Горный ключ - 2

— Вы хотели говорить со мной? Я слушаю.

Отец Дюпре осел на стул, пытаясь унять сердцебиение. Вот так сюрприз! Это что ж теперь будет-то? В отличие от прочих, священник имел представление о том, на что способен эмпат, если его сильно разозлить, а уж куда сильнее?

Однако Герман Штайн оказался человеком стойким и смелым: он побледнел, дважды переменился в лице, но твердо взял ход событий в свои руки.

— Граф Вальдано, Суд заслушает ваши показания в свое время. Будьте добры не нарушать ход судебной процедуры.

— Про-це-ду-ры? — по слогам повторил Рамон, и нарастающий в зале шум голосов стих, словно его отрезали. Граф отступил от перил и стал неторопливо спускаться по лестнице, как кот, подкрадывающийся к мыши. А отец Эмиль с некоторым трепетом осознал, что нигде нет ключа — дона Эрбо, который мог бы утихомирить эмпата, буде тот вздумает впасть в буйство.

— Показания? — со смешком продолжал Рамон. — О, едва ли все эти господа, — он почти брезгливо обвел рукой затихшую аудиторию, — ждут от меня каких-то там показаний. Хотите, я скажу, что им нужно?

Штайн молчал, так стискивая папку с бумагами, словно черпал в них силы.

— Они хотят знать правду, — сказал Рамон. — Не спорю, желание странное, противоестественное, обычно этим господам не свойственное...

— Прекратите оскорблять Суд, — медленно, с угрозой секретарь.

— ... но тем не менее, вы так их раздразнили, что им нужна правда, и на меньшее они не согласятся.

На него смотрели, как на дикого зверя, и это, в общем-то, даже льстило. Эмпат усмехнулся. Он достиг конца лестницы, пересек свободное пространство, отделявшее его от свидетельской кафедры, и оперся на нее локтем. После чего удивленно поднял бровь. Месмер его не боялся. Он ненавидел — это да, он был разорвал Рамона в клочья, если бы мог, но не испытывал страха. А потом еще и широко улыбнулся.

— Что вас так развеселило? — поинтересовался Рамон. Экс-маг хмыкнул, фыркнул и расхохотался.

— Участь этих господ, если желаете знать, — отсмеявшись, сообщил он графу. — Они, бедолаги, даже и не подозревают, что сидят на огромной бомбе.

— Желаете запалить фитиль?

— А он и так тлеет. Я просто жду, когда рванет. Испытываю, так сказать, чисто научный интерес.

— О — чем — вы — говорите?! — рявкнул Штайн, окончательно плюнув на приличествующую случаю сдержанность.

— Он — эмпат, — бывший маг для наглядности ткнул пальцем в графа. — А это, знаете ли, взрывоопасно. В такой-то обстановке...

— Сначала пусть докажет, что он — эмпат! — воскликнул Лемуэ, и отец Эмиль взглянул на него с невольным уважением. Нет, какое упорство! — Пусть докажет, что он — носитель этой якобы силы Айна Граца...

— А что вы сочтете доказательством? — осведомился Рамон. — Мне надо явить какое-нибудь чудо? Или... вы хотите увидеть, как я выгляжу на самом деле?

Месмер попятился с кафедры свидетелей. Вот такого чуда ему не надо было ни за какие коврижки. Эмпат повернулся к Штайну — тот еще успел скептически скривить губы.

— Рамон, стой! — крикнула Феоне, пристукнув кулаками по многострадальным перилам.

— Что он делает?! — всполошилась Анжела.

— Ничего хорошего!

Граф опустил голову, так что длинные волосы закрыли его лицо, как занавеской. Широкие плечи мужчины слабо вздрогнули, и в тот же миг красивая фигура исказилась, будто в кривом зеркале. Рамон одновременно вытянулся и сгорбился, его тело странно истончилось, словно заключенная в нем магия растворяла его. Темные волосы зашевелились, как живые, и из-под них брызнуло зеленым светом. А потом эмпат поднял к секретарю совершенно белое лицо, на котором едва угадывались размытые человеческие черты. Штайн отпрянул назад, уперся спиной в стену.

Широко раскрытые глаза существа были полны ослепительно сияющей зеленью. Оно вздохнуло, и по залу прокатилась волна режущего холода. Свет, льющийся из больших окон, стремительно выцветал, окружающее теряло краски и объем. Вокруг призрачной фигуры разливалось бледное свечение, прозрачно-зеленое, как берилл, и тонкой туманной дымкой поднималось вверх.

Хуан завяз в ней, как муха в патоке. Неведомая сила вынимала душу из тела, тянула ее тоской, словно клещами, и одновременно — сковывала льдистым безразличием. Вот рванулась вперед Анжела, глухо вскрикнула, привалилась к стене, прижимая руку к сердцу, и уронила голову. Вот напряженно застыла Феоне, в ее глазах бился фиалковый огонь, но она не могла сдвинуться с места. Миро крепко прижал к себе Верону, и девушка, белая, будто мел, вцепилась в него, как утопающая. С громким вздохом упал на колено Даниэль, и Руи, как всегда, метнулся к нему, подхватил...

Хуан закрыл глаза, но через несколько секунд услышал звонкий стук каблуков по мраморным плитам. С усилием Фоментера поднял веки и увидел Фабиана, быстро пересекающего залу. Словно почуяв, что на него смотрят, юноша обернулся и сверкнул ярко-голубыми глазами в сторону герцогского балкона, а потом храбро приблизился к застывшему посреди залы созданию. Руки мага скрылись под темной гривой, а следом за ними и лицо. Существо сжало Фабиана руками, Хуана передернуло. Боги, как Бьяно это выносит?! И хвала всем богам, Руи не видит... Нежно-зеленое мерцание, заполняющее зал, вдруг схлынуло, устремилось к Рамону, втягиваясь в его тело, как щупальца невиданного зверя. Вокруг Рамона гасли последние отблески зеленого света — граф быстро обретал человеческую форму. Зала мгновенно наполнилась красками, дыханием живых людей, слабыми возгласами, шорохами от беспорядочных движений. Анжела выпрямилась, жадно хватая ртом воздух, зато магисса со стоном осела на пол. Холод исчез, словно занавес сдернули, и Хуан, едва придя в себя, свесился через перила. Всем чародеям в помещении вдруг стало худо: кто сидел, кто лежал, а кто, зажав рот рукой, ковылял к выходу. Этим беззастенчиво пользовались граф и его воспитанник: теперь уже и у Фоментеры не оставалось сомнений — двое внизу страстно целовались. Руи, к счастью, поил Даниэля вином; сам же Хуан ощущал лишь усталость и странную отрешенность. Да хоть бы они там хадизарскому греху предались — главное, что светопреставление кончилось, и хвала богам...

Рамон наконец смог оторваться от своего полу-оборотня и удовлетворенно огляделся. Зала была полна человеческими эмоциями — гнилушки вперемешку с драгоценными камнями. Будет чем подкормиться, если он начнет слабеть.

— Ну как вам чудо? — поинтересовался граф. — Надеюсь, я разрешил сомнения господина Лемуэ?

Комиссар оторвал голову от столешницы, подпирая бледное чело обеими руками, и просипел что-то невнятное.

— Рамон Вальдано, — очнулся Штайн, — надеюсь, вы отдаете себе отчет, что ваши действия можно рассматривать как покушение...

— Простите, вы видите где-нибудь хоть один труп?

Секретарь огляделся с затаенной надеждой. Однако все присутствующие были вполне живы.

— Тогда чем вы объясните вашу дикую выходку?

— Господин Лемуэ выразил закономерные сомнения в моей природе, и я избавил его от них самым простым и наглядным способом. Однако не будем отвлекаться, — его светлость щелкнул пальцами, и на свидетельской кафедре появился большой черный шар из хрусталя.

— Что вы себе позволяете? — осведомился Штайн. Рамон терпеливо вдохнул.

— Я намерен дать свидетельские показания, невзирая на ваше сопротивление. Ведь лучше один раз увидеть, не так ли?

— Граф Вальдано, если вы будете оскорблять Суд...

— По-моему, все это сборище затеяно ради выяснения правды, — задумчиво отозвался Рамон. — Я вам ее вручаю, можно сказать, на блюде, чем вы еще недовольны?

Штайн был недоволен многим, но высказать все не успел — граф и полукровка, держась за руки, поднялись на свидетельскую кафедру, Месмер вежливо уступил им место.

— Что вы делаете? — в замешательстве спросил секретарь.

— Прикажите им надеть на меня ваши янтари и браслеты. Не стоит подавать лишний повод к сомнению.

Поколебавшись, Штайн кивнул приставу. Секретарь Суда знал, что браслеты на Рамона не действуют, но вот янтари... кто их знает? И уж точно не помешает обезвредить графского щенка, а то мало ли, что придет ему в голову.

— Что они там делают? — обеспокоилась Верона. Феоне отвлеклась от бокала с зельем, взглянула вниз и взвилась с места:

— Рамон, стой!! Не вздумай!

Волшебница ринулась к лестнице, и ее преосвященство уронила под ноги женщине четки.

— Не надо ему мешать, — печально и строго сказала духовная мать, когда утих шум падения и взрыв площадной брани. — Он пришел сюда только для этого.

— Для чего? — спросил Миро, на всякий случай прижимая к себе жену. Сава вздохнула.

— Он покажет им свою память, свою жизнь — все, что случилось с ним. Какое доказательство может быть лучше этого?

— Идиот, — злобно выплюнула Феоне. — Да такое могут назначить лишь по приговору Суда, а он — добровольно!..

— То есть он покажет им всю правду?! — всполошилась Верона. — Немедленно его остановите!

— Уже поздно, — сказала Анжела, и все снова устремились к перилам; лишь Сава с усталым вздохом откинулась на спинку кресла.

Рамон, не забывая прижимать к себе ключ, положил ладонь на хрустальный шар. В темной матовой глубине шара вспыхнул фиолетовый огонек. Клубящийся белесый туман поднялся к потолку и соткался в некое подобие колышущегося экрана. Еще мгновение — и на нем проступили первые смутные очертания...

Рамон полулежал в кресле, закрыв глаза, и гладил по голове Фабиана, сидящего у его ног. Юноша настороженно поглядывал то на усталое лицо опекуна, то на окружающих людей, но ему впервые не было до них дела. Идальго только следил, чтобы они не лезли, не подходили, не беспокоили. А что до остального... какая, в самом деле, разница? Кресло стояло рядом с кафедрой для свидетелей, почти в центре зала, и все видели, как граф перебирает волосы своего любовника, и как полу-оборотень по-кошачьи льнет к ногам опекуна, а те, кто был поближе, видели и слабую улыбку на изможденном лице Рамона.

Но едва ли это все имело значение после "показаний" Рамона. Все, что было после них, Фабиан помнил плохо, словно видел сквозь мутное стекло. Помнил, как свернулся "экран", как эмпат, застонав, едва не рухнул на пол, как навалился на плечи воспитанника; как сам Бьяно, шатаясь под весом графа, кричал, требуя кресло, как дотащил до него Рамона, как поил водой из стакана... где-то там, за невидимой чертой, допрашивали Элеонору, Виктора, Феоне, Хуана, и Руи, и Даниэля, и Олсена, и еще толпу всяких личностей, а потом Суд удалился выносить решение. И теперь весь этот зверинец имени богини Араны таращился на диковинное диво — живого эмпата с ключом!

— Потерпи, — шепнул Рамон. — Уже скоро...

Полукровка фыркнул и потерся щекой о колено графа.

И ему было плевать, что его друзья тоже это видят.

Хотя их дружба была единственной вещью, которой он еще дорожил. Что ж, он сознательно шел на разрыв. Чтобы не было, о чем жалеть. А они... Бьяно хмыкнул. Теперь они вряд ли о нем жалеют.

— Руи, — Даниэль тронул дель Мору за локоть. Он долго смотрел на друга, на его сжавшиеся кулаки, на прикушенную губу, потемневшие от боли глаза, и сам не понимал... вот ничешеньки не понимал.

Родриго вдруг засадил кулаком по стене, аж обивка хрустнула, и отвернулся.

— Нет, ну почему? — выдавил идальго. — Почему, Дань? Он... он же врал нам почти все время, почему?

— Не знаю, — беспомощно отозвался семинарист. Бьяно лгал... о боги, да ради чего?! Ради того, что показывал им Рамон? Ради самого эмпата? А они-то, они... они верили, и... Губы Даниэля задрожали — он вспомнил клетку в ординарском замке, хадизар, боль, от которой весь мир разлетелся в осколки. И значит он сносил это все только ради того, чтобы Бьяно сохранил своего любовника?! Ради этого несколько месяцев просыпался в холодном поту, и его выворачивало наизнанку над тазом для умывания?!

— Ненавижу! — прошипел Даниэль. — Ненавижу!

Феоне, прислонившись к стене, стискивала фляжку, от которой разило крепкой выпивкой, и поминутно к ней прикладывалась. Камзол магиссы был расстегнут, воротник сорочки — неприлично распахнут. Впрочем, какие к черту приличия после устроенного Рамоном представления?! Одно дело — знать, что он спит со своим щенком, а другое... другое — увидеть все своими — нет, его глазами, глазами эмпата, почувствовать то же, что чувствует он, и понять наконец... Феоне встряхнула головой и снова хлебнула из фляги. Магиссе не хотелось понимать. Она бы все отдала за то, чтобы ничего этого никогда не видеть.

Верона устало обмахивалась веером. Все эти признания, откровения, раскрытия тайн и секретов порядком ее утомили. Девушке было очевидно, что Рамон сдуру выдал судьям массу лишних сведений, и теперь предсказать их вердикт почти невозможно. На этом фоне признание графа в связи с Фабианом было ей почти безразлично. Хотя Миро переживал... Хуан (как его там) тоже переживал. И эти двое. А с чего бы? Вероне уже давно все было ясно. Даже Анжела — и то не грохнулась в обморок, сидит вон у ног ее преосвященства и молится. Кардиналесса тоже спокойна, а вот это странно. Герцогиня нахмурилась. Казалось бы, хадизарский грех, запретная магия... или Сава так все и планировала?

Наконец двери совещательной комнаты распахнулись, Штайн ударил в колокольчик, и гудеж в зале мгновенно стих. Из комнаты торжественно вышли судьи. Страший судья нес свиток, запечатанный большой печатью. Секретарь лично принял его из рук старшего судьи и сломал печать. Все присутствующие, даже Рамон с Фабианом, поднялись с мест.

— Именем мудрой Араны и во славу всех богов, — начал Герман Штайн, — да свершится правосудие! Суд Паладинов признает Ординарию виновной в нарушении Коронельского акта, а именно статей его...

"Получилось", — отстраненно подумала Верона, внимая перечню статей, а затем — лиц, на которых Суд возложил вину за произошедшее. "Под снос" пошла почти вся верхушка Ординарии, и девушка удовлетворенно следила за тем, как бледнеют ординарские маги, попавшие в перечень виновных. Рядом чуть слышно вздохнул Миро и сжал пальчики жены. Веро незаметно коснулась его локтя веером. Ее матушка и брат легко отделались — графиню приговорили к пяти годам заточения в одной из тюрем Совета, Виктора — к семи. Могло быть и хуже.

— Графа Рамона Вальдано постановлено...

Девушка удивленно вздрогнула. Глаза Миро широко раскрылись, Анжела коротко пискнула, Феоне оторвалась от фляжки.

— ...признать виновным в убийстве жены, Бертиле, в девичестве Робийяр, и сына, Энрике-Рикардо, лишить титулов и владений, а затем передать на попечение Совету Араны, дабы оградить от его пагубных сил невинные души, а так же исследовать оные силы для наилучшего за ними констроля. Дона Фабиана Эрбо...

— Что они несут?! — едва слышно прошептала Анжела.

— Сам виноват, — фыркнула Верона.

— ... так же передать на попечение Совету Араны, как сопричастного силам Рамона Вальдано.

— Простите, что вы намерены со мной сделать? — уточнил Рамон. — Передать, опекать и исследовать, дабы контролировать? Почтенные, я не вещь, а вы, видно, совсем не выучили урока.