Паразиты

Марк ушел немного вперед и, оглядевшись по сторонам, пнул заднее колесо. Ни звука.

В голове раздался щелчок эфемерного секундомера. Время пошло.

Марк достает из кармана чудо техники размером со спичечный коробок и прислоняет никелированным кружком к замку автомобиля. Сейчас вылезший стержень из плотной связки штырей трансформируется в ключ. Мы с Джоном делаем шаг к машине, на ходу накидывая плащи. Идем вплотную друг к другу, я задеваю сумкой две обернутые мусорными пакетами доски в руках Джона.

Две секунды.

Дверцы закрываются с едва слышным стуком.

— Поехали, детка, — довольно хрустнув суставами, Джон заводит мотор.

Четыре секунды.

Аккуратно, как по зыбкой трясине, едем к цели, теряясь в разреженном потоке автомобилей. Новенькая вывеска среди потрепанных годами сородичей — синим прямоугольником, как стоп-сигнал.

Три минуты тринадцать секунд.

Через стеклянную дверь с длинной царапиной виден пустой салон. Меня потряхивает от волнения, в голове синхронно с пульсом стучит ритм "Falling down"[3]. Входим, прикрывая за собой дверь. Прежде чем охранник успевает достать "Макаров", в его висок упирается ствол моего "ТТ". Ни одного посетителя, нудная попса из динамиков под потолком, предательская неровность дыхания. Джон разворачивает табличку надписью "Закрыто" наружу. Молоденькая продавщица хлопает округлившимися глазами, руки подняты вверх и мокрые ладони колышутся, словно лепестки "коготка" от крыльев шмеля. Ее взгляд бегает по кругу — пояс Марка, "Токарев" Джона, мой ствол, беспомощная ярость на лоснящейся от пота физиономии охранника.

Три минуты семнадцать секунд.

Пара фраз гипнотическим низким голосом, девушка бросается к витрине, лихорадочно сгребает кольца, кулоны, цепочки, браслеты в рюкзак. Мое тело полыхает жаром под плащом, перчатки липнут к пальцам, браслет царапает запястье. Хорошо, что за черными очками не видно обезумевших от адреналина глаз. Но дыхание, чертово взбудораженное дыхание выдает.

Три минуты пятьдесят секунд.

Половина прилавка опустела. Продавщица ревом перекрывает стоны Билана из динамиков и боится даже вытереть слезы — лицо превратилось в разноцветную маску из туши, теней и комков пудры. Охранник не дурак — уловил во мне новоявленность, скосил бледные рыбьи глаза, пробежал изучающим взглядом профессионала, пробрал до костей.

Мне нужна сосредоточенность. Или ярость. Ярость. Ярость!

Прижимаю дуло к бритому виску сильнее, до круглой вмятины.

— Шлюха, — прошипел сквозь зубы.

Отличная попытка. Оскорбление — возмущение — отвлекающий маневр — выстрел в Марка — нажатие тревожной кнопки. Великолепный сценарий. Ха! Просчитался, "профи". Достаю из его кобуры незнакомый "Макаров" и направляю в пах. Попробуй, дернись! Мы не убиваем при свидетелях, но покалечить можем.

Четыре минуты сорок девять секунд.

Набитый украшениями рюкзак в руках Марка. Бледная, как свежевыбеленная стена, девушка боится шелохнуться. Джон выходит первым. В открытую дверь врывается рев советского двигателя. Марк исчезает следующим. Бросаю "Макаров" за прилавок в дальний угол и, выскочив из салона, на ходу запрыгиваю в "Волгу".

Сердце стучит у горла, от радости хочется плясать, целоваться и орать "Финскую польку". Но пока рано.

Четыре минуты пятьдесят четыре секунды.

Несемся по магистрали мимо длинных домов, цветных людей, рекламных билбордов, обгоняя "Москвичи", "Тойоты", "Джипы", до знакомого двора.

Шесть минут ровно.

Гостеприимный и удивительно чистый подъезд приютил секунд на триста. Рюкзак упокоен в сумке, одежда горит в мусоропроводе, из подъезда выходят два симпатичных парня и веселая девушка. Мы щуримся от солнца, смеемся, чтобы сбросить напряжение, болтаем о "Камеди Клаб". А на тридцатой минуте уже выезжаем из города.

Вот так драконы грабят ювелиров.

Черт бы побрал эти дороги! Ленивый ветерок, уставшее предзакатное солнце и ущербные унылые деревушки так некстати, когда внутри все разрывается от ликования, запоздалого страха и чего-то еще, что щиплет за пятки, заставляет взгляд бегать по извилистой траектории.

— Джон, хотя бы музыку включи, — взмолилась я, когда заряд плеера кончился.

— Лучше поспи, — не открывая глаз, подал Марк голос. — Еще шесть часов до дома.

— "Успею выспаться, в сырой могиле лежа"[4].

— У нашей девочки мандраж, — расхохотался Джон. — Расслабься, дело сделано. Кстати, ты молодец, — он довольно покачал головой, взглянув на меня в зеркало заднего вида. — Не поддалась на оскорбления, правильно себя повела. Похвально.

— Да что хорохориться? Охранник прав, я ваша шлюха.

— Ты напарник, — Марк разлепил веки, смирившись, что моя болтовня выспаться ему не даст. — Шлюх в дела не посвящают.

— Можно подумать, меня посвятили. До сих пор не понимаю, — я запрокинула голову и уставилась на кремовую обивку крыши, — зачем мотаться по Сибири, грабить низкосортные ювелирки, если живешь во дворце и имеешь крутую фирму?

— Ты удивительно поздно спросила.

Серьезный тон Марка мне не понравился. Минуту тишину нарушали лишь утробный гроул[5] двигателя да глухое звяканье украшений в сумке.

— Нам необходимо золото, которое не нужно декларировать, — ответил, наконец, Марк.

— Зачем? Для полноты образа Кощеев Бессмертных?

— Видишь ли, — Джон передернул плечами, разминая затекшие мышцы, — наше долголетие сложно назвать бессмертием. Золото поможет исправить этот недостаток.

— Каким образом? Соорудите золотого истукана и принесете в жертву дюжину девственниц?

— Девственницы не нужны. А с истуканом ты не ошиблась.

Я скосила глаза на Марка. Безмятежное лицо, сцепленные замком пальцы на коленях, расслабленная поза. Похоже, он не шутит.

— Уму непостижимо.

— Лина, поверить в твоих интересах. Если теория Марка верна, ты тоже получишь бессмертие.

Известие огорошило. Только новых идолов не хватало. Никогда не верила в Бога, вспоминая его имя лишь ради выражения эмоций. "О, Господи!", "Боже ж ты мой" — фразы-сорняки, богохульство, порицаемое церковью. Плевала я на ее порицания — у меня своя религия.

Что заставляет людей идти на поводу у обстоятельств, прикрываясь Верой?

Просто каждый слаб. Слаб по своему. Один не может признаться в своей неправоте, второй боится изменений в принципе из-за любви к размеренности и предсказуемости, третий не умеет принимать решения и брать на себя ответственность, а у четвертого за спиной куча народу, на котором все может негативно сказаться, по крайней мере, он так считает.

В жизни каждого человека наступает переломный период. Не важно с чем он связан. И не важно, что он сулит. Нет понятия "судьба", есть понятие "путь". И этот самый путь человек выбирает сам, а не "какой-то там Бог". Потому что всегда есть выбор. Как говорил Эрик Берн: "Неразрешимых проблем не бывает, есть неприятные решения". Каждому дается с рождения отправная точка и несколько векторов движения. А уж в каком направлении сделать шаг — решайте сами, господа, это ваша жизнь и вы в ней хозяева. Через некоторое время человек снова оказывается на перекрестке и снова должен выбрать. Поэтому все рассказы о судьбе, как о неизбежном будущем — чепуха.

Но, похоже, мне придется пересмотреть "детские" постулаты.

Незаметно пронесся мимо небольшой Ишим. Солнце оставило лишь алую кромку на горизонте, серая трасса не думала кончаться, до дома оставалось около четырех часов. Марк спал, убаюканный меланхолией "Sisters of Mercy", которых все же соизволил включить Джон. Не лучшая музыка для водителя.

Я издали заметила черную точку у обочины. Девушка, не спеша, шла вдоль трассы нам навстречу, собирая дорожную пыль подолом длинной юбки. Тонкая высокая фигура, укрывающие лицо волосы, она сутулилась, и не поднимала взгляд от асфальта. Еще миг и мы пронесемся мимо, но...

Я не сразу поняла, что случилось. Машина вильнула, гладь музыки вспорол рык Джона, Марк распахнул глаза, со стоном втянув воздух, и от глухого удара лобовое стекло испещрили темные точки. Кровь. Я заорала от ужаса, но причиной была не авария. В свете багрового заката искаженное лицо Марка покрылось розовыми пятнами, низкий, гортанный хрип оцарапал слух, травянистость радужной оболочки затянула глазные яблоки полностью. И из этих зеленых стекол на меня уставилась смерть. Глубокой воронкой она затягивала в самый центр, туда, где бесновались жуткие реалистичные образы чужих жизней. Я кричала и бесполезно била кулаками по тонированным стеклам, пока не вырвалась из мутного болота, чтобы случайным взглядом окунуться в другое — голова Джона запрокинулась, на меня уставились черные дыры глаз. Пряный запах крови потопил салон, и я провалилась в темноту.

Глава 6.

Черный колодец кишел огромными крысами. Они вгрызались в ступни длинными острыми зубами, раздирали кожу крепкими когтями. Я пыталась выбраться, но щели между камнями были столь малы, что я снова и снова срывалась на скользкие спины шуршащих грызунов. Внезапно сквозь стены просочился свет — белый, обжигающий. Я зажмурилась, и, открыв глаза, подскочила... на кровати.

— С возвращением, — недобро усмехнулся Джон, оторвав взгляд от заоконного пейзажа.

Волосы противной паутиной залепили лицо, скомканная простынь впилась в бедра. Сон. Крысы — сон. Но не авария.

Я вжалась в подушки, отползая от сидящего на краю кровати Марка. Они оба казались нормальными, обычными. Не было ни трясины в глазах, ни красных разводов на лицах, только напряжение рыболовной сетью отгородило кровать от остального мира, да терпкий запах сигар пропитал каждый миллиметр комнаты.

— Что ты помнишь? — резанул холодом по сжавшимся нервам Марк.

— Все, — выдавила я и, сглотнув кислую слюну, затараторила: — Что это было? Знаю, сбили девушку. Кто она? Кто вы, мать вашу? Какого черта произошло? Что за пигаме... пигма... блин, пигментация была? Что с глазами? Почему они вот так... такие вот... почему черные? Как...

— Замолчи, — рявкнул Марк, но тут же смягчился. — Я не могу отвечать, пока ты болтаешь. Девчонка была самоубийцей.

— А, может, Джон на нее специально наехал? — провизжала я, окончательно сдавшись колючему страху. — У вас же дурацкая мания по дохлым бабам! Может, вы некрофилы? И пустили ее по кругу, пока я валялась в отрубе, не факт, что без вашей помощи?

Марк тяжело вздохнул, явно теряя терпение, но буря не грянула. Он жестом попросил Джона не вмешиваться и продолжил:

— То, что ты видела — процесс подпитки. Радиация — сказка. Мы живем за счет чужих воспоминаний, которые испаряются в момент смерти.

— Че.. чего?!

— Того, — выпалил Джон. — Наш мозг улавливает воспоминания, фильтрует свое от чужого, а тело — не может, и подгоняет возраст под память. Чем больше воспоминаний, тем дольше живем. Наша природа — один из видов вампиризма. Воспоминания заменяют кровь, но убивать все равно приходится. Доходчиво объяснил или на примере показать?

— Гос-с-с-споди-и-и! Господи, Боже мой, — простонала я. Мучительно захотелось спрятаться, закрыться в яйце, танке, коконе, да хоть в гробу, лишь бы не подпустить знание. Руки машинально подтянули одеяло. Накрыться с головой и перетерпеть судороги беспомощности.

— Лина, — Марк сорвал одеяло, вытаскивая меня, скрючившуюся, зажатую на свет. — Прекрати вести себя, как ребенок. Запрыгивая в машину, ты была взрослой, наставляя пистолет на амбала — тоже. Не разочаровывай сейчас. У тебя всего два выхода: стать подобной или добавить нам неделю жизни. И не рассчитывай уйти. Любая неисправность передатчика чревата смертью. Как и предательство. Нас не возьмут. Всему ОМОНу России с нами не справиться. Поэтому научись думать перед действиями. Ты все поняла или повторить?

— Нет, спасибо.

Хватит с меня, и так сумбур в голове. Стать такой, как они. Меня выбрали для этого из... десятков других? Или тысяч? И первой ли? Если нет, то где остальные? Не смогли смириться? А люблю ли я свою жизнь настолько, чтобы забирать чужие? Еще чуть-чуть и мне грозит замыкание мозга.

Июнь набрал обороты и нещадно обстреливал окна сдуревшим солнцем. В коттедже неподалеку шел ремонт, недовольные вопли хозяйки были слышны на всю улицу. Видимо, кто-то из работников неаккуратно обошелся с ее вазочками или криво положил потолок.

— Мне нужно на воздух, — не дожидаясь разрешения, я слезла с кровати и накинула халат.

С улицы донесся фальцет соседки, Джон кисло скривился и, прошипев "эта дура меня когда-нибудь достанет" ретировался к мини-бару.

— Куда ты собралась? — ироничная ухмылка мелькнула и исчезла за горлышком бутылки виски.

— Меня тоже бесят вопли с улицы, — огрызнулась я. — Пойду, прогуляюсь.

Марк не обронил ни слова, подал мне не сразу попавшиеся на глаза брюки и проводил взглядом до ванной.

Предвечерний жар улицы мигом распалил кожу. От ветра становилось только хуже — сухой и порывистый, он швырялся песком, разноцветными пакетами из-под чипсов и сигаретными пачками. На маршрутке я добралась до центрального проспекта. Здесь от застрявших в пробке машин, гудящих ульев остановок и даже уличного экрана пахло жизнью. Пусть муторной, заковыристой и непростой, но жизнью. Она сверлами совести дырявила душу. Моя жизнь будет требовать смерти. И не просто конца существования, а забвения. Никто не сможет принести цветы на могилы лишенных прошлого. Никто не увидит во сне решивших на короткий час вернуться, чтобы обнять. Потому что я заберу их. Совсем заберу.

По примеру небольшой компании ровесников я присела на бордюр широкой клумбы, вытянув ноги на примыкавшую лавочку, и принялась разглядывать прохожих. Одни топтались на остановке, вторые — бегали за автобусами с сумками под мышкой, группы неформальной молодежи вереницами тянулись под арку, на маленькую улочку с лавочками и пивным ларьком. К скамейке подошла полная дама и нотациями о чистоте города вызвала массу эпитетов от сидевшей рядом молодежи. По тротуару взад-вперед бродила старушка и приставала к прохожим с обернутыми целлофаном бумагами. Она сразу привлекла мое внимание. Сгорбленная, страдающая ревматизмом и, скорее всего, диабетом женщина едва волочила ноги, иногда опуская грузное тело на лавочку, чтобы отдышаться. Она провела на проспекте не один час — белый головной платок запылился, серым налетом покрылись и сшитые еще при Советском Союзе туфли. Сначала я приняла ее за одну из одолевших свидетелей очередного Бога, но стоило столкнуться со взглядом маленьких глаз, как беспощадная, неутолимая скорбь тайфуном унесла презрительные мысли. Истерзанное морщинами лицо обратилось к солидной даме, но та замотала головой и отошла в сторону, как от прокаженной. Беспристрастно наблюдать за этим я не смогла, подошла к старушке.

— Простите, вам нужна помощь?

Старческие слезы скупым соком блеснули в глазах. Мне пришлось подхватить ее за локоть, чтобы женщина сумела добраться до заплеванной скамейки.