Охотница. Главы 1-22

Что ли и правда Мэл позвонить, в гости напроситься? Она в тот вечер в "Сопрано" сама сказала, что нужно нам как-нибудь посидеть за чашкой чая и поговорить, как в старые добрые времена...

Мэл оказалась дома и против моего приезда ничего не имела, только предупредила, что сейчас занимается собой, так что я должна быть готова сама себя обслужить. Я рассмеялась и ответила, что пока ещё не безрукая.

Дверь мне она открыла в халате, и с салфеткой в руке, которой снимала маску с лица. Окинула меня критическим взглядом и сказала: "Неплохо выглядишь".

— Стараюсь.

— Куда-то собиралась?

— Да, с Максом, но он плохо себя чувствует.

— А, — Мэл пренебрежительно фыркнула. — Ещё даже не женился, а уже капризы пошли.

— Ты не права. Он-то как раз настаивал, чтобы пойти, но я сама не захотела.

— Нашла бы ты себе кого получше, — Мэл махнула рукой в сторону кухни. — Пицца в холодильнике, если что. Чайник недавно кипел.

Когда я принесла в гостиную две чашки чая, сахарницу и разогретую в микроволновке пиццу, Мэл как раз сосредоточенно наносила лак на ногти. Они у неё всегда, как произведение искусства, и я думала, что это заслуга её маникюрши. Ан нет, оказывается, всё сама, всё сама.

— За что ты так его не любишь?

— Кого? А, Макса твоего? — она поморщилась и критически оглядела дело рук своих. — Не переношу шкурников, вот и всё.

— Ты его даже не знаешь практически.

— Я знаю главное — он зарится на твои деньги. То есть, не твои, а твоего отца, но это дела не меняет, — Мэл помахала растопыренными пальцами в воздухе. — Ну вот, застынет, и можно будет наносить верхний слой.

— У тебя здорово выходит.

— Курсы визажистов. Я и гримироваться перед выступлениями предпочитаю сама. Ты, кстати, не думала?

— О чём?

— О курсах каких-нибудь. Приобрети профессию.

— Ну, у меня и так вроде бы диплом есть.

— Вот именно, что вроде бы, — она осторожно взяла чашку с чаем. — Куда ты с ним пойдёшь, с этим дипломом? Не смеши меня.

— Мне, в общем-то, на жизнь зарабатывать необходимости нет.

— Да разве в заработке дело? У тебя должна быть своя жизнь. Своя работа. Можешь не гнаться за заработком, но это личный рост, реализация. И новые люди. Глядишь, и найдёшь себе кого-нибудь другого.

— И где будет гарантия, что этот другой не позарится на мои деньги?

— А ты гляди в оба. На то и щука в море, чтобы карась не дремал. Но даже если выйдешь за этого своего Макса... Думаешь, он после свадьбы будет тебя так же ценить, как до?

Я поморщилась. Слова Мэл неприятно соответствовали моим собственным мыслям. От которых мне в последнее время почти удалось избавиться, и вот она мне снова о них напомнила.

— Ты не кривись, а посмотри вокруг. Домохозяйки мужьям скучны. И не надо говорить, что дом вести — это та же работа. Может, и работа, да только мужику, кроме борща и мягких тапочек, нужно что-то ещё. Борщ и тапочки он воспринимает, как должное. Вот на своих родителей посмотри — у твоей мамы собственное дело, ага? И живут вместе много лет, душа в душу. Когда жена умница-красавица, да ещё и независима, муж такую будет ценить. А не домашнюю клушу, которая и так от него никуда не денется, потому что ей и идти-то толком некуда.

Она откусила острый угол от треугольного куска пиццы и принялась жевать, прервав свой монолог.

— Ну, насчёт красавицы — это точно не про меня, — пробормотала я.

— Ты, мать, себя-то не недооценивай, — сурово посоветовала Мелюзина. — А то так и будешь довольствоваться такими вот Максами. Женщина красива настолько, насколько себя ощущает. Вот я, например, каких хочу, таких и выбираю. Думаешь, хоть один отказал?

Я покосилась на неё и завистливо вздохнула. Ей, с её точёным носиком, легко говорить, не то, что моя картошка.

— Хотя, справедливости ради, их и уговаривать особо не надо, — Мэл отложила оставшуюся от куска корочку и вздохнула. — Я ведь не на пустом месте говорю, что женатики только на сторону и смотрят. Ты бы знала, что я от мужей про их жён наслушалась! Даже если женились по любви — глядь, пройдёт годиков пять-семь, и былая нимфа превращается в корову. Которая, может, домашняя и уютная, но с ней ску-учно!

— Так ты у нас — разбивательница семей?

— Да нет, зачем? — она пожала плечами. — Я ведь замуж не хочу. Так что ни одного мужа ещё из семьи не увела.

Я взяла второй кусок, и некоторое время мы ели в молчании. Чай в чашках кончился, и Мэл сходила на кухню за чайником.

— Люди делятся на две категории, — я кивнула на оставленные ею корочки. — Тех, кто ест пиццу целиком, и тех, кто оставляет корку.

— Я всегда их оставляла. Не люблю пустое тесто.

— А по-моему, корка — самое вкусное и есть.

— Ну да, я помню — ты и вафельные коржи без начинки грызёшь. Хотя они на вкус как картон.

— Много ты понимаешь...

Разговор свернул на безопасно-кулинарные темы. Потом мы допили чай, и Мэл докрасила свои ногти, а попутно прочла мне маленькую лекцию по искусству маникюра. Домой я засобиралась уже совсем поздно.

— Привет, Паш! — я махнула рукой. Паша Кулагин оглянулся, кивнул и придержал шаг, позволив мне себя догнать.

— Привет. Ты откуда?

— Из спортклуба. А ты?

— Из тира.

— Из тира? Это где... — я подняла руку с вытянутым пальцем, имитируя пистолет, — "пиу-пиу"?

— Ну да.

— Ух ты! И давно ты туда ходишь?

— Да с полгода уже.

— Чего это тебя на стрельбу потянуло?

— Да так как-то... — он пожал плечами. — Мать достаёт, братец тоже. Ты не представляешь, Женька, как тебе с предками повезло. А стрельба как-то отвлекает. Я и раньше туда ходил, а теперь вот вернулся. Знаешь, там ведь нужна концентрация, и всё лишнее куда-то уходит. Тренер говорит, что у меня способности есть, нужно только заниматься регулярно...

Он говорил что-то ещё, а я кивала, и воображение невольно рисовало картинку, что Пашка, выпуская пули в мишень, представляет на её месте "достающих" его родичей. Бр-р. Но нет, стоит думать о нём плохо. А даже если и представляет, кто я такая, чтобы судить? В конце концов, не самый худший способ выпустить пар, а от воображаемого до реального дистанция огромного размера. И вообще, он-то по мишеням стреляет, а я — по живому выпалила.

Интересно, а что Пашка скажет, если я вдруг расскажу ему об этом эпизоде своей жизни? Нет, я, конечно, не собиралась делать такую глупость, но всё-таки. В ужасе шарахнется, или скажет "Ух ты, круто!"

Полиция меня так и не потревожила, хотя прошла уже неделя, и я потихоньку уверялась, что ничего мне не будет. Следов, указывающих на меня, я не оставила: ни клочков одежды, ни вывалившихся из кармана предметов, ни отпечатков пальцев на деревяшке — спасибо холодной погоде и кожаным перчаткам. Свидетелей тоже не было, я вспомнила, как оглядывалась и прислушивалась после выстрелов, но вокруг было тихо. Если кто и услышал, то выяснять, кто стрелял, не поспешил. Машина? Мало ли там машин ставится...

— Эй, ты меня слушаешь?

— А? — встрепенулась я.

— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?

— Извини, Паш, задумалась.

— Вечно ты в облаках витаешь, — хмыкнул Паша.

— Неправда!

— Правда-правда. Ещё в школе помню — спросит тебя учитель о чём-нибудь, а ты встаёшь, как только что разбуженная... Даже странно, что кончила школу хорошо.

Я неопределённо хмыкнула. К экзаменам меня натаскивали нанятые родителями репетиторы. Но училась я и правда на "тройки", в этом Пашка прав. Младшие классы я отходила в элитную гимназию, где были индивидуальные занятия, интересные программы, и там я, в целом, успевала. Но потом кризис 98 года разорил первое папино предприятие. Тогда нам пришлось трудно, денег на оплату гимназии уже не хватало, и меня перевели в обычную муниципальную школу, где мне, избалованной креативными учителями, на уроках сразу стало скучно. Вот я и училась спустя рукава, хотя с одноклассниками мне повезло, а потому, даже когда наши дела выправились, я осталась доучиваться там же. Благо у меня всё же хватило ума не особо хвастать богатством, зато папа всегда был готов оплатить нашему классу то экскурсию, то школьную вечеринку.

— А помнишь, как мы после выпускного сбежали в какой-то подъезд и пели там под гитару?

— Угу. А потом у Надьки Квасковой случилась истерика, и её мать прибежала жаловаться, что мы обидели деточку. Хотя она просто перепила.

— А меня там вывернуло, — вспомнила я. — Не нужно было мешать водку и шампанское.

— Да, напугала ты нас знатно, — согласился Паша.

Мы ещё некоторое время наперебой вспоминали наш выпускной, а потом просто разные случаи из школьной жизни. Потом Пашка спросил, как у меня дела, и я рассказала о том, что Макс начал серьёзно рисовать, пишет мой большой портрет, а параллельно успел сделать ещё несколько картин, которые мне и показал во время нашего свидания. Его квартирка потихоньку начала напоминать картинную галерею.

Паша присвистнул. Макса он знал, но его увлечение рисованием стало для Кулагина новостью.

— И как, хорошо хоть рисует?

— Отлично, — искренне сказала я. Да, я никогда не разбиралась в живописи, но Максовы пейзажи и натюрморты мне очень нравились. Он всегда находил какую-то изюминку, делавшую картину нетривиальной.

— Ну-ну. Будет у тебя жених-художник. Художник-юрист.

— А что плохого?

— Да ничего. Гривичев вон тоже до того, как начал рисовать, был, по-моему, не то инженером, не то программистом.

— Ты знаешь Гривичева?

— Да его вся Москва знает. Не, ну не знаком, конечно, но картины видел. Смирновы с ним дружили... — Паша помолчал. — Жаль Володьку.

— Жаль, — согласилась я.

— Вот он, кстати, тоже выскочил из грязи в князи. Никак не думал, что он действительно актёром станет.

— Да он об этом мечтал ещё со школьной скамьи.

— Мечтать-то он мечтал, но способностей у него к тому никаких не было. Ты вспомни, как он стихи читал. Такого завывания я больше ни у кого не слышал, а ему казалось, что это и есть "читать с выражением". У тебя лучше получалось.

— Но он же потом играл, и здорово играл! От его Ромео я плакала. Ты был на его выпускном спектакле? Он его весь на себе тащил, Джульетта рядом с ним была никакущая.

— Был. И удивился — долго-долго ничего не получалось, и вдруг заиграл. Не дружи Володькина мама кое с кем из "Щуки", чёрта с два он бы туда попал, между нами-то говоря.

Я недоверчиво покачала головой.

— Я помню, как он всякие сценки разыгрывал...

— И я помню. Тебе неловко от них не становилось? Любительский драмкружок имени погорелого театра.

— Ну... — откровенно говоря, да, становилось. Всё время, что мы были знакомы, Володя любил кого-то изображать и вначале страшно переигрывал. Но потом дело пошло на лад, и я решила, что ему просто не хватало мастерства.

— Знаешь, последние серии "Выстрела в упор" мне те его потуги напомнили. Он начал переигрывать. Потом видимо спохватился и ударился в другую крайность — вообще перестал играть.

— У него был творческий кризис.

— Да... — задумчиво проговорил Паша. — Высоко взлетел — больно упал. О мёртвых хорошо или ничего, но зазнался наш Володя, если уж начистоту. Мы с ним последний год почти не общались, так, на семейных сборищах, когда деваться некуда. И не только со мной. Вон с Бошняком вообще разругался в пух... Хотя ты же не знаешь Бошняка...

— Бошняка? Петра Викторовича?

— Его самого. Значит, знаешь?

— Знаю, — медленно произнесла я. — Недавно познакомились.

— Ну вот. Он у них часто бывал, а потом — как отрезало.

— А из-за чего разругались?

— Да кто ж их знает. Ладно, ты куда?

— Домой.

— Тогда пока.

— Пока, — кивнула я.

Паша двинулся дальше, а я повернула к нашему дому, пребывая в состоянии глубокой задумчивости. Володя знал Петра Викторовича... А не прав ли Паша, часом? Таинственный Максов знакомец предлагал удивительное, невозможное — и, что самое поразительное, не лгал. Он действительно мог наделить человека тем, чем тот не обладал от природы, я и Макс — живые тому примеры. Так может, Володя и впрямь был бесталанен? И приобрёл способность играть благодаря тому, что сделал Пётр Викторович? А что он, кстати, сделал? В тех наукообразных объяснениях, которыми он описывал свою методику, я всё равно ничего не поняла, а сам процесс не запомнила. Последнее моё воспоминание в тот день — что мы с Максом приходим в занятый его офисом дом. А потом — двухсуточный провал, и я очнулась на скамейке на Вятской улице.

Но если Пётр Викторович что-то дал — то, быть может, способен и отнять?

Мне стало неуютно. Сколько человек на самом деле обязаны своим успехом этому пожилому лысоватому мужчине с добродушной улыбкой? Как далеко простирается его влияние... и возможности? Володя... Да, его последний фильм и последние серии сериала, в котором он снимался, действительно выявили проблему — пусть и не до такой степени, как утверждал недолюбливавший его Пашка, но игра Владимира и правда утратила былую лёгкость и естественность. Могло ли это быть местью?

Надо поговорить с Максом. Он, насколько я поняла, свой талант к рисованию попросту купил, но в одних ли деньгах дело... Или у меня просто паранойя разыгралась?

На звонок Макс ответил явно неохотно и был чем-то раздражён, хотя со мной говорил терпеливо. Когда я несколько сумбурно изложила ему свои подозрения, он некоторое время молчал.

— Знаешь, Жень, мозг — всё-таки не грядка, чтобы можно было морковку сначала посадить, а потом выдернуть, — сказал он наконец. — Да и разругался Смирнов с Бошняком... когда?

— Не знаю.

— Да где-то через год после знакомства. Не сошлись характерами. А проблемы у Смирнова начались значительно позже. Долго Пётр Викторович ждал со своей местью. Бритва Оккама, малыш. Не нужно плодить лишних сущностей там, где их нет.

— Ну, может, ты и прав.

— Конечно. Так что не бойся. Никто на твои боевые искусства не покушается.

Я промолчала. Дело было не в том, что я боялась за себя. А в чём суть моей тревоги — я и сама объяснить бы затруднилась.

6.

Накануне того дня потеплело, и наконец-то выпал снег. Да не просто слегка, а обильным снегопадом, так что кое-где у краёв газонов образовались небольшие сугробчики. Дворники увеличивали их, сгребая снег с мостовых и тротуаров, а потом улицы посыпались солью, или ещё чем-то химическим, и белой крупой, не знаю, как она называется, похожей на мелкие камешки. Химия спасала от обледенения, но оставляла белые разводы на сапогах.

— Надень дублёнку, — сказала мама. — Холодно же.

То, что столбик градусника подпрыгнул вверх, её не смущало. Раз выпал снег — значит зима и холодно.

Утром папа собрался и уехал на несколько дней — хотел проинспектировать большое строительство в другом регионе, за пределами даже Московской области, и ещё уладить какие-то дела с поставщиками. Перед его отъездом я опробовала новую мультиварку — каша, сваренная ею, оказалась вполне на уровне — проводила папу в поездку, а маму в ресторан, и осталась одна в квартире на целый день. Посмотрела несколько передач по телевизору, побегала по интернету, проинспектировала свою коллекцию туфель и выбралась в ближайший торговый центр — не то чтобы я всерьёз собиралась что-то себе покупать, но захотелось побродить между прилавков, выпить чаю или кофе в кафе, и, может быть, что-то себе и присмотреть.