Его трясли за плечи. Толкали. Но достаточно мягко: не били, именно толкали. Чтобы, значит, проснулся.
А еще — его назвали по имени.
И назвали...
Назвала...
Тетушка!
Это же тетушка Сю! Мамина сестра!
— И что ты, Ричард Окен, здесь сделаешь, скажи-ка на милость!
Глава I. Аркадий Лид
Кто научился смерти, тот разучился
Быть рабом. Он выше всякой власти
И уж наверное вне всякой власти.
Сенека
В Лазурном зале вот-вот должно было начаться торжественное собрание. Ванакт собирал придворных и вождей, чтобы сообщить добрые вести.
Лид спешил в зал быстрее прочих. Он знал, что ванакт уважает расторопных слуг, готовых вовремя вспомнить забавный случай или угадать желание своего властителя. О, как Лиду повезло на прошлом приёме, что шёл в Васильковом зале! В тот раз он угадал прежде всех, что господин желает испить вина, и ванакт наградил смышлёного слугу благодарным кивком! Это только начало, самое начало! Надо попасться на глаза господина ещё несколько раз, и тогда удастся подняться на самый верх, на пост главного виночерпия! А он из самых ближних слуг, которым ванакт поручает самые важные задания. Ещё немного, и Лид обретёт славу и величие, то, о чём издавна мечтал.
Раздался стук церемониального жезла. Действо начиналось.
Лид припустил пуще прежнего. Он опаздывал, он дико опаздывал! Коридоры были заполнены спешащими слугами. Ещё два удара жезла, и каждый должен был оказаться на отведённом ему месте, иначе грозила немилость господина. Ещё сошлёт на войну! А слуги ванакта не желали отправляться на очередное сражение с проклятыми крыланами. Бесконечные пограничные стычки наскучили слугам, а крупное сражение грозило, чего доброго, поражением! А поражение сулило гнев ванакта. Так зачем же лезть туда, зачем рисковать положением? Но одна проблема смущала всякого верного служителя ванакта. Ближних своих он любил отправлять легатами и стратигами в войска. И ведь трижды проклятые крыланы могли пойти в наступление, и тогда — большое сражение, немилость, ссылка, смерть...Каждый из ближних желал возвыситься, избегая сражений, но возвышение сулило командирский пост — и следовавшее затем падение. Что последнее неминуемо, знали все — ведь никто из ближних ничего по-настоящему не смыслил в воинском ремесле. Это был удел глупых людей, не способных умом своим продвинуться на уважаемые должности. Так пусть глупцы платят кровью за отсутствие мозгов! А умные люди уж найдут способ избежать резни, и не из такого выбирались.
Завернув в очередное ответвление коридора, Лид едва не врезался в грузного, ростом с колонну и настолько же широкого Нарсеса. О, что это был за негодяй! В тот же вечер, когда Лид смог польстить господину, трижды, нет, четырежде, проклятый Нарсес вовремя рассказал дурацкую, глупую шутку. Но ванакт имеет те же слабости, что и простые смертные, и шутка его развеселила. Он даже наградил негодяя улыбкой. Лид почувствовал, что надежда его на высокий пост становилась всё более и более призрачной...
Но чего было не отнять у Нарсеса — так это обаяния. Даже ненавидевший его Лид улыбнулся, когда толстяк подмигнул своему собрату по синекуре.
— О, здравствуй, Лид! Давай, давай, проходи! Я дам тебе дорогу!
Нарсес развернулся боком к Лиду. Наверное, кто бы другой тем самым освободил дорогу, но только не в случае с этим виночерпием. Поперёк он был едва ли меньше, чем вширь. Так что всё равно было, боком или спиной он стоял: пройти оказывалось совершенно невозможно. А потому Лиду оставалось ничего другого, кроме как ответить учтивостью на учтивость.
— И тебе радоваться жизни и службе, добрый друг мой Нарсес!
Лид старался быть как можно более вежлив и подобострастен. Человеку будет приятно, а Лиду — тренировка речей пред ванактом.
На потном лице, с которого свисали сизые, такие же жирные, как и сам Нарсес, прыщи (ванакт порой забавлялся их лицезрением), появилось нечто вроде кривой ухмылки. Но — лишь на мгновение, после которого обычная учтивость оказалась запечатлена на лице виночерпия.
— Благодарю, но мне хотелось бы проявить учтивость к тебе, мой дорогой Лид.
Бедняга не знал даже, как поступить. Видно было, что Нарсес забавляется, желая вырвать из Лида речами и действиями своими грубость. Ну уж нет, Нарсес этого не дождётся!
— О, я признателен тебе, славный мой друг, но прошу, проходи!
Лид улыбнулся. Если быть честным до конца, то он готов был похлопать по спине "славного друга", да так, чтоб промеж рёбер воткнуть клинок. Но что делать, что делать? Ничего поделать нельзя. Оставалось только улыбаться и тренироваться в славословиях.
Они бы ещё долго могли так упражняться, не прозвучи второй удар церемониального жезла. Оставалось всего лишь несколько минут до начала церемонии приёма сановников.
— Скорее! — Нарсес проявил недюжинную прыть, стремглав помчавшись в конец коридора, к обитой серебром двери.
Подобрав края роскошного плаща-скарамангия, вышитого кусочками смальты, он нёсся во весь опор. Только на шаг отставал от него Лид, позабывший обо всём на свете.
Но вот он, скрип двери, — и яркий свет, больно резавший привыкшие к полумраку коридоров глаза. Потоки шли из-под купола зала. Творение чудотворцев-архитекторов, он парил над колоннами — в самом деле парил. Капители, прежде державшие на себе всю тяжесть постройки, теперь были не более чем украшением, а поддерживаемое чудесным ремеслом творение зодчих порой, следуя порывам ветра, крутилось вокруг своей оси, превращаясь в золотисто-голубой калейдоскоп. И только образ Первого ванакта, запечатлённый в центре купола, оставался неизменным. И был он столь прекрасен, что даже Лид, сотни, а то и тысячи раз бывший в этом зале, залюбовался. Жаль только, что лишь крохи мгновения довелось ему лицезреть это чудо. Иные не успели моргнуть, как Лид уже занял своё место по правую руку от шитого золотом ковра.
Оглядеться, быстро-быстро. Да, всё верно. Нарсес стоит одесную, Елий ошуюю. Так. Всё правильно. Значит, они заняли должное место среди придворных. Теперь оставалось дождаться третьего удара, и ванакт явится своим служителям во всей красе.
— Мы уже сделали ставки, Лид, кому ванакт сегодня окажет милость, — едва слышным шёпотом произнёс Елий. — Ты уж не подведи, я поставил целый иперпер на тебя.
— Сделаю всё, что возможно, — процедил сквозь зубы Лид, глядя в центр зала.
Придворные заволновались, наполняя всё вокруг бряцаньем самоцветов и драгоценных украшений. Верный знак того, что...
Тук-тук-тук. Распорядитель торжеств стукнул в третий раз — трижды. Началось!
Тот же распорядитель затянул "Многая лета", и стогласый, стоголовый хор служителей и придворных затянул славословие ванакту. И вот он вошёл, торжественно, храня полное молчание. Пред ним шли варвары с гигантскими секирами. Руки их точно выкованы были из золота — столь многими браслетами они были украшены.
Позади варваров неспешно, едва переставляя ноги, двигались принципы — первые среди воинов, гвардия. Алые плюмажи их из конского волоса колыхались на ветру, шедшем из-под дворцового купола. Принципы несли копья, на остриях которых держалось пурпурное покрывало, закрывавшее всё пространство позади них.
Лид мысленно представил себе ванакта, шедшего позади этого пурпурно-алого щита. Вот он, гордо вскинув голову, размышляя о вечном, об империи и о том, как бы наградить расторопность вернейшего слуги его, Лида, вышагивал по мраморным плитам, и звуки шагов его...
И точно! Когда варвары, а вслед за ними принципы, остановились, то слышен был только гул шагов ванакта. Вот-вот поднимут покрывало...
Распорядитель поднял руку с зажатым жезлом и воскликнул: "Славься, трижды благословенный! Мир готов к явлению твоему!". И точно! Принципы опустили копья на плечи враваров, алый покров ниспал на их могучие, загорелые спины...
И миру явился ванакт. Для сегодняшнего торжества он избрал солнцеобруч: золотые лучи с алмазными навершиями устремлялись вверх, чуть загибаясь вовнутрь, добывая божественный свет для ванакта. Острия лучиков и впрямь светились этим светом. Значит, правитель только-только надел его. Но ведь его должны были облачить ещё час или два назад! Что же заставило его так поздно надеть солнцеобруч?
Ванакт, окружный стеной безмолвия, хранивший молчание, наклонил голову. Вышагивавший рядом с ним придворный, облачённый в чёрный как смоль плащ, с узором в виде книги, вышитым серебряными нитками, раскрыл свиток. Да, этому человеку позволено было читать слова, писанные пурпурными чернилами! Какой он счастливый, этот силенциарий-хранитель ванактова молчания!
— Наша божественность...
Силенциарий принялся зачитывать титул ванакта. Лид достаточно хорошо помнил эти двадцать или тридцать строк убористым почерком, так что смог переключить своё внимание на самого ванакта.
Да, тот был уже далеко не молод. Несмотря на все ухищрения кудесников, виски оказались одеты в серебро, глаза покраснели от неусыпных бдений над государственными делами, а походка потеряла былую резвость. Шептали, что государь страдает от подагры и ещё десятков других болезней, превращавших его жизнь в проклятье. Но Лид не мог понять, как это: жизнь правителя — это уже благословение, которого каждый пожелал бы достигнуть! И плевать на болезни и прочее! Главное — это та власть, которую тебе дарует престол и солнцеобруч!
— В постоянных заботах о подданных своих и землях нашей царственности пребывая...
Лид едва успел вернуть всё своё внимание силенциарию.
— Решили отправить на юго-восточные рубежи, в область, где глупые мятежники нуждаются в наставлении...
Так это же граница с крыланами, будь они неладны! Будь прокляты их плутовские творения и обманки! Кому-то не повезло, и он будет отправлен командовать в очередной драке с врагом. Лид вглядывался в лица придворных и гадал: кому же достанется эта милость, более похожая на проклятье? Внутренне Лид радовался: на одного конкурента станет меньше, — но внешне хранил полнейшее спокойствие.
— И решила наша царственность в согласии с многомудрым синклитом отправить нашего доброго и верного слугу Нарсеса, коего таланты нам хорошо известны...
Лид ликовал. Да! Да! Да! Трижды проклятый Нарсес наконец-то отправится куда подальше, и никто из виночерпиев на сможет бороться с Лидом за милости ванакта! О да, сбылась мечта! Сбылась!
— Но зная трудности сего дела, решила наша царственность подобрать верного помощника, долженствующего стать наставником и советником Нарсеса, равным по правам ему, виночерпия нашего Лида...
Лид был счастлив услышать имя своё, записанное пурпурными чернилами — и готов был проклясть этот день. Он! Поедет! На! Войну! Нет! За что?! Зачем туда!
— Благодарю трижды благословенного! — с чарующе подобострастной улыбкой воскликнули Нарсес и Лид в едином порыве, так слаженно, как никогда прежде не бывало — и никогда более не будет. — Благодарю за то, что отметил он нижайшего, подлейшего, мелкого раба своего!
Оба виночерпия пали ниц, лобзая ковёр, попиравшийся ногами ванакта. Владыка хранил молчание, слушая славословия. Он привык. Самая сладкая лесть уже не вызывала в нём ничего, кроме скуки и желания зевнуть. Но таким образом он хранил таксис, хранил мир и царство своё в этом мире и во всех остальных. Его дражайший брат говорил, что в другой части государства всё спокойно, но здесь! О, здесь было иначе! Как бы ванакту хотелось поменяться с братом хотя бы на пару дней, дабы вкусить спокойствия и благодати той части государства. Там, в Геспере, всё было много слаще и лучше! Но и эти края они как-нибудь облагородят, насадив порядок-таксис! Ванакт верил в эти. И даже сейчас, соблюдая обряд, он тем самым боролся за установление порядка во всех частях своего государства. Может быть, пройдёт ещё несколько лет, и крылатые падут! Новое оружие в этом поможет...Он подумал, что неплохо было бы зайти к даме Игнации, чтобы поведать о свих трудах и бремени. Жена в последние недели так досаждала, что видеть её не хотелось! Другое дело — Игнация! Как сладостны были песни её и стихи, в которых она воспевала победы былых ванактов!..
Лид едва заметно оторвал лоб свой от ковра, чтобы хотя бы краешком глаза взглянуть на собрата по несчастью — Нарсеса. Но странное дело: он казался действительно обрадованным назначением. Лид всегда почитал этого виночерпия за юродивого разумом, вот оно и подтвердилось! На челе Нарсеса была запечатлена самая довольная, самая открытая, самая светлая улыбка — настолько светлая, что от этого Лиду становилось тошно.
Новоиспечённый военачальник перестал следить за ходом церемонии, и его пробудил от дрёмы неверия в случившееся и раздражения осознанием его действительности удар жезла. Прим закончился, и придворные, дождавшись, когда ванакт скроется за багряными занавесями, стали расходиться.
Лида, внешне сохранявшего полнейшее самообладание, нагнал Нарсеса. Тот светился от счастья.
— Вот наконец-то дело, меня достойное! — переросток смеялся. — Да! Я верил в милость ванакта!
— Я тоже в неё верил, друг мой, тоже верил, — деланно улыбнулся Лид и поспешил удалиться. — Позволь покинуть тебя, ведь меня ждут долгие сборы...
— Позволь мне помочь тебе! Ведь теперь мы должны во всём помогать друг друга! — всплеснул руками Нарсес.
Жест его был таки широким, что гигантская ладонь задела висок Лида, и пальцы "собрата" на краткое мгновение больно впились в кожу.
— Прости меня, друг Лид, прости! От счастья я не могу уследить за телом своим! — с едва ли не с щенячьей жалостью взглянул на Лида "дорогой друг". — Позволь мне извиниться пред тобой! Пасть ниц!
Нарсес наступил на ногу Лида, которую тот подвернул пару дней назад. Невыносимая боль пронзила всё его тело. Лид посмотрел прямо в глаза Нарсесу: в них светилось довольство паука, поймавшего жирную муху в сети свои.
Да, совместная служба обещалась быть не менее увлекательной, весёлой и доброй, чем борьба муравья и муравьиного льва...
Глава 3. Ричард.
Ричард сидел на самом краю стула, уже переставший дрожать, но все еще испуганно озиравшийся по сторонам. На него глядели шесть пар глаз, одинаково любопытных. Окен потянулся было за крендельком, но тут же одернул руку. А вдруг — много? Вдруг за вечер много?
— Да ты не бойся, Рик! Не бойся! Кушай! Кушай! Рассказывай! — тетушка Сю пододвинула глиняное блюдо с кренделями поближе к Ричарду. — Кушай! Смотреть на тебя страшно!
И Окен, уже совершенно никого не стесняясь, напал на крендели. Огроменные такие! К вечеру, правда, они успели затвердеть, но он сейчас этого совершенно не замечал, — только и делал, что поедал один из другим. Кажется, только после разрешения тетушки он понял, насколько же сильно проголодался.
— Ну Рик! Ну расскажи! Расскажи! — вдруг подал голос Бено, самый храбрый из малышни. Он был на четыре года младше Ричарда, но замечательно с ним ладил во все приезды. Может, потому именно Бено, качнув кудрявой головой, так бесстрашно требовал рассказа.
Протянутая за кренделем рука остановилась на полпути.
