— Подать сигнал к отступлению!? — послышался голос за спиной Шакуни, но тот ничего не ответил. Быстро оценив положение дел, старый воитель решил пожертвовать частью своей кавалерии, ради уничтожения вражеских машин. Шла война и без потерь, было невозможно обойтись, тем более с таким противником как Александр Двурогий.

Командир кшатриев тоже заметил появление нового противника, но упрямо вел своих всадников к выбранной цели. Македонцы никак не успевали помешать кшатриям, поджечь осадные машины, а там как будь, что будет. Главное выиграть время и спасти Матхуру.

Так думал храбрый воитель, и его всадники стремительно сокращали расстояние между собой и врагом, яростно потрясая пылающими факелами подобно мифическим фуриям.

До македонских машин было уже рукой подать, как перед глазами кшатриев внезапно вспыхнули языки рыжего пламени. Прошло несколько мгновений и, соединившись между собой, они устремились широким ковром навстречу изумленным кавалеристам.

Македонцы быстро усвоил преподанный им урок местной военной тактики, и отплатили противнику той же монетой. Видя, что перед катапультами много сухой травы, македонцы заранее подготовили чаны с горючей жидкостью, разместив их в линию перед собой.

Как только возникла угроза нападения врагом, воины быстро опрокинули чаны на землю и подожгли заранее припасенные факелы. Выбрав момент, когда кшатрии приблизились к машинам, воины подожгли траву и дувший в спину ветер, двинул пламя навстречу противнику.

Разгоревшийся огонь серьезно изменил всю картину боя. Обнаружив перед собой непреодолимое препятствие, кшатрии сначала сбились в кучу, а затем, теряя драгоценное время, попытались обойти бегущего навстречу к ним огня. Индусы только начали выполнять этот маневр, когда на них обрушились спешившие на выручку баллист скифы.

Сами по себе степные конники с их легкими копьями и плетеными щитами не представляли сколь серьезной угрозы для кшатриев. Встреться индийские воины со своим противником в других условиях один на один, они бы без сомнения легко разметали бы степняков, и их головы были бы привезены воеводе Шакуни в качестве трофея. Но сейчас, каждая минута схватки с проворными скифами всё дальше и дальше отдаляла кшатриев от их главной цели, уничтожения осадных машин македонцев, так как, вступая в бой со скифами, кшатрии были вынуждены избавляться от факелов.

В яростной схватке минута уходила за минутой, и положение менялось не в пользу отважных кавалеристов. Вскоре на помощь скифам подошли конные лучники, забросавшие своими стрелами тяжелых и неповоротливых кшатриев, а на солнце уже засверкали щиты приближавшихся дилмахов.

Встреча со столь крупными силами македонцев не входила в планы кшатриев, и поэтому, изрыгая проклятия на головы врагов, их командир был вынужден отдать приказ к отступлению.

Узрев, что вылазка закончилось неудачей, и его кавалеристы отступают под натиском врага, Шакуни приказал открыть ворота, что бы всадники смогли укрыться за стенами Матхуры.

Для отражения преследовавших кшатриев скифов, воевода послал на стены отряд лучников и отправил гонца за пиконосцами на случай, если враг попытается ворваться в крепость на плечах отступающей конницы.

Отдавая приказы воинам, Шакуни отвлекся от наблюдения за полем боя, а когда посмотрел вновь, то разразился громкими проклятьями. Выяснилось, что часть кавалерии Александра с самого начала скакала не к метательным машинам, а к крепостным воротам, и будет возле них раньше кшатриев.

Высыпавшие на стены лучники не смогли остановить скачущих во весь опор дилмахов. В одно мгновение, прикрывшись щитами, македонцы проскочили опасное для себя пространство и обрушились на стражей ворот, не позволяя закрыть их. Атака была столь стремительна и напориста, что индийцы стали медленно отступать в распахнутые ворота под натиском врага.

Однако полностью реализовать свой успех македонцы не успели. К воротам подскакали кшатрии, преследуемые скифами и конными лучниками, и схватка за ворота разгорелась с новой силой. Яростное сражение шло как на подступах к воротам, так и в их проеме, где кавалеристам было трудно размахнуться и нанести разящий удар. В ход шли мечи, кинжалы, дротики, руки, все то, что могло принести победу в этой беспощадной схватке.

Лучники, облепившие стены крепости вокруг ворот, не могли стрелять из-за боязни попасть в своих кавалеристов. Стремясь предотвратить прорыв врага внутрь крепости, Шакуни стал лихорадочно стягивать к месту боя все имеющиеся у него силы. Со всех сторон к городским воротам бежали воины гарнизона вместе с горожанами готовых не допустить врага в Матхуру.

Вызванные ранее воеводой из казарм пиконосцы подоспели как нельзя вовремя. Под напором вражеской конницы кшатрии были оттеснены от ворот крепости и отброшены прямо под удар катафрактов. При виде как на его глазах гибли лучшие воины гарнизона, у стоявшего на башне воеводы появились слезы, но помочь им, Шакуни был не в силах.

Разгромив кшатриев, македонцы вновь попытались ворваться в город, но в башенном проеме им дорогу преградил густой ряд острых пик. Узость проема городских ворот позволяла защитникам Матхуры сдерживать натиск врага малым числом воинов. Одновременно с этим, со стен крепости на топчущуюся у ворот македонскую кавалерию обрушился град стрел.

Сражение за ворота вступило в свою новую фазу, в которой у индийцев были все шансы не только отбросить врага от ворот, но и нанести ему ощутимый урон. Катафракты были заняты добиванием кшатриев, а гоплиты македонцев не успевали к бою.

Однако жребий сулил Шакуни иное. В самый разгар сечи в воротах, когда казалось, что самое страшное уже позади и враг полностью отброшен, воевода услышал за своей спиной тревожные крики. Оглянувшись назад, он увидел клубы дыма, поднимающиеся над домами и в страхе бегущих жителей Матхуры. Подбежавший к воеводе солдат, сообщил ему ужасную новость. Враги прорвались в крепость со стороны реки.

Все это время Неарх внимательно наблюдал за прибрежными стенами Матхуры и, дождавшись когда, стража покинет стены, отдал приказ идти на штурм крепости. Ведомые опытными кормчими биремы Неарха подошли к самым стенам крепости, встали на якорь и по приставленным к ним штурмовым лестницам, устремились солдаты под командованием Лиссимаха.

Не встретив серьезного сопротивления со стороны малочисленного караула, македонцы открыли крепостные ворота ведущие в гавань, и впустили в город остальные силы. Уцелевшие от вражеских мечей караульные еще только спешили к воеводе с тревожными вестями, а воины Лиссимаха уже двинулись вперед, убивая и поджигая всё на своем пути.

Едва только весть о появлении врага в тылу коснулась слуха защитников крепости, как они разом пали духом и словно по мановению злого волшебства храбрые воины превратились в стадо баранов. Теперь каждый из них думал не столько о защите Матхуры, сколько о своем спасении.

Разом опустели крепостные стены и башни, ещё недавно густо усеянные лучниками. Словно невидимая волна смыла прочь от главных ворот крепости толпу горожан, и только отряд пиконосцев продолжал упрямо оборонять обреченную на гибель Матхуру.

К этому времени к стенам крепости подошла македонская фаланга, ведомая стратегом Кеном. Завидев приближающуюся пехоту, кавалеристы поспешили отойти от ворот, дав место главной ударной силе царя.

Ни разу не сбившись с ноги, гоплиты быстро перестроились в боевой клин и бросились на стоявших в проеме ворот индийских солдат. И вновь в узком пространстве завязалась яростная борьба. Воины Шакуни оказывали македонцам яростное сопротивление, но не имевшие доспехов пиконосцы были обречены в схватке с одетыми в броню гоплитами.

Устилая свою дорогу телами поверженных врагов, солдаты Кена ворвались в город, громко славя своего стратега, победителя Матхуры, однако их радость была несколько преждевременной. На главной площади крепости, им встретили солдат Лисимаха славящих своего командира.

Под эти громкие крики македонцев, произошла последняя схватка победителей с побежденными, больше напоминавшая избиение. Выполняя приказ царя об устрашении противника, гоплиты Кена и Лиссимаха безжалостно убивали каждого, у кого было оружие в руках или кто показался им подозрительным. Впрочем, иногда щадили тех, кто молил их о пощаде, падал на колени и простирал перед ними руки.

Верный своей присяге царю Аграмесу, Шакуни не стал молить врагов о пощаде. Вместе с горсткой солдат, он пал на площади сраженный ударом боевым топором скифского воина, пробившего защиту правителя Матхуры.

Сердце старого воителя ещё трепетало в его груди когда, соскочивший с взмыленного коня степняк, отсек Шакуни голову и завернул её в седельный мешок. Позже, хитрый скиф преподнес свой кровавый трофей царю Александру, когда тот въехал в павшую к его ногам крепость.

Властитель Азии по достоинству оценивший этот жест своего воина. Он приказал выдать ему золота ровно столько, сколько весила голова побежденного последнего воеводы Матхуры. И пообещал дать втрое больше, если со времени ему принесут голову царя Аграмеса.

Глава IV. Покорение Махаджанапады.

Потрясатель Вселенной, великий царь Александр праздновал свой новый триумф. Его военный гений в очередной раз проявился во всем своем блеске у стен Матхуры. Заманив противника в умело расставленную ловушку, он захватил крепость и развязал себе руки перед встречей с Аграмесом.

Вместе с великим царем пировали его друзья, столь удачно воплотившие в жизнь замысел Александра, и теперь ожидавшие получения наград и милостей. Особенно радовались Певкеста и Лиссимах. Первый командовал дилмахами захвативших ворота крепости и удержавших их до подхода основных сил. Второй первым ворвался в крепость и ударил в тыл гангаридам в самый ответственный момент сражения.

Каждый из них, в тайне приписывал главную заслугу себе, считая, что только он своим действием принес царю лавры этой победы. Впрочем, точно такого же мнения придерживались Неарх с Гефестионом, чьи биремы и катафракты принимали так же действенное участие в штурме города.

Александр все этот прекрасно видел и, желая усилить соперничество среди своих стратегов за его милость, объявил главным героем штурма Матхуры стратега Кена, отсутствующего на пиру. Во время сражения на площади он получил ранение тяжелой стрелой в плечо и золотой венок победителя, по мнению Александра должен был помочь больному поскорее встать на ноги.

Кроме победителей на царском пире присутствовали и индийские союзники покорителя Ойкумены. Они в один голос восхищались быстрой победой Александра над такой сильной крепостью как Матхура и наперебой сулили несомненный успех дальнейшего похода в глубь Махаджанапады.

Особенно среди индийцев выделялся Чандрагупта. Очарованный силой царского войска, он буквально боготворил Александра, и тот отвечал ему своей милостью. В знак своего расположения у Гупте, владыка Азии назначил молодого индийца главой захваченной крепости, вместе с македонцем Филиппом.

— О, могущественный владыка — изливал Чандрагупта свою преданность к монарху — своим деянием ты стал подобен грозному богу Шиве. За один день ты смог покорить Матхуру, чью твердыню не смогли покорить войска грозных и могущественных царей Марруты и Бхутопала. Вне всякого сомнения, сами боги благоволят твоим замыслам, посылая столь быструю победу там, где другие цари были бессильны.

— Боги богами благородный Гупта, но мои планы исполнились бы гораздо быстрей, если бы правитель Каушамби поскорее признал мою власть и повернул своих воинов против царя Аграмеса — с легкой укоризной произнес ему в ответ Александр.

Услышав упрек царя в свой адрес, молодой Чандрагупта залился красной краской смущения. Перед походом на Ганг, он пылко обещал полководцу всестороннюю помощь со стороны правителя княжества Ватса:

— Не стоит сомневаться государь, в словах твоего преданного слуги. Мною уже отправлены гонцы к радже Каушамби, а так же к другим князьям с известием о твоей блистательной победе над Матхурой. И я уверен, что разум подскажет им сделать правильный выбор, государь.

Александр благосклонно кивнул головой на слова своего пылкого союзника. Пока все шло хорошо. Одержана очень важная победа, которая должна не только упрочить положение македонцев на севере страны, но и серьезно расшатать изнутри царство Аграмеса. Поэтому, сегодня можно немного отдохнуть, отставив в сторону хоть на время тяжелое бремя забот.

Для развлечения взора царя и его гостей, в шатер победителей были приглашены лагерные танцовщицы. Под звуки музыкальных инструментов и барабанной дроби, они принялись исполнять перед гостями царя различные танцы, демонстрируя лежащим на пиршественных ложах мужчинам, свое профессиональное умение и природную грацию.

Едва прикрыв соблазнительную наготу своего тела, молодые чаровницы то зазывно вились в зажигательном ритме танца, то начинали медленно скользить перед глазами завороженных зрителей, будоража их чувства.

В числе тех, кто развлекал гостей повелителя Азии, была и Антигона. Ранее, её никогда не приглашали в царский шатер для танцев, но сегодня, желая блеснуть перед индийцами, Александр приказал собрать у себя всех мастериц босоногой пляски.

Узнав от Мелеагра о "рыжей боязни" охватившей Александра, Антигона решительно остригла свои пышные рыжие волосы, и надела черный парик. Его волосы были аккуратно заплетены в мелкие кудряшки по вавилонской моде, и очень красиво падали, на оголенную спину танцовщицы, достигая средины лопаток.

Однако главная причина столь решительного шага фиванки, заключалась в тонком стилете, умело спрятанного в волосах парика. Именно посредством этой коварной вещицы, чье острие было обильно смазано ядом, Антигона собиралась на этом пиру посчитаться с разорителем своего родного города.

Обольстительно выставив верх, и завлекательно прикрыв низ, она исполняла танцы один завлекательнее другого, надеясь привлечь к себе внимание царя и быть приглашенной для беседы за чашей вина. Согласно рассказам знакомых танцовщиц, Александр часто так поступал с понравившейся ему чаровницей. Случись это сегодня, и фиванка бы без всякого смятения смогла бы свершить свою месть. Ведь для этого было достаточно даже легко поранить погубителя Фив.

Задор танца и прелести танцовщиц, привлекли к себе внимание многих македонцев. Мелеагр, Лиссимах, Неарх, Пердикка и многие другие пирующие громко аплодировали плясуньям, но только не сам Александр. Все время их выступлений он увлеченно беседовал с седовласым индийским проповедником Калханом об особенностях его религии и совершенно не обращал внимания на пляшущих перед ним женщин. Зато царские телохранители внимательно и цепко следили за каждым движением и жестом красавиц, когда какая-либо из них приближалась к повелителю ближе, чем на семь локтей.

Фиванка вкладывала в каждый танец всё свое мастерство и страсть, однако в этот день богиня удачи явно смотрела в другую сторону. В самый разгар веселья победителей, разгоряченный новым образом Антигоны и её столь соблазнительными танцами, стратег Мелеагр решительно вскочил с праздничного ложа и, выхватив фиванку из толпы танцовщиц, под громкие крики пирующих унес в свою палатку. Где остался с ней до самого утра.