едва ли найдёте. Я даже новичков страхую только из-за предписаний зануд, что сидят в муниципалитете.

Пока лифт возносил их наверх — к прыжковой площадке — Ито придвинулся к Элисе и прошептал с сомнением:

— Не уверен, что было хорошей идеей сказать, будто я уже "нырял". Говоря откровенно, эту штуку сейчас впервые увижу изнутри.

— Да ну? Ты серьёзно? — девушка посмотрела на него сквозь прозрачное забрало шлема с явственным изумлением. — Я-то думала, для тебя такие развлечения привычны.

— Не настолько привычны. Поэтому надеюсь, ты... подстрахуешь меня.

— Нет проблем. Просто делай, как я.

Они вышли на площадку, чёрным шершавым языком выступающую над верхним срезом стеклянной трубы. Ито глянул вниз и зябко поёжился — дно светящегося "стакана" казалось отсюда крошечным и очень далёким. Оно едва просматривалось сквозь висящие в теснине воздушного батута маленькие голографические облачка.

— Такие "лифты", кажется, хотели ставить на лунных базах. Но посчитали... гхм... травмоопасными.

— Не трусь, самурай. Страх — это перец в рагу жизни, он придаёт блюду остроты. Но если приправлять слишком сильно, удовольствия от еды не получишь.

— Ладно, ладно, я понял... Что нужно делать, сенсей?

Элиса повернула голову и озорно ему подмигнула.

— Откуда ж мне знать? Я тут тоже впервые. Так что предлагаю положиться на инстинкты.

Она вдруг раскинула руки и повалилась в опалесцирующую бездну лицом вперёд.

— Э-ге-ге-е-ей!!! Джеро-о-они-имо-о-о!!!

Секунду Ито колебался, ошеломлённый услышанным, а потом его охватил какой-то странный сумасшедший восторг, немного смахивающий на отчаяние. Он глубоко вздохнул и шагнул вслед за Элисой с края площадки.

— Ба-анза-а-ай!!!

* * *

— Ну, и как тебе? — Элиса отстегнула стягивающего волосы "краба" и каштановые волны расплескались по плечам танцовщицы. — Не жалеешь?

— Нет, — признался он, и добавил после короткого раздумья: — Не люблю жалеть о сделанном. К тому же мне понравилось.

Они удалялись от раздевалки под свирепым взглядом инструктора. Спортивная дама ни словом не выдала своих эмоций, но Ито очень сомневался, что сейчас им удалось бы получить обещанную клубную карту.

— Правда понравилось?

Он вспомнил, как проносился сквозь мерцающие облака-голограммы, чувствуя нарастающее сопротивление воздушного потока. Незримая аэроподушка мягко подхватила тело, остановила его падение всего в метре от решётчатого дна трубы, и вот они с Элисой зависли в центре маленького урагана совсем рядом — только руку протяни... Ито протянул, и его пальцы встретились с пальцами девушки. Миг спустя струи воздуха обрели плотность каучука и с возрастающей скоростью помчали их вверх, вверх...

— Очень понравилось. Аригато.

Элиса пошла вдоль стеклянной балюстрады, кольцом охватывающей колодец огромного атриума. Двадцать этажей развлекательного центра заполняли сотни гуляющих, их голоса сливались в ровный неумолчный гул, из динамиков лилась музыка... Нью-вэйв-диско, мотивчик популярный, но не лишённый приятности.

Здесь тоже работали голографические фантоматы: с балюстрад свисали длинные тропические лианы, между увитых цветами колонн порхали колибри и огромные пёстрые бабочки. Реагируя на приближение людей, ближайшая колонна сделалась вдруг прозрачной, в зеленоватой толще Ито увидел множество разноцветных рыбок, лениво пошевеливающих плавниками. Вертикальный аквариум высотой в добрую сотню метров? Оригинально.

Возле колонны-аквариума девушка остановилась, полюбовалась несколько секунд на всплывающего миниатюрного октопуса и обернулась к спутнику.

— Приятно слышать, что я тебя впечатлила, самурай. Но что говорят твои фрикадельки?

Её глаза будто светились. Повинуясь внезапному порыву, Ито шагнул вперёд и заглянул в серую глубину, затянутую тонкой стальной паутинкой.

— Они молчат. Это очень деликатные фрикадельки.

Девушка не отстранилась, и когда заговорила, он почувствовал на губах её дыхание.

— Тогда пусть... отвернутся. Не будем их смущать.

* * *

Поцелуй длился, длился и длился...

"Самый долгий поцелуй в моей жизни", — подумал Ито.

* * *

— Наше семейное дело создал дед.

— Он ещё жив? — Элиса повернулась на бок, подпёрла кулаком щёку и стала с интересом смотреть на Ито.

— Нет. Уже три года, как нет.

— Хорошо его знал?

— Едва ли. Суровый, вечно чем-то недовольный старик. Большую часть жизни отец был при нём лишь тенью — почтительной, послушной, незаметной. Отдал семейному делу сорок семь лет жизни. В конечном итоге отдал и саму жизнь. Думаю... он слишком любил старика.

— Какая уж тут любовь, — сказала девушка.

— Что же ещё?

— Извини, если это тебя задевает, но любовь должна быть взаимной. Мужчина и женщина, ребёнок и родители — неважно. Можно быть верным, можно быть честным, но отдавать человеку лучшие свои чувства, и ничего не получать в ответ — попросту глупо.

— Странно ты рассуждаешь. Дед им гордился — значит, тоже любил... по-своему. Отец, наверное, это чувствовал, потому и боялся его разочаровать.

— Когда любишь — не боишься разочаровать. И не заставляешь другого жертвовать собой.

— Ты не веришь в жертвенность?

— Я верю в жертвенность. Любовь — это почти всегда жертвенность. Поэтому когда любят двое — жертвуют тоже двое.

— Не знаю, — Ито вздохнул. — Может, ты и права. Но что твоя правота меняет?

— Всё, — уверенно сказала она. — Чтобы учить других, нужно уметь говорить людям правду.

— Даже неприятную?

— Особенно неприятную.

— Мой дед с тобой легко бы согласился, — он позволил себе улыбнуться. — Но так уж вышло, что мне тоже приходилось учить. Вовремя сказанная похвала мотивирует не хуже неприятной правды.

— А невовремя сказанная может всё дело к чертям загубить... Но я не о том сейчас. Заслуженная похвала — это ведь тоже правда. И пинать, и по головке гладить следует честно.

— Не могу не согласиться. Но ты это так говоришь, будто есть какой-то подвох.

— Конечно, есть. Чтобы быть честным перед другими, научись быть честным перед собой.

— Это несложно.

— Это чертовски сложно. Мало кому из окружающих мы врём так же часто, как собственному отражению в зеркале. Зачем становиться лучшим, если можешь убедить себя, что ты уже лучший? Или если "знаешь наверняка", что лучшим тебе не стать, сколько ни напрягайся?

— Нет-нет, постой! — захваченный желанием возразить, Ито приподнялся и сел. — Нельзя быть лучшим во всём! Да и какой смысл? Зачем быть лучшим, скажем... в умении чистить зубы?

От его порывистого движения простыня соскользнула с тела женщины, обнажив плоский живот и небольшую крепкую грудь. Ито почувствовал, как возвращается недавнее возбуждение, и не без труда отвёл взгляд.

— Ты утрируешь, — Элиса, не стесняясь собственной наготы, откинулась на спину и улыбнулась, словно разглядела на потолочных панелях нечто забавное. — Приводишь в пример малозначащий аспект и натягиваешь на него мои аргументы, как резинку на... кулак. Знаешь, всегда можно найти такой ракурс, с которого роза выглядит кучкой собачьих фекалий.

— Извини. Наверное я... неверно тебя понял.

— Нет проблем, давай поясню. Я говорила не о чистке зубов, конечно, а о значимых умениях. О том, что реально делает тебя тобой. Когда выбираешь дело по себе, разве ты не мечтаешь стать в этом деле лучшим?

"Хотел ли я стать лучшим из бойцов? Но ведь мне и не пришлось выбирать... А кто вообще выбирает?"

— Если я утрирую, то ты упрощаешь, — он покачал головой. — В мире на одного талантливого повара приходится пять посредственных...

— ...И десять таких, чью стряпню лучше совсем не пробовать, — подхватила Элиса с готовностью. — А ещё двадцать таких, кто поваром вовсе не стал, и день-деньской загружает грязные тарелки в посудомоечный комбайн. Ты это хотел сказать?

— Хм... да. Вроде того.

— Ну так ты прав, всё это — жизнь, обыденная реальность. Но беда как раз в том, что она и есть самый наглядный пример нашей тяги к самообману. Я ведь не к тому веду, что преград не существует. На родине моего отца жил циркач, он упал с трапеции, сломал позвоночник. Сейчас такой ерундой медиков не удивишь, а тогда, в двадцатом веке, задолго до регенераторов и универсальных трансплантов... Словом, для парня всё было ясно: сделать ничего нельзя, оставшуюся жизнь он проведёт в кресле для инвалидов, зависимый от милости окружающих. Дальше рассказывать?

— Циркач встал на ноги, — предположил Ито, впрочем, совершенно не понимая, как такое возможно.