Мы есть масса, сбитая Идеей светлого будущего в единое сплетение мыслей, стремлений, дум, желающая единогласно в него влиться. И вольемся, несмотря на происки недоброжелателей всех мастей, как по радио говорят. Я хоть и не до конца еще сознательный, имею грехи — не святой, но думаю, как вся остальная масса и горжусь тем, что в общей куче есть и мои мозги..."

* * *

Хмур тот вечер, даже в ясную погоду, когда толпы оставивших свою энергию станку, баранке, кульману, доменной печи или печи пекарной штурмуют автобусы и троллейбусы, электрички и прилавки магазинов, аптеки и службы быта; хватают колбасу и такси, пиво с таранькой и без, все то, что можно выхватить в бесконечных толкучках-очередях. Редок тот день, когда идет человек и никуда не торопиться, ничего ему не надо и повседневное бытие не подгоняет его взашей.

Так возвращался Иван Иванович, не обращая внимание на шум, гам, суету, окружающую природу и загазованность среды, с работы без угнетающей философии и лишних эмоций, отдавшись инстинктам, безошибочно ведшим его к пункту назначения.

И вдруг — на тебе, перекрестился путь его по чьей-то воле с супружеской парой, супругом в которой был не кто иной, как наиприятнейший из всех его знакомых Колька — Доктор. Иван озарился, вспыхнул от удовольствия встречи и мило поздоровался с женой. Та покосилась на него с подозрением, но уж поздно было — задержались.

— Погоди минутку, Коля, скажу что-то важное, — покосился Иван на докторову жену, ожидая внутреннее препятствие с ее стороны. И не ошибся.

— Иди, иди себе, алкашня чертова! Сам не живешь, так другим дай, — не обманула она предчувствия Ивана Ивановича, сорвалась так резко, что и сама смутилась.

— Поди прочь, Маша! Видишь, друга встретил. Ступай, сейчас догоню, — постоял за товарища Доктор, поддав ее легонько под зад.

Жена отступила в сторону и "во все глаза" стала ждать, всем видом давая понять, что она уступает, но не отступает.

— Ты помнишь, как мы с тобою ходили гулять на днях? — очень осторожно, не называя вещи своими именами, начал Иван.

— Ну и что?

— А ты обратил внимание, какие троллейбусы были на улице? — все в том же таинственном тоне продолжал выспрашивать Козюлин.

— Да, кажется немного не такие, как обычно. Может быть новые пустили? — уловив странность в голосе, но не понимая сути ее, Доктор изобразил на лице вспоминающую гримасу.

— А люди? — не переставал сыпать Иван загадочными намеками.

— А что люди? Людей не было. Было рано... Одна толпа, а толпы все серые, даже если их одеть в цветное...

— А милиция, как себя вела, помнишь?

— Спокойно... А к чему все эти странные вопросы?

— То-то и оно, что спокойно. Попали мы с тобой в какой-то другой год, Коля! Я узнавал: никаких новых троллейбусов на линиях не было и нет.

— Да, что ты мелешь?! Мало ли нам, что за компанию, да подшофе привидеться могло; ведь мы были...

— То-то и оно, что были! А могли бы и внимание обратить. Все было немножко не так, как всегда... И очереди за сигаретами не должно было быть — сигареты свободно лежат — иди, выбирай любые.

— Как же так? — недоумевал Доктор.

— А так. Побывали мы с тобой в другом времени, и ни хрена так и не поняли. Ты сам посуди: как милиция себя вела, спокойно говоришь? А с каких это пор милиция ведет себя спокойно, да еще и в таком деле; оплошали скажешь? Да у них уже в крови такие вопросы решаются просто: подогнали машины, набили их теми, кого схватить успели и взятки гладки — кого под суд, а кому волчий билет в зубы на всю оставшуюся жизнь. Сам знаешь... А тогда, при нас же дело было, они просто уговаривали толпу, ты можешь себе представить — уговаривали! Я не пойму, какой год был, но сдается мне — такого в нашей жизни еще не было. Мы в будущем побывали. Коля, в недалеком, но будущем, потому отличий особых и не заметили.

— Что ты мелешь, Ваня?! Какое будущее? Как в будущем могла оказаться нычка, если я в ней самогонку в настоящем беру?

— Был я там, представь себе... Все, все так же. Только голос из форточки — женский; и клялась она мне, что мужика своего из тюрьмы ранее трех лет и трех месяцев увидеть никак не чает. Опять же, бутылка пятерку стоит, а не как с нас содрали...

— Верно, баба всегда сидела... Мужика давно не видать.

— Преемственность у них, Коля, понимаешь, ну династия, что ли.

— В самом деле — странностей хватает, — задумчивость произнес Доктор, — как же это нас с тобой угораздило? А может быть это случайное стечение обстоятельств или простое заблуждение? И главное рассказать никому нельзя — на всю жизнь насмешек не оберешься, да и за ненормального сочтут, попробуй потом отмойся... А вообще, я тебе скажу, как только человек остается один, он начинает жить мыслями прошедшего или будущего, то есть уносится туда...

— А как же нам оставаться в настоящем? — полушутя, но с замиранием в сердце от таких слов, спросил Иван.

— О, это тяжкая наука — быть самим собой. Потому и топчемся мы все в одной "кухне", чтоб не заглядывать ни в прошлое, ни в будущее.

Доктор прервался, встречая глазами вновь прибывшего в их компанию: это был Гоша — человек семейный, положительный, работящий, не дурак выпить, особенно на дурняк, потому зажимистый.

— Хочу совет у вас выспросить, хлопцы, — без предисловия начал он, протягивая свою шишастую лапу сначала Доктору, затем Ивану для пожатия. — С одной стороны, у нас общество на советах обустроено, а с другой, сколько ни живу, ни одного разумного мне так и не указали.

— А кто тебе укажет, если ты ни водки сроду не нальешь, ни денег взаймы от тебя не вытянешь. Выпьешь свои пол литра — литр в день натихоря и в люлю, — убедительно возразил ему Доктор.

— Вот потому и не наливаю, что денег нет. Выиграл бы, тогда всех опоил бы.

— Ты сейчас давай, "потом" каждый на словах горазд, — подкузьмил Гошу Иван Иванович.

— Ладно, давай, несись на чем ты там поперхнулся, но помни: совет стоит столько, сколько за него уплачено, — снисходительно сказал Доктор и снисходительно покосил глазом.

— И особенно хорош, если за него аванс заранее даден, — невоздержался Иван от хитрости.

— Ладно, хлопцы, не первый день знаемся, посчитаемся еще, только помогите евреев одолеть...

— О, этого еще не хватало... — с отказом в голосе сказал Доктор.

— Так вот, решил это я, значит, применить на практике теорию вероятности, и как предчувствовал — обобрал меня хитрый жид вчистую...

— А ты хоть малое представление об этой теории имеешь? — с сомнением спросил ученый муж.

— Ну, а как же? — с обидой в голосе аж зашелся Гоша, — кто ж ее не знает: чем больше берешь лотерейных билетов, чем больше делаешь попыток, тем больше шансов вырваться из повседневной жизни.

Сначала все так хорошо складывалось: взял я их сто пятьдесят — на всю зарплату, и был там выигрыш, я своей плотью ощущал тяжесть капитала заложенного в них. Я, верите, боготворил того умного еврея надоумившего меня так поступить. И что же? Я зол, как Берия. Я готов их всех разодрать в клочья. Я до последнего фантика им верил, но когда разорвал последний — тут меня затрусило.

Себя, конечно, я тоже ругаю: как я старый идиот мог довериться какому-то Эйнштейну? Да он своих родственников рассадил во все будки, торгующие этими клятыми бумажками. Это я потом додумал, что их премиальные зависят от количества проданных билетов, а значит от количества таких олухов, как я. Вот и ищу теперь совета, как вернуть грошики обратно; нет ли какой анти теории против них, а, Доктор? Помоги, ты же умным считаешься, а за мной не заржавеет. Женой клянусь!

— Воистину говорят: дуракам закон не писан, потому, как они его никогда не изучают и не знают, — насмешливо прошарманил Доктор. — Если бы ты пришел ко мне по-дружески, с бутылкой, то я растолковал бы тебе, что почем, и деньги бы были целы, и настроение другое. А ты хотел умным стать — себе все заграбастать, вот теперь и хлебай свою похлебку сам.

А жену свою ты нам не тули — своих девать некуда.

...Мы бы с тобой сели, закусили, прикинули бы всю кухню этого цирка. С детства ведь по подворотням вдалбливали: с государством — в азартные игры не играть! А ты — варежку разинул... Известно ли тебе, дубина стоеросовая, что только пять процентов прибыли, и это официальная версия, идет на выигрыш. У тебя больше шансов было найти золото на берегах нашей речки Вонючки, чем отыграть вложенные денежки... Вот это б я тебе и выложил все на блюдечке.

Гоша аж присвистнул от разочарования:

— Да так только сионисты могут грабить!

— Тебе же, дурья башка, всю жизнь твердят: учиться, учиться и учиться... А ты решил в полчаса всю науку одолеть! Что же до евреев, то они этой наукой только и пользуются, потому сами никогда и не играют. Разве что какой "урод в семье", вроде тебя.

— А может быть, все же можно что-нибудь сделать, уж очень денег потерянных жалко, — не обижаясь на разнос, клянчил Гоша, — неужели так и помру, умного совета ни от кого не дождавшись?..

Здесь-то и подскочила коньком-горбунком забытая в сторонке докторова жена. Они и думать забыли про нее, надеясь, что она ушла втихую по своим делам; а она прыг-скок, тут как тут, и сразу в карьер:

Все, хватит умничать друг перед другом, делом бы занялись — бугаи колированные! Болтаете, как бабы скамеечные!

— Как?! Ты разве еще не ушла? Ах, ты моя декабристочка, — удивленно только и успел выговорить Доктор, как тут же был утащен прочь.

— * *

—

"...Совет, совет, совет, совет...," — повторял Иван Иванович засевшее в голове слово, входя в припорошенную тонким слоем пыли свою комнату. Привычка сверяться с энциклопедией о всем известном слове надежно вошла в его жизнь; ...и лежали тома по столу разбросанные, потому, что после каждой такой сверки он настолько был подвержен удивлению, что утрачивал моральные силы вернуть книги обратно в шкафчик. Вот и теперь, он предвидел подвох, листая том на букву "С". Наконец нашел нужное и не раздеваясь, сгорбившись ушел в чтение.

"Съезд Советов был по инициативе Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов созван 3 июля 1917 года. На первом С.С. делегатов было 1090, с решающим голосом — 834, из них большевиков было 105 человек. Неудивительно, что первый С.С. высказался за наступление на фронте и за поддержку Временного правительства.

Второй Съезд Советов открыл свое первое заседание вечером 25 октября 17 года. Большинство на этом С.С. принадлежало большевикам (338 из 648), к ним примыкали левые социал-революционеры (100депутатов).

Меньшевики и правые социал-революционеры, огласив свои декларации покинули С.С...."

"Что ж это они, в самом то деле, в день победы революции обиду наружу выставили, и своих корешей по блоку бросили. Ну, взяли те власть без их согласия — так они же как лучше хотели, для них же и старались, можно сказать. Вот всегда так в жизни — хочешь, как лучше, а получается черт знает что", — от сожаления за историю даже расстроился Иван Иванович.

" ...Большевики провели на этом С.С. основные пункты программы революции (обоснованные Лениным). Съезд Советов избрал ВЦИК из 101 человека ( из них 62 большевика и 29 левых с.-р.) который в самое трудное время осуществил постановление С.С. и проводил борьбу за укрепление диктатуры пролетариата."

Духота стояла несусветная, и жар от асфальта подымался вверх под платья изнывающих прохожих. К ночи источником тепла стали камни, металлоконструкции, бачки для мусора, земля и даже угоревшие от натопившего солнца люди.

Дверь в ванную, она же и туалетная комната, в коммунальной квартире на улице Всех Красных Командиров номер пять порхала, как вентилятор. Входящие и выходящие тяжело дыша, утирали мокрые красные лица, изображавшие приход конца света. В доме невозможно было находиться; улица окатывала жаром вступившего в ее владения и заставляла искать спасения за стенами квартир, потому жильцы постоянно бегали на кухню и в ванную, поглощая бессчетное количество воды, всерьез угрожая запасам городского водохранилища, что, впрочем, было весьма спорно, поскольку канализационные стоки восстанавливали изъятое почти без промедления.

Смог навис над городом, выдавливая из всего живого липкую прогорклую смесь, к которой неприятно прилипала одежда, раздражая тело и душу.

* * *

...— Козюлин! Родина требует, чтобы ты исполнил свой гражданский долг, — под мышками у Ивана Ивановича слиплось, и, щекоча ребра, побежала вниз капля холодного пота, — на тебя ложится ответственность за поимку опасного преступника — врага трудового народа.

Иван Иванович, привстав сонным на кровати, с трудом соображая во сне дело происходит или наяву, покосился на говорившего и ему стало не по себе: глаза Рыкина, а это был именно он, учителя истории, горели яростно и непримиримо, оставляя без сомнения его решимость погибнуть в борьбе с врагами, прямо здесь, на месте.

— ... Надо обезвредить его, он выдаст наши тайны врагам. Я нюхом чуял — прикуп здесь не тот — все лыком шито... Зря у товарища Варфоломеева только единое донесение от меня зарегистрировано. Нас это мало оправдывает и нисколько не снимает ответственности за утерю революционной бдительности. Непозволительное расслабление и враг ослепил и окружил нас... Наш долг — реабилитировать себя перед светлым будущим трудового народа. У меня есть план, как исторгнуть супостата в преисподнюю. Как маскировался сволочь: заслуженный человек, в гражданской войне участвовал, восстанавливал народом утраченные средства к производству, видите ли... — у учителя истории задергалась нервная жилка на лице, вызвав пульсацией своей острый приступ страха у Ивана Ивановича.

— Я сразу учуял, что здесь что-то не то... Про тяжелое детство нас байками кормил, а на деле жрал по первой прихоти. Я его своими руками удавил бы, гада!..

— Кого это? — пересилив разливающуюся по всему телу дрожь, спросил Козюлин.

— Директора нашего, иуду подлого, кого же еще? — удивился подобному вопросу Рыкин, — ты же сам слышал, как он перед ними изощрялся. Я не удивлюсь, если он участвовал и в голосовании в Учредительное собрание, но это уж пускай компетентные товарищи выясняют, а наше дело обезвредить и доставить его куда надо. Мне удалось подбросить записку Мишке Коршуну и предупредить, что он должен исполнить по сигналу. Староста у вас боевой — подможет. Вот ты... — и Рыкин бросил суровый взгляд на оробевшего ученика. — Скоро должен быть очередной перерыв и как только все пойдут к выходу, повернувшись к нам спинами, вот тут-то мы и начнем действовать.

Я ударю его сади стулом по голове (придется вспомнить молодость) сразу же подхватим его под руки и кляп в рот, я уже носок приготовил. Ты пойдешь впереди дорогу указывая; лазил же ты там в предыдущий антракт, какие-нибудь ориентиры должен запомнить; хотя твою отлучку в первом перерыве не одобряю, впрочем, это потом разберемся... Главное нам выйти из здания, а там я сориентируюсь. Если кто спросит — пьяного тащим на свежий воздух. Понял? Все. Собирайся. Пошли.

— А почему я, может кто другой?.. — громко стуча зубами тихо спросил Иван Иванович, обескураженный от предоставляемой ему чести.