"Гуд бай, Америка-остров...-2"

Майка эти мысли запеленговала. Леху она чуяла запросто.

— А как твоя Ласточка?

— А чего ей, железной... Скоро. Чего Детка дурит, пусть соглашается на доверенность, уже сейчас бы катали. Неуж я ему давать ее не буду? Ведь он мне ее, считай, с нуля поднял. Ты бы его попилила в этом направлении? А то права мне еще когда получать...

— Договорились. А у нас родоки уезжают скоро. В Ростов свой. Мухин на Урале уже не знает, что еще построить. Так что сироты остаемся круглые.

— Да нет, — задумчиво протянул Леха. — Меня усыновите. Семейка Адамс получится.

А Майку развеселило.

— У нас дисциплина, Леха. Ты сбежишь на третий день.

— Кто главный?

— Я, — она вздохнула. — Только он меня все равно не слушается...

— Докатились, — сказал Володька, входя в комнату. — Жалуемся. Накажу.

— А хотите смешное расскажу? У нас на работе черт один повесился. Записку оставил. Жить стыдно, денег нет. А у него жена и двое. Такие пироги.

Открыла Старушка. Она туманно всем улыбнулась.

— Ой, привет. Лешка. Майка, Володька, вообще сто лет не видела... Проходите, давайте.

Юлька ползла по полу в розовых фланелевых ползунках, радостно пуская пузыри на гостей. Лешка по-хозяйски забросил ее на плечо.

— Ну, чего копаетесь? — проворчал он, во всем входя во вкус дома. — Что, лысая моя подруга? Вот не растут волосы, хоть ты их тресни. Хохолок какой-то...Хохлушка ты, Юлька.

Юлька обслюнявила Лешке ухо.

— Так и сказала? — удивился он. — Мамка, зачем ты дочери по утрам голову хлоркой посыпаешь? Что б красивее тебя не стала? Думала, никто не узнает?

— Свинтус, — Ленка привычно покрутила пальцем к голове.

— Ладно, ладно, непедагогично при ребенке... Где муж? Му-уж? Ты где?

Муж смотрел в телек. По угрюмому и вялому его лицу была угадана очередная ссора, в разгар которой они и приперлись — как всегда вовремя. Но гостям он все-таки обрадовался, охотно подержался за все протянутые руки.

— Дочь то сдала тебя, Старик. У тебя в холодильнике кое-что припрятано, бармалейчик. Для друзей.

— Нет там ничего, — снисходительно объяснил Старик и добавил глуше: — Я на мушке, Леха. Стреляют без предупреждения.

— Что, совсем плохо? — сочувственно спросил Володька. Старик метнул на него выразительный взгляд.

Это был нонсенс, который никто не мог спрогнозировать: Старик стал пить.

— Ухожу я, — сказал Володька, заметив, что в комнату вошли девушки. — В море, в рейс.

— Чего? — удивился Старик.

— Чего, чего, — легко объяснила Майка, подходя к Володькиному креслу и складывая руки ему на плечи. — Бросает меня. У, негодяище, — она шутя стукнула ему по затылку.

Вот и Ленка улыбнулась.

— В Карелию еду, тачку отгонять там с финской границы...

— Езжай, брат, со спокойным сердцем. Я ее контролировать каждый день буду — во сколько домой приходит и что на ужин готовит.

— А он не жадный, — позлорадствовала за былое Майка.

— Как это не жадный! — возмутился Володька. — Я ведь тоже стреляю без предупреждения, — он прицелился указательным пальцем в Леху, прищурил глаз и сделал "паф".

— Сейчас чай сделаю, — улыбнулась Ленка. — Пошли, Серега, поможешь.

Веселая жизнь покатила у Лешки с того, как однажды, по пути с работы к автобусу, Олежка спросил:

— Ты куда?

— Домой заскочу, поесть, а потом снова в город. Курсы у меня.

— Ерунда, что, на Гальянку сейчас потащишься? Посидим в баре, пожрем чего-нибудь, нормально?

А Лехе все было нормально. В баре, так в баре.

Бар был так себе, забегаловка — с длинными деревянными столами и стилизацией под лубочную пивнушку. Олежка обитал тут как рыба в воде. Занято было столика четыре всего, но он уже кому-то махнул рукой. Музыка была под стать заведению — "Нэнси" вовсю распевали про нарисованную девушку.

— Иди, возьми чего-нибудь, — распорядился Олежка. Лешка пошел на взятие.

А когда вернулся, нагруженный пельменями и парой бутылок пива, то обнаружил, что к ним присоединился тип, весело размахивающий руками.

— Кофе в постель, Коллега? — осведомился Лех.

— Давай без помпы, — Олежка сладко потянулся, взялся за стакан.

— Спасибо, — сказал парень, и забрал у Лехи бутылки.

— Не балдей, сладенький! — возмутился он. — Репрессирую.

— А ты кто? — уставился на него парнишка.

— Я Наташа Королева, блин. Гони за стаканом, пришелец.

Тот мигом обернулся.

Леха с чувством прикурил. Относительно раскаленного летнего вечера здесь было прохладно, но свежестью точно не веяло. Прокуренный воздух завис под потолком; Леха попал в типичное гопническое бистро. Но ему тут нравилось.

— Мой помощник, — авторитетно заявил Олежка. — Мой зам. Пан исполнительный директор. Волки подземелья.

— Бегаем, лаем и кусаемся, — легко объяснил Леха. — А все боятся. Страшное дело.

— Потом в кабинетик, чаек-кофеек, секретарша...Коллега, говоришь, а не сыграть ли нам одну-другую, есть время до обеда. Хочу, говоришь, отыграть у вас гальянские карьеры и северную ветку железки. Устаешь, конечно, за день, как лошадь офицерская. Но что поделать — работать надо, работа у нас такая. Опасная и интересная.

— Недавно номер был. Золотые прииски завалились, акции попадали. Ты корриду не видел никогда? — Леха закинул ногу на ногу, курил на отлет. — Бой быков на бирже? Сеть интернета зашкалила, а что творилось на Уолт Стрит! Три самоубийства, одно изнасилование... Было же, по "Времени" не смотрел?

Эх ты, организм, за новостями следить надо; телетекст — то тоже не читаешь?

— Да, да, так и было, — кивал мечтательно Олежка. — Помнишь, бывало, товарищ... Славно, славно чудили.

Бутылки на столе только мелькали, и в этом заезженном дурацком баре вдруг стало уютно, а Колька — новый приятель — показался очень симпатичным человеком.

Потом подошли еще двое. Один — с сиплым, посаженым голосом наркомана и другой, бережно его опекающий.

— Паша, — сказал первый Олежке, вернее, проскрипел. — Паша, у меня на лице следов от граната нет?

Олежка сказал "нет", благодушно улыбаясь, а Леха "есть". Парень захлопал себя по физиономии, отыскивая следы граната, словно следы гранаты. Сопровождающий хмыкнул:

— Паша, да? Во, наелся зелени, привара. Никого не узнает.

Одеты они были в однотипные серые псевдошелковые рубашки, из расстегнутых воротников которых тонко торчали щуплые шеи.

У нарка водились деньги, второй достал их целую охапку — смятых, скомканных — у него из кармана.

— Погасим Андрюхин заработок?

— Салату закажи, — попросил Андрюха. — С грибами который. Порции две.

— Во-во, грибов тебе сейчас и надо. С муравьями.

Все засмеялись, а тот обиженно просипел:

— Пошел ты...

— Он однажды тут муравьев выковыривал, — объяснил Лехе Колька.— В тарелку смотрит, не ест. Полчаса так сидел, потом как ломанется бармену мыло мылить, что его трупниной накормить пытаются.

Андрюха, ни на кого больше не обращая внимания, взялся за вилку. Он ел на протяжении всего времени, что Леха был с ними, и вяло огрызался на терзания приятеля.

— Ну что, октябрята, где сегодня дежурили?

— А, нигде. Вчерашнее проедаем, — Костян кивнул Олежке : — отравимся?

— Да я не хочу, — лениво потянулся тот. — Вон Лехе предложи.

— Пошли, — позвал тот Лешку.

— Пошли, — легко согласился тот.

Вышли. Прошли дворами — до первой свободной лавки.

— Да куда идти? В баре и забили бы.

— Не, — тот оглянулся.— Нафига геройствовать. Падай тут.

Шмаль Леха еще никогда не курил, только слышал; и сейчас делал вид, что ему не в новой.

— Ну, поперли?

— Ага.

Костян достал "Беломор", вытащил одну, размял ее, катая в ладонях.

— А ты кто, чем занимаешься? — полюбопытствовал он между делом.

— Так, живу, балду пинаю. С другой стороны, а чего же ее не пинать?

— Это хорошо, — одобрил Костик. — По-нашему. Ну, врезали?

А Лешка ничего не чувствовал. Он старательно копировал движения своего совратителя и запоздало думал, что в первый раз никому не везет. Зато поведение Костика он сразу расценил, как заведенное. По дороге назад тот хихикал, бормотал чушь и оглядывался чаще, чем раньше.

— Я сразу понял, они за мной идут, — рассказывал он. — Те самые. Профиля нашли. Я тогда квадратами к рынку, вижу, потерялись. Попетлял я, да к Шаре в гости. Тут, думаю, отлежусь, пока эти про меня забудут. Шара дома сидел, вхожу в комнату, а там они, черти, уже ждут, прикинь? Это же как вычислили? Глаза у них не такие, как у нас, у людей. Дырки вместо глаз, прикинь?

Он нервно захихикал и вновь заоглядывался.

— А потом? — спросил заинтересованный Лех. Он знал, как это называется в шизофрении — мания преследования; но обижать такого душевного Костика не хотелось, да и спорить было лень.

— Шару уже сожрали, — мрачно буркнул Костик, ему не нравился разговор.

В баре все изменилось. Планировка стала более растянутой, колеблющейся.

Андрюха тупо шарил по тарелке, пытаясь настигнуть вилкой отвратительно скользких и рыжих мелких тварей; музыка кружила вокруг, словно хищный зверь, ожидая момента броситься в голову; Олежка мечтательно улыбался ему сквозь строй пивных бутылок.

— Да ладно, хорош мозги кру... — язык Леху не слушался, не успевал.

— Что, натрескался? — засмеялся Олежка. — Открываем состязание "формула-1", гонки по вертикали. Держи штанишки, сынок!

Откуда-то раздался смех, улыбался невозмутимый бармен, смеялась, развернувшись от стойки девчонка в оранжевой (писк!) майке, издевательски дребезжала люстра над головой, качаясь вверх-вниз, и норовя попасть Лешке в темечко. Андрюха, бросив своих букашек, поднял голову, осклабив рот в крысиной усмешке, а его твари, предоставленные сами себе, мгновенно раскатились по столу, словно капельки ртути.

А чему веселился Костик — и вовсе было непонятно Лешке, в зал давно уже вошли двое в черном с маленькими отверстиями вместо глаз; они заказали себе апельсиновый сок и караулили этого идиота...

Проснулся Лешка дома у Олежки, тот пинал его на работу.

— Не могу, — простонал Леха.

Всю ночь его качало на диване, словно на качелях, и все силы он потратил, цепляясь в матрас, что б не стряхнуло.

Тот за шкварник дернул его встать, и у Лехи от причиненного насилия чуть не остановилось сердце.

— Подожди... — прохрипел он как конь, проглотивший удила. — Я сам...

— Леха, короче! — и в считанные разы это словно означало у Олежки то, что должно было означать с самого начала.

По стене Лех прошел в ванную. Казалось, миновала вечность, пока он смочил лицо дрожащей ладонью. В зеркале на него таращило глазами достаточно интригующее создание. Глаза, действительно, чуть не покидали свои орбиты, и у реального Лехи прибавилось проблем по удержанию их путем силового сжатия век.

Олежка проверил на нем пуговицы и вытолкнул в лифт.

— Нет, наверно тебе сегодня работать не стоит. Я даже не знал, что ты такой поддающийся. Ах, Костян, собака! Домой катись, сынок, сам-то сможешь доехать?

— А где я?

— На Тагилстрое, — терпеливо объяснил Олежка. — Остановка там. Я тебя прикрою. Опаздываю,**. Все, меня нет. Короче!

Никуда Лех не пошел, конечно. Упал на скамейку, снова покачаться. Забылся.

Солнце не на шутку жгло веки. Было, наверное, около одиннадцати июльского утра, когда дворничиха прогнала его с этого безопасного места и долго вслед поминала милицию...

— У, наркоманы проклятые! Одет-то прилично, а сам, как свинья, с утра валяется...

Лех брел, не подозревая, что такое же вот утро уже было когда-то, где-то, у кого-то; и такая же дворничиха грозила веником; что судьба, играя свои шутки, повторяет подобные утра по лекалу, и многим, многим, показала она это нехитрое кино.

А из-за угла вдруг вынырнул трамвай. И Лешка обреченно задохнулся, поняв, что с его пути отойти не успеет никакими усилиями. Так они и шли — трамвай на Лешку, а он — отчаянно пытаясь свернуть от встречи лоб в лоб.

Когда метра за три последнюю конечность удалось уволочь с рельсов, и мимо промчалось свирепое лицо девчонки — водителя, Лех почувствовал себя усталым, усталым и одиноким, абсолютно несчастным.

Он так и шел по рельсам, рассудив, что так оно безопаснее, пожалуй, теперь будет. За парком он обнаружил остановку и обрадовался: " здорово!". Наверно, домой попасть все же удастся, не все так уж плохо складывается.

Лешка смирно отстоял положенное время и дисциплинированно погрузился в подошедшую "девятку". Правда, она шла не в ту сторону, которая ему была нужна, но справедливо прикинув, что все пути смыкаются в кольцо, что это только вопрос времени, а его сегодня более чем достаточно. Оно буквально душило Лешку своей необъятностью, желание распинать его поскорее и все-таки достигнуть сегодня берегов родной Гальянки бодренько маячило в Лехиной головушке.

— Ну, скорее, — говорил он в заднее окошко, хлопая, подгоняя, по стеклу.

Трамвай скрипел и ехал, а Леха чувствовал свою значимость — к нему прислушивались.

— Не обгонять, — распоряжался он несущимися следом автомобилями. — Все в ряд. Строиться. Светофор. Отвернитесь. Все? Поехали. Скажите там, что скоро буду...

Трамвай подходил к очередной остановке, он повернулся к дверям, как распорядитель бала.

— Открывайтесь. Вы выходите. Эй, входите, — сказал он людям на остановке. — Сейчас поедем. Все? Закрывайтесь.

На задней площадке скоро с ним никого не осталось, но это не смутило.

— Все нормально. Я контролирую, — со сдержанным достоинством доложил он парням в пятнистой форме службы реагирования.

Его подхватили под руки и вывели.

— А как же трамвай? — забеспокоился Леха.

— Заткнись, — ему посоветовали.

— Ладно, — не обиделся Леха.

— Не, а че, мне понравилось.

— Валяй по второму разу,— выдавил весь свой яд Демон.— Не хило ты там с плакатами разговаривал.

— Какими плакатами? — спросил Вовка.

— Агитационными.

— Да, с плакатами, это я сильно, — признал Лешка. — Зато воспоминаний сколько.

— Конечно. Трезвяк на Гастелло.

— Леха, ты не прав, — строго, с грустью посмотрел на него Володька. — Неправильно это. Мне не нравится. Я против, в-общем. Активно против. Агрессивно. Знаешь, что такое "агрессивно"?

— Побьет, — упростил Димка.

— Правильные вы мои! — возмутился Лех.— Отстаньте от человека! Есть у меня личная жизнь? Вы-то тут при чем?

В голове у Леха зародились странные мысли. Он устал от старых, прочно опутавших связей. Ну, Димка — ладно, он всегда был такой, но понять Володькино занудство? Про последующие приключения рассказывать ему больше не хотелось. Может быть, потому он так легко помирился с Мартингом, встретив его как то в баре; тот весело закричал от удивления, и в вопросы морали не закатывался.

Олежка тоже повстречался с приятелем, решили поехать в "Топаз". А Леха прихватил Мартинга для пущей сумятицы и веселухи.

Приятель был из конопатых, в пиджаке кирпичного цвета, звали его Ракитой, тачка у него была "БМВ" цвета морской волны; все равно Лехе было весело.

В машине Ракита объяснил, что игра называется "гонять туземцев", и условием, при котором возвращаются в город, является первый снятый скальп, как обязательный трофей. "Ясно, молодежь?" — обернулся он к ним. Сидящий рядом с Ракитой впереди темноволосый парень только похмыкивал.