Тени Калибога (пролог, главы 1-3)

— Потому что я против убийства без необходимости.

Шевалье шмыгнул носом.

— А, по-моему, так будет лучше.

— Но тогда вам придется убить и его подручных, — Рауль-и-Румоза показал глазами на вяло копошащихся грабителей. — А это будет бесчестно, так как они связаны и не могут оказать вам должного сопротивления.

— Ваш друг совершенно прав, — вставил фразу бледный сеньор Эгю.

— Каналья! — раздражился Симон. — Но их по одному можно вызывать на дуэль!

— Я думаю, вам будет не по чину дуэлировать с людьми низших сословий.

— А вы?

— А я, хоть и сделал это добычей пропитания, — вздохнул Рауль-и-Румоза, — все же, как вы знаете, являюсь сторонником поединков до первой крови.

— Дьявол!

От избытка чувств Симон постучал деревянной подошвой башмака по камню.

— Эй, вы там, канальи! — прикрикнул он на связанных. — Только попробуйте сбежать! Хватит шевелиться!

— Простите, сеньор! — подали голос оттуда.

Де Ламбрасс посмотрел на забирающееся в зенит солнце и подумал, что дело, должно быть, идет к полудню. Канальи, оглушившие его в таверне, наверное, уже часов пять в пути, если, конечно, спешат на встречу с — без сомнения — такими же канальями. Ха, он, возможно, еще встретит их на дороге!

— Благодарите Калибога, сеньор, — напыщенно сказал Симон предводителю бандитов, — что у нас мало времени. Я думаю, сеньор Хуан, его тоже можно связать.

— Согласен. Сеньор разбойник, будьте добры, сведите запястья.

Шевалье сбегал к телеге и, не найдя еще одной веревки, оторвал полосу темной ткани от какой-то юбки. Вернувшись, он перекрутил полосу и в несколько оборотов туго стянул поданные руки.

— Готово.

Грабитель поморщился, но ничего не сказал.

— Ну вот, — Рауль-и-Румоза убрал кинжал. — Прошу к остальным.

Сеньор Эгю, оглядываясь, неуверенно шагнул к сидящим у сосны подчиненным.

— Я могу...

— Можете, можете, — эспаньолец жестом, которым отгоняют мух, согнал бандита с площадки. — Сядьте, подумайте о жизни, о Пути.

— Каналья!

Симон только сейчас заметил, что две фигуры, ради которых он, собственно, и выскочил один против пятерых, все также стоят на коленях в своих коричневых балахонах и не спешат подниматься. То ли потрясение от неожиданного плена помутило их разум, то ли они благоразумно руководствовались терпением и распространяющейся на подобные случаи волей всемогущего Калибога.

— Сеньоры...

Он наклонился, чтобы заглянуть в темноту опущенного капюшона.

Фигура сидящего чуть приопустилась, а рукава, наоборот, пошли вверх, и будь Рауль-и-Румоза менее расторопен, здесь повествование о шевалье де Ламбрассе и завершилось. Заметил эспаньолец в глубине рукава металлический блеск или действовал по наитию, но когда по горлу Симона уже готово было полоснуть лезвие миниатюрного кинжала, он с ювелирной точностью отбил его в сторону.

— Каналья!

Шевалье от неожиданности упал.

Его благородные намерения были так глубоко оскорблены, что в глазах, после секундной оторопи, зажглись огоньки гнева.

— И это благодарность!? — взревел он.

Пушечным ядром его выстрелило вверх. Мысленно Симон уже видел, как кроит подлый череп несостоявшегося убийцы, но тут с головы фигуры упал капюшон, и де Ламбрасс растерял весь свой пыл и желание расправы. Мало того, шевалье вдруг захотелось иного: стукнуть дубиной по себе, набрать цветов, почистить одежду, спрятать куда подальше пустые ножны, задрапировать фон с грабителями большой цветной занавеской и подкрутить усы.

Последнее соображение задержалось у Симона в мозгу, и он по-простецки, двумя пальцами, загнул кончик левого уса, при этом совершенно забыв про правый. Осталось добавить ошарашенному виду де Ламбрасса идиотскую улыбку, медленно раздирающую его франгалльские челюсти, и любому читателю не составит усилий сделать вывод о природе увиденного молодым шевалье.

О, да, Симон одновременно был пленен, убит, счастлив, несчастен, разделен, разорван в клочья, сожжен, воскрешен, наставлен на Небесный путь, околдован и поражен молнией.

В общем, влюбился со всей горячечной страстью неискушенного в амурных делах человека.

— Простите меня, сеньор, прошу вас!

Шевалье открылись уложенные в тугое плетение волосы цвета спелой пшеницы, высокий лоб, разделенный снизу тонкой морщинкой, светлые брови и чудесные, восхитительные, полные беспокойства и любви серые глаза, в которых он с упоением утонул.

Ах, этот прелестный овал! А ресницы? А остренький подбородок? А цвет щек?

Губы девушки шевелились, но до слуха Симона слова добирались почему-то избирательно, и он с трудом извлекал из них смысл.

Она, конечно же, думала, что он — один из грабителей, покусившийся на ее честь, а он — спаситель, и было бы жутко печально, если бы ее кинжал... потому что она дала слово... Хвала Калибогу, что ваш приятель...

— Каналья, — прошептал де Ламбрасс первое, что пришло ему на язык.

— Что?

В серых глазах застыло такое теплое внимание, что шевалье смешался и забыл не то что об учтивости, но и откуда родом, какой сейчас день и как его зовут. Что уж говорить о Пуа-де-При и планах!

— Чтоб я сдох, — сказал Симон и улыбнулся.

— Сеньора, — пришел ему на выручку Рауль-и-Румоза, — позвольте представиться.

Он поклонился.

— Хуан Кальедо Рауль-и-Румоза, вынужденный странник, к вашим услугам.

— Колет де Кюсак.

Девушка поднялась с колен, за ней потянулась и вторая, все еще скрытая капюшоном фигура, полная и, судя по очертившейся груди, тоже женская.

— Очень приятно.

Эспаньолец легко прикоснулся губами к тыльной стороне ладони поданной ему руки. Симон в приступе ревности скрежетнул зубами.

— А это мой спутник, — обернулся к нему чуткий Рауль-и-Румоза.

— Прошу еще раз извинить меня, — перевела взгляд своих серых глаз на шевалье Колет. — Я, право, могла совершить страшную ошибку.

— Не стоит. Я, собственно, еще жив! — браво произнес де Ламбрасс.

Он впился губами в ладонь Колет, ощущая ее легкий цветочный запах.

— Сеньор, вы не назвались...

Девушка мягко вытянула руку из настойчивых пальцев.

— Симон, Симон де Ламбрасс, — выпятил грудь шевалье. — Путешествую в Париж!

— Мы удачно пересеклись, — улыбнулась Колет.

Симон покраснел.

— Собственно, сначала меня хотели повесить...

— Вас?

На лице девушки отразился неподдельный испуг.

Дьявол знает почему, но Симон, воспринявший волнение на свой счет, почувствовал себя едва ли не мифическим героем, и в голове его сама собой сложилась целая (но далекая от действительности) история, в которой он, противостоя злобным темным силам, был пленен, но не сдался, убил одного негодяя, затем — натурально, через решетку — другого, вырыл подземный ход и бежал.

Сколько-нибудь развиться повествованию, впрочем, не дал Рауль-и-Румоза.

— Сеньора Колет, — сказал он, — нам, пожалуй, стоит покинуть столь не гостеприимное место. Вы не против?

— Нет, сеньор Хуан.

Девушка побледнела, когда взгляд ее упал на раскинувшегося в траве убитого, раздетого до нижнего белья мужчину. Она бы, верно, упала без чувств, но сзади ее поддержала то ли подруга, то ли служанка и не дала потерять сознание.

— Бедный Ламбер!

— Я отомстил за него! — подскочил шевалье, указав дубинкой на скрючившегося в пяти шагах еще одного мертвеца.

Колет, впрочем, это не обрадовало. Она побледнела еще больше.

— Вы приехали на телеге? — спросил эспаньолец.

— Что? Да, да, я совершенно без средств.

Рауль-и-Румоза бросил удивленный взгляд на замерших грабителей.

— Зачем же они напали на вас?

— Это длинная история, сеньор, — прошептала Колет.

Несчастный вид девушки зажег в душе де Ламбрасса жажду мщения и он, подбежав, не разбирая, наградил бандитов пинками.

— Мы запомнили вас, сеньор, — прошипел сеньор Эгю, которому достался один из ударов. — Теперь берегитесь.

— Каналья! — воскликнул Симон. — Ты еще грозишься?

Он стукнул предводителя грабителей дубинкой по плечу.

— Дьявол!

— Каналья!

— Оставьте их, сеньор, — устало попросила Колет. — Лучше помогите мне с Эсмир забраться в телегу.

— Я всецело у ваших ног, сеньора.

Шевалье, впрочем, успел погрозить грабителям кулаком. Он подсадил девушку, легко прихватив ее за талию. Спутница Колет оказалась тяжелее, и Симон подставил колено импровизированной ступенькой.

— Прошу.

Из-под капюшона выглянуло круглое недовольное лицо пожилой женщины, толстые пальцы вцепились шевалье в плечо, а каблук туфли будто нарочно поелозил по ноге, выискивая, где нажать побольнее.

Эспаньолец в это время оглаживал мерина.

— Ваша служанка не говорит? — спросил он девушку.

— Эсмир немая, — ответила Колет.

— И куда вы сейчас?

— Конечно же, в Пуа-де-При! — громко сказала девушка.

— Нам по счастливой случайности — туда же, — запрыгнул на телегу де Ламбрасс. — Ваш конь вывезет четверых? А мы теперь будем вашим эскортом, и вы можете ни о чем не беспокоиться. Правда, моя шпага... Эх, к чертям шпагу! Я готов драться за вас голыми руками, сеньора!

— Вы очень любезны, — качнула головой Колет.

— Но вы зря громко объявили о цели своего путешествия, — сказал Симон. — А что если эти канальи освободятся и кинутся вас преследовать?

— Это я улажу, — сказал Рауль-и-Румоза и шагнул к уныло сидящим на земле грабителям.

Его шпага с визгом покинула два кольца, притворяющихся ножнами.

— Эй-эй-эй, сеньор! — заволновались бандиты.

Их предводитель предпринял недвусмысленную попытку сбежать, но был крепко прихвачен своими же подельниками.

— Вы обещали, сеньор! — задушено вскрикнул он, когда острие шпаги уставилось ему в лицо.

Рауль-и-Румоза сощурился.

— Я никогда не лгу! Но ситуация в следующем, сеньоры: освободиться от веревки вам хватит и пяти минут. А нам с Симоном не хотелось бы, чтобы сеньора де Кюсак и в дальнейшем тревожилась по вашему поводу. Кстати, что вам понадобилось от бедной девушки?

— Ничего! — тряхнул головой сеньор Эгю. — Мы случайно...

Кончик шпаги, приблизившись, уколол его лоб над бровью.

— Я не лгу, сеньор, но ложь чувствую, — сказал эспаньолец.

— Нам заплатили, — буркнул сбоку мечник. — Описали повозку, сеньору, сказали, что при ней будут всего два человека прислуги и что пропажа ее будет угодна самому Калибогу.

Рауль-и-Румоза хмыкнул.

— Вот как? Не замечал за Калибогом такого интереса.

— Сеньор, мы не спрашивали, — сказал Эгю. — Времена смутные, англичане стоят на берегах Нормандии, пикардийцы бузят на севере, эспаньольская Бургундия собирает войско, то ли чтобы воевать с Карлом германским, то ли чтобы идти на нашего Генриха, каждый более-менее состоятельный сеньор держит от десятка до сотни наемников-головорезов, предпочитая швейцарцев или итальянцев. Солдаты короля пощипывают теодоликов. Сборщики налогов возят должников в клетках. Крестьяне Гиени, говорят, уже потихоньку вешают сборщиков. Кто в таком густом бульоне, заварившемся во Франгаллии, будет интересоваться пропавшей девушкой?

Эспаньолец покивал, оглянувшись на Колет, съежившуюся на дне телеги.

— Ясно. А лошади ваши где?

Грабители заулыбались.

— А мы местные, сеньор. Нам лошадки без надобности. Здесь пол-мили всего-то.

— Вот что, местные, — Рауль-и-Румоза повел шпагой перед глазами разбойников, — или вы обещаете мне час сидеть у этой самой сосны, или я каждому делаю дырку в правой или левой ноге, на выбор.

Подавшись к эспаньольцу, грабители наперебой принялись уверять его, что не сдвинутся с места, и святые Лука, Матфей и Павел тому свидетели.

Рауль-и-Румоза отвернулся, едва они стали неуклюже осенять себя Путем. Причем сеньор Эгю умудрялся делать это связанными руками.

С жалостью посмотрев на мертвецов, эспаньолец сел на телегу. Эфес шпаги стукнул о доски. Колет тронула плечо сидящей впереди Эсмир, и та натянула вожжи, вынуждая мерина медленно побрести к ложбинке, обозначающей выезд на дорогу.

— Берегите здоровье, сеньоры! — насмешливо крикнул кто-то из грабителей.

Симон де Ламбрасс, похожий на петуха, обхаживающего наседку, ощерившись, завертел головой, высматривая наглеца. Не высмотрел, но подсел к девушке поближе.

— Не волнуйтесь, Колет, я рядом.

Рауль-и-Румоза вздохнул и обернулся:

— Сеньора, я думаю, нам было бы небезынтересно послушать вашу историю.

Глава 3

Колет де Кюсак сцепила пальцы.

— Я пока, сеньоры, не смогу вам рассказать все обстоятельно — слишком многое не ясно и мне самой, с другой стороны, возможно, я просто излишне предполагаю то, чего не было в действительности.

— Мы разберемся, — сказал Рауль-и-Румоза.

— А у меня, сеньора, нюх на негодяев! — похвалился Симон. — Будете вы о ком-либо рассказывать, я сразу скажу, каналья он или нет.

Девушка улыбнулась.

— Хорошо. Я начну с того, что почти двадцать лет назад мой отец, Людовик Констан, стал владельцем небольшого поместья Кюсак, пожалованного ему Гаспаром Колиньи за отличие в войне с итальянцами. Отца тогда ранило, и скоро он с тяжелым сердцем оставил армию, вступил во владение сеньорией и женился на дочери купца из Монтобана. Дела у него пошли хорошо, он разбогател, выкупая землю у крестьян и обедневших сеньоров. Родилась я. Надо сказать, меня облекли на земной путь по теодолической вере.

Колет пристально поглядела на мужчин.

— Не вижу здесь ничего плохого, — пожал плечами Рауль-и-Румоза.

— А мне вообще без разницы! — категорично заявил Симон. — У меня свой подход к людям!

Девушка с облегчением выдохнула.

— Сеньоры, я очень рада, что вы не так ревностно относитесь к вероисповеданию, как Генрих или его мать.

— Ну, говорят, Генрих изменился после дуэли, — сказал Рауль-и-Румоза. — Когда осколком копья тебе выбьет глаз и порвет ухо, кому только не взмолишься, чтобы выжить. Ходят слухи, что он скормил свою душу внутреннему дьяволу.

— Сеньор Хуан, — с неодобрением выговорила ему Колет, — хоть я и не высокого мнения о нашем короле, все же будьте добры не оскорблять его домыслами и кривотолками, которым цена денье на рынке Палю.

— Как скажете, сеньора, — качнул головой эспаньолец.

Обод колеса стукнул о камень.

На пологом склоне справа в окружении хозяйственных построек возник монастырь, из-за низкой стены всплыла башенка колокольни, растянулось вспаханное, коричнево-серое, с редкой прозеленью ростков поле. Солнце играло на позолоченном перекрестии путей на шпиле.

Мимо с садками на пруд или на протоку пробежали трое мальчишек в коротких, до середины бедра, штанах.

Симон привстал, придерживаясь за дощатый тележный борт, и попытался высмотреть погоню.

— Кажется, эти канальи послушали вас, сеньор Хуан, — сказал он, усевшись обратно, но удивительным образом оказавшись на несколько дюймов ближе к Колет. — Не вижу, чтоб они следовали за нами.

— На чем я остановилась? — нахмурилась девушка.

Рауль-и-Румоза улыбнулся.

— На вашем рождении, сеньора.

— Ах, да... Мой отец, как и его сюзерен, был ревностным теодоликом. У нас в поместье часто собирались люди одного с ним круга и обсуждали последние королевские эдикты и жизнь общин. Периодически бывал кто-нибудь из принцев Конде.