Хроники неизвестной войны

-Зачем?

-У меня там осталось кой-чего, — пояснил Канда. — Настойка местная, на травах. А то и правда не уснешь ведь, я тебя знаю, будешь потом ходить, как варёный.

Это уж точно, слишком много впечатлений... Надо было хоть коньяку председательского как следует отхлебнуть, но я, кажется, как пригубил один раз, так больше и не притрагивался.

-Ну, давай, — согласился я, и Канда предусмотрительно запер дверь изнутри.

Из какого-то то ли шкафчика, то ли комода появилась квадратная бутылка толстого стекла (скорее всего, прежде в ней содержался какой-то иной напиток), немудреная закуска.

-Не задохнись только, — предостерег Канда, разлив коричневатую жидкость по лафитникам. Действительно, пахло травами, но какими именно, я определить не брался. — Крепкая очень. Ну... давай, за встречу, что ли...

-За встречу, — кивнул я, мы звонко чокнулись, я глотнул... Хорошо, что Канда меня предупредил. По-моему, настаивались эти травки на чистом спирту.

-Хорошо пошла? — участливо спросил он и подсунул мне ломоть хлеба.

Я молча кивнул, пытаясь отдышаться.

-Тут говорят: первая — колом, вторая — соколом, — издевательски сказал Канда. — Или хватит с тебя?

-Иди ты... — удалось выдавить мне. Ну надо же, а я уж было решил, что связки себе сжег! — Наливай.

На этот раз я разобрал кое-какие запахи: зверобой там точно был, а остальное путалось.

Напряжение чуть отпустило.

-А прочие — мелкими пташечками... — сказал Канда, и я невольно засмеялся.

-Ты тут что, запил, что ли?

-С ума сошел? — серьезно ответил он. — На службе не употребляю. Но пока-то я, считай, в увольнительной!

-Зачем фон Дорн брал тебя с собой? — спросил я, потихоньку начиная верить в то, что после такой настоечки совершенно свободно можно заломать акума голыми руками. — В Орден? Если уж ты возвращаться не хотел?

-Во-первых, я вроде телохранителя, — сказал Канда, подумав. — К тому же из остальных изгонщиков в Европе сроду никто не был, а иные, бестолочи, от дирижабля и вовсе шарахаются! Во-вторых... да черт его разберет! Может, показать хотел, что и здесь люди не лыком шиты, может, меня предъявить, Комуи бы на слово не поверил, что я жив-здоров...

-А может, поторговаться?

-Тоже может быть, — согласился он. — Но только меня Ордену возвращать невыгодно. Кто тут будет новичков обучать? Они ж не знают ни хрена! Ну и... сам увидишь, какая у меня теперь служба. Нет, Лави, не думаю я, чтобы меня на информацию сменять хотели. Если только, — усмехнулся он, — с дальним прицелом. Мол, когда всех бесов перебьем, тогда и получите обратно вашего распрекрасного изгонщика! Это очень даже свободно...

-Ясно...

-А в-третьих, — добавил он вдруг, — я ж не глухой, слышал, о чем тут говорили... да и капитан мне худо-бедно доверяет. Я в курсе был, что в Ордене снова появился Книжник, хотел глянуть, какой именно. Хотя... так и знал, что это ты будешь.

-Почему это? — Да, прежде Канда не был так разговорчив. Или это всё настоечка виновата?

-Не знаю. Так, чувствовал вроде, — криво усмехнулся он. — Да и дела наши... затянут — не отпустят. Вот ты и вернулся. Где пропадал-то всё это время?

-По ту сторону океана, — ответил я, невольно потянувшись рукой к шраму, и зачем-то начал рассказывать, чем занимался в другом полушарии, с кем встречался, как заработал эту отметину...

А потом сам не заметил, как добрался до момента, когда меня пинком под зад высветили в эту Америку, век бы ее не видать. И тому, что было до этого, хотя большую часть я помню крайне смутно.

-Понимаешь, им непременно нужно было узнать... о родственничке, — говорил я, а Канда не перебивал, слушал молча. — С меня какой спрос? Я ведь только эту войну застал... А вот старик знал, и знал, кажется, немало, доводилось же сталкиваться... Его самого наизнанку выворачивать — смысла нет, он и не такое пережил. Да и не так просто у него в мозгах поковыряться, я сам слышал, как они об этом говорили... Я-то в Ковчеге разом поплыл, а со стариком ничего не вышло. А слишком сильно прижмешь — возьмет, да и помрет, все-таки возраст! Ну и...

Канда молчал. Ждал, пока я соберусь с мыслями.

-Один из них — записной садист, — сказал я, наконец. Вдаваться в подробности не хотелось. — На мне, правда, и следа не осталось, не знаю, как он это проделывал, но тогда, знаешь, мне было все равно, а теперь я и подавно не горю желанием это выяснить. Вот прибил бы эту мразь своими руками с превеликим удовольствием, но разве доберешься?..

-Значит, вместо старика в оборот взяли тебя, — правильно понял мои недомолвки Канда. — А он...

-Судя по тому, что меня в итоге вышвырнули, какую-то информацию он им выдал, — ответил я. — Не знаю, как сторговался, хотя он умел... Я даже не знаю, сколько времени это продолжалось: либо в отключке был, либо...

-А про него ничего не слыхать?

Я молча покачал головой.

-Был бы жив, наверно, дал бы о себе знать, — сказал я нехотя. — Правда... У нас, хоть и постановили, что это была вынужденная мера, но на тех, кто выдает особо важные сведения, смотрят косо... Честно говоря, хотел бы я надеяться, что старик жив, просто... ну... Пусть не объявляется, пусть для начальства останется мертвецом, а мне бы... просто спасибо ему сказать.

-Так ты надейся, — негромко произнес Канда. — Доберемся до их логова, попробуем что-нибудь разузнать.

-А ты уверен, что доберемся? А если так, то сможем взять и допросить кого-нибудь из них? — хмыкнул я.

-Ну уж, во всяком случае, постараемся, — криво усмехнулся он. — А там видно будет...

*

Проснулся я рывком и некоторое время не мог понять, почему сплю в одежде и чей затылок вижу у себя перед носом. Повернул голову, обнаружил мрачноватый потолок, скудную обстановку и мирно спящего рядом Канду.

-Эй, — я едва коснулся его плеча, а он уж подскочил, будто не спал вовсе. — А что я тут делаю?

-Так ты отключился, — пояснил он, протирая глаза. — Не помнишь?

Я только головой покачал: вроде разговаривали, и я, кажется, сказал намного больше, чем собирался, а потом... Потом проснулся.

Кстати о голове: я ожидал, что она будет раскалываться, но нет, ничего подобного. То ли выпили мы не так уж много (хотя с чего меня тогда срубило?), то ли дело было в мудреных травках...

-Встал воды из кувшина налить, — продолжал Канда, — выпил, потом брякнулся поперек койки, и всё. Смотрю, готов. Бревно бревном. Говорил еще, правда, вроде просил чего-то, но я этого языка не знаю, так что... Я уж тебя не поволок в твою комнату, решил, уместимся.

-Спасибо, что хоть сапоги стащил... — пробормотал я, оглядывая себя. Мундир, конечно, измялся и вид имел совершенно непотребный.

-Давай, — протянул руку Канда и пояснил в ответ на мой недоуменный взгляд: — Коридорному отдам, в момент отутюжит. А ты вали к себе.

-Который хоть час? — спросил я.

-Да около пополудни, — ответил он. — Если поживее будешь шевелиться, до обеда успеешь что-нибудь разузнать. Сегодня уж ночных посиделок не будет: завтра до рассвета выезжаем.

У меня появилось подозрение, что пока я валялся в отключке, Канда успел уже пообщаться с фон Дорном, получить указания... а может, и передать ему что-то из того, что я вчера нёс. Кто знает, вдруг и настойка эта не просто так появилась? Я бы уже ничему не удивился...

Спрашивать, правда, ни о чем не стал: правды Канда не скажет, так что толку воздух сотрясать?

Переодевшись, я снова наведался в лаборатории (в сопровождении фон Дорна, разумеется), но ничего особенно захватывающего увидеть не сумел. То есть, разумеется, мне этого не показали. Были предельно корректны, вежливы, но на вопросы отвечать времени ни у кого не было, а рядом тенью маячил фон Дорн и пресекал любую попытку выведать что-либо неположенное. И как прикажете работать в таких условиях?

Правда, мне позволено было прогуляться по зданию Академии, побывать в тренировочных залах и полюбоваться редкостным зрелищем: Канда дрессировал какого-то мальчишку. Судя по всему, именно того, из рыбацкой деревушки, маленького для своего возраста, белобрысого и на вид упрямого до жути. Хотя не упрямее Канды, конечно...

-Давай, давай, — подбадривал тот. — Что ты сопли размазываешь?

-Так не получа-ается... — тянул тот густым басом и вытирал сердитую физиономию рукавом.

-Еще бы у тебя получилось! Только и умеешь, поди, у мамки пироги таскать!

-Да чего я сразу...

-Матери скажу — она тебе живо уши надерет, — негромко и почти ласково произнес Канда. — А лучше отцу. Давно березовой каши не пробовал?

Мальчишка насупился еще сильнее, но явно собрался.

-За то, что перевезли всё семейство в Новониколаевск, на обзаведение хозяйством денег дали, а сына в учение взяли, его родители себя до гробовой доски обязанными считают, — негромко сказал фон Дорн. — Мальчик, как видите, упрям и не особенно умен, дома его всё больше розгами учили, говорят, через битье доходит лучше. Нам будущих изгонщиков этак наказывать не с руки, но...

-...зачем утруждаться самим, если родители и сами справятся, — усмехнулся я. Да, пожалуй, в том, чтобы держать семьи поблизости, есть свой резон.

-Ну, давай, что застыл? — раздалось с середины зала, и на этот раз мальчишке что-то да удалось. — Ты так и комара не пришибешь! Но ладно... Завтра уеду, но за тобой найдется, кому присмотреть. Вернусь — смотри у меня, если не сумеешь сделать так, как я тебе показывал, сам с тебя шкуру спущу! Понял?

-По-онял...

Да, прежний Канда не стал бы тратить время на разговоры, а тем более на обучение глупых сопляков. Попадись ему этот мальчишка семь лет назад, он бы его или вовсе не заметил, или пришиб мимоходом! Хотелось поговорить с ним о странностях его поведения, но как-то не получалось — он упорно отмалчивался либо переводил тему. А фон Дорн... он ведь не знал Канду прежде, что он мог рассказать? Хотя, вероятно, что-то да мог, только вовсе не собирался делиться информацией...

...Мы снова выезжали на рассвете, и путь на этот раз предстоял ох какой неблизкий. С нами отправлялась теперь не только охрана, но и кое-кто из местных жителей, хорошо ориентирующихся в этих краях, чему я был искренне рад. Успел уже ознакомиться с картой и с нехорошим холодком под ложечкой осознать, что сейчас-то мы еще в самых что ни на есть цивилизованных местах!

Провожать нас почти никто и не вышел, только кое-кто из сотрудников да те, кому это полагалось по службе. Ну еще фон Дорн поговорил о чем-то с молодой и очень красивой русоволосой дамой в скромном, но достаточно дорогом платье. (Кстати, женщин среди служащих я почти и не видел. Были, ясное дело, медсестры, кухарки, уборщицы, горничные, но среди исследователей и тем паче руководства — ни единой дамы.) Естественно, я заинтересовался и потихоньку спросил Канду, кто это.

-Жена его, — покосился он на меня. — Племянница председателя, кстати говоря.

Видимо, я позволил себе скептическую усмешку, потому что Канда нахмурился.

-Поженились они всего три года как, — сказал он сквозь зубы. — Анастасии Петровны здесь прежде и вовсе не было, председатель племянницу забрал к себе, когда ее отец умер, хотел, чтобы на глазах была. У самого-то один сын, но тот в столице, так что...

-Слушай, я ничего такого в виду не имел, — произнес я негромко. — Что я, по-твоему, идиот, чтобы подумать, будто фон Дорн выдвинулся за счет удачной женитьбы? Максимум, что я могу предположить, так это... хм... упрочение позиций, но, думаю, капитану это ни к чему.

-Вот так и думай, — угрюмо ответил Канда. У меня вдруг брови поползли вверх от невероятной догадки. А что, все-таки возраст, да и... — И не смотри на меня так! Не влюблялся я в нее!

-Кто в кого не влюблялся? — поинтересовался неслышно подошедший фон Дорн. — Если вы о моей супруге, то в нее влюблено подавляющее большинство здешних мужчин моложе девяноста лет. Увы, тут почти нет дам знатного происхождения, тем более красивых, так что ничего странного я в этом не вижу. Но чтобы Юрий...

Судя по физиономии Канды, он едва сдержался, чтобы не послать начальство куда подальше.

-Ничего подобного, — процедил он сквозь зубы.

-Анастасия Петровна — добрейшей души человек, — вздохнул капитан, откровенно забавляясь. — Для любого найдет ласковое слово, а оно, как говорится, и кошке приятно. Вот видите, к примеру...

Я понял, что сейчас Канда сдерживаться перестанет, поэтому поспешил перебить фон Дорна:

-Неужто вы ни капли не ревнуете супругу?

-Не без этого, — усмехнулся тот. — Но что же здесь поделаешь? Разве что запереть ее в тереме, как поступали наши предки, да Михаил Арсеньевич, боюсь, не одобрит...

Разговор увял сам собой, капитана кто-то окликнул, и он отошел, извинившись. Только Канда мрачно буркнул мне на ухо:

-Не вздумай гадости болтать! Шею сверну!

Это уже больше напоминало прежнего Канду. Я покосился на него: так и есть — брови сдвинуты, глаза презлющие, кулаки сжаты...

-Да я же пошутил, — негромко ответил я. — Да и... что в этом такого?

-Того! — прошипел он. — Ты... не понимаешь! Она... ну...

-Жена начальника? — попытался я помочь.

-И это тоже! — мотнул головой Канда. — Но дело в другом... просто... просто... — Он умолк, явно отчаявшись подобрать слова, взглянул исподлобья. — Она правда добрая. Ко всем!.. И если ты язык свой не укоротишь, я сам тебе его отрежу!

Я оглянулся на госпожу фон Дорн: та, ожидая, должно быть, что муж сможет уделить ей еще немного внимания, о чем-то говорила с малолетним белобрысым изгонщиком. Этот-то что поднялся в такую рань? Мальчишка глаз не поднимал, ковырял землю мыском явно непривычного сапожка, но отвечать отвечал. Понемногу начал даже взглядывать вверх, в лицо знатной даме. Правда, когда та протянула руку — пригладить ему вихры, — испуганно вжал голову в плечи, не привык, должно быть, к таким жестам. Потом посмотрел удивленно, захлопал белесыми ресницами, женщина рассмеялась, мальчишка неуверенно улыбнулся в ответ.

Добрая, значит? Так, кажется, Канда сказал? На обитательниц модных салонов не похожа, хоть и выглядит утонченно, простого люда явно не чурается... Если она в курсе дел Академии (а это почти наверняка, с таким-то дядей и супругом), то может представлять, что ждет вот хоть этого мальчишку, пусть не в деталях, но всё же...

Это не обычная доброта, дошло до меня, наконец. Это сострадание, участие, желание хоть как-то скрасить нелегкие будни этих мужчин. Какое там кокетство! Просто пара слов одному, улыбка другому, и, может, мир покажется им хоть чуточку светлее? А самое главное — это не чуть презрительная и брезгливая жалость к расходному материалу, это от души, а люди прекрасно чувствуют такие вещи.

Да, видимо, так. А вообще, задумался я, кто-нибудь когда-нибудь проявлял к Канде хоть каплю жалости? Да, может быть. Немного. А быть объектом жалости такому, как Канда, — хуже не придумаешь. Должно быть, поэтому он и замкнулся в себе, ощетинился: если и захочешь, всё равно через броню его не пробиться. Похоже, никто и не пытался. Даже я не пытался, тогда, давно. По-моему, мне, пусть и будущему Книжнику, по молодости лет это просто не было понятно. Вот Линали я жалел отчаянно, маленькую и хрупкую, а соратников-парней — нет. Может быть, именно потому, что они были парнями...