Как украсть амулет. Полная версия.

Таур-Шах перевел дух и наконец взглянул в мою сторону. А я, кажется, забыла дышать, настолько меня очаровал голос сатира. Правда, смысл того, что он мне говорил, потряс меня куда меньше. Ну маги, ну поссорились... Большое дело! Подперев щеку рукой, я полузакрыла глаза и позволяла музыке мужского голоса качать меня на волнах истомы... А Таур-Шах продолжал:

— Для того, чтобы склонить на сторону природы ее заблудших детей, нужно замутить поток на капище этих мятежных жрецов. Амулет для проведения ритуала был утерян очень давно. Мы его нашли. Теперь его нужно выкрасть, не привлекая внимания. Под видом обычного грабежа. Варлок отправился "на дело", но тут ему подвернулась парочка наших травниц. Хи-хи, ха-ха, — они его и приволокли к нам. — Сатир захихикал, и глаза его блеснули. — Правда, он успел еще с местными помахаться... В общем, Гианта лично занималась сборкой Варлока, а меж тем мы посоветовали ему тебя найти и попросить помощи. Побольше монет посулить...

— Веночек соорудили... — не сдержалась я. — Может, вы ему и про мою метку рассказали, и про то, где я заседаю, а?

— Ну, должны же мы были его предупредить, вооружить, так сказать... — сатир сел на кровати и зевнул. — Фу, уморился я с тобой. Да, так к чему я веду — денег тебе действительно отсыпят побольше, но и риск огромный. Говорю честно. Но если ты не возьмешься, — даже не знаю, что будет. Наверное, убьем мы тебя.

Потрясающе. Я счастлива. Прямая угроза — это тебе не дипломатические расшаркивания. Раз, два — и самое милосердное, что со мной сделают — это затопчут. Кентаврами. Жуть! Я выложила свой последний козырь:

— Но после нашего с Варлоком...эээ...конфликта мало того, что ваш чародей мертв, так еще и давненько мертв. И даже если вы эту тухлятину воскресите, вряд ли он захочет продолжать со мной сотрудничать. Так что я пошла.

Я хватаю мешок, сумку и очень нехотя тащусь к двери. Но правду говорят, что любопытство кошку сгубило. Да и упоминание о гарантированной оплате ласкает душу. А, будь что будет. Решительно бросаю мешок и разворачиваюсь лицом к откровенно ухмыляющемуся сатиру.

Ничья.

Занавес.

— Поаккуратней, леший тебя забодай! Не железная, небось!

— А ты не дергайся, не дергайся. Зато красавица будешь — и-и-и какая! Вот еще немножко... да наклонись ты, течет же!

— Да ну тебя к лешему, и зачем я только связалась с тобой, косорукой!

— Ах я косорукая!! А сама кто? Ведьмака спящего порешить и то не смогла как следует!

— Малька, не отвлекайся! Все глаза залила ...

Думаю, и так понятно, что перебранка между мной и травницей касалась уничтожения той самой шишки, из-за которой я боялась вылазить из леса. Я сидела над миской, склонив голову и развязав ворот рубахи, а подлая лекарка с удовольствием обтирала мою шишику каким-то жгучим снадобьем, уверяя, что за день от шишки и следа не останется.

Предательство травницы я, конечно, простила, великодушно напомнив себе, что иногда поступала куда как хуже. Тем более что простодушная травница чувствовала себя немного не в своей тарелке и с таким рвением кинулась меня лечить, что я уже жалела о том, что попалась в ее руки. Кстати сказать, бледнела шишка на глазах, поэтому переругивались мы исключительно для того, чтобы спустить пар — очень уж мы перетряслись и понервничали за утро.

Пока Таур-Шах умасливал меня в хижине, старейшины, оказывается, спешно решали, что делать с Варлоком. И как только я согласилась помогать им в возвращении артефакта, тут же атаковали меня с расспросами про подробности убиения их драгоценного коллеги. Узнав, что я не отсекла ему голову, они просто до потолка запрыгали от радости, обозвали кровопийцей и неумехой и попросили никуда не уходить из Гнезда, пока не отыщут труп.

— Сай, да нагнись же ты над миской.

— И когда тебе надоест меня мучать-то?

— Да я уже почти закончила. Сейчас намажу мазью и все будет отлично.

Ну наконец-то. Я выпрямилась, стойко поморщилась от очередного издевательства над моей шишкой и выдохнула. Малька суетилась, сворачивая свои баночки-скляночки. Люблю я сидеть в хижине Мальки. Светлая и просторная, она вкусно пахнет травами и солнцем. Потолок и стены увешаны пучками трав, амулетами и чистыми полотнищами, за окнами — озеро. Травница обожает воду, странно, что родилась она не нимфой. Ее хижина — пожалуй, единственная, построена на сваях посередине небольшого озерца, поросшего кувшинками и лилиями. Как-то я спросила Мальку, не докучают ли ей комары, но она только посмеялась. Может, это смешно, но комары от запаха ее снадобий точно моментально дохнут, причем по всему поселению.

Прибрав, Малея присела рядом со мной на лежанку, покомкала в руках вышитое покрывало и робко посмотрела мне в глаза.

— Ты чего?

— Прости меня, Сай. Ты знаешь за что. Просто я на минуту забыла, кто ты, и чем ты занимаешься. Я ужаснулась тому, что моя подруга могла подло поступить.

— Ага, но потом ты сообразила, что твоя подруга — это убийца в непонятно каком поколении и приняла это?

— Да.

Как просто, а? Приняла меня вместе с моими шрамами, подлостью и окровавленными руками. Мечта любого мужика. Но она не женщина, она мавка. Дитя природы, а ее закон суров — или ты, или тебя. Каждое живое существо чем-то кормится, и одновременно служит пищей другим. Мудро и жестоко.

— Малька, а что, полнолуние этой ночью или следующей?

— А ты не чувствуешь? — мавка казалась удивленной. Она потянулась, как кошка, и обхватила колени руками. — Этой. Сай...

-Что?

— Расскажи мне про Варлока.

Хи, а зачем это ей?

— Малька, ты влюбилась?

— Нет! — мне на голову обрушилась подушка. Ухватив конец подушки, я потянула на себя, мавка — на себя. О луна, как хорошо иногда забывать, что нужно всегда быть начеку! Какое облегчение быть здесь, в поселении, и не думать о своей спине.

— Ладно, — я отпустила подушку и откинулась, оперевшись головой о стену. — Он — маг и воин, из общины Белого Волка, из Окраинного мира. У него замечательные черные глаза. Правда, иногда они желтеют и светятся в темноте, как у зверя. Он сам как хищник, легкий и сильный.

— Ого, — глаза Мальки искрились смехом, — да в него кто-то другой влюбился...

— Мавка, ты мерзкая, ты знаешь об этом?

Я посмотрела на солнечный луч, дрожащий на светлых досках пола, потом перевела взгляд на заинтересованную мавку.

— Нет, не влюбилась. Я его не знаю, ни какой он как человек, ни какой он маг, ни какой он зверь... Он.. как тебе сказать... он — мертвец.

— Это я знаю. Даже знаю, по чьей милости.

— Нет, ты не поняла. В этой общине самые уважаемые члены, присягнувшие какой-то книге, после смерти превращаются в волков. Они уходят жить в леса вокруг своего городка, и как покидают этот мир потом — неизвестно. Так вот, — я замолчала и щелкнула по пучку трав. Запахло лесом и покоем. — Так вот, если этим волкам отсечь голову, они уже не вернутся. Но если их убить по-другому, то можно провести обряд возврата. Только надо иметь оружие, которым их убили или ранили.

Глаза Мальки были как вода в озере. И почти такого же размера, как ее озеро.

— И это оружие у меня есть. Понимаешь?

— Понимаю...

Мавка встала и подошла к окну. Глубоко вздохнула. Наверное, она все-таки неровно дышит к этому оборотню, если так переживает. А может, она что-то знает о миссии, об этом проклятом мятежном капище.... Думаю, при замутнении капища убьют всех его жрецов, и некому будет радеть о чистоте магии. Хорошо это или плохо — не знаю. Да и не хочу знать.

— Пойду я, Малька. Посплю часок. Разбуди на закате, хорошо?

— Хорошо. Ты куда-то пойдешь ночью?

— Мне нужно поговорить с луной. Я обещала жертву Селене. И еще... Малька, неужели я такое чудовище?

Ну зачем я спрашиваю? Как будто я не знаю.

— Нет, ты просто Лунный Луч. И это не изменить. Это твоя суть, твой путь. Ты должна его пройти. Откажешься от своего пути — погибнешь. Завянешь, как цветок. — Голос травницы зазвенел и отразился от гладкого зеркала воды за окном. — Нет в мире зла и добра. Есть пути. Они одинаковы для природы. Главное, пройти свой путь до конца, не дрогнув. Мнения людей и других рас ничего не значат для того, кто не изменяет себе и не ломает себя в угоду сомнительным ханжам. Помни это, лучик.

Я смотрела в глаза травницы, в которых светилась мудрость, недоступная большинству людей, и не могла не поразиться. Она молода, как и я, но ее глаза — это глаза Времени. Оно знает столько, что людям и не снилось, да им и не понять никогда.

Я вздохнула и пошла спать.

ГЛАВА 5.

Поспать не удалось. Только я закрыла глаза и уже было унеслась в мир сновидений, как в дверь загрохотали. Я буркнула, чтобы заходили, и устроилась поуютнее. Ну их, я устала. Влетевший генерал кентавров сиял, как начищенный лян.

— Мы нашли его! Сайлен-Шиит, пойдем. Нужен твой нож.

— Не пойду. — Я натянула одеяло на уши и засопела. — Не смотри на меня так, я сделала что могла. Рассказала обо всем, указала место, пообещала отдать нож на растерзание оголтелым шаманам. Что еще ты хочешь от меня?

— Бери нож и пошли. — Кентавр острием пики стянул одеяло на пол и хрюкнул. — Одевайся и пошли, старейшины ждут.

Я перевернулась на живот, светя голым задом, и злобно сверкнула глазами на генерала.

— Уйди, я оденусь и прийду. Вы хоть не заставите меня при обряде присутствовать? А то проснется упырь и загрызет меня раньше, чем вы ему все расскажите.

Кентавр насмешливо хрюкнул еще раз и исчез.

Пришлось тащиться к старейшинам. Одеваясь, я вспомнила вслух всех их родственников и сородичей, а заодно всех близких и родных трупа. То есть Варлока. Так, за компанию.

В зале хижины старейшин царило оживление. Шаманы-сатиры столпились вокруг стола, на котором лежало тело Варлока. У меня сердце заколотилось, когда я глянула на него. Казалось, он спит, только черная кровь на шее и рубахе напоминала о моем предательстве. Да, это было предательство. И сейчас мне было нехорошо на душе как никогда. Почему-то мне захотелось, чтобы он простил меня и понял, почему я сделала то, что сделала. Хотя требовать этого я не смогу, духа не хватит.

— Ты принесла нож? Давай. — Таур-Шах возник как из-под земли возле меня. Темно-зеленая тога, венок из омелы на голове. На шее блестит золотой знак Несущего посох.

Я протянула ему нож и уже намеревалась выскользнуть за дверь, как старейшина-сатир обратился ко мне:

— Сайлен-Шиит, останься. Ты лишила жизни этого воина, и ты первая увидишь его глаза, когда он проснется. Или ты думала, что мы сами будем отдуваться за тебя?

Так я и знала. Хуже уже ничего быть не может. Ладно, я останусь. Селена, с меня причитается. ПОМОГИ!

Шаманы выстроились вокруг стола. Вспыхнули глаза старейшины, зеленая волна прокатилась над столом и замерла куполом. Шаманы тихо запели какой-то речитатив, а молодые сатиры зажгли курильницы на массивных кованых треногах. Дымок пополз по залу, окутывая фигуры в тогах. Речитатив стал громче, быстрее, требовательнее. Таур-Шах приблизился к старейшине, держа в руках мой нож. Только б они его не загубили. Старейшина взял чашу, стоявшую у головы Варлока, и влил в нее вязкую темную жикость из пузырька. Тяжелый густо-сладкий запах чуть не отправил меня в обморок. Взяв чашу двумя руками, старейшина поднял ее над головой и громко произнес несколько слов под аккомпанемент речитатива, уже гремевшего под потолком зала и волнами отражавшегося от стен. У меня закружилась голова, но тут шаманы, стоявшие в ногах тела, расступились. Повинуясь жесту Таур-Шаха, я подошла на негнущихся ногах к краю стола и робко посмотрела на труп. Он не двигался. О луна, если он сейчас встанет, я закричу. Или заплачу. Или забьюсь в истерике — я никогда еще не видела ни одного подобного обряда.

Таур-Шах быстро подошел ко мне. В руках у него был мой нож и маленькая плошка. Поставив ее к ногам Варлока, Таур-Шах схватил меня за руку, взмахнул ножом и струя моей крови ударила в плошку, брызгая на труп. Странно, но я только дернулась, тупо глядя на струю собственной крови. Говорят, такое может быть, если человек находится в трансе. Хотя использование крови в обряде для меня вещь привычная... Набрав в плошку достаточное количество, Таур-Шах лизнул рану и кровь перестала идти. Шаман, одним словом. Затем он то же самое проделал со своей рукой. Кровь, смешиваясь в плошке, запузырилась и захлюпала. Торжественно взяв плошку, сатир подошел к старейшине. Певцы замолчали, и тишина показалась просто оглушающей. Залепив уши, она ощутимо вливалась в мое тело, заполняя напряжением, как перед грозой. Я слушала, как мое тело откликается на энергию живой крови, напрягается и расправляется. Обычно я сравниваю это чувство с тем, как птица расправляет крылья для полета.

Медленно, осторожно старейшина начал по лезвию моего ножа вливать кровь в чашу. Воздух вибрировал, зеленый купол засветился еще ярче. Когда последняя капля упала в чашу, речитатив грянул с новой силой. Старейшина наклонился над Варлоком и ... ножом разрезал нанесенную мною рану. Думаю, мои глаза сейчас стоили того, чтобы на них посмотреть. Да они чуть не выпали от удивления!

Таур-Шах подскочил сбоку и, гортанно выкрикивая какие-то странные фразы, влил содержимое чаши в открывшуюся рану. Тело Варлока выгнулось дугой. Каждая мышца сокращалась отдельно, тело корчилось и тряслось. Речитатив загремел громом, шумом водопада, камнепадом в горах...

И Варлок открыл глаза.

Желтые, светящиеся, злющие-е-е...

И увидел меня.

Шаманы ринулись к нему, схватив за руки-ноги, прижимая к столу. И тут Варлок начал превращаться. Описывать процесс я не буду, так как у меня не хватит слов для описания жуткого зрелища превращения одного тела в другое. Огромное, волосатое, белоснежное.

Старейшина погасил взгляд, зеленый купол исчез. Положив руку на шею монстра, он сказал:

— Варлок, с возвращением.

Волк отрегулировал огонек гнева в глазах и повернул морду к старейшине. Полузакрыв глаза, он промолвил:

— Благодарю тебя, Перан-Шах. Я в долгу у тебя. — Затем он повернулся в мою сторону, окинул взглядом и процедил: — Отдай ее мне, Перан-Шах.

И тут я вспомнила, что у меня есть ноги. И что пора их делать.

Медленно пятясь, я не могла оторвать глаз от светящихся радужек волка. Варлок зарычал и напрягся, силясь освободиться от рук, вжимающих его в стол. И нервы у меня не выдержали.

Развернувшись, я молча (!) рванула к двери и вылетела на солнечный свет с огромным облегчением. Не останавляваясь, я пролетела к своей хижине и, привалившись спиной к двери изнутри, еле перевела дух. Теперь моя судьба была в руках Таур-Шаха и старейшин. Если они не растолкуют глупой скотине, что он возвращен благодаря мне, и что я сожалею и согласна (за десять тысяч, разумеется) лезть хоть к лешему на рога, то мне конец.

Поразмыслив, я все же пришла к выводу, что Таур-Шах, как непревзойденный дипломат и мой друг, все-таки сможет утихомирить этого зверя. Глотнула концентрированной настойки валерианы, разделась и завалилась спать. Затухающим разумом я успела оправдать себя тем, что во сне умирать приятнее.