Мастер клинков. Книга 1: Начало пути

Староста, не видя никакого подвоха, сказал, что больной скотины много, он может сказать, сколько здоровой — всего десять голов коров и двадцать коз и свиней. Пропавшего урожая на полях треть, а девок в деревне после мора едва ли с десяток наберётся.

— Ну что ж, отлично, — сказал я, — тогда радуйся. Сейчас мы пойдём в деревню, и я заберу у тебя весь больной скот сверх тридцати голов, весь пропавший урожай с полей и всех мёртвых девок, если живых будет больше десяти.

Я раньше только в кино видел глубоководных рыб, которых вытаскивали на поверхность, и тут впервые наяву видел такую картину. Староста от моих слов онемел, глаза его вылезли из орбит, а нижняя челюсть упала до груди.

Полюбовавшись на сиё творение языка своего, я сделал вид, что собираюсь в дорогу. Это привело старосту в себя и он упал мне в ноги, обнимая и пытаясь поцеловать мои давно нечищеные сапоги. Я в видимом недоумении посмотрел на него и спросил:

— Что такое?

Староста, не отрываясь от сапога, запричитал.

— Не погуби, господин, зашибут меня деревенские, коли отдам всё это.

Отодвинув его от себя я приказал сесть на стул, сказав, что иначе повешу на воротах как вора и обманщика. Угроза подействовала, староста примостился на краешек стула, в любой момент готовый упасть на пол и стал преданно смотреть на меня.

— Значиться, так, — специально помолчал я несколько минут, заставляя старосту потеть и нервничать. — Даю тебе ровно год, чтобы исправиться. Если в будущем году ты станешь говорить мне нечто подобное... — тут я прервался и спросил у него: — У тебя, кстати, сколько детей?

Староста икнул и упал со стула в обморок. Я понял, что переборщил.

Вылив на него полкувшина воды, я сел на своё место. Прошло секунд десять и староста зашевелился. Очухиваясь, он тряс головой, как собака, и недоумённо оглядывался вокруг. Тут его взгляд упал на спокойного меня и он всё вспомнил. Первым его действием стала попытка на коленях поползти ко мне, но я молча показал рукой на стул. Староста, умоляюще глядя на меня, снова сел.

— Так вот, на чём мы там остановились, — как ни в чём не бывало, продолжил я скучающим тоном, — а, да, так сколько у тебя детей?

Староста икая и трясясь, едва слышно ответил:

— Четверо.

— Да? — восхитился я, — и сколько кому лет?

— Старшему восемнадцать вёсен исполнилось, среднему пятнадцать, дочери десять и младшенькому пять, — всё так же, сиплым шёпотом, ответил он.

— Чудно, — снова обрадовался я, — значит, через год мы снова встретимся поэтому же вопросу, и что ты мне расскажешь?

— Только чистую правду, господин, — завопил староста, видя, как говорят врачи, свет в конце туннеля.

— Вот-вот, — улыбнулся я ему, — чистую правду. А что будет, если ты нарушишь своё слово?

Тут староста побледнел и сглотнул.

— Да, ты правильно всё понял, — улыбнулся я ему, заставляя додумывать остальное. — Дочери как раз одиннадцать будет, — ни к чему сказал я вслух.

Староста бросился на пол и, плача, закричал:

— Не погуби, отец родной, не погуби, всё исполню, как велишь, всё расскажу, Богом Единым клянусь, только не погуби.

Я понял, что клиент полностью дозрел и готов к разговору, поэтому, сделав лицо и голос, как у Горбуна из "Место встречи изменить нельзя", сказал.

— Садись-ка, дядя, на стул, покалякаем о делах наших скорбных. Перебьёшь меня — пеняй на себя.

Староста вспорхнул на стул и стал похож на внимательную глубоководную рыбу, если такие бывают, конечно.

— Значиться так, — по-прежнему копируя тон, начал я. — Забирать у тебя я пока ничего не буду, это первое. Второе, барщину на своих полях отменяю. В-третьих, скупщику фруктов без моего ведома не продавать ничего. В-четвёртых, ввожу оброк, будете вместо барщины отдавать мне ежемесячно пятую часть произведенного каждой семьёй, деньгами, хотя на первое время согласен брать натурой. Причём мне не важно, что кто-то может заплатить, а кто-то не может: хоть скидывайтесь всей деревней, но либо пятая часть доходов каждой семьи будет у меня, либо деревня быстро сократиться до тех, кто может выплачивать такой оброк. В-пятых, деревня под моей защитой, и если на вас нападают, шлёте ко мне гонца. В-шестых, пришлёшь ко мне на подхват парнишку расторопного, будет у меня за это жалование получать. В-седьмых, завтра поутру я приду в деревню, а ты собери всех мужиков, предложение у меня к ним есть одно. Ну и, наконец, в-восьмых: составишь список всех деревенских семей, со скотом и прочим добром, и принесёшь мне. Всё запомнил?

Староста согласно закивал головой.

— Вопросы есть? — спросил я.

Староста отрицательно покачал головой, видимо, всё ещё находясь под действием моей угрозы.

— Ну, значит, до завтра, — сказал я ему, — буду поутру.

Староста неверяще посмотрел на меня и, пятясь задом и всё время кланяясь, вылетел из комнаты.

Слыша, как тот бежит вниз по лестнице, я сел за стол и выдохнул.

А потом вздохнул, успокоился и решил заняться казной. Казна хранилась в сокровищнице, дверь в которую открывалась из кабинета. Когда я туда вошёл, то понял, что сокровищницей этому пыльному чуланчику еще только предстоит стать. Сейчас в нем обретались лишь старые ржавые доспехи, мечи, да пустые сундуки.

К счастью, в одном из сундуком обнаружились деньги, по всей видимости отложенные для ежегодной выплаты неведомой "охране", поэтому я оказался счастливым обладателем целых пятидесяти кесариев, каковая сумма являла собою всё накопленное бароном, путём неправильного ведения хозяйства.

Я уже не удивлялся, что тот участок памяти в котором я несколько раз пытался покопаться и всякий раз бросал это занятие из-за начинающихся головных болей, иногда сам подсказывал мне названия тех или иных предметов, или явлений, которых я раньше не знал.

— Ну что ж, — почесав затылок, сказал я сам себе, перекладывая монеты в кошель. — Левел первый: скилы на минимуме, из бабла пятьдесят золотых, задача — захватить мир.

Приказав Герде отправить всё железо Дарину, тряпки пустить на ветошь, а чулан и сам кабинет отчистить и отмыть от пыли, я пошёл в кузню, до конца дня становясь подмастерьем. Гном отрывался на мне вовсю, видимо, припоминая утренние приколы.

Утром я встал очень рано и, пройдя в кабинет, где решил устроить себе гнёздышко на зиму, проверил выполнение задания. Герда постаралась на совесть, видимо, что-то такое староста ей поведал, так что теперь и она, и Марта испуганно на меня смотрели, как будто ожидая, что через минуту я превращусь в ужасного монстра.

Скинув все деньги в небольшой окованный сундучок, я вышел из чулана и запер его на ключ, который повесил себе на шею на мелкой цепочке.

Выйдя во двор я поймал Марту, которая кормила гусей и спросил:

— Марта, у вас вообще есть животные, которые мышей ловят?

Получив утвердительный ответ, что кошки в наличии имеются, но, так как барон питал к ним отвращение, то их появление в замке было запрещено.

Пришлось приказать, чтобы замок срочно населили тремя самыми лучшими мышеловами, а также перенесли кровать барона в кабинет, поставив её рядом с камином. Без белья. Всё бельё она может забрать себе. Но саму кровать вымыть и выскоблить, чтобы и пятнышка на ней не было.

— С завтрашнего дня к тебе в подчинение поступит новый боец, будешь его гонять в хвост и гриву. Понятно?

Поняв по остеклевшим глазам кухарки, что она андестенд, я отправился в деревню. Подойдя к ней, я увидел творящийся ажиотаж, мужики уже собрались возле дома старосты и оживлённо переговаривались между собой. Завидев меня, все затихли, причём создалось такое впечатление, что замолчали даже собаки и мухи.

Навстречу мне буквально вылетел староста и, постоянно кланяясь, проводил до крыльца. Встав на него я осмотрел присутствующих: взгляды были разные — заинтересованные, напуганные, дерзкие — в общем, всякие.

— В общем, так, мужики, — начал я решительно. — Поскольку барщину я на своих полях отменил, то теперь поля простаивают, так?

Мужики напряглись и из толпы кто-то ответил:

— Так, хозяин.

— Ну так вот, сдаю всю свою землю в аренду тем, кто отдаст мне с неё треть урожая.

Это заявление прогремело громом среди ясного неба. Мужики принялись переглядываться и переспрашивать друг друга, правильно ли они поняли мои слова. Из книг барона я знал, что все мои земли в десять раз больше общей площади всех остальных земельных участков деревни. Поскольку барщину все отбывали как придется, то хорошо обрабатывалась в лучшем случае одна десятая часть всей земли, почему и доходы от зерна были такими низкими.

Из толпы выдвинулся один, с дерзкими и внимательными глазами.

— Значиться, хозяин, землю раздаёшь? — задал он вопрос, внимательно следя за моим лицом.

— Сдаю в аренду во временное пользование, на определённый срок, — поправил я его.

— Но даёшь пользоваться любому, значить? — уточнил мужик.

— Тому, кто в конце сезона отдаст мне с них одну треть урожая, — снова уточнил я.

— Получается, ты даёшь мне, допустим, землю, я работаю ведь год и отдаю тебе с неё всего одну треть? Остальное всё себе забираю? — недоверчиво уточнил мужик.

— Точно, — кивнул я, удивляясь продвинутости крестьянской мысли.

— Не серчай за вопрос хозяин, а тебе с этого какой резон? — задал вопрос мужик. — Ты ведь столько земли отдаёшь всего за треть урожая.

— Ну, скажем, так, — едва не заржав, сказал я ему серьёзно, — хочу, чтобы деревня моя богатела и процветала.

Мужик посмотрел на меня, потом на старосту и, махнув рукой, сказал:

— А, была не была! А что, я землю сам выбрать могу?

— Разумеется, — сказал я скучающим тоном, — кто, первый согласится, тот первый лучшую землю себе и выбрать сможет.

От моего заявления у мужиков отпали челюсти.

— Тогда беру десять десятин, — быстро произнёс первый мужик.

Подхватывая его голос со всех сторон стали раздаваться крики:

— Я десять беру, я восемь, я семь.

Я понял, что нужно применять административные меры, пока ошалевшие от такого нахлынувшего "счастья" мужики не передрались.

— Так, выстроились все в порядке очереди, — перебил я голосом нарождающийся гвалт, — начиная с того, кто первым вызвался.

Мужики выстроились в цепочку. Конечно, не обошлось без кулаков, но мой скучающий намёк на виселицу всех образумил и очередь, наконец, выстроилась. Подозвав старосту, я приказал принести пергамент и записать, кто и сколько берёт земли в аренду.

Когда всё подсчитали, то оказалось, что у меня осталось ещё десять свободных десятин. Когда я озвучил эту цифру, ко мне обратился тот первый мужик.

— Если дозволите и эти десятины самому выбирать, заберу себе всё.

Я, понятное дело, дозволил. Когда мужики, взволнованно обсуждая произошедшее, разошлись, я посмотрел на старосту, который, держа в руках листок бумаги, вчитывался в строки и явственно тряся.

— Что такое? — спросил я его.

— Я писал, а себя вписать забыл, — заикаясь ответил он.

"Блин, — задумался я".

— Значит, так, — ответил я, подумав, — ты и твоя семья назначаетесь садовниками, ответственными за мой фруктовый сад. За его содержание, благополучный рост и сбор урожая будете получать месячное довольствие в размере полтора сестерция в день. Не нужно тебе говорить, что будет, если мой сад завянет?

Староста, услышав о гигантской сумме жалованья, пропустил мои слова о наказании мимо ушей.

— Господин, да за такие деньги я за каждой веточкой сам ухаживать буду, — прохрипел он.

Вначале я хотел нанять для сада работников, но теперь, раз уж так вышло с землей, решил отдать сад в руки старосты. Тот уже пребывал в прострации, подсчитывая в уме будущие астрономические доходы своей семьи.

— Вот плата за следующий месяц, — произнёс я, протягивая ему деньги.

Староста посмотрел на них, словно впервые видя такую сумму. "Хотя, может быть так и есть", — пришла мне в голову мысль. Я отдал деньги и сказал:

— Думаю, между нами не осталось недопонимания?

Староста посмотрел на деньги, лежащие у него на ладони и, по-видимому откровенно, ответил:

— Никакого, господин.

Я кивнул и пошёл домой. Теперь это место действительно стало для меня домом. В замке уже вовсю носился белобрысый паренёк, таскающий под присмотром Марты разные вещи.

Кабинет мой был отдраен практически до блеска, и кровать сверкала относительной чистотой. "Что ж, теперь остаётся утеплить тут всё и заготовить дрова на зиму", — вздохнул я.

Перед сном я подумал, что практически полностью выполнил пункты 1 и 2 своего плана. Следовало переходить к пункту три.

По первым двум оставалось ждать результатов, большего я сделать не мог. Старосте такую высокую зарплату я положил, преследуя несколько целей. Во-первых, староста за такие деньги становился хотя бы внешне мне предан, а во-вторых, односельчане могли продавать старосте продукты, произведённые у себя на подворьях и полях, частично получая от него деньги на выплату оброка. Такая многоходовая комбинация пришла мне в голову совершенно случайно, и то только потому, что староста забыл вписать своё имя в список арендаторов земли.

Утро началось с приятного — меня, наконец, посетил закупщик фруктов. Приехав по обыкновению в деревню, он получил от старосты от ворот поворот и далёкий посыл к новому господину, который приказал без его разрешения фрукты не продавать.

Когда Шаст — тот парень, что прислал мне староста — доложил, что меня дожидается торговец, я, не спеша, приказал подавать мне умываться и завтрак. Когда я с этим покончил, прошёл без малого час. Всё это время скупщик ждал меня на улице, так как к себе его пускать я запретил.

Когда я спустился вниз, к стоящему под жаркими лучами солнца торговцу, то с удовольствием отметил, что тот зол и взбешён. Как раз то, что мне было нужно для разговора.

— Что вам здесь нужно, любезный? — барственно спросил я покупателя, которым оказался среднего роста мужик, одетый во вполне приличное, по местным меркам, платье.

Торговец, едва сдерживая злость, прошипел:

— Хотелось бы узнать, почему вы приказали больше не продавать мне фрукты.

— А, ну это очень просто, — ответил я поскучневшим тоном, — меня не устраивает закупочная цена продукта.

— Но вашего покойного батюшку она устраивала, — снова прошипел он.

— А меня нет, — спокойно ответил я, и зевнув, спросил. — У вас всё?

Торговец хотел что-то сказать, но под моим спокойным взглядом вспомнил всё-таки, что разговаривает не с сопливым мальчишкой, а с сопливым дворянином.

— И какая же цена устроит господина? — поинтересовался он чрезвычайно вежливо.

Поскольку я, благодаря быстроногому Шасту, посланному на разведку во все ближайшие таверны и деревни, знал примерные цены на фрукты, то ответил, значительно завысив среднюю цену:

— За прежний объём одной поставки — девять кесариев.

Торговец от возмущения даже не смог сначала ответить. Взяв себя в руки он сказал:

— Да что вы, господин, им же красная цена три кесария. За требуемые деньги вы никому ничего не продадите.