Ученик фэйери

* * *

В этот день они долго сидели под маленьким зеленым навесом из ветвей, который Лисенок использовала в качестве своего временного дома. В ее сугубо лесном народе охотники очень хорошо умели делать такие жилища. И со стороны не больно-то заметишь, и никакой дождь тебе не страшен, и веток не приходится ломать — орешник для этого достаточно гибок, да и длину имеет вполне подходящую. О том же, чтобы вас в таком шалаше не донимала мошкара, можно позаботиться и магически. Тем более тогда, когда рядом с вами находится Могущественный, которого вам же приходится обучать. Тренировка, конечно, так себе, но... Хоть еще один символ он нашел из тех, которые у него действуют.

В этот раз говорили как раз о символах. И здесь уже Лисенку приходилось расспрашивать своего собеседника о том, о чем она и понятия не имела. Сама сказала лишь то, что такая разновидность магии тоже бывает и что присуща она как раз Черным, что в очередной раз подтверждает тот факт, что с аурой у Роберта все в порядке. Он же в свою очередь поделился с ней кое-какими прежними размышлениями, а затем надолго замолчал, беззаботно жуя травинку и наблюдая за тем, как проворные солнечные лучи играют среди едва подрагивающей зеленой листвы. Предыдущие несколько дней шли дожди, и по солнцу он стосковался так, словно уже несколько лет его не видел.

— Скажи, — внезапно спросил он, — а ты можешь, глядя на предмет, узнать про него больше того, что видишь просто глазами?

— Конечно, — в пол голоса отозвалась Лисенок. — Это доступно почти всем фейери из тех, к которым я принадлежу... Только не вздумай спрашивать такое, например, у леших. Чисто схематически они нам родня, но на самом деле... так — сугубо номинально. Если не знать, ничего общего не отыщешь.

— То есть ты хочешь сказать, что лешие там или русалки вам родня, но по-другому выглядят и обладают совершенно другими способностями?

— Ну да... Только все мы, как правило, стремимся забыть об этом. И сами между собой родственниками друг друга никогда не называем.

— Понял, — согласился мальчишка. — Но как же все-таки с информацией. Вы ведь, говорят, и предвидением обладаете.

Фейери неохотно пожала плечами. То ему законы мироздания подавай, то о всякой ерунде рассказывай... Ну, как есть, мальчишка. Даром, что Могущества — целый океан... И ведь, если вцепится в вопрос, за уши его не оттащишь. Так что, судя по всему, придется ей сейчас читать еще одну лекцию. Ох, и "поблагодарит" же ее, чуть что, Волшебная Страна! Этот, если ему приспичит, похоже, и дракона себе при случае найдет...

— Ладно, слушай, — согласилась она. — Не знаю, можешь ли ты видеть ауру предметов, хотя цвета живых, как выяснилось, распознаешь.

— Только тогда, когда они магичат...

— Не перебивай! Однако физическое качество исполнения, некоторые факты из истории существования и даже момент создания предмета увидеть проще всего. Так, между прочим, и до "авторов" не сложно докопаться. Очень, знаешь ли, полезно бывает, если что.

— Покажи.

— На чем, — недоуменно спросила Лисенок.

— Да хотя бы на моем ноже, — отозвался мальчишка и решительно потянул из простеньких кожаных ножен довольно крепкий железный клинок.

Бедолагу фейери так и отбросило. Прыжком поднявшись на ноги и отлетев куда-то за край орехового навеса, она не удержалась настолько, что даже тихонько зашипела, как раздраженная змея, загнанная в угол, но при этом всецело готовая к атаке. В глазах ее сверкнули злые огоньки, тело напряглось, и в следующее же мгновение Роберт понял, что новый прыжок, скорее всего, будет в сторону него. В долгом повседневном общении он со временем как-то забыл, что имеет дело с не-человеком, а потому невольно потратил еще одно мгновение на то, чтобы разобраться не только в ее повадках, но и в причине подобного поведения.

— Прости, я забыл, — спохватился он. — Это же холодное железо, — и металлическая причина случившегося переполоха была спешно убрана туда, откуда появилась.

Лисенок расслабилась и медленно вернулась под навес.

— Еще раз достанешь — убью, — предупредила она, сдержанно, но настолько красноречиво, что у Роберта не осталось причин сомневаться в ее словах. Однако мальчишеское любопытство, как всегда, пересилило в нем природную осторожность.

— Как ты его ощущаешь? Тебя ведь не задевало, пока я его не достал...

— Как ледяной ожог, — отозвалась фейери. — Температурное поле, зависящее от размеров этой гадости. Если нож — то меньше, если меч — то больше. А в сараи ваши или в дома заходить — вообще от боли свихнуться можно. Если на вошедшем туда нет соответствующей защиты, конечно, — добавила она в качестве подначки.

— А раны? — Роберт, похоже, не собирался обращать внимание на то, чем его пытаются задеть, и настолько же спокойно принялся ждать ответа, насколько честно интересовался этой, вообще-то, сугубо стратегической информацией.

Лисенок же про себя давно уже поминала все, что следовало в таких случаях помянуть. И как теперь свернуть его с заинтересовавшего вопроса?! Хотя, честно говоря, она сама была виновата. Сдержалась бы — ничего б такого не случилось. А вот теперь... Придется дальше рассказывать, тем более, что со временем (если он в Волшебную Страну попадет) сам на опыте до всего докопается.

— Как смесь ожога от холодного огня и обычной раны, — неохотно объяснила она. — И все, давай закроем эту тему. Не то ты меня еще препарировать начнешь. Неприятно же, в самом деле!

Мальчишка скривился. Неужели, в самом деле, понял, что виноват? Однако до конца от своего не отступился. Лишь вернулся на тему назад и предложил для изучения использовать что-нибудь другое. Куда более нейтральное для каждого из них.

— Попробуй на моем, — примирительно предложила Лисенок, даром, что давно замечала, насколько пристально косится ученик на ее собственную экипировку.

Кинжал, положенный ею на траву, уже сам по себе заслуживал отдельного описания. Широкий у основания, с витиевато откованной рукоятью и короткой прочной гардой, в глубоких желобках хранящий поистине непередаваемые словами оттенки благородного серебра, он без труда казался эталоном оружейного искусства. Но Лисенок-то знала, а Роберт без труда догадывался, что в ее народе есть вещи, куда более совершенные, чем этот, бытовой, в общем-то, предмет. Однако невольная гордость с одной стороны и изрядная зависть с другой не могли остаться совсем уж незамеченными.

— Подержи над ним руку, — попросила фейери. — Только осторожно — без моего разрешения не касайся.

— Он заговоренный? — поинтересовался мальчишка и, подержав над оружием раскрытую ладонь, осторожно заметил. — Теплый...

От полуволшебного лезвия действительно тянуло едва заметным теплом. Он чувствовал его, как что-то вроде свечения — не пламя свечи или лучины, а ореол, который они возле себя создают. Закрыв глаза, словно при поиске источника, ощутил его почти видимым и, даже без предупреждения наставницы, не рискнул бы пододвинуть ладонь ближе. Было очевидно, что при этом холод станет куда более агрессивным — не хуже того ледяного огня, который чувствует фейери при встрече с железом.

— Закрой глаза, — посоветовала Лисенок. — На таком расстоянии ты уже можешь пробовать почувствовать металл. Качество работы, если быть более точной.

Выполнив ее рекомендацию, ученик лишь в который раз убедился в том, что далеко не все взгляды на жизнь Древнего Народа подходят для использования краткоживущими. Прошло время, а у него так ничего и не получилось. Вспомнилось даже, как один из воинов королевского замка с разрешения интенданта оружейной, предлагал ему вот таким же "могущественным" способом выбрать себе меч по руке. Ведь именно так происходит половина выбора оружия во всех старинных балладах... Так вот, ни один из опробованных тогда клинков ему не откликнулся. Точно так же, как не откликался сейчас изучаемый кинжал...

В меру разозлившись, Роберт плюнул про себя на это дело и решил обратиться к способу, в его исполнении действовавшему время от времени почти безотказно. Вместо того, чтобы внутренним зрением без толку пялиться на клинок, он прислушался к тому, что творилось внутри него самого. Еще несколько мгновений — и пальцы протянутой к кинжалу руки плавно скользнули к ладони, как будто пытаясь приказать информации стать частью его руки. Свечение послушалось приказа, кратчайшая по времени связь была создана, и мальчишка без труда различил то, что предлагала ему Лисенок — спаянность металла и его внутренний узор были настолько прочны и красивы, что, представив рядом с ним свою железяку, он невольно испытал самый настоящий стыд и поклялся никогда больше никому ее не показывать. Во всяком случае, если будет подозревать, что увидевший его нож хоть что-нибудь понимает в этом деле.

— Получилось? Теперь попытайся увидеть тех, кто его отковал...

Если, предлагая это, Лисенок надеялась еще какое-то время понаблюдать за тем, как он пыхтит и мучается, пытаясь добиться выполнения очередного задания, то на этот раз ожидания жестоко обманули ее. Взгляд в себя, рисунок очередной руны, короткое слово, произнесенное лишь безмолвным движением губ, и...

Кузнец и его подручный с лицами, раскрасневшимися от давно привычного коже жара, и волосами, не столько перетянутыми ремешками, сколько просто убранными в хвост, в пол голоса обмениваясь какими-то словами, склонились над раскаленной заготовкой из серебра. Если бы у Роберта была в том необходимость, он запомнил бы малейшие их черты и без труда вычислил имена. Он понял, что найденная им руна это легко позволяла (во всяком случае, если вблизи не видно соответствующих магических защит), но на этот раз решил вовремя остановиться. Лисенок и без того дала ему за сегодня достаточно. Незачем ее унижать.

А заодно этим "жестом доброй воли" можно было бы искупить то, как он совсем недавно вынудил ее рассказать о вещах, куда более важных. Ведь знание о возможностях новой руны все равно останется при нем... Если надо будет, он использует ее на полную катушку, так что нечего размениваться на ерунду. Пора оставить красивую игрушку в покое, как следует отдохнуть, и не далее, чем завтра, потребовать новых объяснений относительно огня, воды и прочих вспомогательных стихий. Тем более, что скоро в занятиях опять наступит временный перерыв, а там и осень, в первый же месяц которой Лисенок уйдет отсюда своими загадочными Вратами, окажется не за горами. И летнему их общению настанет логический конец.

Жалел ли Роберт об этом? Да, пожалуй, что нет. Просто с самого начала знал, что все это будет именно так, и с одного из самых важных уроков в своей теперешней жизни уходил так, как будто происходившее здесь мало что для него значит. А Лисенок не смела укорить его в этом, потому что после того, что ей какое-то время назад довелось увидеть, отчетливо понимала — этот свою дорогу будет искать сам.

* * *

В извечном своем движении по небу солнце как раз плавно устремилось к закату. День был пасмурный, пока, к счастью, без дождя, но со дня на день тучи, этим летом, как ни странно, почти обошедшие окрестные леса стороной, неминуемо должны были появиться из-за холмистого горизонта. На счастье деревенских, что сено, что зерно с полей успели снять без потерь. Водяная мельница и новенький, пол месяца назад построенный ветряк, работали не переставая. Подводы, запряженные сонными волами, вьючные рабочие лошади, да и просто те бедолаги, что волокли свои мешки на собственном горбу, толклись возле них целый день, и лишь к вечеру наступал перерыв, когда поток желающих обзавестись мукой постепенно иссякал, для того лишь, чтобы поутру появиться снова.

Не желая лишний раз толочься среди соседей, Роберт пригнал Фостэра к ветряку довольно поздно. Ничуть не торопя мельника, который как раз пытался дождаться очередного хорошего ветра, он в который раз полез куда-то с его подручным. Среди диковинных механизмов он чувствовал себя, как дома. Даром, что многие из них наверняка еще помнили железо его топора, а он был достаточно умен и ловок, чтобы в нужный момент не соваться, куда ни попадя. Скрип, стук и натужный скрежет, словно музыка, ласкали его слух, и неистовым восторгом наполнял сердце тот чарующий миг, когда золото зерна начинало стремительно стекать под огромные камни жерновов и медленно струиться в холщовые мешки тоненьким мучным водопадом.

В восторге этом, разумеется, не было и намека на радость крестьянина, наконец-то получившего хороший урожай. Это была любовь ко всякого рода механике со стороны мальчишки, в крестьянском труде что-то понимающего исключительно в силу привычки, но зато в работе машин смекалкою наделенного по самые уши.

На этот раз долго наблюдать за происходящим ему не довелось. А уж на ребячий гомонок где-то за пределами медовых мельничных стен и вовсе внимания обратить в голову не пришло.

Порядка четырех мешков, это немного.

— Иди — таскай! Я что ли за тебя под вечер надрываться буду?! — услышал он знакомый молодой голос и, т.к. мельник своему работнику не возражал, а сам, будучи человеком уважаемым, мешки для безродного мальчишки и вовсе таскать был не обязан, медленно поплелся вниз, чтобы не без труда отнести муку на самодельную волокушу.

...На третьем мешке под ногу Роберту случайно подвернулся камень. Тяжелая ноша тут же вырвалась из рук и полетела в сторону. Как выяснилось, ровно для того, чтобы едва не сбить на землю не только его самого, но и ошивавшегося тут же с компанией замковых приятелей Камлаха. Того самого оруженосца сэра Гьюлинда, с которым Роберт несколько дней назад сидел у главного помощника Нового Короля по библиотечным делам, брата Гилберта.

— Эй, подменыш, а поосторожней нельзя?! — гневно выкрикнул тот, как видно уже достаточно подзуженный дружным хохотом приятелей, в течение нескольких дней и без того пламенно просвещавших новичка по поводу происхождения того, кого наставник с того самого дня беспрестанно ставил ему в пример.

Они, разумеется, знали, что должно последовать через миг, но против хорошей драки, как водится, не возражали. Тем более, что бить должны были вовсе и не их. А нового оруженосца, ни сном, ни духом не знавшего, чего здесь стоило опасаться, как раз стоило проверить.

Придя сюда с каким-то поручением для мельника от своего господина, он был приодет, ибо высоко ценил имя сэра Гьюлинда, и ко всему, что искомого поручения не касалось, относился с высокомерием, достойным его высокого положения при вассале самого короля. А упавший мальчишка в его глазах был не более, чем приемышем деревенской крестьянки, и без того уже доставившим ему, Камлаху, немало проблем. Тем более бывшим примерно на год его младше, ниже ростом и гораздо уже в плечах. Похоже, сэр Гьюлинд еще не преподавал ему урока, основной моралью которого служило то, что бич, хотя и легче меча, куда более проворен и гибок, чем "настоящее оружие благородного рыцаря".

— Ты, ...кажется, ...позволил себе открыть рот, ...оруженосец? — нарочито медленно поднимаясь с придорожной пыли, осадил его Роберт.

Приятелей Камлаха как ветром сдуло. Их скулы, носы и ребра слишком хорошо знали, что именно предвещает для них этот голос, и еще неизвестно, не развернется ли его черноволосый обладатель по тем, кому так не вовремя захотелось вдруг над ним посмеяться.