Право первородства - общий файл

— Слушай, а откуда рядом с твоим забором взялась такая яма, да еще и замаскированная? — спросила Наташа, когда Павел пришел за тазом, чтобы вынести грязную воду.

Он немного смутился:

— Понимаешь, недавно тут у меня рыскали кабаны, рылись на огороде, возились. Ну я и выкопал несколько ям вдоль леса, откуда они приходили, два раза даже попадались — отличное мясо. Но я думал, что потом все зарыл, оказывается, обсчитался...

— Ах вот как! — закричала Наташа. — Так это я из-за тебя теперь двинуться не могу! Как я домой поеду?

— А какой бес тебя туда загнал? — оправдывался парень. — И вообще, откуда ты взялась?

Вздохнув, Наташа принялась врать.

— Понимаешь, ищу дом своего деда. Я у него в гостях была, но очень давно, мне лет семь было. А с тех пор не общались. Мама с отцом развелись, у отца другая семья, а у мамы родственников — один брат, да и тот пьет не просыхая. (Наташа мысленно попросила прощения у родителей, которые уже двадцать пять лет души друг в друге не чаяли). А дед, помню, очень меня любил, игрушки выстругивал, на рыбалку брал. С утра пораньше за молоком и пирожками в деревню на велосипеде ездил. Вот и хочу найти, может, помнит... А в лес полезла, потому как тогда не росло никаких кустов, а была дорожка. Я хотела на двор взглянуть с той стороны, с какой помню. Но, наверное, это не тот дом, раз здесь ты живешь...

— Да нет, тот, — Павел сразу поверил. На его лице было написано сочувствие. — Я ведь недавно хату купил, а бывшие хозяева говорили, что тут дед один жил, но умер насколько лет назад. Только что ж ты так поздно приехала?

— Поздно! — Наташа вошла в роль, хоть и чувствовала себя немного виноватой. Именно потому, что он так легко поверил. — Да после развода мама слышать не хотела ни о ком из родни отца, обвиняла во всех смертных грехах. Дед тогда звонил, по-моему, писал, но получил в ответ только грубость — и перестал. А я что, мне было девять, я и смотрела маме в рот... Знал бы ты, чего мне стоило сейчас решиться! Я даже не сказала, куда еду. Ой, как же мне домой-то добраться?

Тут Наташа душой не кривила — этот вопрос ее сильно беспокоил.

— Извини. Хочешь, я помогу тебе доехать?

— Ну да, а до электрички что, на руках понесешь?

— Что же делать? Машины у меня нет, да и ни у кого в округе. Я могу сходить в деревню и одолжить коня с повозкой, но до города будет далековато. Только до электрички. А домой от вокзала сама доберешься?

Наташа вздохнула. Уезжать не солоно хлебавши ей в любом случае не хотелось.

— Нет. Мне на автобусе с пересадкой, и потом идти далековато... А телефон где-нибудь есть? Мой мобильный тут не берет, я смотрела.

— У меня нет, но в деревне в одном доме есть. Можем съездить.

— На чем?

Павел засмеялся:

— На повозке, конечно. Схожу тут к одному дядьке, недалеко. Он охотно дает, главное чтобы лошадь покормили. Только сначала — обед. А то ты решишь, что я дикарь и, изуродовав, намерен морить голодом. Посиди пока, хочешь — почитай что-нибудь.

Наташа обрадовалась тому, что речь зашла о книгах — отличный повод начать расспросы — но решила отложить до обеда. Тогда она проведет интервью по всем правилам... за исключением того, что сам интервьюируемый об этом не подозревает.

Делая вид, что углубилась в Агату Кристи, Наташа внимательно просмотрела наброски, обнаруженные в учебнике физики. Действительно, если она помнит школьный курс, похоже на попытки рассчитать небольшую гидроэлектростанцию и соорудить ее из подручных материалов.

Странно. Он что, собирается изобретать велосипед? Да и речки вблизи никакой нет... Наверное, это только в качестве тренировки.

Павел принес огромную сковороду с жареной картошкой, и, принюхиваясь к чарующему запаху, Наташа поспешила спрятать исписанные листы. Поесть в самом деле не помешает, от утренней яичницы и йогурта остались только воспоминания. Следом за картошкой появились отбивные, соленые огурцы и поцарапанный, но блестящий латунный самовар.

— Смотри, какой раритет, — с гордостью сказал Павел, прилаживая сверху сапог. — На чердаке нашел, чуть отчистил.

Наташа пригляделась — и восторженно ахнула. Это был настоящий русский самовар, с маленькой топкой и дымоходом, дымящим во всю ивановскую — не электрическая подделка, а чудесный антиквариат.

— Какая прелесть! За него, наверное, сейчас можно кучу денег выручить.

— Не знаю и знать не хочу, — замотал головой Павел. — Ни за что не отдам. Чая вкуснее, чем из этого самовара никогда в жизни не пил.

Наташа засмеялась. Его воодушевление оказалось заразительным. Неожиданно захотелось каждый день пить чай из такого самовара, ездить на повозке с лошадью, охотиться на кабанов, гулять по округе с радостным Пантелеймоном. Если не переехать в деревню, то хотя бы провести здесь лето.

Раздув огонь в топке голенищем, хозяин вывел трубу в форточку и помог гостье перебраться за стол.

Склонившееся к горизонту солнце проникало сквозь окошки, обрамленные старенькими салфетками, и лежало на полу кружевными квадратами. От сияющего самовара исходил жар и веселое потрескивание. Чай оказался таким душистым, пропахшим дымком, что Наташа в полной мере прониклась любовью хозяина к этому предмету.

Не хотелось прерывать постепенно возникшее ощущение приятного уюта, но Наташа заставила себя вспомнить о цели визита.

— Скажи, а зачем тебе столько учебников? Собираешься поступать в институт? — спросила она и тут же поняла свою ошибку: ведь сама подсказала идеальное оправдание.

Но Павел не стал пользоваться отговоркой. Он немного поколебался, но, видно, Наташино лицо располагало к откровенности.

— Да нет. Просто, понимаешь, вдруг задумался: вот мы, современные люди, в школе изучаем законы естественных наук, ежедневно пользуемся их плодами, и настолько привыкли ко всему, что и понятия не имеем, как и за счет чего на самом деле все это работает. И даже при самом большом желании не сможем не только построить что-нибудь самостоятельно, но даже приблизительно объяснить принцип действия кому-нибудь незнающему.

— Разве есть у нас такие?

Павел рассмеялся и ответил уже другим, небрежным тоном:

— А что ты думаешь, какая-нибудь бабка семидесяти годков, которая всю жизнь провела в деревне и только видела издали автомобили да трактора — что ты думаешь, она понимает, почему не работает телефон, если его выдернуть из электросети? Почему радиоприемник перестал петь, если от тряски сбилась настройка радиоволны? И заливается горючими слезами, пока кто-нибудь не придет и не "починит".

— Ну что ты, нет в деревне таких темных бабок, ведь и телевизоры есть в каждом доме, и радио! И в школу в свое время они ходили, ведь не пятидесятые же годы сейчас! А если и попадется такая — все равно ты ничего не объяснишь ей: не поймет.

Казалось, Павел от души потешался над Наташиным изумлением:

— Ну-ну, сколько сразу возражений. Нет, конечно, никому в деревне я лекции читать не стану. Самому обидно не знать. Видишь ли, один живу, если что испортится — кого звать на помощь?

Эта реплика помогла Наташе перейти к главному:

— А почему ты один? Семья-то, родители у тебя есть?

И сейчас же заметила перемену в благодушном настроении гостеприимного хозяина. Скажет правду или солжет? — гадала она.

— Есть, как не быть, — неохотно сказал он и замолчал.

Наташа решила подпустить немного игривости, для оживления разговора. И лести.

— Ты понимаешь, что этим своим отмалчиванием возбуждаешь любопытство до крайних пределов? — кокетливо произнесла она. — Ведь с первого взгляда заметно — ты родился и вырос в городе, причем никогда не знал деревенской жизни. Человек интеллигентный, наверняка с высшим образованием — и вдруг в одиночестве на хуторе...

Но к ее удивлению, красноречиво описанный в романах безотказный прием не произвел должного эффекта. Парень, только что казавшийся открытым, прозрачным как слеза, вдруг замкнулся в себе.

— Город не для меня, — сухо сказал он и неловко попытался смягчить резкость. — Здесь я сам себе хозяин, живу как хочу. Ладно, ты собиралась ехать звонить?

Возможно, другой удовлетворился бы этим ответом, решив, что, возможно, есть личные причины, куда не следует соваться. Наташа тоже бы оставила расспросы, если б не твердое решение выяснить правду.

Похоже, ей попался крепкий орешек. Но если сейчас отступить, успехов не добьешься никогда. Это уже становится делом принципа.

"Ничего, — подумала она, — время есть. Не следует давить на него".

Наташа не особенно разбиралась в лошадях. С детства у нее сохранились представлениями о скучных кривоногих деревенских лошадягах, безразличных ко всему свету кроме заедающих их мух и слепней. Но эта гнедая выглядела ухоженной и даже бодрой. Казалось, она больше любит скакать рысью, чем идти медленным шагом: кобыла нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, лоснящиеся ее бока играли мускулами. Из-под расчесанной гривы лошадь с любопытством покосилась на девушку, да так задорно, что Наташе тут же захотелось потрепать ее по морде и сунуть чего-нибудь сладкого. Если б не нога...

— Извини, дорогая, я потом тебя угощу. Какая замечательная лошадь, — сказала она Павлу.

— Фрося, — улыбнулся тот, слегка подхлестнув лошадь поводьями. Взмахнув хвостом как флагом, кобыла сразу же перешла на рысь. — Жалко, приходится использовать ее для тяжелой работы, но я стараюсь не сильно нагружать. И хозяину не позволяю — имею право, поскольку корм для нее я оплачиваю наполовину. В результате считаюсь задирающим нос, да и вообще с причудами.

Наташа мысленно улыбнулась. У этого парня на лбу было написано, что для деревни он подходит так же, как Фрося для полетов в космос, но намекать на это не стала.

Деревня Гаврилово оказалась довольно большой, дворов на сотню, но начинающей приходить в упадок. По заросшим огородам и провалившимся заборам было видно, что множество домов пустуют.

Павел остановил Фросю около небольшой крепкой избы на перекрестке кривых улочек, которая щеголяла яркой зеленой краской. В открытую калитку важно входили гуси. Из двери выглянул мужик в телогрейке. Его красное лицо не выражало особого удовольствия. То ли от визита незваных гостей, то ли вообще от жизни, Наташа не поняла. Узнав Павла, мужик заметно оживился.

Павел захватил из повозки тщательно завернутый в газету сверток и на минуту зашел в дом. По форме пакет подозрительно напоминал бутылку. Вышел он уже с пустыми руками, и помог Наташе добраться до телефона. Тот стоял в большой, душной, пропахшей чем-то кислым комнате.

Набирая номер, Наташа поглядывала на неопрятную бабу, которая с шумом возилась возле печки и бесцеремонно разглядывала гостью. "Неужели, она будет слушать разговор?" — поежилась девушка. Потом сообразила: да ведь женщина, верно, боится, за сохранность вещей в шкафах и на полках!

Мебель выглядела старой, заплесневелой и заросшей грязью. Умирая с голоду, девушка не прикоснулась бы к этим вещам.

Но, может быть, хозяйка знает, что делает, и предыдущие посетители хаты в самом деле требовали бдительного надзора.

Дозвонившись, Наташа принялась что-то врать родителям о подруге, в гостях у которой вывихнула ногу. И заливалась краской при мысли, что баба все слышит и прекрасно понимает, о какой подруге идет речь. Потом плюнула и позвонила еще в редакцию, отпросившись на всю неделю. Материал для ближайшего выпуска она успела подготовить, а к следующему клятвенно обещала поднажать.

Возвращалась с чувством пережитого унижения, хотя вредная баба ничего ей не сказала. Только пробормотала себе под нос что-то о "городских фифах".

— Теперь пойдут разговоры, — весело усмехнулся Павел словно в ответ на мысли гостьи. — Впрочем, обо мне и так ходят самые невероятные слухи, поэтому хуже не будет. Представляешь, кто-то пустил сплетню, что я — колдун, знахарь или сектант, что для них одно и то же, выгнанный за ворожбу из своей местности. Как-то под вечер приковыляла седенькая бабулька, совала бутылку — местная свободно конвертируемая валюта — и просила снять сглаз. Дескать, корова у нее не телится, верно кто-то позавидовал. В другой раз явились две насмерть перепуганные девчонки лет по шестнадцати и предлагали все свои сбережения за приворотное зелье. Ну ни бред ли? Скажи, я что, в самом деле похож на колдуна?

Наташа рассмеялась. Хотя еще несколько часов назад она сама предполагала нечто подобное, теперь такая мысль показалась полным абсурдом.

— Знаешь, немного, — с притворной серьезностью кивнула она и принялась загибать пальцы. — Во-первых, ты черноволосый. Во-вторых, слишком чисто одет. В-третьих, живешь на отшибе и один. В-четвертых, читаешь книги! Это, безусловно, признаки если уж не чародейства, то чего-то странного!

— Зато есть и польза. Компания здешней разудалой молодежи меня за версту обходит. Не зовут пить с ними самогон и таскаться по местным клубам. А то ведь я разговаривать с деревенскими не умею, а драться неохота. Приходилось откупаться бутылками. Теперь сами отвалили.

Представив себе Павла за бутылкой чего-нибудь плодово-ягодного среди мутноглазых деревенских хлопцев, Наташа снова рассмеялась. И откинулась на сено, устилающее повозку.

Вечер был чудесным. На темнеющем небе уже застенчиво мерцали звезды. Поскрипывали колеса повозки, изредка фыркала Фрося и весело стучала копытами по утоптанной колее, в траве громко трещали цикады. Звуки представлялись полной тайного смысла музыкой, которую лесные дриады извлекали из маленьких серебряных инструментов.

Парень правил лошадью с удивительной городского жителя ловкостью. Глядя на спину и затылок своего странного спутника, Наташа подумала, что именно таким бывают в сказках лишившиеся трона принцы или рыцари, преданные своим сюзереном. Эта мысль так понравилась ей, что она тут же стала сочинять историю с Павлом в главной роли. Он — жертва коварства злобного царя. Конечно, совершает подвиги, сражается с драконами, освобождает красавицу — разумеется, во всем похожую на нее, Наташу, — и из скромности удаляется в далекий край. А красавица, не забывшая своего героя, с презрением отвергает притязания старого царя и, изменив облик, отправляется искать его за тридевять земель.

Резко взмахивая крыльями, над головой пролетела большая растрепанная ворона, да так низко, что едва не задела девушку. Лошадь испуганно всхрапнула. Глубоко вдохнув пахнущий сиренью, жасмином и свежескошенной травой воздух, Наташа подумала, что ей совсем не страшно оставаться на ночь у мужчины, с которым знакома несколько часов. Странно, но именно так.

Для ночевки Павел организовал нечто вроде ширмы, отгородив простынями единственную имеющуюся кровать. А себе постелил в угол соломы, накрыв ее покрывалом, и уверил, что отлично выспится. В хозяйстве обнаружились какие-никакие удобства: душ из большой бочки над сараем с нагретой солнцем за день водой, шампунь, мыло и новая зубная щетка. Забираясь в постель, Наташа намеревалась составить план дальнейших действий, но не заметила, как заснула.

Ночью она один раз проснулась от заливистого собачьего лая, но, привычная, что в деревне собаки лают чуть не всю ночь, быстро уснула опять.