Лидия

У меня затряслись руки.

— Сволочи! — закричал я и взмахнул пакетом, расплёскивая суспензию. — Сколько можно! Когда вы уже, наконец...

Я задыхался. Холодный воздух, пропитанный хлором, обжигал лёгкие. В приступе бессильного гнева я запустил пакетом в металлическую башку.

Суспензия разбрызгалась по полу, попала мне на лицо и руки, а сам пакет грузно ударился о металлическую башку. Голова робота вздрогнула и накренилась вниз, как если бы от удара ей свернуло механическую шею.

— Вот так вот... — пробормотал я. — Вот так...

Свет в камере на секунду погас, а затем разгорелся вновь — и тут же с потолка на меня обрушилась чудовищная звенящая какофония, перемежаемая резкими электрическими хлопками, как от взрывающихся ламп дневного света.

У меня зарябило в глазах.

Я попятился к кровати, зажимая руками уши. Между пальцами текло что-то холодное и липкое — на секунду я решил, что это кровь, но потом заметил мутно-белые капли.

Из-за безумного, резонирующего звона я даже не услышал, как открылась массивная бронированная дверь. Шум захлебнулся, и от мгновенной тишины у меня заложило в ушах. Я медленно опустил руки, по которым стекала суспензия, и уставился на высокую фигуру в сером комбинезоне, стоявшую у двери.

Из-за слепящего света я не мог разглядеть лицо и почему-то решил, что мой тюремщик — не человек.

Я уже ожидал увидеть уродливый металлический череп вместо лица — с пустыми чёрными глазницами и бессмысленным углублением для рта. Дверь была открыта, я мог бы попытаться напасть на этого пришельца, выбраться из камеры на свободу, однако я продолжал стоять, не двигаясь, одеревенев от страха.

Высокая фигура сделала несколько неуверенных шагов по направлению ко мне, и моё дыхание участилось. Моя правая рука невольно вытянулась вперёд — в бессмысленном защитном жесте, — но я не мог даже произнести ни единого слова.

Фигура в комбинезоне приближалась.

Каждый удар сердца отдавался у меня в висках. Я несколько раз жадно глотнул воздух ртом, задыхаясь от волнения, и тут же застыл, поражённо уставившись на пришельца.

Это было невозможно. Этого просто не могло быть.

— Лида? — выдавил я из себя. — Но как это? Это правда ты?

Галлюцинация? Но нет, это была она — в сером облегающем комбинезоне и с бледным неживым лицом.

— Лида! — повторил я и шагнул к ней на встречу.

Лида попятилась к двери.

— Лида? — спросила она, нахмурившись.

Она вытащила из комбинезона какой-то длинный продолговатый предмет и сжала его в руке так, что побелели пальцы.

— Лида? — повторил я. — Лида! Что здесь происходит! Где мы находимся?!

Но Лида смотрела на меня так, как будто видела впервые в жизни.

— Стойте! — сказала она, по-прежнему сжимая в руке странное устройство. — Успокойтесь, всё в порядке. Просто сядьте на постель. Пожалуйста. Я вам всё объясню.

— Лида! — Я сделал ещё один шаг вперёд. — Я не понимаю! Ты...

Лида вздрогнула и, выставив перед собой руку с цилиндрическим устройством, надавила на него большим пальцем.

Я почувствовал резкую боль в правом плече — как от укола огромной иглой, насквозь пробившей мышцу, — и тут же расплавленный свинец разлился по моим жилам. Я захрипел, в глазах у меня потемнело. Я сделал ещё один шаг вперёд и повалился на пол.

89

В коридоре перед аудиторией столпился весь курс — включая даже самых отчаянных прогульщиков, которых я ни разу не видел за учебный год (или, по крайней мере, успел уже забыть).

Впрочем, я не особенно удивлялся.

О Соколовском в технологическом складывали легенды, и зачёт по, казалось бы, безобидной истории колонизации считался одним из самых сложных. Говорили, что старик вообще не приемлет пересдачи и, если кому-нибудь не повезло сдать ему с первого раза, можно сразу писать заявление на перевод.

Я стоял вместе с Виктором у широкого, похожего на прямоугольный иллюминатор окна, затянутого густой тенью от электронных штор, превращавших солнечный день в сизую ночь. До начала зачёта оставалось минут пятнадцать, но Соколовского всё ещё не было. Я даже думал — вернее, надеялся, — что зачёт отменили, однако на суазор никаких извещений не приходило.

От гомона, как на станциях монорельса, побаливала голова. Не нужно было даже прислушиваться, чтобы понять — все обсуждают предстоящий зачёт.

Или последние события на Венере.

Рядом с приоткрытой дверью в аудиторию стояла высокая девушка с чёрными волосами.

Лида.

Она держала суазор, как книгу, и быстро проводила по экрану пальцем, перелистывая какие-нибудь фотографии, а может, и конспекты лекций по истории колонизации. Её подруга Анна нервно переминалась с ноги на ногу, искоса подглядывая на суазор, и что-то негромко комментировала. Со стороны можно было подумать, что Анна просто беззвучно открывает свой некрасивый полный рот, как немая рыба. Лида кивала головой и едва заметно улыбалась одними уголками губ, точно стеснялась своей улыбки.

Как же она была красива...

Я познакомился с ней, когда ещё учился на подготовительных, однако дальше простого обмена ничего не значащими фразами дело не пошло — помню, как я волновался, часто вздыхая и заламывая руки, и думал только о том, чтобы придать своему дрожащему голосу уверенности, как если бы у меня на самом деле не перехватывало дыхание при одном взгляде на неё.

— Придёт или не придёт, вот в чём вопрос, — сказал Виктор, забавно подняв над головой суазор с открытым расписанием занятий. — Впрочем, мне кажется, это он нарочно.

— Нарочно тянет время? — спросил я.

— Ага! — сказал Виктор и сложил суазор, как лист бумаги. — Он тот ещё садист! Ты погляди вокруг. Все как на иглах. Небось, сидит где-нибудь и наблюдает за нами по монитору.

Я продолжал смотреть на Лиду. Она медленно пригладила пальцами волосы на висках и, задумчиво посмотрев куда-то в сторону, поверх суматошной толпы сокурсников, улыбнулась и отдала подруге суазор.

— Ещё десять минут осталось, — сказал я.

— Что? — переспросил Виктор.

— Ещё минут десять осталось, — повторил я. — Пока что это нельзя считать опозданием.

— Ой, да ладно! — сказал Виктор. — Он же всегда раньше времени... Это из-за зачёта, поверь.

— Ладно, — согласился я. — Пусть из-за зачёта.

Лида по-прежнему стояла рядом с Анной у входа в аудиторию. Я вдруг подумал, что сейчас самая удачная возможность с ней о чём-нибудь заговорить — пока у меня есть ещё эти минуты, пока ещё не появился Соколовский. Я мог бы спросить её о зачёте, о том, успела ли она выучить все билеты, о событиях на Венере, в конце концов. Однако я продолжал стоять и беспомощно смотреть, как она улыбается и поправляет причёску.

— Ты так и не подошёл к ней? — спросил Виктор, заметив мой взгляд.

— Что? К кому? — вздрогнув, спросил я.

— Ой, ладно, не прикидывайся! — сказал Виктор. — Я вон... — Он показал на девушек пальцем. — Я про Лидку.

— Убери руку! — зашипел я и дёрнул его за рукав.

— Ага, всё понятно, — осклабился Виктор. — Ты ведь давно уже по ходу, да?

— Что давно? — сказал я.

Виктор фыркнул.

— Ох, да шут с тобой! — сказал он и, сделав вид, что обиделся, снова занялся своим суазором.

Анна продолжала о чём-то рассказывать Лиде, беззвучно шлёпая толстыми губами, а Лида просто кивала в ответ головой и беспокойно посматривала по сторонам, пытаясь кого-то найти. На секунду наши глаза встретились, но я тут же опустил голову.

— А ты знаешь её? — спросил я.

— Знаю? Что значит — знаю? — не понял Виктор. — Мы вроде как учимся вместе. Я тут всех знаю.

— Прямо-таки всех? — не поверил я.

— Ну, почти, — сказал Виктор.

— И... — начал я. — И что... И она...

Виктор, наконец, отвлёкся от своего наладонника.

— Ты хорошо её знаешь? — выдавил я из себя.

— Да не сказал бы. Так, болтали пару раз... Вообще она есть у меня в соцветии... — Виктор провел пальцами по экрану суазора. — Она там пишет иногда всякие комментарии о преподавателях. Или вот про Венеру последний раз выступала. Ну, знаешь, всё в таком стиле — посмотрите, какая я умная и прекрасная.

Я нахмурился.

— Ой, извините! — сказал Виктор. — Я совсем не то имел в виду. В смысле очень глубокомысленные и интересные заметки у неё! Поэтому я на неё и подписался. Такое, знаешь, удовольствие их читать.

— Да ты тут на всех подписан, — заметил я, взяв у Виктора суазор.

Его соцветие было таким огромным, что требовалось больше минуты только на то, чтобы пролистать его до конца.

— На тебя я не подписан, — хмыкнул Виктор. — Ты ведь всё равно не пишешь ничего.

— А что писать?

Я открыл ленту новостей — сотни публикаций и фотографий ото всех виртуальных друзей Виктора, — и отыскал последнюю заметку Лиды:

'Когда я думаю о том, что происходит на Венере, это напоминает мне сюжет скверного фантастического романа'.

Виктор заглянул мне через плечо.

— Ага, — сказал он. — Вот в этом она вся. 'Скверного романа'. Надо же так выразиться. 'Скверного'. Кто сейчас так говорит?

— Нормально, — буркнул я.

— Ты сам-то на неё подписан? — спросил Виктор.

Я покачал головой.

— А чего? — удивился Виктор. — Добавь её в друзья, и все сообщения появятся в твоей ленте.

— В друзья?

— В друзья, да. Вон, у меня весь курс в друзьях. Вместе учимся — и всё... Это не то же самое, что предложение руки и сердца, — издевательски добавил Виктор.

— Не знаю, — сказал я, возвращая суазор. — Ведь тогда она...

— Какой же ты всё-таки кретин! — сказал Виктор. — Я иногда вообще не понимаю, как ты умудрился дожить до своих лет... Дай сюда свой наладонник!

— Но... — попытался возразить я, однако послушно вытащил суазор. Виктор выхватил его у меня из рук, едва я успел открыть соцветие.

— Мда, — протянул он. — Негусто... О, у тебя Соколовский в друзьях? Ну, ты даёшь! — Виктор рассмеялся. — Мне такое даже голову не приходило.

Он быстро просматривал робкий, завядающий узор моего маленького соцветия.

— Странно, — сказал, наконец, Виктор.

— Что странно? — спросил я.

— Я не вижу тут твоей мамы.

— Да пошёл ты!

Я отобрал у него суазор и намеревался уже спрятать его подальше, но — остановился. Лида продолжала разглядывать толпившихся вокруг аудитории студентов, как если бы и правда искала кого-то в толпе.

Я набрал в соцветии её имя. Она оказалась единственной Лидой.

— Видишь, как удобно, — тут же прокомментировал Виктор.

Я открыл её профиль с неудачным мутным снимком, на котором она смотрела куда-то в сторону, смущённо отвернувшись от фотографа.

— Ну, же! Смелее! — подбадривал меня Виктор. — Там кнопочка такая зелёная.

Однако я медлил.

— Хочешь я нажму? — предложил Виктор и ткнул в экран пальцем, однако я успел вовремя убрать суазор в сторону, и он промахнулся, угодив по фотографии.

Нечёткий снимок открылся во весь экран.

— Она, наверное, даже не знает, как меня зовут, — сказал я.

— Ну, вот и узнает.

— Не помнит... — пробормотал я. — Подумает, что по ошибке.

Виктор закрыл глаза и со страдальческим видом покачал головой.

— Она вообще-то стоит там! — Он снова показал на девушек рукой. — Всего в нескольких метрах. Вполне мог бы подойти и напомнить о себе. А ты... Не, старик, я тебя не понимаю.

Я не решался даже поднять голову, продолжая смотреть на мылкую фотографию, на которой Лида стеснительно отводила в сторону глаза. Я коснулся снимка пальцем, и тот превратился в миниатюру, а на экране вновь появилась большая зелёная кнопка 'Добавить в друзья'.

— Всё! — неожиданно резко сказал Виктор. — Время вышло!

По коридору, деловито прихрамывая, шёл Соколовский, гордо откинув назад голову с прилизанными седыми волосами.

— Секунда в секунду, — сказал Виктор. — Он, видно, решил заделаться педантом.

Я опустил суазор.

Лида где-то затерялась. Двери аудитории были открыты, и вокруг входа столпились испуганные студенты. Соколовский уже сидел, манерно развалившись, за своим широким столом.

Я резким движением поднял суазор и ткнул пальцем в большую зелёную кнопку.

'Запрос на добавление в друзья отправлен'.

— Ну, надо же! — осклабился Виктор. — Старик, я верил в тебя!

Через несколько минут начался зачёт.

Запускали в аудиторию группами по десять человек, и Лида с подругой зашли первыми. Виктор подговорил меня сдавать в самом конце, когда Соколовский устанет и не будет пытать вопросами, однако зачёт меня уже не беспокоил. Я продолжал смотреть в экран суазора, на страницу Лиды, где по-прежнему неумолимо высвечивался неподтверждённый запрос на добавление в друзья.

— Думаешь, прямо в этот момент она просматривает своё соцветие? — усмехнулся Виктор.

— Да пошёл ты, — процедил я сквозь зубы.

Я убрал суазор, чтобы не слушать подначиваний Виктора, однако всё равно думал только о Лиде.

Она вышла в коридор минут через двадцать.

Лида поправила на плече сумочку, с улыбкой взглянула на выстроившуюся у дверей очередь и зашагала к лифтам.

Я вновь развернул суазор.

— Да, да, — сказал Виктор. — Сейчас она зайдёт в лифт и...

Подтверждения не было. Суазор молчал. Лида решила просто проигнорировать мой запрос на добавление в друзья — ведь наверняка она получала их сотнями, и моё робкое электронное приветствие потерялось среди множества таких же, отсортированных в списке напоминаний по датам или именам. В моём профиле в соцветии не было даже снимка. Она понятия не имела, кто я такой.

Виктор ещё какое-то время пытался подшучивать надо мной, но это занятие ему быстро наскучило, и он принялся обсуждать зачёт со стоящими рядом сокурсниками.

Соколовский оперативно расправлялся со студентами, и наша с Виктором очередь подошла уже через полчаса.

Когда мы заходили в аудиторию, Соколовский деловито поджидал нас, стоя у выключенного настенного экрана с несуразно длинным, похожим на трубку от конденсатора пультом управления светом.

В аудитории было темно, как при солнечном затмении.

— На подготовку у вас не больше пяти минут! — сразу объявил Соколовский.

Я вздрогнул и тут же замер на месте. Кто-то позади, не рассчитав шаг, врезался мне в спину.

— Идиот! — рявкнул незнакомый мне студент.

— Сам такой, — пробормотал я и вытащил нетерпеливо вибрирующий суазор.

Я мешал остальным заходить, меня грубо толкали, кто-то даже попытался отпихнуть меня к стене, но я не двигался с места. Виктор давно уже проскользнул мимо меня и скрылся где-то на дальних рядах. А я стоял и смотрел в экран суазора, на котором горела яркая иконка уведомления:

'Ваш запрос на добавление в друзья...'

88

Я лежал, уткнувшись лицом в плотную полиэтиленовую плёнку. Правое плечо горело так, как будто с него содрали кожу.

Свет, наконец, выключили — я больше не чувствовал пронзительное свечение, обжигавшее глаза через закрытые веки. Однако я снова был не в силах пошевелиться — меня парализовало, мышцы атрофировались, и я с трудом мог даже вздохнуть, делая серьёзное усилие, чтобы просто набрать в грудь воздуха. Холодного воздуха со вкусом хлора.