Дон Аррагуа. Главы 1-6

— Ты не переступишь порог этого дома! Уходи! Уходи!

— Да помолчи же ты! — От моего крика одновременно вздрагивают обе женщины, а я спешу воспользоваться паузой. — Не знаю, что ты там себе придумала, но у меня серьезные неприятности, я не просто загулял или запил, меня убить хотели...

— Тебя убили, понял? Ты уже мертв! Я предупреждала тебя, я просила тебя... Но тебе нужно было сделать шаг именно в эту сторону, да?! Ты сделал свой выбор, так что ко мне теперь лучше даже не приближайся!

Я изо всех сил пытаюсь не поддаться заразному безумию и мыслить спокойно.

— Ок. Не хочешь пускать меня — возьми хотя бы девушку. Я перебьюсь где-нибудь, но ей нужно поесть и обсохнуть, ей нужен врач и...

— Нет. Никаких твоих девок!

— Да я с ней даже не спал! Ты же не даешь ничего объяснить!

— Ты думаешь, я слепая? На ней твоя Печать!

Именно так и говорит Марина — Печать — с многозначительной большой буквы "П"! И захлопывает дверь у меня перед носом. Вот и согрелись в тепле и уюте... Я внимательно разглядываю Светлану, успевшую примоститься на ступеньках лестницы. Печать, печать.... какая еще моя печать?..

— По-моему, она видела твой укус у меня на шее, — объясняет девушка.

— И очень испугалась. Да и разозлилась неслабо. Значит, она знает, что со мной происходит.

— А ты сам — нет?

— Понятия не имею. До вчерашнего дня не замечал за собой ничего необычного, кроме неумеренной тяги к спиртному и бабам...

— То есть, вообще ничего необычного, — подытоживает Светлана с ухмылкой. — Не знаю, как ты, а я есть хочу. И спать.

— На твоем месте я бы не напоминал о еде спутнику-кровопийце.

Я пытаюсь говорить угрожающе, но, видимо, усталость моей новой знакомой дошла уже до такого предела, что ей совершенно не страшно. Она только хмыкает и с видимым усилием поднимается со ступеньки.

— Если мы не найдем еду и кровать в ближайший час, я сама попрошу тебя прекратить мои мучения. Тогда хоть один из нас будет сыт... Куда пойдем?

— В бордель.

4

Я никогда не отказываю в помощи людям, услуги которых могут понадобиться в будущем. Поэтому мне есть куда пойти даже в том случае, когда отворачиваются любовницы и теряются друзья. За пару носов и ребер, сломанных в прошлом году по просьбе хозяина борделя, сегодня я получаю дешевый, но чистый номер без окон (а на кой они?) и с одной кроватью (других здесь не было отродясь). И минимум любопытства со стороны персонала. Должники — самые надежные деловые партнеры, особенно если их преданность подкрепляется страхом. А этот лучше других знает, на что я способен, когда разозлюсь...

Девица с лицом унылого крокодила (такая даже в борделе может не опасаться за честь и достоинство) молча уходит с деньгами, полученными от меня, и возвращается через полчаса с пакетом гамбургеров и бутылкой воды из забегаловки напротив. Светлана брезгливо разглядывает тощую котлетку, заложенную между половинками булочки. Потом вздыхает и принимается за еду. Я же пока совсем не голоден, но интуиция подсказывает, что ключевое здесь слово — "пока". Впрочем, у меня есть ходячий запас прямо под рукой. На случай чего. Сам поражаясь собственному цинизму, я с удовлетворением наблюдаю за тем, как девушка поглощает пищу. Лучше бы, конечно, накормить ее мясом с кровью, хорошими фруктами... Ей придется хорошо питаться, чтобы не умереть от истощения.

"Запас" сообщает, что хочет помыться, и удаляется в шкаф, в который чудо-сантехники умудрились втиснуть ванночку с душиком и унитазик, иначе это лилипутское уродство не назовешь. А может, они сначала установили "удобства", и уже вокруг них собирали стены?..

Мысленно одергиваю себя — не о том думать надо! — и подбираюсь к пакету с остатками гамбургеров. Пахнет не очень, но мне только в плане эксперимента... Откусываю, аккуратно пережевываю и прислушиваюсь к ощущениям. Дрянь какая-то! Хочется сплюнуть, пока не стошнило. Но это, конечно, не показатель: от такой еды я бы и неделю назад в восторг не пришел. Завтра нужно попробовать что-нибудь действительно съедобное и определить, насколько это окажется съедобным для меня. Пока же я забираюсь на чудовищно высокий табурет у стены и закуриваю. Единственное неизменное удовольствие в этом подлом мире...

Светлана выбирается из крошечной ванны и забирается на кровать.

— И долго мы будем здесь прятаться?

— Мы не прячемся. Нам просто нужно время подумать.

— И долго мы будем думать?

— Как пойдет.

Девушка вытягивает ноги перед собой, задирает полотенце до самых ягодиц и принимается осторожно ощупывать синяки и ссадины, морщась от боли.

"Хорошие ножки, — замечаю я. — Просто отличные...".

От резкого движения полотенце соскальзывает с высокой груди, падает к животу, но Светлана не обращает на это внимания. Я различаю четкие следы пальцев на ее шее, местами багрово-фиолетовые, местами желто-синие, накладывающиеся друг на друга. Вокруг сосков виднеются темно-красные пятна, больше всего напоминающие засосы. Ясно представляю по этим следам, как именно все происходило... Кидаешь девицу на спину, потом наваливаешься сверху, раздвигаешь ей ноги коленом. Одна рука при этом остается свободной, чтобы шарить и лапать, а второй сжимаешь ей горло, чтобы держать под контролем. Ослабишь хватку — и птичка затрепыхается под тобой, сожмешь сильнее — затихнет и расслабится... Интересная игрушка...

— Возьми... — шелестит в голове уже успевший стать знакомым голос, и я резко вздрагиваю. Пачка сигарет падает на пол с неправдоподобно громким стуком. Светлана вздрагивает следом за мной.

— Ты меня напугал.

— Еще и не начал, — раздраженно обещаю я, встряхивая головой. Будто это поможет избавиться от наваждения. Впрочем, докажи мне кто-то, что от этого мерзкого голоса можно избавиться путем таких воздействий, бился бы головой о бетонную стену, пока не вышиб бы вон. Или мозги — или голос. Потому что в этой голове нам двоим не жить.

— Что-то не так? — встревоженно спрашивает девушка, наблюдая смену эмоций на моем лице: гнев, страх, растерянность, гнев...

— Да, не так. Завернись в свою тряпку получше! Я, кажется, начинаю понимать, почему нашел тебя именно там, где нашел!

— Ты о чем? — Делает вид, что недоумевает, но полотенце судорожным движением натягивает выше и туже.

— Знаешь, о чем. Не хочешь повторения истории — не провоцируй меня. Не думай, что я чем-то лучше твоих насильников. Мысли и желания у меня примерно те же.

Она бросает на меня взгляд, полный разочарования и ужаса. Ну, ясно: что угодно, хоть клыки в шею, хоть кровь пей, хоть на куски порви, но только не похотливые мысли!

— Успокойся, не буду я на тебя покушаться. — Хотелось бы верить в это самому... — Но и ты же... имей стыд и совесть...

Светлана быстро кивает несколько раз и бормочет с виновато-растерянным видом:

— Я думала, что раз ты... Ну, ты же, вроде, мертвый... И подруга твоя так сказала! Какое тут...

— Этого я еще не выяснил. Не знаю, насколько я мертв, но есть мне хочется, как живому. И поспать бы неплохо. И мне все так же не нравится холод. А женщины очень даже привлекают. Не только в качестве еды, понимаешь?

— Да, я поняла.

На всякий случай ныряет под одеяло и натягивает его на себя до подбородка. Я разуваюсь, тушу ночник и укладываюсь рядом с ней поверх одеяла, прямо в одежде. Слышно, как она отодвигается подальше, а спустя минуту шумно принюхивается и покашливает, явно пытаясь привлечь мое внимание. О, женщины!

— Ну, что еще?!

— Носочками пахнет...

— Я в них умер. А потом еще бежал через полгорода. Как они, по-твоему, должны пахнуть?

— Так это ты был заказом?! Это они тебя убили?

— Ну, да. Чего бы я еще так расстроился?

— А эти носки... Ты теперь навсегда в них останешься? — уточняет она с тоской. — Как призрак, которого убили в кандалах, так и бродит в них после смерти?..

— Света, хватит бредить. Чистых носков у меня сейчас нет, поэтому останусь в тех, что есть!

— Ну, ты мог бы...

— Ничего я не мог бы! Спи!

— Ну, воняет же....

— Хочешь узнать, как пахнет труп, обделавшийся перед смертью?

Дергается и замолкает. Блаженная тишина...

— А как тебя звать?

— Зачем меня звать?!

— Ну, обращаться к тебе как?..

И ведь боится, до чертиков боится, по голосу слышно, а все равно никак не заткнется!

— Дон.

— Это как титул?

— Это как имя.

— Такое вот имя?

— Да, такое вот имя.

— Тебя так родители назвали?

— Нет, я сам себя так назвал.

— А как тебя зовут на самом деле?

— Дон!

— Ну, хорошо... Дон. А почему — Дон?

Я понимаю, что она не отстанет. Разве что убить ее или оглушить, но мне лень шевелиться. Да и неохота оставлять за собой еще один труп, тем более — в доме человека, который помог мне...

— Дон, потому что Донор. Я постоянно кровь сдавал на донорских пунктах. Сначала из моральных соображений, потом — в голодном студенчестве — ради денег. За много лет организм привык, в конце концов, стал сдавать просто так. Поначалу был Донор, потом сократили с друзьями до короткого — Дон.

— И сейчас сдаешь?

Я оценил бы ехидство в ее голосе при других обстоятельствах, но сейчас она начинает выводить из себя. То есть, уже даже заканчивает. Еще пару фраз — и быстрый, почти безболезненный конец ей обеспечен.

— На этой неделе как-то времени не было, дел много.

— А будешь?

"Ни капли!!! — злобно шипит кровь совершенно змеиным голосом, так что даже слова с трудом разбираю. — Не смей! Ни капли...".

— Говорят, нельзя. Ни капли.

— Кто говорит?

— Голоса в моей голове. Спи.

— Может, тебя там и заразили этим?

— Что?

— Ну, я слышала, на донорских пунктах можно СПИДом заразиться или желтухой. Может, ты это... то, что с тобой сейчас, там и подхватил, когда кровь сдавал? Может, это новый вирус, который на вас пробуют, а вы ходите кровь сдавать и ничего не знаете, пока не начнется. Пока не станете зомби!

Я лежу молча и представляю себе свое терпение в виде сыпучей субстанции в песочных часах. В маленьких таких часах, не больше пяти минут. И на слове "зомби" последняя песчинка бесшумно опускается на верхушку горки. Всё. Я наугад двигаю в болтливую темноту позади себя локтем и слышу звук падающего на пол тела. Удовлетворенно вслушиваюсь в наступившую тишину. Даже не пискнула с перепугу.

— Еще одно слово — и спать будешь там. Можешь пока лечь обратно.

Среди ночи я просыпаюсь от жуткого кошмара. Мне снится, будто я лежу в комнате, отделанной черным мрамором с золотыми прожилками. Лежу на холодном мраморном столе и курю. А кто-то в белом халате со скальпелем в руке ковыряется в моих внутренностях, вытаскивает органы один за другим, демонстрирует мне и что-то с восторгом объясняет...

Едва переведя дух после приснившегося, я немедленно ощущаю холодную пустоту в желудке. Есть хочется, пить хочется, крови...

Светлана тихо посапывает во сне. Я нащупываю ночник, включаю свет и поворачиваюсь к ней. Волосы у нее светло-русые, кожа почти прозрачная. Глаза, кажется, тоже светлые, голубые. И выражение лица, как у маленькой девочки, особенно во сне. Аккуратный, чуть заостренный носик, пухлые губы сердечком. Сколько ей лет? Двадцать, шестнадцать, восемнадцать? Не возьмусь определить. Я видал проституток со стажем, которые выглядели весьма юными, но это компенсировалось жуткой старостью в глазах и в выражении лица, когда они переставали притворяться. Нет, моя девочка не из таких...

А с другой стороны — что я знаю о них, девочках? Взять хотя бы Марину. Шел к хорошей, проверенной подруге, в полной уверенности, что получу помощь и поддержку. И что в итоге? Получил от ворот поворот, смутился ее странной истерики, скис и ушел. А следовало бы плюнуть на прошлые интимности, завалиться к ней и хорошенько потрясти на предмет того, что ей известно. С применением силы, если нужно. Видно же, что она разбирается в моей ситуации гораздо лучше меня, вот и откомментировала бы...

Я представляю себе, как применяю силу к Марине, и мне становится не по себе. Нет. Не знаю, кем или чем я стал, но на такое я явно не способен. И, дай Бог, не буду способен никогда. К тому же... она действительно предупреждала меня, просила не уходить с рыжей в тот вечер. Могла бы, конечно, и объяснить, почему. К разумным доводам я бы прислушался.

Но — кто ее знает? — может, ей нельзя было говорить. Возможно, она знала Киру, но не имела права распространяться об этом. Тайная организация, обет неразглашения и все такое... Муть полная. Я уже оправдываю ее. Все, что угодно, самая фантастическая версия, лишь бы не еще одно предательство со стороны человека, которому верил как себе.

Живот сводит ледяной судорогой. Изо всех сил стараясь не терять головы, я аккуратно наваливаюсь на Светлану и прикрываю ей рот ладонью. Светлые глаза мгновенно широко раскрываются и с ужасом встречают мой взгляд. Я чувствую, как она судорожно сводит ноги и дергается.

— Тихо, тихо, я не за этим...

Несколько секунд она что-то соображает, потом понимающе моргает и отворачивается, подставляя мне шею.

"Я не за этим..." Тоже мне, благородный герой! Можно подумать, то, что я собираюсь с ней делать, намного лучше... Я стараюсь быть как можно более осторожным. Нахожу старые ранки на шее, чтобы не оставлять новых укусов. Погружаю зубы ровно на столько, сколько нужно, чтобы кровь потекла. Не позволяю себе ни одного лишнего миллиметра. И останавливаюсь, как только чувствую, что пустота внутри меня перестает быть сосущей, вгрызающейся, ледяной. Светлана не двигается. Я настороженно прислушиваюсь некоторое время. Дышит неглубоко, но спокойно. Заснула. Маленькая доверчивая дурочка, просто взяла и заснула!

Когда-нибудь я не смогу остановиться вовремя. Рано или поздно это случится. Я вспоминаю то животное состояние, в которое впал накануне, и меня передергивает от отвращения. Интуиция подсказывает, что я буду оставаться человеком ровно до того момента, когда не смогу сдержать себя — и эта девочка умрет по моей вине. Тогда уже можно будет все: пытать Марину, убивать младенцев, купаться в крови... Значит, придется хорошенько присматривать за ней. За ней и за собой.

Я выключаю ночник и снова засыпаю. На этот раз до утра и без кошмаров.

Глава третья. Благородный Оррэ.

1

Две женщины встретились в водных садах Нарраморра. Отослав неизменных сопровождающих из постоянной свиты, они остаются наедине за круглым хрустальным столом и скрещивают тяжёлые изучающие взгляды. Когда-то у них были имена. Одну из них звали Ларрой, вторую — Каторрой. Теперь к ним обращаются согласно их титулам, и обе так давно привыкли к этому, что окликнувший их по именам будет разочарован: они не отзовутся. Её царственное величество и госпожа Спящая не состоят в родстве, но похожи как сёстры. Глубокие черные глаза, тонкие профили удлинённых лиц и красивые рты, привыкшие изгибаться насмешливо и презрительно, говорят о древнем и благородном происхождении обеих. Тяжёлые волосы их уложены в одинаковые официальные причёски, увитые тёплым жемчугом: белое на чёрном. Строгие чёрные платья призваны выразить взаимное недоверие, но обильная золотая вышивка говорит о готовности к временному перемирию ради общих интересов.