Конец войны

— Ну что, парни, — зашептал Семён, — мы с лейтенантом остаёмся здесь. Вы, — обратился он к сержантам, — со своими группами выдвигаетесь к цели. С каждой группой идёт один разведчик. Встречаемся здесь же в три ноль-ноль, то есть времени у вас на всё про всё, — он посмотрел на часы, стрелки на которых были покрыты фосфором и светились в темноте, — два часа двадцать шесть минут. Вопросы есть?

— Никак нет.

— Тогда — вперёд.

Серые призраки в полной тишине перевалились через край воронки и скрылись в темноте.

Абсолютной тишины не бывает. Видимо, первое волнение слегка улеглось и вскоре я начал различать звуки ночи. Вот где-то прострекотал ночной сверчок, вот птица "угукнула", а вот вдруг где-то в стороне от нас зашипела взмывающая вверх осветительная ракета. Я замер, представив, как ребята там впереди вжались в землю, слились с кочками и кустами, пережидая недолгие но мучительные секунды. И опять тишина, тревожная и такая хрупкая, что, кажется, пролети сейчас муха, и мир взорвётся. Ну, муха не муха, а вот комары напомнили о себе сразу же, стоило только чуть чуть успокоиться. Они конечно и раньше кружились над нами периодически присаживаясь поднять тост другой красненького за наше здоровье, однако адреналин и волнение не позволяли на них отвлекаться. Да и не замечал я их, как-то. А тут, нате вам, пожалуйста. Комаров было так много, что их нудное и непрерывное гудение воспринималось уже не иначе, как звуковой фон, свойственный данному конкретному месту.

Ш-ш-ш-у-у-х-х, — с шипением взлетела очередная ракета. Судя по громкости звука, где-то совсем рядом с нами. Я с любопытством задрал голову, но сильная пятерня Семёна тут же придавила её вниз. В последний момент я едва успел вывернуть шею, чтобы не ткнуться носом в мокрую вонючую жижу. Ракета вспыхнула прямо над нами, окрасив всё бледным мертвецким светом. Всё, в том числе и растерзанные разлагающиеся трупы — источник вони. В полуметре, таращась в небо пустыми глазницами, лежал распухший, почерневший труп красноармейца. Ног у него не было, вся нижняя часть тела — сплошное чёрное месиво из лохмотьев одежды и внутренностей. Увиденное окрасило тяжёлый дух дополнительными красками, и я едва справился с тошнотой. Спокойно смотреть на это я не мог, а поскольку Семён по-прежнему прижимал мою голову к земле, пришлось просто закрыть глаза. Спасительная темнота вновь накрыла меня. Впрочем, толку от этого было мало. Бледно сиреневое в чёрных пятнах лицо мертвеца по-прежнему стояло перед глазами. Я вдруг представил себя на его месте. Липкий, противный страх овладел мной. Господи, зачем я здесь!? Я не хочу так! Я жить хочу! Крупная дрожь пробежала по всему телу, меня буквально затрясло. Когда ракета погасла, Семен отпустил мою голову и я, наконец, смог отвернуться от ужасного зрелища. Видимо почувствовав моё состояние, Семен первым нарушил собственный запрет на разговоры:

— Да, не повезло парням, неделю назад мы в атаку пошли, так немец нас миномётами встретил. Мы залегли, а тут и авиация подоспела. Ребят как раз бомбой и накрыло.

— Они что же, так и останутся тут лежать.

— Ну почему, прорвём оборону, их и похоронят. Эх, писатель, тебе бы сюда зимой приехать, вот где страх-то был. Трупы вдоль дороги штабелями складывали. Хоронить было некогда, да и некуда: замёрзло всё. Кучи из тел в человеческий рост, как на дрожжах росли. Поначалу жутко было, конечно, а потом ничего, привыкли. Девчонки связистки за ними себе сортир устроили. Всё шутили: пойдем, мол, мертвяков проведаем, не разбежались ли. Пополнение приходило, так у куч этих как на вещевом складе отоваривались, кто шинельку получше присмотрит, кто — сапоги. В обмотках-то зимой не повоюешь. А с обмундированием в эту зиму совсем хреново было. Иные сапоги по пять хозяев за зиму меняли. Вот так вот, брат. Да-а-а. Об этом в газетах не пишут?

— Такие истории мало способствуют поднятию боевого духа. Об этом будут писать потом, уже после победы.

— Вот тут ты брат прав. Боевой дух нам сейчас ой как нужен.

— Скажи, Семён, а вот если бы ты, например, узнал, что завтра погибнешь? Что бы ты сделал? — слова сорвались с губ сами собой, я их кажется, даже обдумать не успел, по крайней мере, вопль Хроника: "Что ты делаешь!!!" опоздал. Слова были произнесены. Отступать было некуда.

— О чём это ты? — удивился Семён.

— Ну, например, если бы кто-то тебе сказал, что завтра ты погибнешь. И это не просто слова, а абсолютно точная информация.

— Это кто же такое может сказать? Цыганка что ли?

— Да не важно, кто! Важно, что информация абсолютно точная: "Завтра, когда пойдёшь в атаку, ты погибнешь"!

— Ну, что же, значит судьба. На войне, если ты не знаешь, иногда убивают.

— Что значит судьба! — я почти кричал, правда, шёпотом. — Судьба — это когда ты ни о чём не догадываешься, и всё само собой происходит. А тут ты всё наперёд знаешь и можешь хоть что-то предпринять.

— Да что же тут предпримешь?

— Ну, я не знаю... скажи, что заболел, например.

— Да ты что, парень, — Семён даже засмеялся беззвучно. — Товарищ капитан, можно я завтра в школу не пойду, у меня голова болит, — лицо Семёна вдруг стало серьезным, — это даже не смешно. За такие слова и под трибунал можно попасть. И потом, что же получается, если я от смерти спрячусь, она кого-нибудь другого найдёт. Эта стерва свой урожай так и так снимет. Значит, вместо меня мой товарищ погибнуть должен? Не-е-ет, парень, это не по мне.

— Но...

— Тихо, кажется, наши возвращаются.

* * *

Комбат выслушал доклад Семёна, кивнул удовлетворённо и обыденно как то:

— Спасибо, ребята, отдыхайте, — и ушёл в землянку.

— Ну, что, брат, — Семён хлопнул меня по плечу, — сходил на задание? Как впечатления?

— Сходу и не скажешь. Тут подумать надо, переварить.

— Тогда пошли отдыхать. Сон до обеда мы с тобой вполне заслужили.

Мне выделили топчан в командирской землянке, на который я тут же с удовольствием и повалился. Однако сразу заснуть не удалось.

— Глеб, тут такое дело..., у меня просьба к тебе будет... — Семён замялся, словно раздумывая, и, наконец, продолжил: — Я тут немного денег скопил, хотел семье отправить. Полевая почта, сам понимаешь, работает неспешно, а тебе из Москвы перевод послать проще будет. Поможешь?

— Не вопрос.

— ..?

— Ну в смысле, помогу конечно.

— Спасибо. Вот держи, — Семён протянул мне деньги и небольшую почтовую карточку. Сердце вновь накрыло щемящей волной. Эту карточку я не раз держал в руках и раньше. Это была последняя весточка с фронта, которая бережно хранится в семейном архиве. Надпись на ней уже практически выцвела, но с помощью компьютера я смог восстановить текст, который помню наизусть: "Здравствуй, дорогой друг Мурочка. Здравствуйте, мои орлята Игорь и Алик. Живу я по-прежнему, скучаю по вас, мои родные, но скоро придёт время, и мы снова будем вместе. Дорогой друг, от тебя что-то я не получаю давно писем. Это меня сильно волнует. Я убедительно тебя прошу, как можно чаще писать, ведь у тебя время всё же можно больше выкроить. И ты однажды была умницей — писала чаще, а сейчас снова бастуешь. Посылаю тебе 350 рублей. В том месяце отослал тебе 1000 рублей. На днях приедет в Училище один наш младший командир. С ним я посылаю тебе немного табаку, ты говорила, что хочешь курить. Ну а пока до свидания. Целую тебя крепко, крепко. Пиши, Мурочка. Сеня".

Я держал знакомую с детства карточку, стопку денег и совершенно не представлял, что делать дальше.

— Ты что творишь!? — Хроник, мягко говоря, был не доволен. — Какой перевод, какие деньги? Тебе через пару часов уходить из этого времени, а ты на себя обязательства берёшь!

— Успокойся ты, я эту карточку помню, значит, бабушка её всё-таки получила, значит, я что-то придумаю, или ты подскажешь, ты ведь у нас специалист по всякой хронохрени.

— Грубейшее нарушение регламента.

— Да пойми, ты, зануда, не могу я человеку отказать, если знаю, что он завтра погибнет.

— Не завтра, а сегодня.

— Точно, блин, сегодня, тогда тем более, — я перелистал купюры: пятнадцать зеленоватых червонцев, подозрительно похожих на доллары, с Лениным вместо президента, пять купюр по три червонца с тем же рисунком, только алого цвета и десять пятёрок с лётчиком в кожанке и шлеме на фоне самолёта. Итого триста пятьдесят советских рублей образца 1937 года.

— Не волнуйся, Семён, — я окончательно утвердился в своём решении, — переправлю твоё послание в лучшем виде.

— Ну и славно. Тогда отбой.

— Есть отбой, товарищ старший лейтенант.

* * *

Земля вздрогнула, меня сбросило с нар на пол. Сверху за шиворот сыпануло земли. Вокруг тьма кромешная. Надо выбираться, благо спать лёг не раздеваясь, думал, не засну, полежу, подумаю, а видишь вот, сморило. Землю под ногами тряхнуло ещё раз, но уже не так сильно. Сколько же я проспал? Час, два, десять?

— Один час сорок шесть минут, — тут же выдал справку Хроник.

— Какая точность, — проворчал я под нос и, выдернув полевую сумку с Хроником из-под подушки, рванул в сторону двери, едва светящейся щелями сквозь пелену пыли.

Не успел выскочить наружу, как тут же получил увесистый тычок в спину:

— Падай, не отсвечивай, — рядом со мной плюхнулся боец, — вон они, на второй круг заходят.

В небе закладывала вираж группа из пяти самолётов. Ещё одна пятёрка висела высоко над нами. Видимо, истребители, прикрывающие работу штурмовиков. Я опустил взгляд к земле и, повертев головой, нашёл Семёна. Тот расположился в свежей воронке, метрах в пятидесяти от нас.

— Глеб, — махнул он мне рукой, беги сюда.

Совершив короткий рывок, я кубарем скатился на дно воронки. Втянул, переводя дух, воздух полной грудью и зашёлся в кашле. Лёгкие заполнились едким дымом от недогоревшего тола.

— Это окись азота, — протянул мне руку Семён, — штука ядовитая, хорошо, что тяжелее воздуха. Выбирайся наверх, здесь дышать легче, — он посмотрел вверх и добавил, — сейчас начнётся.

— Ты прямо как в театре, — проворчал я, справившись наконец с кашлем, — лучшие места занял. Веришь, что снаряд два раза в одну воронку не попадает.

— Верю. На войне человек хоть во что-то, но верить должен. Без веры никак. Смотри.

Группа фронтовых пикирующих бомбардировщиков Ю-88 закончила разворот, и теперь они один за другим, сваливаясь на крыло, стремительно понеслись к земле, оглашая пространство рёвом и воем. От первого самолёта одна за другой стали отделяться маленькие чёрные точки. Бомбы.

— Передовую накрыли, — пробормотал Семён.

— Откуда знаешь?

— Передний край от нас в полукилометре. А немец бомбы сбросил, не долетев до него ещё метров сто — сто пятьдесят. Значит, как раз на первую линию и свалит. А вот те бомбы, что за передовой от самолёта отделятся, те, считай, наши.

Последние слова Семёна утонули в грохоте взрывов. Земля вздрогнула, болотистая почва ухнула и подалась всей массой, как живой организм. Впереди перед нами один за другим стали вырастать чёрные фонтаны земли и болотной жижи.

— Хроник, мысленно обратился я к компьютеру, — ты сможешь вычислить нашу бомбу.

— Да, если ты будешь контролировать момент её сброса.

— Хорошо, постараюсь не упустить ни одного самолёта. Ты только дай знать, когда наша будет.

Рванула недалеко, метрах в двадцати от нас. Стенки воронки вздрогнули, подались, казалось, сразу во все стороны, словно не из земли и корней были слеплены, а из живого дрожащего пудинга.

— Сейчас засыплет, — мелькнула паническая мысль. Даже дёрнулся было из воронки, но Хроник остановил:

— Это не ваша, не отвлекайся.

Впервые холодная рассудительность компьютера не вызвала раздражения, а наоборот успокоила.

— Вот он, паскуда, — Семён зло оскалился, глядя в небо — мало ему вчерашнего, опять притащился.

Я проследил его взгляд. С солнечной стороны к нам стремительно приближался фашистский истребитель. По отсутствию винтов и характерному рёву мотора я без особого труда узнал турбореактивный истребитель. Только вот откуда он здесь взялся? В войсках, если я не ошибаюсь, первые МЕ-262 появятся только в сорок третьем и то, не в качестве истребителя, а исключительно как скоростной бомбардировщик. Только в сорок четвёртом, после того, как командующим штаба люфтваффе был назначен генерал-лейтенант Вернер Крейпе, ему вместе с командующим истребительной авиацией, прославленным асом генералом Галландом удалось убедить Гитлера, что МЕ-262 необходимо использовать именно как истребитель в структуре ПВО Рейха. Так что откуда он тут взялся в сорок втором году, было не понятно. Впрочем, времени подумать об этом у меня не было, мессер пикировал, и казалось, прямо на нас с Семёном. "Гостя" заметили не только мы. Со всех сторон в сторону мессера раздалась стрельба. Палили из всего, что было под рукой. Автоматы, трёхлинейки — всё шло вход. Толку от этой пальбы было мало, люди просто вымещали зло за вчерашнее. Справа от нас гулко забухало. Комбат, упершись спиной в ствол обломанного дерева, держал в руках пулемёт Дегтярёва и садил в небо одной сплошной длинной очередью. Я повернулся к самолёту. То ли от стресса, то ли от страха, но мне показалось, что зрение моё из человечьего вдруг превратилось в орлиное. Угол обзора снизился до минимума, включился zoom. Я явственно видел за стеклом кабины лётчика, его лицо, его наглую жестокую ухмылку. Казалось, он тоже видел меня, летел прямо на меня и смотрел мне прямо в глаза. Я сморгнул, наваждение прошло. Самолёт летел низко, прямо над позициями. Из-под крыла отделилась россыпь чёрных горошин.

— Вот она,— раздалось в голове, — ваша. Шесть секунд.

Что можно успеть за шесть секунд? Сердце успевает шесть раз качнуть кровь по венам, влюблённый успевает сказать любимой заветные слова. Я успел схватить Семёна за плечо и крикнуть:

— Уходим отсюда, срочно!

Выбраться из воронки не удалось. Во-первых, шесть секунд это чертовски мало, во-вторых, Семён навалился на меня сверху:

— Куда ты, дурак! Жить надоело!?

Это было последнее, что я услышал. Дальше был сильный, очень близкий взрыв. Он ударил сзади, в затылок. Мне показалось, что тонна земли обрушилась на меня. Все произошло настолько быстро, что я не успел ни рот закрыть, ни зажмуриться. Так и впечатался в землю с открытым ртом и глазами.

* * *

"Утром следующего дня получили боевую задачу: сопровождать группу Ю-88. Разведка сообщила, что противник готовит наступление. Поступил приказ произвести упреждающий удар по передовым позициям русских.

— Барон, не хотите размяться? Вылетаем через сорок минут сопровождать пятёрку Юнкерсов.

— Почему бы нет, господин майор, — барон был в весьма благостном настроении, — тем более что программу полётов никто не отменял. Какой квадрат?

— Да как раз там, Отто, где вы вчера бенефис устраивали.

— Отлично. Я с вашего позволения, господин майор, присоединюсь к вам попозже. С моей скоростью это труда не составит....