Жизнь за жизнь (+ 15-17)

Первым показался мальчишка. За ним появился и хозяин.

Глядел он не то чтобы с подозрением, но и без радости, это точно. Но сумки они принесли. И мою, и Черера.

— Вы заплатили за комнату до конца недели, — буркнул хозяин. — Если что не так, чем-то недовольны...

— Довольны.

Я щелкнул в воздух обещанный сребреник, чтобы отвязаться от них, подхватил сумки и быстро зашагал обратно. Небо на востоке уже наливалось светом.

Ни оружия, ни чего-то магического или особо ценного в сумках нет — лишь самые обычные вещи. В основном. Не стал бы рисковать, не будь среди этих вещей пары чистых рубах — действительно чистых, с полной уверенностью. А еще там, на дне в моей сумке...

Я вдруг понял, что у меня за спиной кто-то есть. За миг до того, как в спину кольнуло.

— Тихо, тихо, — прошептало мне в затылок.

Не знаю, успел бы я среагировать, будь у меня свободны руки. Но в каждой было по сумке.

Чьи-то крепкие пальцы уже сжимали меня под локти.

О, Баан и Вихрис... После всего, что было?..

Вот так вот кончить? Настолько смехотворно? Желать арканов из Красного замка, спорить с подручными здешнего ночного королька почти до ножей, а все-таки разойтись, уйти и от белых братьев, выскользнув из их западни с бесплотной муреной, из окружения гарпий... И все это только ради того — чтобы быть зарезанным в подворотне? Случайно налетев на пару загулявших до утра бездельников. Соблазнившихся тем, что в руках у одного — целых две сумки.

— Я оставлю вещи, оставлю деньги, — тихо проговорил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — У меня на поясе два отличных кинжала. Возьмите их. Я не буду сопротивляться, не подниму крик. Забирайте все.

От обоих кинжалов меня тут же избавили.

— Оставьте только две рубахи из этой сумки. И бутыль из этой. Она на дне. Все остальное забирайте.

— Бутыль, говоришь... — другой голос. Басок, совсем юный.

За сумку дернуло, вырвав из пальцев.

Зашуршало. Кто-то копался в вещах. Но правую руку по-прежнему крепко держали, а в спину давило острие.

С чпоканьем вышла пробка.

— Фу-у-у... Что это? Какая-то дерьмовая брага?

— Оставь, — раздался нетерпеливый голос.

Ношрино чрево! Этот был впереди меня! Я различил, как серый силуэт отлип от стены.

Двое сзади — это понятно. Шли следом. Но этот — впереди?

Выходит, они знали, что я буду идти здесь?.. Но как?..

Силуэт медленно подступал.

— Нам нужны не сумки, — сказал он. Говорил он как сквозь кашу. — Нам нужен ты. Не узнал?

Он сбросил капюшон. В лунном свете блестел лысый череп.

Барон...

Не узнал его голос я потому, что теперь губы с одной стороны были в кашу. И вся левая сторона лица — опухшее месиво. Как будто щитом приложили. Или налетел мордой в столб. Глаз почти заплыл.

— Теперь узнал, — сказал я.

Так сзади — это его пристяжные?

Все время, как только мы с Черером приехали в город и связались с Мури, они следили за нами? Знали, где мы на постое. Чтобы сразу найти, как только понадобилось...

Я покосился за плечо. Держал на ноже меня одноухий.

Этот, вроде, целый. Хотя нет. Правая рука, которой он сжимал нож, выше локтя перетянута какой-то тряпкой. Такой же темно-серой, как и его рубаха.

Третьего, рослого и крепкого юнца, я видел впервые. Он вырвал у меня и вторую сумку. Теперь деловито копался в ней.

— Нашел? — спросил Барон.

— Нет тут.

Барон снова уставился на меня.

— Где они?

— Они?

— Листы.

— Листы?

В спину кольнуло.

— Которые ты из оклада срезал.

Барон шагнул ближе, его глаза не отрывались от моих.

— Я гляжу, парень ты ушлый — всех решил объехать? Сначала с орденом договорился. Что сдашь им тепленьким вора, который может выкрасть их штучку из Красного дворца. Денег с них взял щедро, вора соблазнить — потом все равно все свое вернете, когда его схватите... Половину, при уговоре, ему дал, — вторую себе оставил. В морду ему пустышки швырнул. А самого, пока ничего не понял — под гарпий... И его, и нас. Двух птичек одним камнем: и с нами концы порезал, и гарпий делом занял, с хвоста скинул... Слугу Черера тоже им скормил — малец, горячий, пытался увести облаву от хозяина? Ну а самого Черера — его уж ты сам, со спины шпынул, когда не ждал... Итог увесистый. Листы, которые обратно в замок должны были вернуться — ты унес. Половину орденских денег — себе прибрал. И делиться ни с кем не надо! Один-одинешенька остался... Да только и этого тебе мало?

Целая половина его губ разошлась в ухмылке.

— Еще и вещички Черера прихватить решил? Я зна-ал, что найдем тебя тут... Под самое донышко все выскрести, ни крошки не оставить? Приде-ешь, окунек... Вот только накладочка у тебя вышла. Мы-то не под гарпиями оказались. Вывернулись. — Он перестал скалиться. — Листы — где?

— Ах, эти листы... Пергаменты — у гарпий. И мальчишка, он не Череров слуга. Мой. А деньги, за которыми Мури бросился... Ты их на зуб пробовал, что знаешь, что то было не золото?

Барон задрал одну бровь, словно какой-то благородный в десятом колене. А может, вышло так потому, что слушалась его только половина лица. Вторая — давленое тесто с коркой грязи.

— Складно плетешь... Ну, это я еще там понял, что парень ты не промах. На нож не посади, далеко пошел бы... Если хочешь по-легкому, чтобы быстро все кончилось — лучше просто скажи, где листы и деньги. И веди туда.

Юнец снова прихватил меня под локоть. Хватка мертвая.

— Мы можем, конечно, и на лодочке прокатиться, — ласково прошамкал Барон. — До нашего места. И в итоге ты все равно все расскажешь... Но если просто скажешь, то все кончится быстро. Понимаешь?

— Удар милосердия. Великодушное предложение. Понима...

Конец слова вышел сухим сипом. Удар был мгновенный. Я сначала ощутил его — и только потом сообразил, что это рука вылетела из темноты и ушла обратно. А я больше не мог вздохнуть. Очень хотел — но не мог. Под ложечкой все словно чужое.

— Болтаешь много, — его лицо теперь было так близко, что каждое слово я ощущал на коже.

Он стиснул меня за загривок, чтобы я не пытался отвернуться. В другой уже был кинжал. Острие повисло у моей брови.

— Хочешь, сейчас глаз вырежу?

Рвануться прочь я не мог — за шею сзади обхватил одноухий. Локоть вжался мне под подбородок, как удавка.

— Все не уймешься? — шипел он сзади.

Острие его ножа входило мне в спину — уже на добрый палец, наверно, — но это было далеко и неважно. Кончик кинжала Барона подползал к глазу.

— Ну? — прошамкал Барон, и не думая останавливаться.

Кое-как я все-таки смог втянуть воздух.

— Ладно! — просипел я. — Пошли.

Меня отпустили.

Я согнулся, пытаясь отдышаться. Дышать-то я уже мог, для этого сгибаться было не обязательно, — но так проще незаметно запустить пальцы в карман, где...

Еще не сунув, лишь подползая пальцами к краю кармана — я уже понял, что внутри пусто.

Одноухий что-то подкинул и поймал в руке, косясь на меня с ухмылкой.

— Так ты идешь? — прошамкал Барон. — Или не усвоишь, пока не вырежу?

— Иду.

— Птаха, сумки, — велел Барон юнцу. — Сзади.

13

Из сумки мне выдали мой старый плащ. Капюшон напихнули низко на голову. Все дорогу одноухий приятельски обнимал меня за плечи — второй рукой пихая под ребра нож.

Было уже совсем светло, когда показалась стена. Не выходя к южным воротам, мы свернули к "Торуньей кружке". На наши шаги из общего зала высунулся прислужка. Уткнулся в подбородок Барона, только и выглядывавший из-под капюшона, и любопытство с мордашки как тряпочкой стерло. Взгляд скользнул по нам, будто никого тут не было. Мальчишка снова старательно замахал метлой, сгребая старую солому.

Барон оглянулся на меня.

— Куда?

— Самая верхняя.

Он прищурился.

Слишком быстро я сказал? Ждал, что опять закочевряжусь?

Барон дернул подбородком одноухому. Тот снова схватил меня за шею, нож уперся под лопатку. Теперь совсем возле хребта. Точно там, где хватит и одного тычка, чтобы для меня все кончилось.

— Если попробуешь заорать, — прошипело мне в ухо, — или еще как-то знак подать...

— Ты, главное, не споткнись. Обидно будет.

На миг лезвие отлипло от спины — чтобы кулак, сжимавший рукоять, врезал мне по ребрам. Жало вернулось под лопатку, тыкаясь еще злее.

— Ногами шевели! Не языком.

Барон уже поднимался. Одноухий пихнул меня следом. Где-то за нами тащился и бычок, с моей и Череровой сумками.

Когда мы прошли третий этаж, я окликнул Барона — совсем тихонько, чтобы одноухий не вогнал мне нож между ребер:

— Если не хочешь, чтобы тебя убил вставший мертвец, лучше пусти вперед меня.

Шею сдавило, лишив возможности говорить.

Барон, замерев, медленно обернулся.

— Все-таки не хочешь по-хорошему? Листов там нет?

Захват чуть ослаб. Ровно настолько, чтобы я мог шепнуть ответ. Жало, как шпора, ткнуло в спину.

— Можешь зайти и сам, — просипел я. — Только не пихай дверь резко. И сначала скажи, кто это. Мертвец тебя знал.

Кольнуло сильнее.

— Че ты несешь... — прошипел одноухий. — Мертвяки вставшие не разговаривают, это даже дети знают!

Барон вдруг досадливо скривился.

— Бутыль... — пробормотал он, уже не глядя на меня. — Живая вода...

Он осторожно прошел последние ступени, приблизился к двери. Чуть стукнул костяшками. Выждав, тихонько потянул, приоткрыв на щель:

— Черер?

— Барон?..

В комнату меня затащили на ноже, но внутри отпустили. Пихнули в дальний угол.

Барон разглядывал Черера. Осунувшееся лицо, плащ, наброшенный поверх раны. Черер, прищурившись, их.

— Чьи с Ношры, Барон?.. — прошипел он.

Барон нацелил на меня палец:

— Так, ты сейчас молчишь.

Птаха бросил сумки и шагнул ко мне, готовый помочь, если я сам не справлюсь.

— А ты, — Барон нацелил палец на Черера, — отвечаешь. Листы где?

Черер кинул на меня взгляд.

— Я сказал, он молчит. Ты отвечаешь.

Черер тяжело уставился на него.

— Арканы у магов. — Не выдержав, оскалился: — Да чьи с Ношры, Бар-рон?!..

— Не люблю, когда меня хапают гарпии.

— Он думает, что мы играли нечис... — начал я, и тут же поплатился за это ударом по ребрам.

Парень хотел ударить меня под дых — точно так, как раньше, на рыбной площади, бил Барон, — но я ждал этого. Почти увернулся. Его кулак, мазнув меня по ребрам, влепился в стену, — а я вбил колено ему между ног. И пока он еще только сгибался, разевая рот в беззвучном вое — сдернул со стола кувшин и грохнул им по затылку.

Кувшин лопнул, парень рухнул на колени. Мне осталось только схватить его за волосы и задрать голову повыше, обнажая шею. Черепок, оставшийся у меня в пальцах, я острым краем вжал ему под подбородок.

И теперь не спускал глаз с Барона.

Пока мы шли, я еще сомневался, но теперь, в свете свечи, был уверен: молодой увалень хоть и гораздо крупнее, но лицо-то схоже. Глаза, подбородок, брови — все копия.

— А мне не нравится, когда меня цепляют ублюдки, — процедил я.

В руке одноухого снова был нож, но он ждал. Косился на Барона.

Сам Барон неподвижно замер. Черер тоже.

Только злые взгляды. Да чуть слышно, сквозь зубы, стонал парень, все норовя скрючиться, свиться клубочком вокруг своего паха.

— Ладно, — сказал Барон. — Отпусти его.

— Мои кинжалы.

Одноухий не шелохнулся.

— Верни ему, — велел Барон.

Одноухий, не сводя с меня глаз, выложил кинжалы на стол.

— А теперь остальное, — сказал я.

Одноухий покосился на Барона. Барон нехотя кивнул. К кинжалам добавился и футлярчик. Потом плюхнулся мой кошель.

Я стискивал парня за волосы, вжимая осколок ему в шею.

— Да убери!.. — прошипел Барон на нож одноухого.

Одноухий шагнул назад, совсем упершись в дверь. Нож исчез в складках плаща.

Я пихнул парня к ним. Он так и остался стоять на коленях, теперь уткнувшись лбом в стену — зажмурившись, все стонал сквозь зубы, стараясь сдержать вой.

Да, заехал я ему от души. Что-то много всего накопилось за эту ночь.

Барон, играя желваками, уставился на Черера.

— Если вы не в сговоре с гарпиями, откуда они там взялись?

Черер прикрыл глаза. По лбу у него струился пот.

— Этот идиот Мури... — с усилием проговорил он. — Вытащил из оклада то, что нельзя было трогать. Они именно этого и ждали... Там были не только гарпии, но и сами братья. Несколько.

Барон с сомнением поморщился, но смолчал.

Черер открыл глаза.

— Из-за его жадности они взяли мальчишку Бримера.

— Так он не твой был?

Черер уже закрыл глаза. Но даже через боль выдавил косую ухмылочку — чтобы я, да хобятину за баранину принял?

Вот только Барон, похоже, Эйка за хобятину не держал.

— Когда его брали, — сказал я, — он сопротивлялся... но он может быть еще жив.

Черер скривился. Только мне сейчас плевать. Пусть хоть все зубы себе сотрет.

Барон с любопытством уставился на меня.

— Поузнавать хочешь, как-что?

— Жив он или нет.

— И если жив?.. — Барон задрал бровь.

— Среди тюремщиков у вас есть кто на примете?

Барон спихнул со скамьи испачканный плащ, присел. Глаза-буравчики не отрывались от меня.

— Если он жив... — сказал я. — Можно как-то передать что-нибудь? Туда, где его держат.

Одноухий, подпиравший дверь, понятливо ухмыльнулся.

— Не хочешь, чтобы малой порассказал чего лишнего, когда за него возьмутся? — Барон, прищурившись, следил за мной. — Шепнуть кой-кому из тюремщиков, чтобы передал там, братишкам на подвале, чтоб... — и Барон сделал рукой движение, будто штопор ввинчивал.

Или крутил концы удавки.

Одноухий понятливо осклабился. Свесив язык набок, подмигнул мне.

— Нет.

— Нет? — Барон снова вскинул бровь.

— Есть у вас такой, чтобы смог ему кое-что передать?

— Ему-у-у...

Барон, нахмурившись, помусолил губами, будто хотел распробовать послевкусие. И это послевкусие ему совсем не нравилось.

— Побе-ег, — сказал он.

— Будет хорошее золото.

Барон и одноухий переглянулись.

— Очень хорошее золото... — сказал я. — Так есть у вас среди тюремщиков кто?

Я выложил на стол золотой.

Барон покосился на него. Забарабанил пальцами по столу, глядя на Черера. Его бледность отдавала синевой.

— Ладно. Будем считать, это была вина Мури. — Барон щелкнул ногтем по краешку золотого, заставив его взвиться — и тут же ловко подсек, сграбастав в кулак. Поднялся. — Поглядим, что можно сделать. Через часок весточка прилетит. Жди.

Он шагнул к двери, но Черер открыл глаза и позвал:

— А что с ним?

Барон остановился.

— С Мури-то? — Он улыбнулся. Только глядя на эту улыбку, всякая радость уходила. — С телом, или с головой? Тело от трактира на повозке увезли. Ко рвам. А голову в мешке вынесли и на лодке отправили. Смолой зальют. Над стеной повесят, налюбуешься еще.

— Прямо в трактире убили? — спросил Черер. — Или потом?

— Он был уже не жилец, когда я в окно лез, — подал голос одноухий. — Ему один мечом достал, и еще из звоньки засадили сразу.