Игра для иллюзиониста.

— Остановись отец, — проговорил Галан резко.

— Ты не фран Сторм, ты фокусник, — закончил отец, быстро развернулся и хромая побрел по улице.

— Отец! — крикнул я и попытался кинуться за ним, но воздушные моряки схватили меня за руки и я бессильно обмяк.

— Он не хотел этого говорить, — произнес брат, обхватил мои плечи и грозно рыкнул на моряков: — Отпустите его, он не убежит.

Моряки послушались. Я стоял и молча глядел себе под ноги, ощущая спиной сочувствующие взгляды конвоиров и боль в правой ноге. Все это было несравнимо с той болью, которая разрывала мое сердце. Отец не был для меня эталоном, но я любил его. Его слова оставили кровоточащую, не заживающую рану. Она трупным ядом расползалась по моему телу. Как он мог? Ведь я его сын! Я понимал всю глубину своего падения, но он мой отец! Он не должен был так говорить! Обида горьким комом встала в горле.

— Ну, все, пора, — произнес один из воздушных моряков.

— Удачи брат, — сказал Галан, крепко обняв меня.

— Удачи брат, — ответил я.

В душе как будто захлопнулась невидимая дверь, отсекая прошлое от будущего. В этот момент хляби небесные разродились холодным дождем, еще раз напоминая мне о моем падении.

Я надолго запомню удаляющуюся, сгорбленную спину брата, горькие слова отца, от которых меня до сих пор била дрожь, это пронзительное, серое утро, казалось покрывающее своей хмарью не только город, но и души людей, заставляя страдать их от одиночества в переполненном человеческими особями мире.

Пока меня конвоировали к воздушной гавани, я ни разу не поднял взгляд от серого камня, которым были выложены улицы, только войдя на территорию порта, бросил несколько быстрых взглядов на парящие над землей дирижабли и огромные ангары.

Персонал небесного порта с удивлением смотрел на мою тюремную форму, многие из них беззастенчиво спрашивали конвоирующих меня моряком о том, кто я и за что меня. Я не обращал на них внимания, меня целиком захватывала идея побега. Уже сейчас я пытался проработать детали вспыхнувшего в моем сознании плана. Разнообразные идеи скакали у меня в голове, я сконцентрировался на них и невидяще шлепал по утоптанной дорожке, до тех пора пока мы не остановились возле выстроившихся в ряд дирижаблей.

Один из воздушных моряков произнес:

— Вот он. Крайний слева.

Я очнулся от дум и посмотрел на небольшой маневренный дирижабль. Стандартная, вытянутая к концам сфера, блестела на солнце. Серая потрепанная, кое-где в заплатах обшивка была способна легко выдержать ружейный огонь. Насколько я знал, благодаря амулетам, вшитым в нее, она была защищена от магии, не так хорошо как хотелось бы, но все равно не плохо, сразу пробить ее молодецким заклинанием не удастся. Бросив рассматривать обшивку, перешел к палубам. Всего их было три, одна из них была оснащены бортовыми пушками. На меня смотрели двадцать закрытых люками отверстий для орудий. Я покачал головой. Мало, хотелось бы больше, в небесах почти все решает артиллерия.

Мои уши уловили постепенно нарастающий ритмичный гул. Это шумели два огромных перпендикулярных земле винта, по одному с каждой стороны дирижабля. Похоже, намечается отлет. Сквозь иллюминаторы можно было рассмотреть мечущихся внутри людей, я принялся внимательно наблюдать за ними, пытаясь понять по смазанным силуэтам, что это были за люди, с которыми мне придётся летать. Увлекшись, не услышал подошедшего сзади капитана.

— Любуешься? — спросил он.

— А есть чем? — ответил я.

— Хм... — смутился капитан. — Этот дирижабль, несмотря на свой неказистый вид, еще ого-го! Покажет врагам силу Анхерона.

— Какой-то он маленький, — произнес я, вспомнив виденные мной ранее боевые дирижабли. — Пятый класс?

По градации воздушного флота, дирижабли пятого класса были самыми маленькими и имели слабое вооружение.

— Не маленький, а компактный.

— Команда наверно аж человек двести?

— Сто семьдесят, но воюют не числом, а умением.

Я решил задать капитану вопрос, который мучал меня уже давно:

— Скажите. Тот молодой офицер, который вербовал моряков в трущобах, кто послал его туда?

— Никто. Дело в том, что он давно пытается заслужить уважение своего отца, и когда полковник Фарр, так зовут папашу этого молодого идиота, обмолвился о том, что на его дирижабле не хватает моряков, Черри, собственно сын полковника, украл у отца деньги и направился вербовать моряков.

— Ну, почему он отправился в трущобы?

— Идиот, — лаконично ответил капитан Дамели. Я нагородил таких предположений, вплоть до рейда по трущобам, а истина оказалась намного прозаичней.

Капитан посмотрел на меня и произнес:

— Хватит разговоров, быстро на борт моряк Тир.

Я хотел поправить Дамели и сказать, что я моряк Сторм, но потом передумал.

Как только мы с усачом по веревочной лестнице проникли во чрево парящего над землей дирижабля "Стремительный", капитан сразу же начал отдавать приказы команде и спустя десять минут мы начали набирать высоту.

Прошло уже два дня, как я стал членом команды "Стремительного". Я получил небесно-голубую форму воздушного моряка, и амулет второго класса, представляющий собой серебряный прямоугольник. Форма состояла из теплых штанов, рубахи, куртки на пуговицах и шлема из мягкой кожи, а так же мне выдали легкие и удобные ботинки.

Мое первое посещение камбуза, заставило перешёптываться команду. Многие знали, что капитан Дамели, забрал меня прямо из тюрьмы, и уж точно все знали, что я ограбил небесного офицера. Неудивительно, что моряки дирижабля относились ко мне настороженно и почти не общались. Я чувствовал их враждебность. Капитан был почти единственным человеком, который вполне сносно общался со мной. Он не откладывая дела в долгий ящик, назначил меня помощником артиллериста. Моя функция заключалась в том, что я должен буду во время боя помогать ему, управляться с орудием, но это только на период сражений, а в основном я занимался тем, что наводил марафет на дирижабле. Швабра и тряпка, вот мой рабочий инструмент.

Среди неприязни команды, я страдал от одиночества. После всех тех событий, которые предшествовали моему зачислению в команду дирижабля, мне нужно было выговориться, найти друга, который смог бы понять меня и поддержать, но это было проблематично. За первые два дня, со мной заговорили только несколько человек. Служба в воздушном флоте, проверяла на прочность, мой любящий поболтать язык. Команда почти в полном составе игнорировала меня. Люди перешёптывались за спиной и бросали презрительные взгляды. Тоже мне, правильные. Все это только сильнее отдаляло меня от них. Злая маска поселилась у меня на лице. Все видели во мне преступника, но никто не хотел видеть во мне человека попавшего в тяжёлую ситуацию. Меня наполняла горечь и гнев. Гнев на отца, на его слова. Я вспоминал его жесткие глаза, и мне хотелось растерзать очередного воздушного моряка бросившего на меня снисходительно-презрительный взгляд. Только образ Лиры и брата помогали мне совсем не пасть духом. Я вынесу все тяготы судьбы и вернусь победителем.

Наутро третьего дня моего пребывания на дирижабле, я в очередной раз, матерясь, в гордом одиночестве драил палубу. Сияющие чистотой доски нагоняли на меня мрачное настроение. Скрип, раздающийся от тряпки, вяло ползающей по палубе, заставлял мой глаз нервно дергаться. Сколько можно? Я скоро свое отражение увижу в этих сверкающих досках! Это же не больница, в конце концов! Меня так и подмывало зло плюнуть, но останавливала мысль, что мне и вытирать. Вдруг, что-то привлекло взгляд. Я поднял глаза. Впереди замаячила незнакомая мужская фигура. Ко мне подошел невысокий, средних лет, плотно сбитый, черноволосый моряк со шрамом от правой брови до середины подбородка. Он всего лишь немного уступал мне в росте, но был значительно более мускулист. Его походка, бросаемые по сторонам взгляды, выдавали в нем недюжинного бойца, всегда держащегося настороже. Мочку его уха оттягивала золотая серьга, придавая ему бандитский вид. Густая щетина, покрывала его серые щеки и подбородок, только твердые, невыразительные губы были лишены этого черного колючего налета.

— Моешь? — спросил он сиплым голосом, зыркая на меня серыми глазами, в центре которых выделялись зияющие непроглядным мраком зрачки.

— А что не видно? — ответил я зло, скрывая зевок.

Усмехнувшись, воздушный моряк, произнес:

— И не надоело тебе еще?

— Надоело, а тебе то что?

— Да так ничего. Меня зовут Герхард, а тебя как я слышал Тир, верно? — произнес обладатель шрама, громко втягивая воздух перебитым носом.

— Верно, слух тебя не подвел.

— Ну, бывай Тир, — сказал Герхард и, насвистывая песенку ушел.

Странный какой-то тип, чего он от меня хотел? Судя по виду, бывалый мужик, такой просто так разговор не заведет. В общей атмосфере недружелюбия его любопытство смотрелось подозрительно.

Домыв палубу, отправился в свою каюту досыпать. Маленькие тесные переходы, заставляли все время пригибаться и протискиваться мимо идущих навстречу матросов, а изредка бросаемые взгляды в иллюминатор пробирали до дрожи. Это какая же высота? Система переходов дирижабля напоминала крысиные норы, которые доверили рыть самой пьяной крысе. Разве можно так строить боевой дирижабль? Если поднимется паника, мы же запросто застрянем в этих лабиринтах. А всё, потому что надо удешевить производство небесных кораблей! Вот и строят, так что мы скоро здесь ползать будем.

Я остановился возле открытого иллюминатора, набрал побольше слюны и смачно плюнул на крошечные домики, виднеющиеся внизу. Жаль не увижу, попадет ли мой плевок на кого-нибудь, а то бы крикнул "к счастью". Усмехнувшись, побрел дальше, но дойти до каюты, мне было не суждено. На полпути я был перехвачен артиллеристом Бернардом. Его туша загородила проход, проскользнуть мимо него было весьма проблематично. Бернард, был простым деревенским мужиком лет сорока пяти, с простодушным лицом и могучими мышцами. Он был одним из немногих, кто наплевал на общественное мнение и запросто общался со мной. Его круглая пышущая здоровьем физиономия, всегда озарялась желтозубой улыбкой при виде людей, а добрые, немного наивные глаза с набрякшими веками, всегда были готовы оказать моральную поддержку, каждому кто в ней нуждался.

— Здорово Тир, — произнес Бернард густым сильным голосом, нависая надо мной. — Пойдем, орудие смажем, а?

Вообще-то Бернард может мне приказывать, так как он старший по званию, но он предпочитал просить меня, где-то на интуитивном уровне чувствуя, что я дворянин. Глядя на его веснушчатое, улыбающееся лицо с носом-картошкой, я не нашел что соврать и согласно кивнув головой пошел за ним, наблюдая за его соломенного цвета волосами, треплющимися на проникающим сквозь иллюминатор, ветру. В голове засела мысль, что деревенских дурачков-силачей, я представлял себе именно такими.

Спустившись на первую палубу, мы вошли в отсек, предназначенный для нашего орудия. В отличие от всего остального дирижабля здесь было значительно свободнее, хотя по углам и стояли ящики со снарядами. Всего таких отсеков было сорок. Двадцать на одной стороне, двадцать на другой.

Артиллерист сел на лафет пушки и натирая маслом шестеренку спросил:

— Я видел к тебе подходил Герхард, чего он хотел?

— Да так, ничего, — ответил я, думая о том, что оказывается, я не был в гордом одиночестве.

— Ты это, с ним поаккуратнее, он опасный мужик. Его к нам с "Каприза Судьбы" перевели, — проговорил Бернард, многозначительно подняв испачканный в смазке указательный палец.

— Что это за "Каприз Судьбы"? — спросил я, непонимающе смотря на собеседника.

— О, это дирижабль, на котором почти половина команды состоит из преступников! Совсем мужиков в Анхероне не осталось, если уж таких негодяев отправляют в воздушный флот.

— А за что его перевели к нам? — не отставал я.

— Говорят за хорошее поведение, только что-то не вериться мне, что он исправился. Как взгляну в его волчьи глаза, так аж жуть берет.

— А еще бывшие преступники на нашем дирижабле есть?

— Нет, только ты и Герхард, но ты-то сразу видно парнишка хороший, видать не с той компанией связался. Не хочешь рассказать, как в тюрьму попал?

— Почему бы не рассказать, расскажу.

Я рассказывал артиллеристу свою историю и думал, что Герхард наверно хотел найти во мне родственную душу, раз уж я тоже преступник.

— Не повезло тебе братец, — проговорил Бернард, после того как я закончил рассказ.

— Ага, — согласился я.

— Но ничего, послужишь годок-другой, покажешь себя в бою и глядишь, помилуют. Домой вернешься героем!

— А что, такое бывает? — спросил я жадно.

— Да, на моей памяти пару раз бывало.

— А сам-то ты, что делаешь в воздушном флоте? Уж больно ты не похож на солдата.

— Эх, нужда заставила. Дома то у меня жена и двое детей остались, а работы то у нас в городе нет, только спивайся или наркоманом становись, вот я и пошел на флот. Весь свой заработок семье отсылаю, — произнес Бернард, тяжело вздыхая.

— И долго ты воюешь? — спросил я.

— Да почитай уже второй год.

— И что, много боев прошел? — произнес я с интересом.

— Для меня и один бой много, — устало сказал артиллерист.

— Расскажи что-нибудь, — попросил я его.

— Бой был в прошлом году, над океаном Бушующим...

Слушая рассказы Бернарда, я и не заметил, как наступило время завтрака, об этом мне поведал звонкий голос повара Ричи, раздавшийся из динамика расположенного на палубе:

— Время ужина! Время ужина! Время ужина!

— Ох, засиделись мы что-то с тобой, пойдем, поедим? — произнес артиллерист.

— Пойдем, — согласился я.

Опять узкие переходы и наконец-то камбуз. Я сидел на длинной лавке рядом с Бернардом и поглощал гречневую кашу, когда совершенно случайно обнаружил что среди ужинающих мужчин сидит девушка. Ее немудрено было просмотреть среди ста семидесяти представителей сильной половины человечества, из которых состояла команда. Девушка была довольно миловидной, с чуть грубоватыми крестьянскими чертами лица. На ее губах играла приятная улыбка. Чуть вздернутый носик, гармонично смотрелся с голубыми глазками, были почти под тон формы воздушного моряка. Ее светлые волосы закрывал белый платок, а на шее, поверх безукоризненно белой туники висел маленький хрустальный светильник. Ее лицо было почти неестественно бледным. У меня сложилось впечатление, что она ни разу не чувствовала на своей коже лучиков солнца. На вид ей можно было дать лет двадцать пять, хотя может быть она и младше. Рано появившиеся мимические морщины вокруг губ, немного старили ее. Глядя на ее лицо и на все те же морщинки, можно было смело предположить, что она очень живой и подвижный человек.

— Кто она? — спросил я у Бернарда, толкая его в бок и показывая на девушку.

— Проповедница тотусианской религии Джейн, — ответил артиллерист, недовольный тем, что его оторвали от еды.

— Что она здесь делает?

— Капитан разрешил ей вместе с нами долететь до империи.

— Так ее же там сожгут! — воскликнул я, чем привлек внимание соседей по столу и в частности Джейн, устремившей на меня долгий, изучающий взгляд.