Свет утренней звезды

Это было странно... Я находилась в тонком мире очень долго, и по всем законам он должен был уже тянуть из меня силы, засасывая в глубокие слои, но я не чувствовала ни боли, ни слабости, ни усталости, как будто я находилась не за гранью, а просто сидела на берегу Озера Жизни и ждала наступления рассвета. Впервые в жизни я боялась восхода солнца, боялась, что в его ярких лучах ужас произошедшего навсегда запечатлеется в моей памяти уродливым клеймом, которое рано или поздно приведет меня к безумию.

Мой воспаленный мозг отчаянно искал выход, и я вспомнила последние слова отца о Тайроне. Обручальное кольцо правителя Арзаров было мощным артефактом, открывавшим портал в их мир, вот только оно осталось лежать у зеркала в моей комнате, и чтобы добраться до него, мне нужно было вернуться во дворец.

* * *

Край неба поцеловали тонкие губы рассвета, выпивая редеющий сумрак жадными, длинными глотками. Поверженный и опустошенный мир простирался у моих ног рваной скатертью полуистлевших лесов, обмелевших рек и иссушенных равнин. Последние отряды воинов покидали Нарию, подгоняя длинные караваны иганов, загруженные тюками с трофеями и едой. Навьюченные ящеры тяжело переставляли перепончатые лапы, нервничая от близкого соседства с пойманными хищниками, запертыми в клетки.

Привычка собирать диких животных, как и представителей иных рас, у оддегиров появилась с тех пор, как мы с Оддероном завоевали первый мир спектра. Как несложно было добиться расположения и любви повелителя Оддегиры — просто дать ему то, что он так отчаянно жаждал: величия, золота и рабов. И я кормил тщеславие правителя долгие годы, ловко играя на струнах его алчной души, манипулируя его желаниями и прихотями, получая в итоге силу, что так была мне нужна. Вот и сейчас, исчезая в красных клочьях тумана, скрывающего открытый мною путь, оддегиры смотрят на меня восхищенно и торжественно, как на великого вождя, приведшего их к триумфальной победе, не понимая, что на самом деле они все игрушки в моих умелых руках. Захочу — дерну за ниточку, и они будут скакать послушными попрыгунчиками мне на утеху, захочу — оборву, и они повиснут изломанными деревяшками, так и не осознав, что же случилось.

Жалел ли я в этот миг, сидя на заснеженной вершине и глядя на единственную сияющую на небосклоне звезду, что уничтожил целый мир с его говорящими и двигающимися куклами? Нет, я жалел, что не разрушил его до основания... Проклятая Нария стала костью в горле, оказавшись единственным слабым звеном в цепи моих четко выстроенных планов. В какие игры ты играешь со мной, Эгла? Куда исчезла эктраль? Почему именно здесь? И почему златокудрый фантом снова предстал моему взору, как карающий дух возмездия, в залитом кровью белоснежном платье? Или это плод моего больного воображения рисует мне таинственную незнакомку, чей образ преследует меня и днем, и ночью? Я не сошел с ума... я видел ее... видел так же реально, как сейчас вижу утреннюю звезду, одинокой слезой повисшую в рассветной пелене небес.

Странный мир... странная звезда... ее свет кажется таким знакомым и понятным, и я силюсь вспомнить, где я видел его раньше, но не могу... Я так много не могу вспомнить... запахов, желаний, вкусов, чувств... И с каждым айроном воспоминаний о прежнем Ярле становится все меньше и меньше. Его больше нет... Он затерялся где-то там, в прошлой жизни, где в Зале Вечности, широко раскрыв голубые глаза, остались лежать мертвые тела моих матери и сестер, там, где замыкая линии пантагреона и запирая врата миров, отдал жизнь мой отец, чтобы спасти меня — истинного наследника Тэона.

Знал ли отец, запуская эктраль по обратному циклу и выбрасывая меня с ней в пески Оддегиры, в кого превратится его плоть и кровь? Понимал ли, привязывая меня к сотворяющему камню, во что выльется наш тандем? И мог ли себе представить творец спектра миров Ррайд, что его сын станет хладнокровным монстром, безжалостным чудовищем, разрушающим все, что он создавал с такой любовью? Наверное, нет... возможно, тогда он просто сам прикончил бы меня, не дожидаясь, пока это сделают его братья. Иногда я и сам думаю, что так было бы правильнее.

Чем я лучше тех, кто предал безграничную веру Антариона Эллера? Я такой же беспощадный убийца, как и они, с той лишь разницей, что я стал таким благодаря им. Я — чудовищное порождение их подлости и коварства. И как только чудовище доберется до врат миров и взломает щит, его демиурги пожалеют, что не перерезали себе глотки в тот день, когда создали свое уродливое исчадие. Рано или поздно эктраль приведет меня к порогу моего дома, я услышу ее зов даже на другом конце бесконечной парадигмальной матрицы.

И все же не могу понять, почему исчез камень? Вероятно, я нарушил заданную эктрали программу, вобрав энергию мира, стоящего на последующем витке спирали? Я ошибся... первый раз за столько айронов... Но эктраль исправит мой промах, устранив сбой в цикличности — отец предусмотрел и это, наполнив пантагреон своей кровью. Созидающий камень миров слушается только своего хозяина, как и я, связанный с ним неразрывными узами.

Надо убираться отсюда, этот мир с его единственной звездой наводит меня на странные мысли, заставляя оглядываться назад, сожалея о содеянном. А я не привык сожалеть о чем-то.

Свет утренней звезды становится все ярче с восходом солнца, и я вдруг понимаю, что он мне напоминает — синие глаза златокудрого призрака, навязчивой марью въевшегося в мой разум и медленно сводящего меня с ума. В прошлый раз она тоже появилась у Камней Судьбы. Надо будет вернуться в Арзарию. Почему у меня такое чувство, что ее правитель мне солгал?

Мне пора. Сжав рукоять меча миров, я развернул пространство, шагнув в открытый путь, и сияющая воронка мягко выпустила меня на белое покрывало песков, овеяв лицо привычным зноем. Длинные обозы, поднимающие пыльные вихри, жирными змеями вились между желтых скал, медленно приближаясь к Каддагару. В красных лучах солнца островерхие замки и храмы столицы, сложенные из белого камня, кажутся огромными окровавленными зубами гигантского песчаного червя, вытянувшего к небу хищную раззявленную пасть прямо посреди живописного оазиса, укрытого от иссушающих ветров Оддегиры изломанными хребтами северных гор.

Геккон бесшумно подполз мне под ноги, услужливо распластавшись у них пятнистым ковром. Пустынный змей двадцать айронов назад подобрал меня, голодного и обессилевшего, в песках забвения, вытащив на своей чешуйчатой спине с острым, как тантор, шипастым гребнем, к водяным пещерам, где в тот момент находился правитель Оддерон. Гекконы священны, им подвластны сущности пустыни, и повелитель мира песков, увидав маленького мальчика верхом на огромной желтой рептилии, еще и в окружении духов, посчитал его посланником небес, избранным, даром богов, сыном, о котором он так долго мечтал. Тогда я думал, что это совпадение, воля провидения и счастливая улыбка судьбы, но сегодня знаю, что мой отец предусмотрел все до мелочей, выбрасывая меня из сказочно прекрасного Тэона в раскаленную землю Оддегиры.

Никогда не забуду момента, когда мы с Оддероном въехали на гекконе в столицу. В восторженной мальчишеской памяти навсегда запечатлелись суровые воины, женщины, старики и дети, опускающиеся перед нами на колени, выкрикивающие звонкое 'эндорр' — спаситель. В каком-то смысле я и стал для Оддегиры спасителем, открывшим им пути между гранями спектра. Раскаленный мир песков отчаянно нуждался в еде, воде и ресурсах. Сильная, могучая раса постепенно вымирала, зажатая со всех сторон в жаркие тиски пустыни. Цветущих оазисов с каждым айроном становилось все меньше, а песков все больше, даже Озеро Жизни в священном чертоге иссохло наполовину, и приближаться к нему разрешено было только правителю и членам его семьи.

Каково же было мое удивление, когда Оддерон, приведший меня к Камню Судьбы, показал мне торчащий из него меч Антариона с впаянной в него эктралью, упавший с неба несколько лун назад. Еще большим было удивление повелителя Оддегиры, когда тощий мальчишка одной рукой вытянул неподъемный клинок и, выпустив магию эктрали, наполнил пересохшее озеро водой до краев. Сила сотворяющего камня дала Оддегире новую жизнь, и Оддерон объявил меч и артефакт даром Эглы и собственностью мира песков, а меня его хранителем.

Но эктраль не могла питать мир красного солнца вечно, заданная пантагреоном программа требовала собрать энергию всех созданных ею миров, а я для того, чтобы вернуть силу отца, должен был следовать ее зову. Спустя два айрона, эктраль вышла на первый виток. В ту луну мне пришлось показать повелителю Оддерону, как меч моего отца, разрывая пространство, прокладывает пути между мирами, в ту луну ринувшаяся за мной следом армия оддегиров, покорила первый из спектра Ррайд мир.

Кем я себя ощущал в тот момент? Победителем, вставшим на путь возмездия? Нет... Никто не знает, как сильно ненавидел себя маленький мальчик, глядя на то, как остервенелая, дикая орда уничтожает все, что создал его отец. С всеобъемлющей ненавистью к самому себе, переполнявшей мою душу тогда, может сравниться только такая же холодная пустота, поселившаяся в ней сейчас. Жалость — слабость, жалость мешает идти вперед, не сворачивая с намеченного пути... Отец предусмотрел и это: чем больше я пил энергию миров, тем меньше мне было дела до тех, чьи жизни я забирал ради высокой цели вернуть себе трон Тэона. Чувства в обмен на силу — такова плата за право снова стать тем, кем мне предначертано быть по праву рождения.

Геккон поднял свою огромную морду, преданно вглядываясь в мои глаза. Я слишком много думаю не о том в последнее время... Прочь сомнения. Вскочив на спину рептилии, я ухватился за гребень, и змей рванул вперед со скоростью песчаной бури, догоняя идущих в самом начале каравана генералов армии. Хрог Саруса черной тенью пролетел над головой, а затем с тихим клекотом опустился на мое плечо. Меня о чем-то хотят предупредить... Интересно, чем могут быть недовольны мои подданные, возвращаясь домой, загруженные богатой добычей?

— Аххарр, притормози, — похлопал рукой по гладкой шее геккона и внимательно стал всматриваться в широкие спины впереди идущих воинов. Ледон и Атирэс беззаботно болтают, Дарг что-то произносит, и в ответ на его реплику все его окружение начинает весело хохотать. Нет... не туда смотрю. Сарус поворачивает голову вправо — спина и шея напряжены, нет сомнений, что он внимательно прислушивается к чьему-то разговору. Кто там у нас по правую руку? Тахар... юные сопляки из его крыла согласно кивают, внемля каждому его слову. Что на этот раз задумал мерзкий щенок?

— Тахар, — мальчишка вздрагивает, услышав мой резкий окрик за своей спиной. Его шавки, завидев меня, исчезают так же быстро, как капля влаги на выжженной солнцем земле. Племянник Оддерона упирается в меня своим злым взглядом, и я пью его ненависть, как бокал старинного ллайра, наслаждаясь каждым глотком.

— Мне показалось, или ты снова пытаешься копать под меня яму? — Я сказал лишь правду, повелитель Ярл. Ты не имеешь права обвинять меня за это в измене, — глаз Тахара нервно передергивается, и я расплываюсь в ехидной улыбке.

— И в чем же твоя правда, Тахар?

— Ты не вправе менять законы Оддегиры без согласия кварда.

— Какой же закон я нарушил, мой юный эорд? — мой откровенно издевательский тон выводит мальчишку из себя. Впрочем, сдержанностью он никогда не отличался, в этом и есть его главная ошибка — голова всегда должна быть холодной.

— Право воинов на добычу, — зло выплевывает Тахар, и я начинаю понимать, что так огорчило парня.

— Ты загрузил сотню иганов золотом, едой, оружием и животными, и смеешь упрекать меня в чем-то только потому, что тебе не разрешили взять с собой красивую игрушку?

— Оддегиры всегда брали рабов, таков обычай. Оддерон никогда не нарушал традиций.

— Я не Оддерон. Я Ярл Харр, твой повелитель, избранный Шаа. Ты сам захотел, чтобы я бросил камень в Чашу Жизни. Прорицатель дал мне знак, что нарийцы угроза для Оддегиры. Я устранил угрозу.

— Это ты так говоришь, — гаденыш прожигает меня яростным взглядом, подвергая сомнению правдивость моих слов. — Никто, кроме тебя, этого не слышал.

— Я предлагал пойти тебе в Сад Теней. Может, тогда бы ты услышал больше, чем я, — от моего ледяного тона мальчишка опускает глаза, ему нечем возразить. — Я избавил тебя от позора, сделав выбор. Более того, я не наказал тебя за открытое противостояние, и такова твоя благодарность? Как ты думаешь, Тахар, чью сторону примет квард? Мою, когда я расскажу, что внял пророчеству Шаа, или твою, если я поведаю высочайшему собранию, что все твои претензии ко мне — всего лишь из-за смазливой девки? Тахар резко вскидывает голову, и я безжалостно добиваю его своими словами.

— Тебя засмеют, эорд. Те, кому ты только что нашептывал об их священном праве на рабов завоеванного мира, отвернутся от тебя первыми, узнав, насколько ты слаб на передок и ноешь, как баба, из-за того, что у тебя отняли постельную утеху. Не позорься, сынок. В твоем караване столько золота и камней, что на Гаронне ты сможешь купить за них сотни красавиц.

Тахар ожесточенно ударяет ногами по крупу своего скакуна и, вздымая за собой облако пыли, мчится к столице на бешеной скорости, не желая больше вести со мной беседу. Мне понятна его злость, сам такой — не люблю расставаться с тем, что считаю своим. Странная мысль вдруг приходит мне в голову: а что, если бы на месте той девушки стояла другая?.. Позволил бы я убить ее так же хладнокровно? И все внутри меня превращается в вязкую льющуюся смолу, забивающую мои мышцы горячей яростью. Я убил бы любого, кто притронулся бы к ней хоть пальцем... вонючий драгг. Я болен и схожу с ума, мечтая о призраке, я ничем не лучше Тахара, с той лишь разницей, что понравившаяся ему женщина, по крайне мере, хоть действительно существовала.

— Аххарр, домой,— змей совершает плавный рывок, и я устремляюсь к Каддагару, оставив позади сомнения, армию, обозы с награбленными трофеями, а вскоре и Тахара, неистово загоняющего лошадь в упрямой попытке оторваться от меня.

* * *

Солнце поднялось высоко в зенит, а я так и сидела в сумраке, не смея пошевелиться и стряхнуть навалившееся на меня камнем оцепенение. Мои глаза безразлично смотрели на разрушенный чертог, и сердце больше не умирало от боли. Я выгорела за эту ночь дотла, превратилась в черную искореженную головешку, у меня не осталось ни слез, ни мыслей, ни сил — странно, что я вообще еще была жива, находясь так долго в сумраке. Хотя, по сути, я даже не знала, зачем мне жить дальше, и только данное отцу обещание удерживало меня на краю пропасти, не давая сорваться вниз.

На осколки Камня Судьбы села птица, и я вздрогнула, обнаружив рядом с собой живое существо. Мне казалось, что во всей Нарии не осталось никого, кроме меня, что демон с серебряными глазами выпил всю жизненную силу мира, не дав шанса на существование даже животным, но, хвала богам, я ошиблась. Разомкнув линии сумрака, я шагнула вперед, вдохнув полной грудью свежий воздух. Правитель оддегиров нанес Нарии сокрушительный удар, но, к счастью, не смертельный. Вокруг валялись поваленные истлевшие деревья, трава местами выгорела и пожелтела, вода в озере высохла на треть, но, несмотря ни на что, мой мир продолжал жить. Все так же грело ласковое солнце, окрашивая своими синими лучами вершины неприступных гор, все так же ветер шевелил кроны уцелевших деревьев, все так же с тихим плеском в озере вскидывалась мелкая рыбешка и все так же ярко, бросая вызов злосчастной судьбе, сияла моя звезда.