Заговор Лжецов

Кирасир прокашлялся и продолжил чтение 'могильного реестра'. Падали имена, словно гири в молоко:

-Рош Аренштор. Кунт Урбылалька. Маркиз Фейт Шторнах. Ерц Натугаль. Ерц Гунтун. Цейл Бодисот. Эн-граф Лон Олив.

Наконец солдат свернул лист и тут же приложился к фляжке теплой воды с яйцом — глотку умягчить.

Экзекуторы рукава засучили, колпаки, фартуки поправили и давай студентиков выдергивать, да в ямы спихивать. Ой, крику. Ой, визгу. Ой, рыданий, молений, проклятий, ругани да вою животного. Одну набили, стали с телег покойниц нетребованых валить. Там кто разберет — от насилию померла, али с перепою? Женску пола? Нетребованая? Вали навалом — королева льда сама решит — у нее такого сокровища валом. Шевелилась масса белая, парило от нее, шел дух тяжкий. Хоть на льду, а все ж кто четвертый, кто седьмой день во смертушке. Синюшные уже, с черными пятнами. После бревна скатили — дабы не выкопался никто. Валили так, чтобы стволы сучьями цеплялись. За вторую яму взялись, а на первую могильного цеху люд заступами землицу швыряет. Будет оплоту ученности славная заметка как бунты учинять. Долгонько сучьям с комлями из земли торчать, словно перстам кривым. Лишь весной, верно, осядут бугры черные. Ничего, на хорошей землице новые сливы-груши произрастут.

Третью яму веркер смотреть не стал, лишь поднявшему очи демеру Тройну Аффенору кивнул милостиво. Мол продолжайте и далее. Двинулся в иную часть громадного строения. По дороге перехвачен был наставником мэтром Чехашем, выслушал жалобы на погромы в либрарии и естественных учений зале. Кирасиры, оказывается, приспособили прозрачные чаши, в коих всякие уродцы, потроха и зародыши содержались, под ночные вазы.

-Допрежь надобно мыслить было, мэтр. — отрезал веркер. — Да не мутить головы молодняку касательно чарок за так.

Мэтр возопил что не оставит дело и до самого герцога Оша, канцлера, дойдет. Веркер зевнул, да согласился. Ступайте, мол, мэтр, хоть к Лойе, хоть к канцлеру, хоть к Его Королевскому Величеству. Может и возвернут утеряное, а что до всяких уродцев, так у вас их и так хоть в бурты складывай. Потроха можете из повешеных выдрать, дозволяю. Ну а зародыши — то вовсе дело неблагочестивое и почти что подсудное — плод из матери вырывать на потребу учению. После велел мэтра под ручки вышвырнуть за ворота и впредь не допущать, дабы душу не смущал всякой чепухою. Караульные от себя мэтру еще и пинок по мягким местам добавили.

Чехаш поорал из-за ворот, подобрал полы своей мантии, отряхнул от пыли пышный берет, да округ пустился. Не пущают в эти ворота, пролезу в задние, куда на казнь пошли глянуть обыватели. Экая пакость! Не-е-ет, он добьется сумм на оправдание убытков! Они еще не знают магистра лекарских наук канцеляриста третьего рангу Чехаша!

Вешали ближе к трем. Скучно вешали. И глашатай был другой, гнусавый, и вообще дело муторное. Три сотни пошли под петлю. Экзекуторы уж не ждали, сразу выводили, на лавку водружали по десятку, да отправляли в Лед. Виселицы плотники соорудили просто — толстые канаты протянули с остриев ограды за переплеты выбитых окон над Познания площадью, а к оным приспособили петельные веревки. Топором ни разу не махнули. Кое-какие казнимые провисли носками до мостовой, вышло несправно. Да там особо и не старались. Так, почтили сталью кто подыхать не хотел. Шесть веревок по шестьдесят петель. Пустых осталось штук сорок-пятьдесят. Руки отряхнули, пошли трапезничать. Реестр могильный на доске изобразили, за ворота выставили — вмиг толпа слетелась. Внимательный глаз Керета приметил новые лица — явно не амноэльские. Ага. Вот и прискакали тетки да мамки, дядьки да папаши. Будет Зангу прибыль изрядная.

Уль Керет с семнадцати годов одиночкой был. Вся отрада в Кусе усастом. Да вот друг последний — Лаут. Это ж какое горе случилось, что внучка слепой уродилась! Маги, хари бесстыжие, дюжину хуров требуют за заклятие простенькое. Ну и как ему кривды не чинить? Сам Уль добра не скопил. Домик прикуплен в тихом сонном городишке, да брату высылает по пятидесяти ниобов в месяц, что пол-жалования составляет. Ну а куда ж тому, калеке, деваться? Ни ног, ни руки. Обрубок. Ни жены, ни чад, ибо вся его судьба разбойная, каторжанская на роже прописана. Эк жизния сложилась. Вместе на улицах голодали, в поденные нанимались, побои претерпевали. Уль в Белые угодил, а Фирт — в лошажьи головы. Только недолго он гулял большими дорогами. Поймали — да не стража, не полиция — селяне окрестные. Вилами истыкали, ноги загноились. После в каторге руку обвалом раструщило — все отрезали лекаришки неумелые. Теперича Фирт при веселом доме приживалом у любови своей былой, что хозяйкою там. Пьянствует, девок гладит, хозяйку ублажает — с того, да с пенсиону братского и жив.

Вечер душен был, тяжек. Тучи роились в небесах. Верный знак, что к утру опростается твердь облачная ливнем. Стемнело, на башне факелы зажгли. Убивцев было двадцать три. Тащили их связаных наверх, да без последнего речения скидывали. Крик, хруст, шлепок — следующего. За пару часов управились.

Из городу приезжали за покойниками. Снимать повешеных веркер не дозволил — висеть де, покуда сами не падут по гнилости. Забрали сброшеных, от сечения померших, от еще от кое-каких причин в подвалах.

Спрос пытошный многого не дал. Никто в колдунстве не сознался. А веркер за делами да экзекуциями, на коих обязан пребывать был и в советную залу не заглядывал. Да и доброохотных не сыскалось.

Прибыл демер Лорфельд с кнортом — сейчас же разлили по котелкам и снесли экзекуторам их долю. Прочим выдавали что осталось. Полбочки в каретный сарай заперли под караул 'к вину не склонных'. Кое-какие виды имел веркер на эти полбочки.

Амноэль. Ночь с 27 на 28 месяца Созревания.

Олинора прибежала в смятении, пол-бутыли вина выкушала, отдышалась, отрыдалась. После сказывала, что нынче казнили. Но — слава Матиссе — Нэйла среди оных не было. Крови де Каро пролил — неописуемо. Триста одних повешеных, сотни полторы шовирской казнию губили. По ночи телеги с мертвыми вереницею с университетума и то еще повешеных не снимали. И это наследник Великого Дома! Что ж это с людьми творится? Не человек, зверь дикий. Не в обычае так кровопийствовать. Ну посек бы, ну повесил бы ярых — всех-то к чему? А я ей поплакалась про наши дела и совсем худо стало обоим.

В ресторацию явилась загодя. Находится сия на улице Вдов что почти у реки. Взошла на крылечко, Таш дверь распахнул — таверна. Ну, первого разряду, но все одно не ресторация. В ресторации назначено стульям быть, а тут лавки, хотя со спинкой и ковриками обиты. Ладно. Хозяин подлетел, кланяясь. Рубаха красная, штаны кожаные, жакет кожаный. Чрез руку полотенце белое с розовым. Усадили в дворянской зале у окна, а там вскоре и гость показался — старый, седой, лицом чисто пес. Шляпу круглую на гвоздь повесил, камзол синий с белым шитьем огладил. На рукаве — 'вилы' — аредер. Учтив был, однако как имя услыхал, поник.

-Ничем не могу помочь, госпожа. Задаток нынче же возверну. — сказал аредер, ставя кубок медный на стол. Пили мы иворское красное, я еще обед откушала. Хотя что то за обед? Всего четыре перемены, да не будем придирчивы к пережившим бунт.

-Господин Лаут! — говорю — Ничего не пожалею. Имение в Кенуорсе отдам. Упасите моего мальчика!

-Ваша Светлость, да было б не утруждение, коль не числился ваш наследник в зачинщиках. Проходил бы реестрами как... да хоть кто — не заметили б. Тем паче, что начальствующий над палачами друг мне. А зачинных — семеро и господин веркер им костер назначил. Сам явится, понеже огненной казни любитель.

Тут я и обмерла. Но аредер, хоть и из обывателей, (потом уяснилось, что из конфектников цеху) милодушие проявил:

-Есть. — речет — Случай малый, что все вины сняты будут. Колдун в том деле вмешан, что демона подземных вод призвал, да разум смутил. Коль через шесть дней сего чернокнижника сыщут, обойдется эн-граф испугом великим, понеже более проступков за ним не указано. Однако не могут покудова сего сыскать. Вот бы мага с заклятием Истины...

Отдала ему за сведения тайные колечко с хризолитом, да Таша верхом отправила в Лонвурт, с запискою к кузену. Не бывать такому, чтобы наместник мага при себе не имел. Сама представлю оного веркеру, пусть колдуна казнит, а Нэлочку мне возвернет.

К вечеру Ридж совершенно измотался. Да не он один. Ветер словно желе стал и сумерки облегчения не принесли. Полежал в лохани мыльни, помогло на полчаса, не более. Велел Унфу стянуть тюфяк с ложа на пол, лег в одной рубахе и кавалеристских 'огурцах' с распущеным поясом. Небо густилось, клубами вилось, насупливалось. Ветер утих совершенно. Пот тек тяжелый, тягучий. Воздух кусками глотали.

За оградой через улицу в каком-то доме надрывно и неустанно заливался плачем младенец. И сей плач в мутном вечере доводил до иступленного отупения. Невероятно, но дитя не унималось с вечерней зари до поздней ночи и слыхать его было аж с иной стороны. Рыдания проникали в переходы и галереи, искажались, переливались, низились гласом и взвывали прежалобно-настойчиво, сминая души, тревожа сердца, беспокоя помутненный разум.

В зале внизу лошади ржали испуганно, узды рвали. Почти вся веркада туда слетелась утихомиривать. Натаскали воды с колодцев, обливали лоснящиеся спины, самых нервенных прогулять вывели. К полуночи — уж задыхаться начали — раскроила небеса зарница белая.

Гром сотряс старинные дома и башни до основания. Кони заржали в голос. Иные и на дыбы — кирасиры на поводьях повисли по-трое. Суматоха. Двое под копыта угодили. Сей же час их на руках к лекарю снесли. Лекарь же, не откладывая, велел раздевать пораненых, воду греть, тряпицы, масло готовить. Сам руки вымыл, шаллет с потребными приспособлениями раскатал. Плохи уж очень были солдаты. Лошадь им по животам да груди прошлась, а они без кирас. Нанесли в лекарские покои фонарей, Из третьего пришли двое, что костоправное дело ведали, в помощь.

Ветер стоял.

Небо чернильно сжалось и рухнул наземь неописуемый бурный бешеный поток. Да так ударил, что в двух шагах ничего нельзя узреть было. Лошадей выволакивали под долгожданный ливень, сами лица подставляли, вороты оттягивали, словно дети малые радовались. Качнулись кроны дерев, потянуло горячим и мокрым с полей. Гремело, звенело, лилось, журчало, булькало, било. В крыши, в стены, в головы, в крупы, в окна, в землю.

Распластался на железном перекрестье окна обессиленый веркер, глотая дуновения и ловя ладонями благословенный дождь.

В подвале душно чадили факелы. Быстро шел вдоль бугристых каменных стен седовласый аредер. С собою жемчужно-серый мундирный плащ конных частей Штандарта и сверток. Никак нельзя упустить случай! Никак. Зачинных держали раздельно, без караула. Ибо куда им бежать, когда окрест кинь камень в собаку — угодишь в Белого? Лаут живенько отомкнул запор на пятой двери слева и вошел в низенькое полутемное помещеньице.

В углу на соломе лежит юноша. Одежда изорвана, на теле следы железа каленого. Потрудился Керет со подручными. Лицо юноши собой невидное, округлое. Глаза слишком близко ставлены. Росту он невеликого, да еще скорчился, руки недвижно вытянуты:

-Вставайте, Ваша Светлость. — Лаут протягивает мундир штандарта и плащ с капюшоном. — За вас уплачено. Поскорее же!

Юнец встает медленно, аредер бросает наряд на ложе, помогает. Теперь он зрит, что переодеться Нэйл де Олони не в силах — руки плетями висят. Поусердствовали экзекуторы. Тогда Лаут набрасывает камзол на костлявые плечи, а поверх драпирует плащом. Нахлобучивает круглую широкополую шляпу с низкой тульей.

-Идемте. Торопитесь. Непогода нас укроет.

Ох, Белор Могучий! Что ж я творю? Нет, нет, не себе в кошель. Ради Лоночки малой, ради дочки Ингиры долг преступаю и закон попираю. Вечно отмаливать сие преступление. Скорей же, скорей, покуда воды небесные не утихли! Путь долог, ибо придется мимо колокольной да вокруг стен, да там еще до постоялого двора. Помоги, Воитель Небесный, к утренней заре возвернуться!

Вышли двое к садам, тенями меж струями скользнули. А под звонной башней ожидал уже верный человек — Тон Мартуль — с лошадьми. С эн-графом тяжко пришлось, да ничего, посадили в седло. Ехали шагом. Не видно ни отблеска. Заставу объехали полем и по берегу Мара, среди ручьев бурливой грязи, а где и по мелкой воде выехали к причалам. Далее проще было. Дозоры пехотные показывались, да узрев фигуру мощную в шляпе низкой — отступали. Господа егеря неезженых дорог изволят следовать — ну их... в провал!

-Отворите! Отворите немедля!

-Да кого там среди ночи-то носит?! Вот огрею — свету не взвидишь!

-Не шуми, дурак. Не видишь кто?!

-Ой, ваш зконблститство. Виноваты-с, прощения просим-с, а токмо Их Светлость почивать изволят-с.

-Буди служанку чтоль. — В двери протолкнуть обещаное, самому впереться. Кучер чуть кнут не выронил. -Ну?

......

-Ваша Светлость, госпожа милостивая, вставайте сей же час!

-Да что такое, Олинора? Ты часом в своем ли уме?

-Приехал тот белый, привез господина Нэйла. Умоляет оторопиться, Броль уже закладывает.

-Платье, живо! Чулки! Сапожки! Возьми с кофрета кольцо с брульянтом, да отдай этому..как его.. Лауту.

-Сейчас, госпожа.

-Да что ты стоишь, копуша!? Бежать надобно, покуда не хватились. Вещи собирай, не спи!

-Господин Лаут, не могу выразить, сколь я вам признательна.

-Не ради себя трудился, ради счастия Вашей Светлости. Сердечно вам благодарен. Эй, малый, рысью марш! Поспешите!

Летит сквозь ночь и бурю коляска, громыхает худо привязаный сундук. На коленях дам лежит обессиленый юнец. Скорей, Броль, в Лонвурт путь наш. Лекари там, маги. Что они с ним сотворили, негодяи! Не будет мне отныне покоя, покуда кровопивец де Каро пыток не отведает да по миру не пойдет. Он еще не знает мести материнской. Так распознает.

Молния распорола лес дальний.

Гони, Броль, гони!

Амноэль, Университетум, 28 день месяца Созревания. Утро.

-...каковой подарестный де Олони к утру отошел к Решающей от последствий спросу первого разряду. Тело свезено в Ледовой Покой. Тако же к Решающей отошел покалеченый своим конем кирасир штандарту Лер Самман тридцати семи лет, уроженец провинции Дорол. — Лаут окончил рапорт и поднял на веркера честные глаза.

-Прими их души, Матисса. Де Элвинтону заступить на караул.

-Слушаюсь.

-Белль, сменишь де Элвинтона на вечерней заре.

-Будь сполнено, господин веркер.

-Нир, что у тебя?

-Пространно и весьма. — Нир звероподобно зевнул. — Позволь совместить доклад с завтраком.

-Хорошо. Керет, начинайте ставить клеть и сложите дрова на просушку.

-Дрова готовы, господин веркер, к поставке клети приступим немедля!

-Ступайте, господа. Белль, сложите в советной зале две пары топтуш и арнов десять веревки, способной выдержать хуров тридцать. Выбейте прутья из лаза.

-Немедля распоряжусь! — Тай отбил честь по железному плечу рукой в перчатке и вышел последним.

-Унф! Подавай завтрак на троих!

Пока добродушный великан расставлял на столе блюда с сырами и хлебом, пока тащил огромный кофейник и ярко-желтый кус масла, пока искал в сундуке сырные вилки и ложечки, де Каро, Ирет и Нир дожидались у окна.