Иберийская рысь

Вот и Диего позевывает. Долг исполнен, по сторонам — чужие кварталы. Дозора больше нет — есть четверо попутчиков. Остальных вобрал в себя город.

Диего что-то говорит о нелюбви к узким улочкам. Сравнивает стены с кандалами.

— Да вы поэт.

— Я обычно оцениваю себя скромней. Но в Академии меня иногда милостиво выслушивают...

— Эй, там, впереди, толпа!

Лица, замотанные плащами, злое мелькание извлекаемых из ножен клинков... Приходится Санчо отдать единственную уместную в таких обстоятельствах команду:

— Уходим!

Что толку для стражника помирать в узких проходах, что звания улиц никак не заслуживают — на чужом участке и вне дежурства?

Этим типам нужно только отогнать патруль — дать уйти остальным. Для того они и толкутся кучей. Биться вчетвером против десяти ради того, чтоб задержать какого-нибудь голодранца — не стоит. И вообще, портовая банда — не убийцы какие. Драться будут только за своих. Стоит освободить дорогу — исчезнут, как не бывало.

Увы, дон Диего стоит столбом, рука указывает заточенным ломиком в сторону нападающих, в другой пылает маленькое солнце факела. Пришлось альгвазилу скрипнуть зубами и становиться рядом, ввязываясь в совершенно ненужную и смертельно опасную стычку. Бросить парня? Мысль мелькнула. Вспомнилось, что дома жена и дети. Санчо помянул нечистого, толкающего на легкие пути. Четверо против десяти показалось мало? Так двое стражников уже бежали! Сам разрешил. Хорошо хоть, место узкое. Есть надежда выжить.

Время вышло. Неровно, будто прыжками, подскочили первые противники. Диего, кажется, и не шелохнулся, но ему под ноги полетело сразу двое. Словно споткнулись. Третий вскинул меч, чтоб рубануть сплеча — Санчо встретил его легким ударом от кисти, немного поспешным — чтоб не опоздать. Случилось чудо. Противник даже не пытался уйти или закрыться. Принял удар. Меч прозвенел по камням, вслед за ним рухнул и его владелец... Короткий взгляд вбок — Диего выдергивает эспадрон из чьей-то глазницы. Оставалось громко вознести хвалу Марии, и удвоить старания.

— Они пьяны! — голос Диего непривычно звонок.

Только теперь Санчо разобрал запах. Точно. Выходит, мерзавцы отучились уважать стражу? Ну, пусть пеняют на себя. И, кстати, пусть плачут альгвазилы этого района. Дон Хорхе получит полный отчет. И пусть здесь он не начальник, весом в аудиенсии обладает немалым. Еще бы! У него в порту порядок, а тут, внутри стен, что творится? Хуже, чем в Триане! * [* — Триана — пригород Севильи. Известен керамической плиткой, как прибежище всяческой богемы, а заодно как гнездо разбоя и разврата.]

А рассказать будет кому. Пусть на ногах еще пятеро врагов, шансов победить у них мало. Какой тут бой, если до них до сих пор не дошло, что пора отступать! Первые удары алькальда с альгвазилом были слишком уж точны и убийственны. Остатки хмельной банды даже не понимают, что спотыкаются о тела товарищей...

По счастью, не все удары оказались идеально смертоносными. Воздух насытился проклятиями тех, кого слегка задели, и стонами тех, кого задели сильно. Иные не заметили серьезных ран — эти умрут позже. Ну и кому они нужны?

Не тем, кто, наконец, показал пятки, и не тому, ради кого изображали перед стражей грозную силу. Хотя бы потому, что не смогли ни запугать, ни победить в стычке. Десятеро — двоих! Значит, цена им меньше, чем камням пропитанной конской мочой и человеческой кровью мостовой. По крайней мере, в глазах черной тени, которой не удалось мелькнуть мимо разгоряченного боем алькальда.

— Стойте, сударь! Покажите лицо, и назовите свое имя!

Фигура в черном — впрочем, ночью всякий кот черен — остановилась. Выпрямилась. Ленивым движением откинула плащ с левой стороны груди, показывая кровавый знак меча. Едва заметный на черном колете.

— Я рыцарь Калатравы. Этого довольно.

— Покажите лицо. Назовите имя. Или ступайте с нами!

Звон голоса. На улочке словно светлей стало! В ответ — свист покинувшей ножны шпаги и выпад. В пустоту — дона Диего уже нет на прежнем месте.

— Сопротивление аресту, сударь, серьезный проступок, — законник еще ухитряется говорить, между уходами, — А покушение на жизнь городского чиновника при исполнении — тем более...

Диего замолк. Верно, бережет дыхание. Схватка оказалась тихой — ни звонкого стука сталкивающихся клинков, ни злых словечек. Сосредоточенное противостояние двух человек, одному из которых нужно уйти, а второму — взбрелось загородить дорогу.

Диего продолжает бой. Только что чувствовал себя великим мастером фехтования, совершенно непобедимым. Не ожидал. Студенты, народ, конечно, буйный — но, сцепив шпаги с любым забиякой, чувствуешь только желание поразмяться, показать себя — и уйти целым. Или не совсем целым, небольшой порез придает мужественности. Потому за последний год, как перестал числиться ребенком, Диего дрался с десяток раз — и не получил ни одной раны, удовольствовав противников царапинами. Иные теперь числятся приятелями. Но вот разбив десяток пьяных пикаро... Океан по колено, Пиренеи по пояс! Да и огонь в левой руке придает уверенности, нашептывает: "Пусть рухнет мир, но восторжествует Закон!"

Теперь обретенная самоуверенность трещит по швам.

Уход. Еще уход... Противник отжимает к стене. У него совсем немного приемов, но, Пресвятая Дева, как же быстро мелькает сталь! Сталь, что при первой же ошибке принесет боль и смерть. А движения человека — и клинка — так трудно читать в тенях! Уход. Еще уход. Сеньор Эррера куда-то исчез. Неужели бежал, как стражники? Что ж, этот враг куда опасней тех десяти...

Диего понимает: спасти его может только ошибка человека в черном, чей клинок заставляет танцевать и отжимает к стене. Сужает маневр, оставляя выбор между шагами, ведущими к отсрочке и шагами, ведущими к быстрой смерти. Будь пляска стали чуть медленней, можно было бы...

Диего сделал шаг вперед и вбок, повернул руку — и с удивлением увидел, как противник не то что отступил — шарахнулся назад. Времени хватило. Диего снова шагнул вперед и вбок, пытаясь выиграть если не бой, то позицию. Недостаточно быстро — враг наклонился вперед, в неимоверном, кошачьем движении обошел клинок алькальда, на который должен был напороться... Рука школяра не довернула какой-то градус. Не то, чтоб не успела — Диего и представить не мог, что человек в состоянии так извернуться. Пришла его очередь отступать — быстро, взахлеб, в несколько панических шагов. То, чего делать никак нельзя. Так можно запнуться даже на ровном месте. Он это знал — но забыл, когда смерть промелькнула слишком близко.

Под каблук сапога подвернулся скользкий камень. Инстинкт — падать не учили — заставил выставить локоть, немедля взорвавшийся болью. Факел улетел в сторону, шипит на сырых камнях... Меч выпал из руки, подобрать левой времени нет. Глаза запоздало-заученно уперлись в противника, и даже закрыть их напоследок — нет сил. В голове бьется: "упал, значит, умер".

Противник подскочил — и отшатнулся, перебросил оружие из правой руки в левую. За его спиной выросла фигура титана — голос, однако, принадлежит альгвазилу Эррере.

— Уходите, сударь. И оставьте в покое моего ученика.

— Годится. Прощайте, сеньор диестро. Надеюсь, вы научите своего протеже не только бою, но и осмотрительности.

Тень растворилась в рассвете, спокойные шаги исчезли в тишине города, столь непохожей на портовый шум, что ночью только усиливается, ведь ночь — время ломовых телег...

Санчо протянул руку алькальду, помог встать.

— Цел?

— Да, — и только теперь вспомнил об ушибленном локте, морщится, — Сеньор Эррера... Вы ударили этого человека в спину. Ну, то есть в руку, конечно, но со спины.

Нашел время и место обсуждать вопросы чести! Впрочем, вызова в словах Терновника нет. Только вопрос. Значит, следует просто ответить. Во всяком случае, парень в состоянии говорить, и голос не дрожит — а ведь только что должен был умереть. Или не понимает этого?

— Он стоял ко мне спиной. Это ведь не дуэль. При задержании преступника не до благородства. Запомни: одно предупреждение, потом удар насмерть. В спину, если получится. А если внезапно, совсем хорошо.

— Но вы не убили этого человека. Хотя могли.

— Заметил? Будь покоен, он тоже обратил на это внимание. Я мог уколоть не в плечо, а под лопатку. И если нам, и верно, встретился рыцарь Калатравы — что почти означает секреты короны — он тоже это понял. И запомнил. И не будет мстить. Что вовсе не означает, что не убьет, если получит приказ.

— Ясно...

— И прости, что не помог сразу. Решил не мешать тебе. Я немало слыхал о школе дона Нарваэса Пачеко, и знаю — она не готовит к бою бок о бок с товарищем. Хотя учит битве против нескольких противников. Но десяток, конечно, слишком. Почему ты не отступил со всеми? С самого начала?

— Испугался, сеньор Эррера. Ноги словно к земле приросли. Пришлось драться.

Вот так спокойно и говорит: испугался. Ну и где, спрашивается, испанский дух? Впрочем... это в поговорках хорошо хвастать, мол, "смерти боишься — живешь наполовину". А брехать в глаза человеку, что только что спас тебе жизнь, тоже не дело. Может, Диего и прав?

— Все бы так пугались, — настроение у Санчо вновь поднялось. Уж он-то не струсил. Ни так, ни этак. А из молодого человека будет толк. Что до бледности, ее можно прогнать. Есть верное средство. — Чего б там не говорил наш ворчун Хорхе, ты у нас приживешься. А раз так... Пошли ко мне домой. Там у меня добрый херес и злая жена.

А еще дети. Пусть парень посмотрит, да поймет, что осторожность старых служак объясняется заботой о семье.

— Хорошо, сеньор Эррера. Тем более, патруль мы уже не соберем.

— Это точно. И вот что — бросай своего сеньора Эрреру! Для тебя — Санчо.

— Польщен честью.

— Взаимно. Кстати, в будущем сам захаживай. Думаю, несколько тренировок со мной пойдут тебе на пользу.

Хлопнул нового товарища по плечу. Теперь Диего стал ему именно младшим товарищем, которого следует учить и натаскивать, а не гнать и отваживать. Такова уж натура Санчо: на сделанное ему добро он может махнуть рукой, но коли уж самому довелось оказать кому услугу... Он не даст этого забыть. Самым простым способом: став добрым другом и совершенно незаменимым человеком.

Утро еще не разомкнуло оковы городских стен, а дом сеньора Эрреры в предместье. Ворота закрыты. Решение?

По уставу — подойти к караульному, показать черный с серебряным набалдашником жезл альгвазила и воспользоваться предназначенной для служилых людей калиткой.

Вот только на воротах каждого проходящего в специальную книгу пишут. Совету же Севильи вовсе не следует знать, что этой ночью в городе разбит портовый патруль, а стражники пробирались домой поодиночке. Да, на деле патруля и не было, несколько ночных прохожих, возвращающихся домой со службы — но не по сути судит улица, а как заблагорассудится. И как именно заблагорассудится, тоже ясно. Слухи делают те, кто заодно с волками, а не овчарками, так повелось всегда и везде.

А подробности дон Хорхе узнает. Не из тех дополнительных ушей, что, бывает, по ночам в дом алькальда заглядывают, а из отчета самого Санчо.

Так что, ради сохранения грозной славы, придется окунуться в места со славой дурной. Однако обладающих приятным свойством — в них старая мавританская стена особенно тонка.

И уж там господина альгвазила отлично знают: инспекция публичных домов входит в его обязанности. Разумеется, к гостю выходит хозяин притона, неизменно ходящий пусть не под костром, но под плетьми. Впрочем, порт без шлюх невозможен. Настолько, что смирилась даже всемогущая инквизиция. Смирилась, и предпочла порочный промысел строго регламентировать.

Прислуга, готовая принять у клиентов плащи и шпаги, замирает в недоумении. Зато объявляется владелец заведения. По виду — почтенный купец или секретарь влиятельной персоны. В общем, один из представителей племени апикарадо, людишек, что из подлого сословия выбились, к благородному же пристали не более, чем лошадиный каштан к сапогу.

— Сеньор Санчо! Рад вас видеть. Впрочем, прежде вы инспекции проводили только в субботу днем! О! Дон де Эспиноса! Давненько не захаживали... А зря, у меня есть девочки, которые о ваших подвигах пока только наслышаны. Неужели вы, ко всем достоинствам, еще и врач? Или вы сегодня клиенты?

— Никоим образом не клиенты, — отрезал альгвазил, — Именно, что инспектора. Желаем проверить, все ли мучает городскую стену бессонница.

— Безусловно, мучает. Именно поэтому у нас вино не дороже, чем в Триане.

— Отлично. Кстати, Диего, какими это талантами ты отличился в сих стенах?

Школяр покраснел.

— Старая история. Меня тут год не видели.

— Но помнят! Выкладывай. Все равно узнают.

— По дороге, хорошо?

— Идет, — Санчо повернулся к содержателю блудилища, — Милейший, собери-ка мне ужин на полдюжины персон. Ну и человека, который все это доволочет до моего дома, выдели.

— Извольте чуть подождать... Эй, слышал? Быстро! И посчитай цену для сеньоров при исполнении не обычным образом, а как в простом трактире.

Слуга исчез.

— Зачем нам носильщик? — удивился Диего — Нам нужно столько снеди, что вдвоем не утащить? На двоих же?

— На каких двоих? Это ты один, меня гораздо больше. Если считать с женой и детьми. Которые, если отец приходит с дежурства, немедленно просыпаются...

Ждать пришлось недолго. К двум тяжелым корзинам прилагался невзрачный человечек, чем-то похожий на ослика — то ли ростом, то ли нарочито глупым выражением лица, то ли способностью неспешно тащить груз равный собственному весу.

— Ну, и где история?

— Не при этом же, — Диего кивнул назад, — или ты хочешь знать то же, что и все?

— Для начала.

— Тогда — знай, что в логово порока я заглянул всего разок. Подробностей не упомню, меня туда заволокла компания хмельных студентов, когда голова шла кругом. Иначе я бы просто не пошел. Не помню, в общем, ничего — ну, кроме того, что кошель опустел. Зато с тех пор во всяком квартале, по которому я ночкой с виолой пройду, ставни запирают, а девиц сажают под замок, — Диего приподнял уголки губ. — Совершенно, кстати, напрасно: мои земляки в университете уверяют, что спится под мою музыку куда крепче, чем под лекции про звездное небо.

— И это все?

— Пока все.

Санчо глянул в лукаво искрящиеся глаза. Конечно, факел... А еще гордость, яркая, мальчишеская. Похоже, сегодня парень научился совмещать скромность и достоинство.

Впрочем, это не все: кое-что он помнит, и не прочь похвастаться — с глазу на глаз. Хорошо. Дом рядом. Тянуть с собой бордельного служителя так и так не следует. А потому надо поделить тяжести и требовать продолжения истории.

Диего привычно повесил корзину на локоть. Что значит холостяк, да небогатый — на рынок послать некого, а по трактирам столоваться денег нет. Есть, конечно, и бедные студенты — но такой прилипала больше съест по дороге, чем принесет благодетелю. Валленштейн, помнится, об такого шпагу сломал, а святой Игнатий — ногу. Во второй раз. Терновник прячет в ладони подбородок, отчего лицо его стало несколько детским. Думает, как лучше рассказать свои настоящие похождения. Не будет же он врать человеку, который его только что спас!