Роман "Домик для бабы Ани"

— А что ты пьешь? Ты сначала попробуй, сам варю, для себя и друзей. Выпьем за знакомство, за то за сё... Оно перед сном-то, знаешь как хорошо, у-у-ух! Спать будешь как убитый. А? А то ерундой занимаешься: скоро гроза будет, а ты поливаешь.

— Не, спасибо. Как-нибудь в следующий раз. Меня уж баб Аня заждалась, обещал с нею чай попить.

— Эх, архитектор! — он помолчал, глядя как Рыжий выливает воду, а потом продолжил:

— Придется одному, а одному не интересно. Ну ладно, пойду схожу к Липатовым, может Серега придет. Он мужик компанейский, только вот со своим бизнесом занят очень, неделями дома не бывает.

Смирнов повернулся и, покачнувшись, направился в сторону дома Липатовых.

Наутро Рыжий встал как всегда рано, баб Аня еще спала. Размявшись во дворе, он собрал на стол завтрак, подождал, пока закипит вода в чайнике и, надев джинсовую рубаху, взявши маленький складной ножичек, подаренный ему другом, отправился за березовыми ветками. Хотя гроза ночью была кратковременной, она принесла с собой понижение температуры. Дождевая влага еще не высохла, земля была мокрой, но воздух бодрил и Александр энергично, быстрым шагом пошел в сторону рядом расположенного леса.

Дворик баб Ани был последним на правой стороне Луговой. Дальше шел большой луг, который несколько раз за лето скашивали на корм. И за лугом сразу начиналась тайга. На левой стороне Луговой, на самой окраине, за высоким деревянным забором стоял еще один дом, в котором жила чета Андалаевых, тувинцев. На вид Андалаеву было далеко за сорок, его жена выглядела помоложе, но детей у них не было. Андалаевы вели уединенный образ жизни, местных жителей никогда к себе не звали. Иногда к ним приезжали какие-то люди на машинах, и молодые, и старые. Но что там происходило, в доме, никто точно не знал. Ходили лишь слухи, что Андалаевы занимались знахарством. Лечили травами и заговорами. Баб Аня часто видела, как соседи ходят с корзинами и мешками в лес, не раз встречалась с ними в лесу, когда была помоложе и ходила за ягодами, особенно во времена перестройки, когда было мало еды и люди собирали в тайге все, что только могло пригодиться в пищу, как в войну.

К баб Ане как, впрочем, и ко всем остальным односельчанам, тувинцы относились приветливо, но в отличие от других соседей первыми никогда не вступали в разговор и избегали каких-либо вопросов или нескромных намёков.

Дойдя по влажной насыпной дорожке до кромки леса, Рыжий увидел выходящего оттуда с ведрами и рюкзаком за плечами Андалаева. Среднего роста, но физически крепкий, тувинец поздоровался с Александром и хотел было идти дальше, как вдруг остановился и спросил:

— Новый сосед? Я тебя видел.

Говорил он с небольшим акцентом. Рыжий тоже остановился.

— Я здесь всего неделю. К бабе Ане приехал.

— Да, баба Аня очень хороший человек, очень хороший. Ты из города приехал, лес не знаешь, в лес далеко не ходи, можешь заблудиться.

— Не пойду. Я березовых веток наломаю. Для бани. А вы, я смотрю, уже ягод набрали. На варенье?

— Не-е-е, сушить. Скоро зима. Чай пить, лечиться. Травы тоже набрал, — он кивнул головой на рюкзак. — Тоже сушить, тоже лечиться.

— Что, — сочувственно спросил Александр. — Болеете?

— Да, есть маленько, зимой болеем, другие люди болеют, лечим. Твоя баба Аня тоже болеет, только не говорит никому.

— Да знаю. Ничего, я её вылечу, — ответил Рыжий и сам спросил:

— А откуда Вы знаете, что она больная?

Андалаев сразу заторопился, словно сказал лишнее:

— Знаем, знаем, видно. Ну, я пошел.

И он зашагал к своему дому.

Рыжий уже издалека увидел старую "плакучую" берёзу, подходящую для веника. Листья были еще влажные, но пахли хорошо и на один раз бы сгодились. Нарезав тонких упругих веток, Александр нарвал здесь же букет цветов для баб Ани. Кусты с брусникой, целые заросли, растущие неподалёку, были уже тщательно обобраны. Найдя несколько спрятавшихся в зарослях ягод, он заспешил домой.

Баб Аня, вся такая маленькая, худенькая и домашняя, месила на столе тесто. Увидев Рыжего в окно с букетом цветов, она бросила месить и принесла из своей комнаты небольшую хрустальную вазу.

— О, как хорошо! — воскликнул Рыжий, заходя на кухню. — Доброе утро! Вот вам горсточка ягод. Остальные этот, сосед-тувинец, собрал.

— Добречке, добречке, — откликнулась баб Аня. — Вот, налей воды, а я пока тесто уберу. А ягоды те давно собраны. А Шагдыр — он далеко в лес ходит. Черную березу все ищет.

— Чёрную березу? Зачем она ему?

— А кто его знает. Наверное, для лечения.

Пока Александр возился на веранде с цветами и веником, баб Аня накрыла тесто полотенцем и отнесла в свою комнату. Когда сели завтракать, баб Аня рассказала, что заезжала Ирина Петровна с мужем, спрашивала, не идет ли баб Аня торговать, а то могут подвести до вокзала.

— Радость у них большая. Внучка Петровны — Алёнка — поступила в медицинский институт или университет, забыла уж я. А очень волновалась. Вот, хочет быть врачём, хотя Петровна говорила, врачей ни у кого в роду нет. Ну, а эта еще, я помню, в школе говорила, что будет врачём, хорошо училась, старалась. Теперь, значит, её зачислили на бюджет, сказала Петровна, и она на несколько дней приезжает к ним. А то потом только через год сможет приехать. Приезжает поездом, вот они и поехали её встречать. Ну, а мы с тобой пойдем в баню, — заключила рассказ баб Аня.

Смирновы уже не спали, но еще и не уехали. Машина стояла на улице, дети играли в доме. Сначала пошла баб Аня. Она быстро помылась и пришла домой, надев тёплую кофту и замотав голову в сухое полотенце.

Затем пошел Александр. Банька стояла отдельно от дома, но совсем рядом. Предбанник, парная — все понравилось Рыжему. Печка была уже растоплена, вода в большом чане кипела. В предбаннике стояли ведра с холодной водой, скамейка. Рыжий пришел с пакетом, в котором лежало полотенце и нижнее бельё. Под рукой он держал березовый веник. Шампунь, мыло и мочалку ему оставила баб Аня. Сняв джинсы и трусы, стоя голой попой ко входу в предбанник, он услышал тихий стук в дверь и, не дожидаясь ответа, в предбанник вошел Смирнов-старший со стаканами, бутылкой и закуской.

— Чёрт! — пробормотал Рыжий. — Забыл закрыться.

— Вот! — поставив всё на маленькую тумбочку возле лавки и потирая руки, радостно воскликнул Иван Иваныч. Рыжий снова натянул трусы и после этого они пожали друг другу руки.

— Это тебе. Не стесняйся, угощайся, я ж от чистого сердца... — начал было Смирнов-старший.

— Иван Иваныч! — прервал его Рыжий. — Так надо ж после бани, а ни до! — упирая на слово "после", почти что простонал Рыжий.

— Да-да, после. Это я что б ты не забыл зайти позвать меня. Сегодня уж никто больше не придет, ты последний. Так мы с тобой после и выпьем. Я тебя в доме подожду, а ты когда помоешься, так стукни вот так, — и он простучал по лавке: "тук-тук, тук-тук-тук". — Только громко, я услышу и приду. Вчерась не получилось выпить, к Серёге Липатову Ирина не пустила, зараза!

Рыжий засмеялся.

— Ну ладно. Постучу.

— Спинку-то тебе похлестать? Веничек-то у тебя, я смотрю, свежий, не пойдет. Купи у меня, из молодой березы, в июне сушил, ох и венички! Не дорого беру, всего 40 рублей.

— Спасибо Иван Иваныч. В следующий раз.

— Ну, я пошел. Стучи.

После его ухода Рыжий закрыл дверь на крючок, во второй раз снял трусы и зашел в парную.

Прошло минут тридцать. Напарившись и помывшись, весь красный и утомленный, Александр тихонько и чуть ли не бегом, пригнувшись под окнами дома Смирновой, поспешил домой. Неизвестно, сколько еще ждал его стука Смирнов-старший но, выйдя и не застав Рыжего в бане, он успокоился тем, что съел принесенную закуску. Нужно было везти детей домой. Позднее Рыжий объяснил ему, что стучал, но возможно Иван Иваныч не услышал стук из-за шумящих детей или громко включенного телевизора.

До обеда время прошло безмятежно. Рыжий хотел было заняться сразу стиркой, но баб Аня сказала, что в воскресенье нельзя работать. Поэтому, развесив в огороде мокрые полотенца, достали баб Анин альбом с фотографиями и под включенный телевизор Рыжий медленно и внимательно перелистывал старые, слегка потрёпанные страницы альбома. Фотографии были сортированы по годам и первые, предвоенные, сделанные когда баб Ане было пять лет и когда она пошла в школу, пожелтели. Смотреть было интересно. Черно-белые снимки тех времен носят особый калорит. Кажется, что и лица у людей были другие. Прически, мода, позы и предметы, любимые фотографами тех времен такие, как столбики с цветами, скамейки в парках, стулья, или ретушированный фон — сразу можно догадаться, о каких годах идет речь. Маленькая баб Аня с родителями и сёстрами — семейные фото; несколько послевоенных фотографий; красивая девушка с длинными косами, уложенными "корзинкой" и в платье с белым воротничком, с немножко смешливым выражением лица — трудно представить, что баб Аня была такой, была молодой и задорной. Потом свадебная фотография, только одна. Скромно одетая невеста с венком из искусственных цветов и длинной фатой и рядом жених в пиджаке и в белой рубашке с отложным воротником. У невесты небольшой букетик цветов. Внизу, между двух завитушек, дата: 1954 год.

Баб Аня горестно вздохнула, глядя на эту фотографию:

— Это мой Ванечка, царствие ему небесное! Всего три годка-то прожили.

Она замолчала, но когда Рыжий вопросительно посмотрел на нее, ожидая продолжения, встала, не глядя на него и, украдкой вытирая слезинки, вышла в кухню. Александр продолжал смотреть фотографии и так увлекся, что не сразу услышал подошедшую сзади баб Аню:

— Пирожочки-то ты с чем будешь? Тесто подошло.

— Какие Вы будете, такие и я.

— Тогда я сварю картошечки. Ты как любишь: с лучком или без?

— А давайте таких и таких. Я Вам сейчас начищу картошки.

Он хотел было встать, но баб Аня удержала его, ласково похлопав по спине.

— Сиди, сиди. Смотри. Я уже начистила.

— Угу, ладно. Но если что надо — так говорите. Всегда помогу.

Он убавил громкость у телевизора и принялся разглядывать фотографии дальше. И хотя их было не так уж и много, по ним можно было проследить всю жизнь бабы Ани, жизнь одинокой деревенской женщины, чья семейная жизнь не сложилась. С большой вероятностью можно было сказать, что была баб Аня активисткой совхоза и большой труженицей. Были снимки, где ее награждали грамотами и ценными подарками; были снимки, где она с другими женщинами в белых халатах с доильными аппаратами на ферме; снимки художественной самодеятельности, где она выступает на клубной сцене. Были и застолья, и где она просто позирует для фотографа на фоне рябин, яблонь, за сбором ягод в лесу. На одной из последних, уже цветных фотографий, она была сфотографирована с сестрой мужа. У Рыжего не было сомнений, что это сестра баб Аниного мужа, так была похожа старая женщина на своего брата.

Но больше всего ему понравилась одна фотография, где баб Аня стояла посреди скошенного поля с группой пионеров. Судя по фотографии, ей было тогда лет 30-35. Красивая молодая женщина невысокого роста в модном, наверное, тогда платье в горошек, с солнечной улыбкой и сияющими глазами, с букетом полевых цветов, рядом дети с красными галстуками на груди, а на дальнем плане стадо коров.

Досмотрев альбом, Рыжий встал и подошел к фотографии, висевшей над кроватью баб Ани. Он не мог понять, была ли то икона, или старая-престарая фотография в деревянной рамке, выцветшая от времени. Было вообще непонятно, кто или что изображено на ней.

— Эту иконку передала моя бабушка моей матери, — услышал Рыжий тихий голос баб Ани, она стояла рядом. — А моя мать — мне, как старшей. Что там нарисовано — моя мать не знала, но сказала, что иконка должна оставаться в нашей семье. Вот я её и храню. Когда я умру, иконку заберёт Варвара.

— Но ведь у нее тоже нет детей и передать дальше некому?

— Ну, не знаю, потом, наверное, заберет церковь...

— Иконку можно отдать на реставрацию и посмотреть, что на ней изображено.

— Да кому оно всё нужно?

— Баб Ань, а Вы верите в Бога?

— Знаешь, Сашенька, нет. Мне бы очень хотелось верить, но как посмотришь, сколько в мире несправедливости-то, сколько горя, как такое всё допускает Бог? У меня и мать, и отец были верующими. Ходили исправно в церковь, в доме у нас был целый угол с иконами да образами, с лампадкой... И что? Много счастья видели они? Всю жизнь прожили в бедности да в тяжелом труде. И отца моего мать похоронила когда он был еще молодым — еще сорока не было, перед самой войной умер, она тянула нас с сестрами одна и войну мы пережили с ней. И не грешила вроде бы она, и не пила, и мужиков чужих не уводила, работала с утра до ночи, не до того было, нас надо было на ноги поставить. Ан нет, несчастья на том не кончились. После войны, мне было тогда пятнадцать было, умерла наша младшая сестра. За что и, главное, кого наказывает Бог? За что наказал меня, мою вторую сестру? Что мы такое ему сделали? Сроду никому ничего плохого не сделали. А скольким негодяям и убийцам живется хорошо! Вот почему так? Получается, нет никакого Бога, как нас в школе и учили, нет! Все придумали сами люди.

На лице баб Ани было написано возмущение и отчаяние. Рыжий хотел было что-то возразить и открыл было рот, но потом, видимо, передумал и ничего не сказал.

А баб Аня, насупившись и бессознательно теребя застиранный фартучек, продолжала:

— Это сейчас прям мода какая-то на церковь, на Бога... Все вдруг в одночасье стали верующими: и президент, и интеллигенция ‒ бывшие атеисты, и молодёжь... Люди несут в церковь иногда последнее, как в царские времена. Женщины знакомые рассказывали, что в городах попы стали добротные дома строить, у всех иномарки... Ну на какие, спрашивается, деньги? На деньги же прихожан? Моя хорошая знакомая, со мной рядом на вокзале торговала, лет десять назад заболела — рак поставили врачи. Так всё ценное из дома вынесла, все продала и на церковь потратила; всё, что заработает торговлей-то, то и несла, все в церковь, научилась молиться, и все просила боженьку помочь ей выздороветь. В то время, это лет восемь назад было, она прям как с ума сошла! Разговоры все про церковь и Бога, и как ей сначала хорошо стало от общения с Богом, и она уже чувствовала, что болезнь отступает и уже ей вроде бы хорошо... Я ей говорила, ты лучше к врачам иди, на операцию соглашайся! Она только сокрушалась, что вот нет денег на какие-то святые целебные воды поехать... А я ей говорю: "Ну попроси у Бога денег на эти самые святые воды. Для него же это пустяк, копейки!". А она: "Да он все знает, надо подождать... Конечно, он поможет, он все видит... на все его воля"...

Баб Аня внезапно замолчала.

Не дождавшись продолжения, Рыжий спросил:

— И что дальше?

— А дальше все же пришлось ей на операцию согласиться, да поздно уже было, во время операции умерла.

— А Ирина Петровна тоже ходит в церковь?

— Да у нас-то здесь церкви-то нет. Люди едут в райцентр.

Нет, Петровна не ездит. Хотя однажды она собралась покреститься, тоже это давно было, еще в 90-е годы... Это она мне рассказывала. Решила покреститься как бы в благодарность Богу, что не дал её мужу умереть, в него бандюги стреляли, ранили его, но он выжил; что у нее в семье всё вроде бы хорошо складывается. Да не где-нибудь покреститься, а поехала в Новосибирск, в какой-то там знаменитый храм, уж не помню, как называется...