Скрамасакс (эпизод два)

Наверное, я тоже должен был испугаться, старик на это и рассчитывал, однако он не учёл одного существенного обстоятельства, что об этом его выкрутасе мне давно уже известно, да и ещё о нескольких ключевых моментах, причём, на целые сутки вперёд. Сон мне приснился, хотя — сон ли? Никак не пойму, вроде, похоже, тем не менее ряд значительных отличий несколько выбивался из общеизвестной трактовки данного понятия.

Во-первых: в нём не напрягаясь, я мог контролировать не только личное поведение, но и перематывать события обратно, при всём при том реакция других участников грёз была мне не подвластна. Она лишь менялась при "сбросе" — так для себя я назвал повтор ситуации с целью узнать результат при различном своём поведении.

Во-вторых: в конструкторе, а именно так разум окрестил данное состояние, все чувства — зрение, слух, тактильные ощущения, боль были доступны и, прямо сказать, даже очень.

В-третьих: при пробуждении я всё помнил до мельчайших подробностей, если б не сброс, то с реальностью не различить.

Разум, пытаясь объяснить технологию настоящего феномена, выявил параллель с ментальным общением. Между данными состояниями были как схожести, так и отличия, при всём при том анализ они не пережили. На первый взгляд существенная разница, что при "созвоне" находишься в трансе, как аргумент оказалась несостоятельной, дед в своё время говорил — во сне тоже можно общаться, но он же утверждал — в грёзах контролировать разговор сложно — присутствует вероятность, проснувшись всё позабыть. В конструкторе все действия были полностью подвластны рассудку, а запамятовал я лишь первый свой опыт, подозреваю, что из-за не совсем обычного в него погружения да значительной продолжительности оного — ведь при попадании пули — организм практически мгновенно впал в кому.

С "предвидением" с коим познакомился под действием азарта при абордаже драккара викингов, данное состояние также немного роднилось, однако не боле.

Ах, да, вы не поверите насколько элементарна оказалась сия технология, в общем, и объяснять собственно нечего. Просто засыпаешь в состоянии изменённого сознания на этом — всё.

* * *

Миновав огородами деревню и следуя звериной тропе, мы углубились в лесную чащу. Серафим с Соломоном, болтая существенно подотстали. Я, пребывая в глубоких размышлениях, не заметил, как вышел на поляну с омелой. Обнаружив значительные перемены в пейзаже, встал будто вкопанный, периферийным зрением заметив движение, повернулся — на меня радостно нёсся Беляш.

Хищник прыгнул я, шагнув в сторону, увернулся от прямого удара лапами в плечи. Поняв что "Акела" промахнулся, тот попытался, притормозив прямо в полёте, изменить траекторию. Пока мы катились по изумрудной сырой от росы душистой траве Беляш радостно лизал мне лицо, я с идиотской улыбкой трепал ему холку.

Натешившись с четвероногим другом, да стряхнув со штанов налипшие листики, поднял голову и натолкнулся на поражённо восторженный взгляд сынишки Соломончика. Тот, словно ребёнок был очарован белым волком и восхищён дружбой отца с волшебным, сказочным зверем. Спустя долю секунды, профессору удалось справиться с мимолётными чувствами — он смущённо потупился.

На поляне, рядом с дубом возвышалось довольно вместительное жилище из кленовых жердей покрытое дёрном, отдалённо напоминающее индейский вигвам. Батюшка, по всей видимости, решил кардинальным образом разобраться с мистикой данного места, думаю — ничего у него не получится — в двадцать первом веке, клёны, пусть и чахлые, но плотно окружали поляну.

После того как я ушёл, в деревне Серафим прожил не долго, виной тому стал один превредный мужичок. Дабы донести на нового странного жителя в местные органы правопорядка он не поленился отмахать пёхом несколько вёрст. Верховой милиционер объявился за пару дней до моего возвращения — батюшка отсутствовал, служитель закона долго стращал мать двойняшек, дождался старца и, было хотел его арестовать, однако Серафим как-то выкрутился...

Не знаю, какое внушение батюшка произвёл кляузнику, но Анна с Марией при нашей встрече, наперебой, захлёбываясь, поведали мне помимо прочего и о резко изменившемся односельчанине. После общения с батюшкой этот мужичок подлатал в ихней избе крышу, нарубил дров — хватит на зиму, собрал деревенских и, попросив у народа прощения, ушёл в военкомат — записываться добровольцем.

"Интересно девки пляшут... надо старика обязательно попытать по данному поводу", — промелькнуло в голове любопытство, однако опыт общения, справедливым замечанием: "Опять старый сошлётся на Бога..." — ударил пудовым кулаком мою внутреннюю свинку и та, с повизгиванием, забилась в самый дальний угол сознания.

"Тяжело с ним. С Соломоном старец чешет языком не переставая, со мной на отвлечённые темы в принципе тоже, однако если касаюсь эзотерики, у него ответа два — или пространно, нудно, непонятно — сплошная теософия, или полный игнор".

Поздний вечер, сумрак леса, языки пламени причудливо играют отблесками на деревьях, похрустывают в костре поленья, а я вновь погружён в задумчивость — предаю разбору внутренние ощущения: "Как быть с Зоей, ведь дома, в двадцать первом веке, осталась всё ещё любимая жена. К девушке я, пожалуй, любовь не испытываю, присутствует нежность, влечение и ещё какие-то щемящие, тонкие, необъяснимые чувства...

Мы в ответе за тех, кого приручили, да и нежданный сынишка, в данный момент, что-то оживлённо втолковывающий батюшке, также накладывает некие обязательства. Да уж, мне этот инстинкт продолжения рода, будь он неладен, и ведь ничего с ним не поделать, точно умопомрачение, впрочем, судя по всему, в моём случае было сие неизбежно. Это судьба?.. Такова была моя свободная воля, или некто дёргает куклу за ниточки?.. Без пол-литра не разобраться..."

Кстати, Соломон Романович, хоть сам и засветился со своим мистическим, друговременным происхождением, но никого из родственников не подставил, думаю, приняли его за сумасшедшего, а в кутузку закрыли на всякий случай, больше для порядку.

Один из изумрудов в качестве элементов за Соломончика я отдал Моисею Абрамовичу, тот оценив дар по достоинству, округлил глаза, многозначительно присвистнул, но ломаться не стал, быстренько убрал самоцвет в нагрудный карман и сдержанно поблагодарил за заботу. Наверняка, найдётся какой-нибудь еврей, который поможет своему единоверцу перевести природную стекляшку в твёрдую валюту. Нация у них осторожная и что немаловажно, удачливая, всё будет хорошо. Больше мне предложить было нечего.

Батюшка подкидывает в костёр охапку хвороста, в небо взмывает весёлый столп искр, а я вспоминаю момент расставания с Зоей:

Мы оба всё понимаем — нам больше не встретиться, я открываю рот в попытке ободрить девушку. Маленькая ладонь ложится мне на уста, а до слуха доносится тихий, чуть хрипловатый от волнения голос:

— Ты ничего мне не должен, я буду помнить тебя, помни и ты... — следует нежный поцелуй, я сажусь в лодку и, не оглядываясь, растворяюсь в густом, предрассветном тумане.

"Правильно ли поступил?.." — в очередной раз задаюсь я вопросом.

"Да, что парюсь? Нечего переживать. Нужно жить. Всё произошло так — как произошло, значит, по-другому быть не могло".

Решительно отметаю душевные терзания, немного успокаиваюсь. Вздрагиваю от прикосновения шершавого, мокрого языка. Волчара, видя сердечные муки, пытаясь ободрить, лижет мне щёку. Беру его в охапку и зарываюсь носом в густой, белой шерсти.

* * *

Зависли мы средь поляны с омелой, больше чем на неделю, впрочем, растения паразита на ней не осталось — старец извёл его подчистую. Не знаю, что привиделось ему, при очередном молитвенном погружении, только на моё нытьё: "Ну, когда же мы двинемся в путь?" — он непреклонно твердил, — "Рано, отдохни, ещё успеешь попутешествовать".

Поскольку сидеть без дела было скучновато, то на второй день я решил заняться охотой. Сие мероприятие оказалось весьма интересным, но честно признаться, я и тут несколько жульничал. Для обнаружения живности пользовался изменённым сознанием, неяркие ауры зверей на фоне чуть подсвеченного леса выдавали тех с потрохами. Плюс ко всему мне удалось искусственно вызвать сильные эмоции, в данном конкретном случае — азарт. Технология оказалась несложной: разгоняешь мыслительный процесс до состояния, что веришь в надуманное, затем резко, стараясь услышать тишину, перекрываешь поток сознания, — хлоп и там. Вера — сильная штука, даже в таких мелочах. Азарт, в свою очередь, будил в разуме предвидение, а дальше совсем уже просто — зная, куда скакнёт заяц, кидаешь нож по увиденной траектории — вот и всё. Затруднение возникло лишь в середине настоящего действия. Между обнаружением добычи и её убийством, надо было тихо подкрасться на расстояние броска. В итоге я справился и с этой проблемой, выходило сие долго, нуторно, не с первого раза, но всё же получалось...

Делать нечего, вот и охочусь. Вокруг густой, девственный лес, овраги, буреломы, скоро наступят сумерки, а забрёл я вслед за чёртовой лисой, очень, очень далеко. Беляш сегодня компанию мне не составил. Ещё по предрассветной темноте убежал он в дремучую чащу, может подружка у него появилась, может другие дела — не знаю, он не отчитывается.

— Найти бы дорогу обратно... — вдруг, приняв образ мелкого трясущегося зайчика, говорит мне моё беспокойство.

"Да уж... внутренний зверинец растёт: хомяк, жаба, любопытная свинка, трусливый заяц, кто следующий?.."

Как сглазил — новый персонаж не заставил себя долго ждать — разум ещё не закончил анализ, а в голове в облике одноглазого, тучного панды появился здоровенный такой пофигизм весьма схожий с героем известного мультика.

В очередной раз удивившись, я констатировал: "Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша..."

Тем временем, пофигизм флегматично в ответ рыкнул зайчику:

— Мне пофиг, не найдём дорогу?.. да и ладно, жизнь-то на этом не прекратится.

Услышав с моей точки зрения весьма спорный аргумент, волнение с писком скрылось в глубинах сознания. Панда, сделав дело, тоже попытался исчезнуть.

— Ничего у тебя, дружок, не получится... — вступив с ним, то есть сам с собой в диалог, остановил я побег, — Стой братишка, не ты ли скрываешься за непонятным мне Серафимовским термином — смирение?.. Точно дружок... вот ты и попался.

Осознав элементарность заумных объяснений старца, я почувствовал такое всеобъемлющее спокойствие с умиротворением, что сделал весьма полезный для психики вывод: "Жизнь это не приготовление к чему-то, она здесь и сейчас, наслаждайся Роман каждым днём, да не парься..."

Вот же интересное свойство великого и могучего, непонятное смирение да по молодости, родной мне пофигизм, на поверку оказались одним.

— Иди ко мне, "воин дракона", — шутливо обратился я к пофигизму, — Теперь мы будем дружить.

Шизофрения, закончив диалог, примолкла и сразу же всплыла из кучки переданных мне Прохором Алексеевичем знаний, новозаветная фраза Спасителя: "Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы".

"Акуна — мотата, какая-то..."

За данными размышлениями я не заметил, как вышел на колхозное поле. Рожь уже налилась и словно подёрнутое рябью жёлтое море, завораживая, причудливо переливалась.

"Так, где это я?.. Не знаю, но мне вон туда... — ведомый чутьём, иду прямо по ниве, — А это что? Интересная хрень..." — аура её сверкает, словно снежинки в солнечный, морозный день. В последнее время в изменённом состоянии сознания я пребываю большую его часть, даже в нём засыпаю.

Штука имеющая столь интенсивное свечение здорово напоминает мышиный помет, прилепленный к колосьям растений. Картина впечатляющая: всё поле, искрясь, переливается серебром.

"Наверное, паразит, — размышляю я, и мозг выстраивает логическую параллель, — Мини омела, не иначе".

Не задумываясь, вообще без каких-либо мыслей, под одобряющий взгляд единственного глаза моего внутреннего панды — пофигизма, срываю гроздь колосьев. Перетираю их меж ладоней, сдуваю шелуху, выкидываю недозрелые зёрна и отправляю в рот получившуюся кучку, напоминающую тёмно-коричневый вытянутый рис.

Субстанция жёсткая, почти безвкусная, однако разум, вычленив тонкую грибную нотку, выстраивает параллель: "А ведь от напитка, посредством которого Прохор Алексеевич залез мне в мозг и вынул оттуда знания о будущем, исходил аналогичный дух... блин... зачем я всё тащу в рот?.."

— Надо спешить, — вмешивается в мои рассуждения панда, времени мало...

Я успеваю добраться до опушки, развести костёр, нарубить лапника и сделать подобие шалаша. Приступаю к разделке добытого зайца, и тут начинается что-то с чем-то:

Липкий пот махом покрывает ладони, на лбу выступает испарина, в могучем зевке челюсти раскрываются на небывалую ширь, изменённое состояние, в коем я пребывал, улетучивается, однако обычная картинка выглядит не менее впечатляющей — сверх чётко и супер ярко. Даже вдали, мелкие прожилки на берёзовых листочках, вдруг стали явственно различимы.

Меня волокает, зёв усиливается, ручки дрожат, моторика нарушается, отбрасываю в сторонку не до конца разделанную заячью тушку, прислоняюсь спиной к сосновому стволу, глотаю из фляжки и, смирившись с уже неизбежным, расслабляюсь.

Сижу да как идиот улыбаюсь, даже струйка слюны стекает из полуоткрытого рта. По всему туловищу — ощущение странной липкости. Вижу себя со стороны, словно в зеркало, однако из тела не вышел.

Моя фигура подёрнулась рябью — переключаюсь на окружающее. Зрение сузилось до полуметровой окружности — стало чувствительней, даже на другой стороне ржаного поля, это где-то с километр, все детали пейзажа отчётливо различимы, а вот снаружи туннеля непроглядная тьма.

"Подзорная труба какая-то..." — промелькнуло удивление, и до сознания донёсся мультяшный голос Галустяна, озвучивавшего панду в известном диснеевском мультфильме:

— Йо-хо... поехали...

Ближайшие деревья потянули ко мне корявые ветви, вдруг показавшиеся костлявыми руками мертвецов. Волосы встали дыбом. Зрительный туннель стремительно начал сужаться. Всё... картинка захлопнулась...

Глава 7. Один

Жуткая измена, в коей я пребывал, ушла вместе со светом, однако отключения сознания не произошло. Секунда и маленькая яркая точка стала расширяться, трансформируясь поначалу в трубу, затем в туннель... секунда, ещё секунда... и то, что обычно называют зрением вернулось окончательно.

Мозг, возобновив работу, приступил к анализу: "Вероятно, я просто моргнул, а галлюциногены, коими так бездумно обожрался, сыграли с разумом совсем не смешную шутку..."

— Охренеть, где это я?.. — вскакиваю, озираюсь, хватаюсь за скрамасакс. Безжизненная, серая пустыня, странный песок, низкое промозглое небо, ни светил, ни облаков. Неведомый доселе мир простилается всюду.

Недоумённо разглядываю местность. Вдруг, километрах в пяти, краем глаза подмечаю нечто выбивающееся из общей картины. Всматриваюсь. Быстрый полёт, потоки воздуха хлопают по щекам и я уже там, куда секунду назад был направлен мой взгляд.