Двадцать второй

Я вспомнил себя, совсем мальчишку. Вспомнил, как злился и недоумевал, и не понимал, что со мной происходит и почему... Почему? Ведь это было неправильно, так не должно было быть, ведь невозможно, чтобы мне — мне! — нравился мальчишка! Не человеческими своими качествами, так мне вообще никто не нравился, а... Я краснел, только подумав об этом — от злости и бессилия, от того, что не мог справиться с собой, это я-то — и не мог! А вот не хватало выдержки, не хватало силы воли, и я срывал зло на ком попало... И ладно бы он хоть на девчонку был похож, я бы еще смог это понять, но за девчонку его нельзя было принять даже в темноте и издалека! Ох, как я бесился, как он меня злил, одного его слова хватало, чтобы я взвился, да что там, одного его присутствия! И больше всего я боялся, как бы кто-нибудь не догадался, что это со мной творится... Он сам, например. Он был догадливый, он бы мог...

А потом я не выдержал. Просто не мог уже больше сходить с ума, и так больше года прошло. И я поймал его в темном коридоре и выложил всё начистоту.

Он смотрел на меня, и я не видел в темноте, что за выражение у него на лице. Просто говорил, сбиваясь и путаясь — господи, ну откуда же мне знать, как о таком говорить?! — и от этого начиная злиться еще сильнее. Высказался. И приготовился убить его на месте, если он сейчас хоть улыбнется, потому что... Тут либо самому головой в пропасть, либо его клинком по горлу. Первое бесполезно, значит...

А он не улыбнулся, он рассмеялся — меня как кипятком обдало. Но прежде, чем я успел хоть что-то сделать, он шагнул вперед — совсем близко, — и меня обнял. И в лицо полезли взъерошенные вихры, а щеку защекотало теплое дыхание. Он бы никогда не решился подойти ко мне первым, сказал он. Просто не рискнул бы заговорить о таком — со мной, потому что жизнь была дорога, а я и так бросался на него за каждое слово... Трус ты, сказал я, и он согласился. Еще немного, и плюнул бы на жизнь, сказал он. Ну ее к черту, если так мучиться. А я обиделся, потому что у него выдержка оказалась лучше хвалёной моей. И обижался еще сколько-то, но толку, если он...

Господи, как же его звали? Почему я помню жесты и прикосновения, слова, голос, интонации, ощущения, запахи, — меня даже сейчас в жар бросает, — но не лицо? Не имя? Почему я это забыл? Почему я помню какую-то чепуху, но забыл, как звали человека, который... которого...

-Лави!.. — вырвалось само.

-Чего?.. — отозвался Ив и продолжил почти без перехода, но я уловил что-то странное в ровном голосе: — Я не расслышал, что ты сказал. Ты задремал?

Не расслышал, да? Это "че-го?", с растяжечкой в середине слова — как же я его ненавидел!

Что это означает? Я, с моими слабыми мозгами, не приспособленными к размышлениями, сумел выродить только две более-менее правдоподобные версии. Первое: этот ИскИн — слепок с того образа, что остался в моей дурной башке, в памяти моей дырявой... Зачем он такой нужен? А чтобы засунуть меня в этот катер: с тем человеком я уживался, уживусь и с кораблем! Конечно, конечно, Лави — человек и катер...

Второе: это не ИскИн. Это он. Абсолютный бред, Лави должен был умереть триста лет тому назад, он же был обычным человеком! Но если предположить... Словечки — его. Манера говорить — теперь я сообразил, — его. И привычка подшучивать надо мной так, чтобы не сразу дошло, тоже. Обыкновение копить информацию, которая может и не пригодиться, — тоже его. Работа у него была такая. Знание реалий прошлых веков, опять же. Но...

Ладно, если совсем напрячься, то можно выдать третью версию. ИскИн просто экспериментальный, и во время синхронизации он откопал в моей голове этот образ. И зачем-то примерил его. Кто их разберет, клятые жестянки! Только почему тогда не визуализируется? Потому, что я не помню лица? Я и имени не помнил, и слов, но информация-то хранится где-то там!

Как проверить? Как установить, какой вариант правильный? Черт возьми, почему я не аналитик?!

-Да. Я приуснул, — ответил я медленно. — Видел странные сны. Ив!

-Слушаю.

-Ответь мне на пару вопросов. Только честно.

-Я попытаюсь.

-Не попытаешься. Ответишь.

Молчание.

-Кому подчинялся Черный орден в одна тысяча восемьсот пятидесятом году?

-Ватикану.

Верно, но Ватикан больше не имеет власти... Впрочем, знание этого факта еще ни о чем не говорит.

-Как звали директора Черного ордена в том же году?

-Комуи Ли, — без запинки ответил Ив, как мне показалось, с явным облегчением. — Это допрос?

-А директора Азиатского подразделения? — я не ответил.

-Бак Чан.

А если иначе? Имена директоров вызнать можно, а рядовых сотрудников?..

-А сестру директора Ли?

-Линали Ли.

-А меня?

-Юу. Канда Юу, — почти мгновенно поправился Ив, но...

-Попался, — сказал я почти беззвучно. — Меня никто никогда не называл по имени. Только учитель. А потом еще кое-кто. А теперь — ты. Не ври, что сбился. Если ты машина, то сбиться ты не мог.

Молчание в ответ.

-Говори правду! — потребовал я. — Кто ты или что ты на самом деле?

Мертвая тишина.

Я напялил шлем, закрепил. Всё, обратной дороги нет!

-Синхронизация, — сказал я сквозь зубы. Никакой реакции. — Ты слышишь? Я требую синхронизации!

-Уговор, — напомнил Ив или... как его теперь называть?

-Ты его уже нарушил, — ответил я. — С благими намерениями.

-У тебя иные.

-Я имею право знать, с кем летаю, черт тебя побери! — рявкнул я. — Кто ты?! Шпион электронный, которого ко мне приставили невесть зачем? Просто чокнутый ИскИн, который поковырялся в моей башке и нацепил личину моего... Лави! Или...

-Черт с тобой, — теперь его голос изменился, потерял сдержанность, в нем зазвучали нотки горечи и злости. — Хочешь знать?

-Хочу!!

-Ладно. Ты угадал.

-Что именно я угадал? Какой из трёх ответов правильный?

-Я не ИскИн.

Сердце снова оборвалось. Я молчал. Я пытался это переварить.

-Докажи.

-И как, по-твоему, я могу это доказать? — злость в его голосе нарастала. — Выйти к тебе из-за переборки? За руку взять?

Я молчал. Никаких доказательств, это верно. Если даже он что-то расскажет, а я чудом это вспомню, где гарантия, что это воспоминание настоящее, а не искусственное?

-Я требую полной синхронизации, — сказал я спокойно. Если предыдущая всколыхнула в моей памяти нечто, то, может, следующая даст что-то еще? Настоящий он или нет, я хочу хотя бы вспомнить лицо!

-Нет.

-По праву капитана — требую.

Молчание. Почему он так этого не желает? Опасается разоблачения? Я помню погружение в разум Аннет, я помню ощущения от контакта с машиной...

-Я могу тебя заставить, — спокойно сказал я.

-Ты сам демонтировал сенсор.

-Помимо него, есть еще кое-что. — Я блефовал, ох, как я блефовал! — Определенная комбинация клавиш начисто отключит тебе силу воли или как там это у вас называется. Будешь повиноваться беспрекословно. Хочешь?

-Ты это сделаешь? — А теперь в голосе только боль.

-Сделаю. — Не выдать себя!

-Что ж... Лучше я расслаблюсь и попробую получить удовольствие.

-Умница, — успел сказать я перед тем, как реальность погасла перед глазами.

Это было совсем не похоже на погружение в разум Аннет, в ее холодный кибернетический разум, кое-как обляпанный жаркой воображаемой плотью. Ничего такого тут не было. Я падал, падал куда-то, и вокруг было только что-то золотистое, тёплое, невыразимо нежное, я растворился в нём и сам не заметил, как открылся навстречу, впустил это в себя... И вот тогда ударила боль — по нервам, по сердцу, по душе. Эти лица, эти голоса, пропавшая моя память, я сам, господи, да разве я теперь похож на себя-прежнего? И он, наконец, как же я мог забыть это лицо, эту улыбку, и манеру смотреть искоса, чуть склонив голову набок — ему так было удобнее, — и разговоры наши ночные, и...

Я очнулся в кресле, с залитым слезами лицом. А я думал, что разучился...

Реальность показалась грубой и удивительно прочной по сравнению с миром воспоминаний.

-Дальше, — то ли попросил, то ли потребовал я. — Дальше!

-Рехнешься, — ответил он.

-Плевать! Слышишь, плевать мне! — я бы заставил его, если бы мог. — Скотина! Это и мои воспоминания тоже! Я не виноват, что их потерял!

-Да кто же тебя винит, дурак, — устало сказал он. — Просто... не надо больше. Ты не привык к полной синхре, а у тебя и без того мозги набекрень.

-Чего?! — опешил я. Это уже был не Ив. Совсем не Ив.

-Того! Какой нормальный бы додумался до того, что я не ИскИн?

-А я в этом до сих пор не уверен, — сказал я. — Но воспоминания... Мои или твои, мне без разницы, я просто хочу их вернуть!

-Потом, — жестко ответил он. — Нельзя так резко. Это тебе не мечом размахивать, мозги, даже твои, конструкция сложная и нежная.

-Слушай, мне что, правда тебе волю отключить? — даже растерялся я.

-Нет такой функции, — ответил он ядовито. — Это нарушение закона о вмешательстве в сложившуюся личность. А его даже Отдел соблюдает.

-Это ты у меня из головы вытащил? — обозлился я.

-Нет. Просто знал.

-Тогда какого черта послушался?!

-Не хотел смотреть, как ты будешь выкручиваться, если я откажусь, — хмыкнул он.

-И что дальше? — поинтересовался я после паузы. Вообще-то я догадывался, что именно. Если я понял то, чего мне понимать не полагалось, следующий наш прыжок точно заведет нас в недра звезды.

-А чего ты хочешь?

-Я хочу знать, что произошло, — сказал я. — Ты — это ты или кто-то иной с твоей памятью? А если ты, то как так вышло? Как получилось, что мы вообще пересеклись? Это же...

-Один шанс на миллион, — согласился он. Я так и не мог понять, как же называть его теперь. — Ладно. Если ты чего-то хочешь, Юу, то спасу от тебя не будет. Я расскажу то, что знаю и помню.

-Подожди, — попросил я. — Визуализируйся. Я хочу тебя увидеть.

-Не стану, — ответил он. — Это будет подделка. На кой черт тебе моя скверная копия?

-Ладно, — признал я его правоту. — Тогда говори.

Рассказ его занял не так уж много времени — особенно он в подробности не вдавался. На исходе девятнадцатого века — ему тогда было за пятьдесят, — Лави подцепил какую-то болячку. По тем временам неизлечимую и... мягко говоря, легче было сдохнуть сразу, чем с этим жить. Либо всё увеличивать дозу обезболивающего, постепенно превращаясь в наркомана, живущего от укола до укола и теряющего память. А память — это единственное, что Лави в принципе волновало на тот момент.

Тогда на него и вышли. Кто именно — он не знал, но, очевидно, структура, родственная Ордену. И предложили ему перспективку: он участвует в эксперименте, а за это получает шанс прожить — просуществовать — еще очень и очень долго. Без этой непрерывной боли. Но и без тела. Я ведь верно думал тогда: и в моё время творили такое, что нынешним ученым и в страшном сне не приснится.

И Лави согласился. Конечно, согласился... Я снова угадал: за возможность заглянуть в будущее он бы душу продал. Пока, правда, пришлось отдать только тело. Впрочем, оно уже никуда не годилось...

Тогда он не понял еще, в какую ловушку себя загнал. Он наслаждался чистым существованием, доступностью любой информации — я не знаю, на какой носитель скопировали его личность, его память, но это работало эффективно, как и всё тогда в Ордене и похожих организациях, — и почти не замечал, как проходит время.

Ему обещали, что когда это станет возможным, для него создадут тело-носитель. Лави поверил: он ведь был в курсе экспериментов Ордена, знал, что из себя представляю я, поэтому полагал, что и другие вполне могут добиться тех же результатов. Ну, пусть не тех же. Его вполне устроило бы обычное тело. Главное — живое, он уже начал уставать от бестелесного существования.

Но не тут-то было...

-Я сменил шесть или семь тел, — негромко рассказывал он. — Меня было несколько — я-матрица и очередной носитель. Он уходил в мир, как я когда-то, он делал почти ту же работу, а потом возвращался, и я получал новую порцию информации. Только так, никак иначе. Видимо, эти люди потом гибли, умирали от старости... Я не знаю, что в итоге с ними случилось, просто постепенно...

Постепенно прекратилось и это. А потом началась новая эра, и существование Лави перешло в новую форму, на этот раз чисто электронную, без примеси шаманства, как в наших старых организациях. А затем он оказался погребен в архиве какой-то очередной засекреченной конторы. Если бы не свободный доступ к этим самым архивам, он бы свихнулся, а так он хотя бы мог занять себя привычной работой: сбором и анализом самых разных данных. Конечно, здесь было далеко не всё, но общую картину Лави для себя составить мог.

А потом была Третья мировая, когда Китай шарахнул по Штатам ядерными ракетами, те ответили, тут же заработали системы ПРО соседнего с Китаем гиганта, и мир на некоторое время погрузился в хаос...

Из хаоса-то он выбрался, люди — создания чертовски живучие, вот только бункер, куда был перемещен архив вместе с Лави, затерялся. Постепенно иссякли аварийные батареи, и..

-Я надеялся, что наконец-то умер, — сказал он. — Но это было совсем не страшно. Просто... постепенно отказала одна система, затем другая, а потом меня не стало. Это... как выключить свет.

Но свет включили. Бункер отыскали — кому-то понадобились довоенные архивы, и их нашли-таки. И Лави тоже.

-Можно сказать, восстановили с резервной копии, — усмехнулся он.

-Но почему ты тут? — этот вопрос мучил меня уже давно. — Ты — бесценный источник знаний! Ты...

-А я им уже побывал, — ответил он. — Те, кто меня нашли, не знали толком, что я собой представляю, не все документы сохранились. Я многое потёр, пока была возможность. А потом мне хватило ума прикинуться ИскИном — их ведь начали разрабатывать еще до Третьей мировой.

Его сочли за прототип какого-то хитрого ИскИна и взяли в работу. Решили, что он предназначался для работы с архивами, — иначе к чему такой объем разнообразных сведений? — думали пристроить к какому-нибудь делу. Пристроили — и он успел наверстать упущенное за годы бездействия.

А потом грянула Четвертая мировая или Первая космическая, как ее еще называют, и всем стало не до старинных архивов. Сменилась власть, снова воцарился хаос. О Лави снова забыли. На этот раз, правда, не отключалось питание.

Ну а когда порядок понемногу восстановился, до архивов добрались цепкие руки Отдела. Видимо, наши давно искали данные конкурентов (или коллег, теперь уже не разберешь) и нашли-таки. Скромный ИскИн-библиотекарь или архивариус уже не был нужен, но и уничтожать его не полагалось: развитая, адекватная личность, понимаете ли! (Тут я благословил закон, который не так давно сгоряча окрестил дебильным.) Но в нашем утилитарном мире ничто не пропадало даром...

Об этом периоде времени Лави говорил с большой неохотой. Его, понятно, признали полезным: еще бы, он хранил сведения о вовсе уж лохматых годах! Вот только делился ими без особого желания, но это исследователей не останавливало. А когда из него вытряхнули всё, что могли, то решили использовать ИскИн для чего-нибудь более полезного. Вот, для работы боевым катером, например. А что? Об акума знает много, о ЧС осведомлен... стало быть, годен!