Легенда о черном рыцаре (фэнтези, попаданство)

А дальше все пошло наперекосяк.

Я планировал после удара отвести меч дальше по инерции и таким образом обеспечить себе размах для второго удара, если, конечно, успею его нанести. Но вместо этого я увидел неподалеку от своего лица лезвие алебарды, сместился в сторону быстрым движением, меч пошел наискось вверх из такого положения, что я даже и представить себе не мог возможность подобного удара. Клинок меча разрубает древко алебарды, делает изящную петлю и возвращается, прочертив красную полосу по нагруднику того, чью алебарду перерубил. Минус два.

Враг наносит удар, сверху вниз. Кажется, меч ожил, обрел собственную волю. Вот он взлетает, парирует полукруговым движением, отводя алебарду вниз и в сторону. Мои ноги тоже двигаются сами по себе: я делаю шаг в сторону и вперед, снова взмахиваю мечом — и еще одна голова, отрубленная у самых плеч, летит в траву.

Они смотрят на меня, пять ошарашенных рыл. Я смотрю на них, и моя собственная физиономия, надо думать, такая же удивленная. Кривоногие уродцы поражены внезапным нападением, а я — тем, что на тройное убийство, произошедшее как-то помимо моего плана, ушло всего две секунды.

А потом я, справившись с этим шоком, все же вернулся к первоначальной идее и побежал обратно в чащу.

Такой план у меня был на тот маловероятный случай, когда я убью первого, затем второго и сразу после этого, исчерпав свой эффект неожиданности, окажусь один против шестерых относительно умелых бойцов. Ясно, что шансов никаких, но если использовать описанный в книге Рафаэлло Джованьоли 'Спартак' метод — появится возможность забрать с собой еще одного или двух. Спартак, оставшись в Колизее против четверых самнитов, побежал и заставил их растянуться, после чего развернулся и победил всех четверых по одному. Эта же тактика с успехом используется плейеркиллерами, даже теми, кто никогда не читал 'Спартака': от группы преследователей надо убегать до тех пор, пока они не растянутся из-за разной скорости бега у разных воинов разных рас. А затем разворот, убиваем ближайшего и убегаем дальше. И повторяем, пока не кончатся преследователи.

И вот я со всех ног бегу сквозь чащу, петляя между деревьями, и лихорадочно пытаюсь сообразить, что делать дальше. Беда в том, что у врагов луки и всадник, а у меня только кольчуга. Погонятся или будут стрелять?

Погнались. Точнее, погнался командир, лошадиный топот прямо за спиной. Оборачиваюсь через плечо на бегу, чтобы не пропустить момент, когда он ударит саблей. Вот конь уже в четырех шагах, я ныряю вперед и в сторону, копыта взрыхляют лесной грунт совсем рядом. Переворачиваюсь на спину и выбрасываю клинок вперед и вверх. Удара распарывает лошади брюхо, она с отчаянным ржанием летит вперед и падает набок.

Я подоспел к тому моменту, когда кочевник пытался вытащить ногу из-под лежащей и бьющей копытами воздух лошади. Парировать мой выпад он не смог, стальное острие вошло ему в рот и вышло из затылка.

Четыре. И осталось четыре. У меня появляется безумная уверенность, что я справлюсь со всеми, хоть и не понимаю, как такое возможно.

Они бегут ко мне, неуклюже и медленно, держа алебарды наперевес. Все-таки кочевники пешком вояки так себе. Над ухом свистит стрела — инстинктивно бросаюсь из стороны в сторону и бегу навстречу врагам.

Под замах первого я просел, так что алебарда едва не срезала мне часть шевелюры, и полоснул урода по животу, он со сдавленным воплем упал. Метод Спартака сработал наилучшим образом: все трое растянулись, первый уже готов, второй подбегает, третий пыхтит в двадцати шагах. Правда, второй, видя скорую кончину своих товарищей, притормозил, чтобы подождать третьего, но я реализовать численное превосходство им не дал. В два прыжка оказался возле ближнего, ложный замах, смещение с уворотом и колющий удар, проткнувший варвара насквозь. Он опускается на колени, упираюсь ему в грудь ногой и выдергиваю меч, урод молча падает, окрашивая зеленый мох в красно-бурое.

Вторая стрела попадает мне в грудь.

— Твою ж мать!

Кольчуга, сработанная хорошим мастером, спасла мне жизнь. Повезло. Так, где третий?

Он уже бежал со всех ног прочь, бросив алебарду.

Гонка была неожиданно долгой: я бежал за ним добрых три минуты, пока догнал, просто удивительно, какую скорость развили его короткие кривые ноги. Причем бегство с его стороны было не актом паники, а четко продуманным тактическим маневром: кочевник молча, без визга, сосредоточенно месил ногами лежалую листву, при этом явно описывая полукруг. В тот момент, когда я его уже почти догнал, он развернулся, вытащив два кривых ножа, и бросился на меня с яростью отчаявшегося.

Разумеется, это ему не помогло: я разрубил ему лицевые кости еще до того, как он добрался на расстояние вытянутого ножа. Так, теперь последний, лучник.

Но лес был тих, только хрипела вдали умирающая лошадь. Перебегая от дерева к дереву, я немного порыскал туда-сюда, но восьмого не нашел, зато увидел под деревом его лук, колчан со стрелами и кожаную куртку: поганец оставил все, что могло его замедлить. Судя по всему, седьмой водил меня по кругу, надеясь на стрелы товарища, но 'товарищ' воспользовался моментом иначе и просто задал стрекача, оставив своего соратника и спасителя на произвол неотвратимого рока в моем лице. Что тут сказать, шакалье оно и есть шакалье. Даже многие звери — и те своих не бросают...

Я, тяжело дыша, обвел окружающий лес глазами, заметил неподалеку труп одного из алебардистов — и тут меня вывернуло наизнанку.

Физиологическое отвращение к виду и запаху крови и мяса существа своей породы — это инстинктивный запрет 'не убей своего', заложенный в генах процессом эволюции и присущий очень многим живым существам, не исключая и человека. Правда, у человека этот инстинкт крайне слаб и легко может быть преодолен, но в первый раз он обычно срабатывает сильно. Так что ничего удивительного, что я выблевал весь завтрак.

Ладно, черт с ним, с завтраком. Утирая рот, я почувствовал, наряду с удивлением, мрачное удовлетворение: расплата свершилась. Ушел от возмездия всего один, но это меньшее из зол: зато он теперь расскажет своим, что посреди леса на них напал мечник из Эйдельгарта. Если Зекхан был прав насчет заметной разницы в облике — беглец поймет, что остальные были убиты не местным жителем. Наверняка меня примут за недобитого воина из уничтоженного отряда, что, к слову, так и есть, и не станут мстить крестьянам.

А удивительным во всем этом был факт разгрома. Я вышел против восьмерых и победил, проявив мастерство, которого у меня никогда не было. Удары быстрые и сноровистые, выпад, которым я поразил командира — потрясающе точен, ведь я действительно пытался, даже не отдавая себе отчета, нанести удар в рот, это самый легкий способ достичь мозга, не считая глазницы.

Я поднял меч на уровень груди и повертел, глядя не столько на оружие, сколько на собственную руку, затем крутанул клинком пару раз для пробы, выписал в воздухе восьмерку. И у меня возникло чувство, словно я всегда так умел, ловко, быстро, сильно и точно. Хм... значит ли это, что я — все же житель этого мира с памятью человека из параллельной, земной реальности?

Немного поразмыслив, я подумал, что у переселения душ могут быть разные механизмы. Я сохранил свою память из 'той' жизни, но знаю также и местный язык, к тому же, надо думать, не один. Отчего я, в таком случае, не могу сохранить и навыки этого тела?

С другой стороны, я не могу быть закаленным воином, потому что меня банально стошнило от вида трупа и крови. Ведь чего-чего, а убивать мне в прошлой жизни не приходилось, равно как и видеть разделанные трупы.

Хм... И тут меня осенило. Проведу-ка эксперимент! Я владею методом слепого компьютерного набора, набираю текст, не глядя на клавиатуру! Ну-ка!

Я положил меч в траву, закрыл глаза и вытянул руки перед собой, словно собираюсь печатать... Слово 'идиосинкразия', 'и'... и упс. Я внезапно понял, что не помню, под каким пальцем эта клавиша. Сама кнопка находится в нижнем буквенном ряду, пятая буквенная клавиша слева, если с 'шифтом', то шестая... Кнопку помню. Каким пальцем ее надо нажать при слепом наборе — нет.

Что ж, можно подвести кое-какие итоги. Переселение души, если именно это имело место быть, приводит к полной перезаписи личности и памяти, но без навыков. В принципе, этому можно подыскать объяснение, потому что личность — в лобных долях, а навыки — в моторных и некоторых других частях мозга. Также, видимо, языковые способности 'дозаписываются', ведь я помню все свои прошлые языки и знаю здешний... Это тоже объяснимо: человек может знать много языков, причем записаны они, как я понял, в речевом центре, а не в лобных долях.

Хе-хе. Может, оно и к лучшему, что лобные доли полностью перезаписываются, мне было бы хреново, если б у меня в голове воевали две разные личности, из которых пришлая считала бы 'местную' варваром.

Так. Стоп. Хватит праздных размышлений, пора к реальности вернуться.

Первое: я, видимо, сохранил боевые навыки и рефлексы своего предшественника и являюсь довольно-таки крутым воякой. Второе: меня это не сказать, чтоб особо радует. Нет, приятно чувствовать себя сильным, тут не поспоришь, но эта новость мало что меняет в отдаленной перспективе. Ведь я по-прежнему пленник средневекового мира, в котором мне очень неуютно и тоскливо.

И третье — пора валить. Неровен час, сбежавший гад приведет подмогу.

Лошадь мне, к счастью, добивать не пришлось: издохла сама. Животину жалко, она тут единственная, кто ни в чем не виноват, но... а ля гер ком а ля гер, как говорят французы. На войне как на войне.

Из трофеев я себе взял лук, несколько колчанов стрел, кривой кинжал и куртку командира: на меху и даже не воняет, остальные кочевники неслабо так отдавали потом и немытым телом, и одежку стирали кто знает когда... если стирали вообще.

Также я разжился вяленым мясом, похожим на говядину, которая была в сумке командира. У солдат вместо говядины нашлись лепешки, яблоки и вяленая рыба. Сгодится.

Обе телеги были гружены вяленой и соленой рыбой, отнятой у крестьян, и ничего интересного я там не нашел. Неказистых коней, впряженных в телеги, освободил, перерезав упряжь: авось найдут путь домой, не подыхать же им посреди леса.

Нагрузившись припасами, я пошел обратно, чтобы убедиться, что тела девушек уже забрали. Так оно и оказалось.

Я присел под деревом чуть поодаль от дороги: передохнуть да подумать, как дальше быть и что делать.

Вариант первый — пробираться в Эйдельгарт. Правда, без проводника это проще сказать, чем сделать. Что меня ждет там, 'дома', которого я не помню? Я без понятия, и не особо хочу узнать. Ладно, если я дворянин с собственным имением или хотя бы с достатком — может быть, как-то устроюсь. Но если нет — нищета в средневековье это еще печальней, чем нищета в двадцать первом веке.

В общем, не светит мне ничего хорошего. Буквально этим утром — аж не верится, что с тех пор прошло лишь несколько часов — я размышлял о том, чтобы шагнуть вниз с обрыва и понадеяться, что за гранью меня ждет доля получше этой, будь то рай или другой мир...

А с другой стороны... Уверен, Алекс сейчас с радостью поменялся бы со мной местами: угнетенный народ, завоеванная кровожадными варварами страна — и героический паладин с весьма приличными боевыми навыками... Насмешка судьбы в том, что в этой шкуре оказался не тот, кто мечтал стать героем, а тот, кто себе такого не желал.

Но — имеем, что имеем. Смерти я уже не боюсь — это только первый раз страшно — и жить дальше даже той жизнью, что у меня была, пока ублюдки не убили Зекхана и его детей, не хочу, а перспективы мои теперь еще хуже. Так что — к черту.

Но не трусость ли это — взять и уйти? Как же жалок я буду, стучащийся в райские ворота костяшками по кованым скобам... Будь я святым Петром — я бы меня не впустил.

Действительно, чего трусить? Я смерти не боюсь, а вот кривоногие мрази — боятся. Пусть я не просил того, что получил, но у меня есть сноровка и сила... и желание пустить их в ход, чего греха таить. Повеселюсь под занавес.

Хотя дело не в веселье, на самом деле. Вот моряне — глупые, примитивные люди, в языке которых максимум полторы тысячи слов, и до двадцати — считают на пальцах. Но все же это люди, мирные и смиренные, добывающие хлеб свой насущный в поте лица. Чем они заслужили то, что творят кривоногие демоны? Чем Зафинка заслужила то, что с ней сделали?!!

В голове поневоле всплывают строчки из баллады: справедливости нет в этом мире, а раз так — справедливость тут я!

Поднялся на ноги, взвалил на плечи котомку с припасами и стрелами, похрустел шейными позвонками и мрачно ухмыльнулся: я снова в своей стихии.

Плейеркиллер со стажем вышел на свою последнюю охоту.

* * *

Дано: лес. Большой лес, во всю Долину, то есть примерно так двадцать километров в ширину, насколько я смог на глаз оценить расстояние до гор слева, за которыми раскинулись Ханнайские степи, и справа, за которыми находится редкая лесостепь, за которой уже Эйдельгарт. Горы сами по себе эпически-титанические, такие где попало не пересечешь, а перевалы, надо полагать, охраняются.

В длину этот лес тянется километров на сорок, может и все шестьдесят: со слов Зекхана я точно представить себе не смог. В нем встречаются деревни — два десятка с гаком — и болота, а где-то справа — город Дарбук. Такое вот мое поле.

Имеются дорожки лесные между деревнями, которые большаками не стали из-за очень ограниченного движения: моряне друг к другу в гости ходят редко. Не от замкнутости, просто времени у них на прогулки нет, кормить семьи надо, а теперь — еще и гарнизон захватчиков.

Гарнизон этот сидит, надо думать, в Дарбуке, а по деревням шастают фуражиры. Численность гарнизона неизвестна, количество и маршруты фуражиров — тоже.

Требуется: уменьшить количество кривоногих чертей на максимально возможное число. Любыми путями. Для этого требуется жить как можно дольше и убивать как можно больше. Ничего так задачка.

Поразмыслив как следует, я пришел к выводу, что резать фуражиров — в общем-то, единственный вариант. Да и то, сегодняшний манер действий явно глуп, потому что, невзирая на мое мастерство рукопашного боя, я едва не склеил ласты дважды от каленых стрел, что одна просвистела мимо, а вторая попала в кольчугу — не моя заслуга, чистое везение. Да и трусость восьмого, лучника, тоже сыграла свою роль, не убеги он — мог бы меня и подстрелить. Нужен другой способ, в общем.

И да, теперь враги, как мне кажется, ходить по восемь рыл не будут.

Я устроился на привал посреди леса у родничка, подкрепился мясом — на вкус так себе, но сойдет — и взялся за лук и стрелы.

Результаты меня не порадовали. Роб-ин-Худ из меня оказался так себе, в дерево с двадцати шагов попадаю без промаха и не особо целясь, но не более того, к тому же и лук степняцкий — далеко не снайперское оружие. Короткий и с круто выгнутыми дугами, стрелы тоже короткие, дальнобойности никакой. Оно и понятно, для всадника-налетчика — самое то, чтобы на скаку обращаться было удобно и сподручно отстреливаться от другого всадника, преследователя. Поскольку мчаться на лошади во весь опор и метко стрелять на большое расстояние — занятия несовместимые, то конному кочевнику длинный дальнобойный лук вообще не нужен.