Вселенная Метро 2033: к далекому синему морю

— Бывайте, ихтиандры х..вы, — не удержался Морхольд, и спрыгнул вниз. Ждать подарков от судьбы не стоило.

Приземлиться вышло не особо. Точно в кучу старого, расползшегося и несколько десятков раз прокисшего навоза. Морхольд крякнул, рванувшись вперед и стараясь быстрее выбраться из чавкающей липкой дряни. За рукав, желеобразно дергаясь, заползла какая-то хрень. Представлять — чего там такое, он не хотел. Ловчий за спиной засвистел пронзительнее, модулируя свист в чётко слышимый приказ.

Сбоку мелькнуло тёмное, быстро-быстро полетело к нему. Морхольд ударил практически не глядя, откатываясь в сторону. Острога хрустнула, не выдержав веса волчары, подкравшегося огородами. Одновременно хрустнуло что-то у того внутри. Клыки хрустнули друг о друга, не дотянувшись. Морхольд, нащупав сбоку тяжёлое, ударил, ещё раз и ещё. Хруст оказался куда сильнее. Череп зверя трещал с правой стороны, вминаясь внутрь. Спасибо тебе, добрый человек, оставивший на грядках обрезок трубы.

Ржавое железо, оставшееся позади, хрустнуло громче. Кого-то из подоспевших "серых" автомобиль не выдержал. Охнул, проседая и разваливаясь, спасая жизнь никчемного Морхольда.

— Да чтоб вас... — он сплюнул, горюя о верной потерянной деревяшке, и встал.

Спина щелкнула, заставив на мгновение замереть, потеряв мир вокруг от вспышки пронзительно белой боли. И отпустила, наполнившись обжигающим кипятком где-то в том месте, где у далеких мохнатых предков отвалился хвост.

По пути, несясь к висевшей на одной петле калитке, удалось подхватить еле заметную в высоченной траве кувалдочку. Почти квадратная головка, наваренная на трубу. Так себе, если честно, но на безрыбье, как говорится...

Волк корчился на траве, брызжа слюной вперемежку с кровью, никак не умирая. На него, с уже доставшим уши хрустом, рухнул кусок забора. Одновременно с довольным улюлюканьем добежавшей своры ублюдков, успевших заметить сматывающегося Морхольда.

Он сразу повернул направо, понимая, что надо добраться до перекрестка. И потом рвануть вверх. Умудрившись по дороге сбросить серых упырей. И двуногих и, кто его знает, четырехлапых.

Стоило бы оценить количество преследователей, но не вышло. Отрыв сократился до минимума и надо наверстать. Это точно. Морхольд все же оглянулся через плечо. И порадовался. Их оказалось пятеро. Всего-то пятеро. Да он их как бог черепаху разделает... разделал бы, еще с недельку назад.

Тварь ловчий бежал, как и водится, посередке. Берегут подлюку, тьфу ты.

Морхольд нёсся, летел, скользя по вконец раскисшей земле. Дождик, мерзко крапавший с утра, разошёлся. С неба лило. Шурша и хлеща плети падали вниз косо и хлёстко. Одежда пропиталась водой мгновенно. Под ногами не чавкало, нет. Сапоги просто черпали жидкую грязь, хлюпая ею и поднимая вверх самые настоящие грязе-гейзеры.

Нет худа без добра. Не только ему приходилось туго. Замеченная по дороге навозная куча, такая же, как и попавшаяся раньше, среагировала на ливень сразу же. Донёсшиеся сзади недовольные крики говорили об одном: серые попали в растёкшуюся жижу всем скопом, покатившись и по ней, и по грязи.

Как говорили в любимых им до Беды книжках — рояль в кустах, ёпта. И никак более.

— Б-э-э-э-м-с-с-с... — хмыкнул Морхольд, — хотите зефира в шоколаде?

До перекрестка добраться получилось чуть быстрее, чем думалось. Оставалось несколько вопросов. Подъем по чертовой грязёвой скользкой мерзкоте, сброс хвоста и остаток пути до дома. Именно так.

Морхольд засунул кувалдочку за пояс. Пинком выбил жердь из ещё одного из местных многострадальных заборов. Не круглый, ребристый и хлюпкий. Но лучше, чем ничего. И решительно погрёб наверх. Не оглядываясь. Стараясь представить себя ни кем иным, как великим и канувшим в Лету великим Бьёрндалленом на подъеме.

Жижа тянула вниз, старательно не отпуская подошвы и жердь. Морхольд сопел и фырчал аки морж, отплёвываясь от воды, бившей в лицо. Ливень не успокаивался. Снизу, метрах в тридцати, выли и орали. Старались напугать, не имея возможности добраться. Упертые сволочи, что и говорить. И глупые. От ощущения собственной охрененной крутости. Этого Морхольд простить просто не мог. И поднажал, желая выиграть пару-тройку свободных секунд наверху.

Впереди засерели остатки гаражей, выстроенных во времена СССР. Именно из-за них Морхольд и надеялся на праведное наказание. Только бы добраться быстрее и только бы найти хотя один брошенный драндулет. И близко к подъёму. Господи Боже, только бы сложилось.

Морхольд хрипло выдохнул, вцепившись в чахлый куст, торчащий прямо у самого края подъема. Подтянулся, оглядываясь через плечо. Целеустремленные "серые" старательно ползли следом за ним. Хотя приходилось им хуже. Дождь времени не терял, размывая спуск все сильнее.

Искомое он заметил сразу. Бежево-ржавый "таз", то ли шестёрка, то ли тройка, вот он, стоит, ждет. И даже чуть в сторонке свалены нетолстые бревнышки. То, как говорится, что надо. Угу. Если бы не "но".

"Но" смотрело на Морхольда сверху вниз. И даже не просто сверху вниз. "Но" высилось над ним, сипящим и выдохшимся, как мачтовая сосна над чахлой садовой петунией. Как серый волк над зайчиком-белячком. Как испанский маяк над авианосцем США.

"Но" имело около двух с небольшим метров в высоту. "С небольшим" явно варьировалось от пяти до пятнадцати сантиметров. В ширину "но" показалось если и меньше, то чуток.

Одетое в невообразимых размеров нечто, сшитое не иначе как из целых шкур двух, а то и трех кабанов. В таких же огроменных чунях, сделанных никак не меньше, чем из парочки подсвинков. Разве что подошвы явно отодрали от тракторной покрышки. И вооруженное охрененных размеров молотом с крюком на верхней его части. И с рожей, замотанной толстыми полосами брезента. И в старых "совковых" сварочных очках. Жесть, в общем, Ад и Израиль одним словом.

— Твою-то мать... — Морхольд понял одну вещь: он не успеет. Ничего не успеет.

Так и вышло.

Ножища бацнула его в бок. И не сильно, и не быстро... да только мир потемнел и съёжился. Чуть ли не так же, как от страха съёжилось все у Морхольда же в штанах. И тут же, как последнего щенка-сосунка мамка, его подняло в воздух за шкирку и шваркнуло к тем самым бревнышкам. Приложив об них второй, вроде бы целой, половиной.

Морхольд шлепнулся о вполне себе крепкие деревяшки точь-в-точь, как куль с дерьмом. Смачно, с сочным жирным хлопком отсыревшего мешка и самого Морхольда о грязь. Хотелось заорать или завыть, но вышло только заскрипеть зубами и тихо-тихо рыкнуть. Больше сил ни на что не нашлось.

Дождь не успокаивался. Колотил тяжёлыми каплями вокруг, бил по голове. Морхольд, заново учась втягивать в себя воздух, осторожно пошевелился. Мало ли, вдруг чудовище решило сразу сделать из него отбивную, заживо. И сейчас у него вместе с крошками ребер внутри вполне себе мирно трюхают в кровяном бульоне селезёнка в компании с прочими разорванными внутренними органами?

Сильно хлюпнуло, он замер. Пока не понял, что хлюпнуло не внутри него, а вовсе даже и снаружи. Просто грязь решила из жидкого дерьма превратится в дерьмо липкое. И как следует вцепилась в одежду, так чудесно ей предоставленную. Так... вроде бы всё в норме. Руки-ноги слушаются, спина болит уже привычно, а не как-то по-новому, голова не кружится, блевать не тянет, от удара не обосрался. А раз так, то что?

Верно. Ещё потрепыхаемся.

Он осторожно попробовал отползти, стараясь не отсвечивать. Опасался, пока во всяком случае, зря. Чудовище в шкурах и темных очках-маске пока нашло себе занятие интереснее.

Чудовище, воткнув в грязь крюко-колотилку, уже торчало у самого спуска. Не смотря на стену дождя, заслоняющее все, Морхольд четко видел пар от спины, пролезающий через грубые швы, соединяющие куски его громадного зипуна. Тех кусков, что не прикрывала огроменная торба. И торчавшая из-за её края бледная тонкая кистьруки ему не нравилась.

Что в ней понравится? Если здоровяк так охотится, то что? Да ничего хорошего. Морхольду грозило стать окороком? Сразу после всего прочего, чем занимался парящий, аки разогретый котёл, великан.

Ещё бы он не парил... Поди не вспотей, если берешь и толкаешь вперед тот самый "таз". Натурально, с помощью рук и ножищ, уходящих в грязь чуть ли не по колено. По щиколотку-то уж точно.

"Таз" заскрипел и ухнул вниз, бодро захлюпав разлетающейся жижей. Морхольд грустно проводил исчезающий капот с почти отвалившимся бампером и вздохнул. Вопли, донесшиеся сразу же за этим, сказали многое. Чудище явно выбило страйк в этом фантасмагоричном местном боулинге. Кегли внизу визжали и хрипели от боли, чуть смещаясь вниз, если судить по звукам. Во всем этом невообразимо-мерзком веселье хорошим моментом оказалось одно: Морхольд провожал взглядом бибику, стоя на ногах и сумев перехватить одно из бревнышек. Дожидаться более удобного случая он не решился.

Судя по хрусту в спине... вечером, если он его дождётся, Морхольду светило кататься по земле и выть от боли. Но пока, здесь и сейчас, он сделал единственно правильную вещь. Бревно взмыло вверх и упало прямо на затылок чудища. Но не попало. Чудовище оказалось не только огромным и сильным, не-не. Оно явно обладало чудовищно прекрасным слухом. И успело развернуться. Пусть и не полностью.

Дерево гулко ударило практически в темя. Скользнуло по мокрому брезенту, пошло вбок, но всё же дело сделало. Гигант завалился, медленно, медленно и... ушёл вниз, величаво и неотвратимо, прям как "Титаник" в любимом детском фильме. Что-то треснуло и хрустнуло. Мелькнула правая подошва, грязь практически подлетела вверх и, шурша и чавкая, чудовище покатилось вниз.

Проверять — жив ли любитель толкать машины, или нет, Морхольд не решился. Хотел прихватить с собой колотушку. Но, взявшись за лом, на который и приварили молот, понял — не справится. Слишком тяжела. Глянул вниз, стараясь что-то рассмотреть через дождь.

Ну, да. Покой ему даже пока и не снился. Кто-то уже начал шевелиться и вставать. Почему-то ему казалось, что даже знал — кто. И Морхольд, снова прихрамывая, пошёл вперед. Стараясь не оглядываться и пытаясь пойти быстрее. Быстрее, ещё быстрее.

Сзади, прорываясь через шелест дождевых плетей и вой снова ударившего ветра, донёсся рев. Злость, боль, ярость, сломанный хребет, выпущенные и растоптанные кишки, лопнувшие под чужими пальцами глаза и рёбра, пробившие кожу, и именно в таком порядке. Так это Морхольд и услышал. Беги, дурень, беги быстрее, ага...

Он бы побежал. Как полчаса назад. Но не выходило. К спине добавился сустав слева. Щёлкало практически у паха. Ногу свело, не сгибая в колене. Боль появилась уже сейчас. Сильно, толчками, била в обе стороны. К лопаткам и от бедра вниз, до самых кончиков пальцев. Он практически прыгал на одной правой, подтягивая ее товарку, так некстати выбывшую из строя.

Жердь, чуть было не сломавшаяся позади, переломилась. Морхольд взвыл, видя, как надлом пошел почти посередине. Как ж не вовремя...

Он полетел лицом вперед, стараясь хотя бы закрыться от удара. Получилось. Вес пришелся на руку и хорошо, что та выдержала.

Морхольд вывернулся, оглядываясь назад. Ну, что сказать? Как и ожидалось. Судя по всему — до моря добраться не вариант. Смерть шла к нему неторопливо и выглядела очень некрасиво. А может ли она вообще выглядеть по-другому? То-то и оно, что вряд ли.

Выход? Да нет его, выхода. Вообще нет.

Грязь чавкала. Чавк, чавк, чавк. Куски тракторных покрышек месили её с каким-то особым удовольствием. Гигант шел к нему. Медленно, как будто наслаждаясь моментом.

Удар и падение явно не прошли даром. Его даже чуть покачивало. Убивало-колотушку, что он играючи крутил совсем недавно, пришлось волочить. Та плугом вспахивала совершенно неприлично раскисшую землю. Тащила её, как борона, оставляя даже отсюда видимую борозду. Беда-а-а...

Морхольд сплюнул, переворачиваясь на спину и прижимаясь к обломку бетона. Столб, когда-то несший провода, лежал между ним и смертью. И вряд ли он остановит чудовище, так настойчиво идущее к своему обидчику.

Сдаваться? А вот хренушки выкуси. Помирать, так с музыкой, само собой. Жалко, что музыки с собой хрен, да маленько. Один молоток против этакой дуры, килограмм в десять.

Кровь от удара бревном у чуда не успокаивалась. Темнела на и без того тёмном от дождя брезенте, намотанном по голове медленно идущей смерти. Приложил, что и говорить. Жаль, не полностью. Ему бы контрольный звонок в голову девятью миллиметрами. Да не судьба.

Чудовище дотащилось до столба. Перешагнуло, ещё раз чавкнув. Морхольд оскалился, готовясь к последнему в его жизни удару. Огромная рука чуть дрогнула, поднимая молот в воздух. Грязь слетела вниз, рассыпаясь на крошечные капли.

Дом у дороги-3:

Чолокян закутался в стёганое цветное одеяло, достав его из непромокаемого чехла. Девочке-жене, тут не соврать, он дал армейский спальник. Хороший, хочешь залезай в него, хочешь расстегни и накройся, как таким же одеялом.

Одноглазый, успокоившись за мальчишку, торчал у лестницы. Караулил. Хотя от кого сторожить в такую чертову ночь? Ну да, ну да. И он, и Багира знали: вряд ли темнота остановит кого-то, кто захотел бы на самом деле добраться до людей в ангаре. Тут и дождя с кислотой окажется мало.

Одноглазый нервничал. Беспокоило само место. И сильно.

Когда-то давно, целых полвека назад, здесь ничего не было. Невысокие сопки, речка Абинка, станица Ахтырская. А конкретно здесь — ложбина между двумя мохнатыми лесистыми буграми и пустота. Редкие подрастающие деревца, трава порой по пояс, кусок давно умершего виноградника.

Потом пришли люди. Со звездами на кокардах и погонах, в серой мышиной форме. И другие, одетые в обычную одежду. Смотрели, вымеряли, спорили, заносили на бумагу сказанное. И уехали. А ложбина осталась ждать других. Потому как если приходят болтуны, то жди потом работников.

Землю в ложбине нещадно вскрыли ковшами экскаваторов и лопат. Разравняли, засыпали заново, залили бетоном и асфальтом. Быстро, но крепко, слепили несколько коробок, серых, однотипных. Окружили высокой кирпичной стеной и закрыли входы-выходы сталью ворот и калиток. Подняли вышки, чтобы смотреть за округой.

Ложбина замерла, выжидая. Сопкам вокруг было страшно и одновременно интересно. Они выжидали.

Серые скучные здания заселили. Женщинами. В одинаковых серых робах. Странными женщинами. Больными душой. Женщинами, полными злобы, жестокости и страха перед нормальным миром. Женщин, спрятанных от него не только за стеной с колючей проволокой, но и за решетками. Женщин-заключенных, страдавших психическими расстройствами.

Некоторых закрывали в трехэтажный кирпичный куб, стоящий на отшибе. Некоторые после не выходили. Их выносили.

Ложбина и сопки смотрели, внимали, слушали. Пропитывались тёмной злостью и отчаянием. Земля, часто напоенная не только слезами, но и кровью, изредка стонала. Ветер, залетавший сюда, старался быстрее выбраться. И, улетая дальше, стряхивал с прозрачных крыльев тёмный налет горя и гнева.