Разрушающая волна

Никандо и Тэйру окружила тишина.

Тэйра молчала; тогда Никандо, чуть вздохнув, поднялся на ноги и зажёг светильник.

— Пойдёмте, — предложил он.

Они прошли по тёмной галерее — дом вокруг как будто вымер, и в этой его части не светилось ни одного огонька, не было зажжено ни одной лампы, только мерцало крохотное пламя свечи, которую нёс в руке Никандо.

Тэйра смотрела на него, незаметно скосив взгляд. Теперь она видела, что он был без каблуков — вообще босиком, в то время как она сама — в обуви на высокой подошве, и от этого разница в их росте увеличилась. Видеть его черноволосую макушку на уровне своих глаз были и странно, и непривычно, и смешно.

Никандо затворил за Тэйрой двери своей спальни как раз в тот момент, когда снаружи по крыше забарабанили первые капли дождя.

Тэйра была уверена, что вскоре стихия разыграется не на шутку — она почувствовала это ещё вечером, в запахе дождя, разлитом в воздухе. Переждать грозу здесь, в уютно освещённой спальне, было приятно, и она с удовольствием опустилась в кресло, обтянутое красной шёлковой тканью.

Никандо забрался на постель с ногами и сидел, скромно потупившись.

Теперь, при свете, Тэйра ясно видела, куда из его причёски делись выстриженные волосы: коротко обрезанная прядь была стянута в небольшой хвостик, торчавший у него над ухом смешным хохолком.

Она чуть улыбалась, глядя на него, однако не знала, о чём с ним говорить.

Да и было ли им вообще, о чём говорить друг с другом?

Так и не дождавшись от Тэйры каких-то слов, Никандо поднялся на ноги и прошёлся по комнате, сцепив руки за спиной.

— У меня скоро свадьба, — сказал он, искоса и печально глядя на неё. — Должна быть.

— Ну, так это замечательно, — бодро отозвалась Тэйра, почти не покривив душой.

Он изменился в лице и отвернулся.

— Да, замечательно, — подтвердил он сухо. — И особенно замечательно, что вы за меня так рады.

Она ничего не ответила.

— Честно говоря, я просто не понимаю, как можно так... отступать назад после того, что было только что, — пробормотал Никандо, видимо, не сумев сдержаться.

Тэйра предпочла сделать вид, что не услышала этих слов.

— У вас такая интересная беседка в саду, — сказала она всё тем же бодрым, оживлённым тоном. — И фейерверк был роскошный. Спасибо, что вы даёте мне возможность иногда побывать в вашем доме и посмотреть на всю эту красоту вживую. Приобщиться к настоящим радостям столичной жизни, так сказать. Хотя, наверное, после вашей свадьбы это станет уже невозможно...

Никандо шумно вздохнул и, отойдя к окну, раскрыл ставни, чтобы посмотреть на дождь.

Снаружи дом заливали косые струи ливня, и серебристо-белые вспышки молнии полыхали среди чёрных туч.

— Ладно, — сказал Никандо куда-то в никуда и опять вздохнул.

Когда он вернулся на постель, на лице его снова была улыбка, как будто он долго собирался с силами, и вот, наконец, сумел собраться.

— Я люблю не только поэзию, но также и искусство, живопись, — сказал он немного грустно.

Тэйра напряглась: если сейчас её ждёт разговор об известных художниках, а также о современных течениях в живописи, то лучше сразу бежать отсюда без оглядки. Под проливным дождём.

— Хотите взглянуть на мою любимую гравюру? — продолжил Никандо.

Даже отдалённой тени подобного желания у Тэйры не было, но всё же она, пересилив себя, кивнула.

Он достал из комода стопку гравюр и, отделив от неё верхнюю, протянул её Тэйре.

Гравюра изображала наводнение: огромная волна с пенным гребнем вздымалась над крошечным домиком на утёсе и через мгновение должна была смести его, разрушить до основания, уничтожить.

— Красиво, — сдержанно похвалила Тэйра.

Гравюра ей понравилась, но она зачем-то специально говорила таким тоном, чтобы Никандо решил, что этот комплимент — лишь дань вежливости.

— Знаете, что мне больше всего нравится в этой картине? — спросил он, глядя в сторону. — Ощущение. Когда я смотрю на эту гигантскую волну, то чувствую, что есть что-то, что больше меня, что может в любое мгновение смести меня прежнего со всеми моими представлениями о мире, вкусами, привычками, желаниями. Смести, и уничтожить, и подхватить, и понести за собой, и открыть для меня новый мир... Я хочу, чтобы было что-то, что выше всех людских представлений о мужчине и женщине, о любви, о браке, о плохом, о хорошем, о том, как надо, и как должно быть. Наверное, я просто люблю волшебство...

— Так оно и должно быть, ведь ваша сестра — волшебница, вы привыкли к этому с детства, — заметила Тэйра.

Никандо снова посмотрел на неё таким взглядом, как будто она с размаху его ударила.

Однако через мгновение продолжил прежним тоном:

— И вот мне хочется отдаться на волю этой сметающей волны, и ощутить её силу, её могущество, её первозданную красоту... А для вас, наверное, всё иначе, — предположил он. — Вы бы хотели сопротивляться такой волне.

— Ещё бы, — усмехнулась Тэйра. — Кому ж охота позволить разрушить свой мир? Отдать добровольно то, что с таким трудом накоплено и заработано, какой-то там волне, неизвестно откуда взявшейся. И что будет дальше? Волна нахлынет, сметёт всё и двинется дальше, а ты окажешься у обломков дома и сможешь только вздыхать над потерянным богатством.

— В таком случае, я должен быть счастлив, — пробормотал Никандо. — Потому что мне нечего терять, и не над чем будет плакать, если в моей жизни всё-таки случится такая волна. Когда-нибудь.

Тэйра смотрела на него холодным взглядом.

"Хотела бы я тебя увидеть, если бы ты действительно потерял всё: свой дом, своё положение в обществе, свою беззаботную жизнь, — думала она. — Если бы ты вдруг стал нищим и попал в такую среду, в которой росла я. Как бы ты тогда заговорил про свою волну".

— Вы меня осуждаете, — заметил Никандо грустно.

— С чего вы взяли? — возразила Тэйра.

Дождь за окном перестал, и от былого волшебства в беседке осталась лишь тень — да и та казалась такой мимолётной, что невозможно было понять, было всё это на самом деле, или лишь привиделось.

— Я боюсь, что мне пора, — сказала Тэйра, поднимаясь на ноги. — Дождь закончился, и небо уже сереет — скоро рассвет.

Никандо не стал её удерживать, только растворил перед нею двери и поклонился.

— Вы только помните, что эта калитка, через которую вы прошли сегодня, всегда открыта, — пробормотал он. — Мы никогда не запираем её на ночь...

Тэйра кивнула и объявила, что сможет сама найти дорогу до ворот.

Она вышла в сад, вдыхая влажный воздух и остро сожалея о том, что не решилась в эту ночь идти к Тайто Эрлу, вместо того, чтобы витать в бесполезных грёзах рядом с этим наивным мальчиком.

— Прекрасный Мечтатель, — зачем-то произнесла она вслух и почувствовала, как в груди что-то больно сжалось. — Ох, как же тебе подходит это прозвище.

* * *

Когда она вернулась к нему месяца через полтора, на дворе уже стояло раннее лето.

Произошло это, в общем-то, почти случайно.

Почти случайно Тэйра выпросила у хозяйки поручение, которое привело её к Алым Воротам, почти случайно она свернула на аллею, ведущую направо. Как во сне она толкнула знакомую калитку, теперь сплошь увитую цветами, большими, бархатистыми, источавшими дурманный аромат.

Слуги праздно шатались по огромной территории, занимаемой домами и павильонами семьи Санья, и Тэйре не составляло труда проскальзывать между ними незамеченной, но она была зла на себя за то, что делает всё это.

Единственное, что заставляло её идти вперёд — это нежелание поворачивать назад; раз решившись на что-то, она не любила отступать. Весь вопрос был в том, чтобы решиться.

"И что я ему скажу? — раздражённо думала Тэйра. — Что собиралась в гости к своему любовнику, однако случайно перепутала дорогу и оказалась у него?"

Однако когда она всё-таки толкнула двери знакомой спальни, этот вопрос перестал существовать.

Как и все остальные эмоции, которые она испытывала.

Никандо Санья сидел на полу перед низким столиком и что-то делал — что именно, Тэйра не могла понять, потому что длинные тёмные волосы, распущенные и частью перекинутые через плечо, закрывали его лицо, и ей был виден лишь кончик носа.

Тэйра закрыла двери, скрестила руки на груди и с независимым видом встала на пороге.

Никандо вскинул голову и радостно ей улыбнулся, как будто давно ждал её появления и ничуть ему не удивился.

— Смотрите! — воскликнул он, поднявшись на ноги и протягивая ей что-то. — Это для праздника Тысячи Солнц.

Этот праздник проводился в самом начале второго месяца Воды, в разгар лета, и совпадал с днями солнцестояния. Для него готовили множество фонарей, бумажных и тряпичных, украшенных самыми разнообразными узорами; это приходилось делать каждый год, потому что после окончания церемоний всё приготовленное для них безжалостно выбрасывали или сжигали. Тэйре всегда претил этот праздник именно этим, с её точки зрения, расточительством — зачем делать что-то, что после сам же и разрушаешь, зачем прикладывать усилия, которые не принесут плодов?

— Так ты ещё и рукодельник, — сказала она с нервным смешком, рассматривая бумажный фонарь, украшенный сверху бахромой и узорами из бисера, жемчужин, тонких ленточек. Фонарь был разрисован разными символами и знаками, а также украшен фигурой причудливо изогнувшегося дракона — Тэйра сильно подозревала, что рисунок тоже сделан рукой Никандо.

— Ну да, — ответил тот с какой-то наивной гордостью. — Я много чего умею, много чего люблю.

"А меня?" — хотелось спросить Тэйре.

— Когда ваша свадьба? — спросила она вместо этого любезным тоном. — Как проходит подготовка к церемониям?

Никандо посмотрел на неё укоризненно — как будто она была ему что-то должна! — однако ответил ровно и приветливо.

— Вероятно, в начале осени. Моя будущая жена любит это время года, да и я сам тоже.

— Она ведь также ваша двоюродная сестра? — расспрашивала Тэйра с видом самой искренней заинтересованности.

— Да, мы знаем друг друга с детства, — с готовностью отвечал Никандо. — Она очень хороший человек... И любит меня, как никто.

Тэйра отложила фонарь, который до этого бессмысленно вертела в руках, и, зачем-то взяв руку Саньи в свою, стала её пристально разглядывать.

— Увлекаетесь хиромантией? — весело спросил Никандо. — Ну и что мне обещают линии на ладони?

Она молчала.

У него была маленькая ладонь, но длинные пальцы, сейчас заляпанные краской и исколотые иглой. Тэйра также видела — ещё в самую первую встречу заметила! — что он обладает дурацкой привычкой грызть ногти и откусывать себе заусенцы, так что добрая часть пальцев кровоточила.

Ей хотелось дотронуться до воспалённых мест и как-то облегчить боль, но она всё ещё не была жрицей и не знала, как это делать.

— Линии на вашей ладони говорят, что вы будете счастливы в браке, — наконец, ответила Тэйра на вопрос. — С вашей замечательной сестрой.

— Это я и сам знаю, — сказал Никандо, отвернувшись. — И без всяких линий.

Несколько минут они молчали.

Потом он мягко высвободил руку и, вернувшись к своему столику, принялся сортировать и аккуратно раскладывать в разные стопки те вещи, которые использовал для украшения фонаря: листы атласной и золотой бумаги, разноцветную пыльцу, обрезки шёлка, ленты, жемчужины, бумажные цветы.

— Знаете, а ведь у меня уже была жена, — вдруг сказал Никандо, не поворачиваясь к Тэйре и не прекращая своего занятия.

Та опешила.

Несмотря на всю свою сдержанность и умение притворяться, она не смогла бы сейчас скрыть отвисшую челюсть и изумлённо вытаращенные глаза, если бы он повернулся.

Это он-то?! Этот шестнадцатилетний мальчик, которого все вокруг считают образцом невинности и мечтают сорвать "первый поцелуй" с его губ?!

Но Никандо не повернулся, и Тэйре удалось совладать со своими чувствами.

— Вот как, — сказала она таким тоном, как будто это известие не представляло из себя ничего из ряда вон выходящего. — И где же она сейчас?

Он выпрямился, но продолжал стоять к ней спиной.

— Ну... у нас всё расстроилось. Я ведь довольно сложный человек. Мало кто может вынести мои постоянные перепады настроения, а также те периоды, когда мне хочется выгнать всех людей из дома, включая слуг, а после немедленно покинуть этот бренный мир, полный страдания и зла, иными словами, совершить самоубийство. Наиболее зверским способом из возможных, — Никандо рассмеялся, но не слишком весело.

"Сложный он человек. Как будто бы кто-то здесь простой", — сердито думала Тэйра.

— Короче говоря, она отправила меня обратно, — закончил Никандо. — Дала мне развод. Я этого тоже хотел, но тогда всё равно страдал, конечно... В то сложное время Исия, моя теперешняя будущая жена, очень меня поддержала. Я ей безмерно благодарен.

Развод был довольно редким случаем; это считалось позорным делом, и мало какая жена на это решалась — если, конечно, не имела места измена.

Но, вероятно, с семьей Санья посчитали за наилучшее не связываться, и тихо-мирно разрешили сложную ситуацию вдали от чужих глаз, а потом каким-то образом замяли тему.

— Постойте, но разве ваша жена не была тоже Саньей? — вдруг удивлённо спросила Тэйра, невольно выдавая свои мысли.

Никандо усмехнулся.

— В том-то и дело, что нет. Я вечно выбираю себе неподходящую пару.

Это был настолько явный камень в её огород, что Тэйра ощетинилась. Но пока она пыталась придумать какую-нибудь колкость побольнее — что-то такое, язвительное и умное, хлёсткую фразу, которая поставит этого Санью на место и покажет ему, что не один он здесь с таким сложным характером, разносторонним умом и прочими достоинствами, и вообще это ещё вопрос, кто для кого неподходящая пара, Никандо закончил прибираться и повернулся к ней лицом.

— Можно мне рассказать вам ещё кое-что?.. — спросил он, доверчиво и печально глядя на неё своими прозрачными зелёными глазами.

Тэйра открыла рот, потом закрыла, передёрнула плечами, попятилась и села в кресло, стоявшее в углу комнаты.

Он воспринял это как знак согласия и, опустившись перед ней на пол, уткнулся лицом в её колени.

— Я до ужаса боюсь земляных червей, — говорил Никандо глухо, так что Тэйра едва могла его слышать. — Это самый страшный мой кошмар, и никто его не понимает. Каждый раз, как я вижу, как они закапываются в землю, вздымая фонтанчики грязи, всё во мне переворачивается, меня начинает тошнить. Знаете, что это за ужас — просыпаться в прекрасном настроении, любить весь мир, а потом выходить в сад, чтобы полюбоваться цветами, и видеть то, что моментально застилает глаза чёрной пеленой и забирает из мира все краски, всю радость, весь свет? Если бы у меня был выбор — умереть или взять в постель земляного червя, я бы без малейшего колебания выбрал первое.

Тэйра могла бы воспринять это как эдакое шутливое признание в своей маленькой слабости, если бы не тон, которым он это произносил — так, как будто открывал ей свою самую страшную и позорную тайну.

Но его всего трясло от этого признания, и она не понимала, что думать, одновременно чувствуя, как его дрожь передаётся и ей, безо всякого на то повода.