Лучшая песня

Чуть ниже и левей особняком высилась могучая берёза. А возле неё усилиями корней, ветров и талой воды возникла небольшая площадочка, уютно защищённая с трёх сторон кустарником.

— Девочкой лет двенадцати я встретила тут удивительное. Дело было, наверное, в мае и ближе к вечеру, потому что солнце как раз светило сюда, в этот укромный уголок, и было так чудесно тогда. Ни жарко, ни холодно, а равновесно. Всё это вспоминаю сейчас, а тогда мне просто было как-то сказочно хорошо. Мы с ребятами гоняли тут в казаки-разбойники, я вбежала на этот холм, меня охватило солнце, долина, берёза и... вот тут, в этом уголке, на этой площадочке так уютно сидел человек. По-турецки, лицом к солнцу, руки на коленях спокойные такие. И, кажется, принимали в себя солнце, как и вся его погружённая в покой фигура. Знаете, бывает, в миг один проживаешь будто целую жизнь? То же и со мною случилось. Неведомо откуда я, зелёная пионерка, поняла тогда, что вижу йога. Просто в сознании возникло "Йог", хотя откуда мне в те годы про такое знать? И одновременно — покой этого человека нельзя нарушать. И поспешила ушмыгнуть.

Павел тоже оставил бесстрастность в кафе, смотрел на Лизу неотрывно и никакого своего интереса к ней не скрывал. А она волновалась, спешила сказать, отчего даже чуть комкались слова, но Павел всё понимал, не из слов понимал, а прямо из Лизы...

— И вот, Паша, знаете, я ушла тогда, а впечатление — сбереглось. И лет пять назад устала я однажды невозможно: вымотала мне душу консультация, женщина такие тяжкие вещи рассказывала, так тяжело было утешить и дать ей равновесие... Она ушла, я осталась никакая. В нулину, совсем, знакомо? И, представляете, вдруг вспомнила моего йога. И всю картину. Закрыла глаза, представила, как сама сижу тут, в этой расщелинке, и солнце мне в лицо, и весна вокруг ещё такая нежная, и где-то весело перекликиваются дети, и птицы гомонят, собираясь на ночлег, и откуда-то тянет тёплым вкусным дымком, и кто-то смотрит на меня любопытными глазами и улыбается... Паша, я ожила. Сколько я так медитировала, не знаю, но насколько после женщины той была я пустая, настолько после погружения — заряженная.

Павел поверил тут же — такой силой звучал Лизин голос.

— И вот главное, Паша, что хотела сказать-показать. Конечно, не раз после я так погружалась. Но, кроме того, — я пришла сюда, на это место, к этой берёзе. И прихожу всякий раз, когда могу. Вот за чем.

Лиза подошла к дереву, положила ладонь на шершавый и почти чёрный ствол. Поздоровалась. И вдруг мягко обняла дерево, прильнув к нему телом, щекой. Доверчиво, по-детски закрыла глаза, погружаясь в прохладу ствола, в тихий его скрип, во влажный, по-весеннему уже влажный перестук ветвей...

А Павел рефлекторно обернулся — не видит ли кто. И сразу устыдил себя за типично горожанскую реакцию.

Подошёл к берёзе с другой стороны, повторил Лизин жест. Шепнул: "Здравствуй". Откуда-то сверху к нему соскользнул ветерок, обласкал лицо. И Павел, робея ещё, решился. Шаг — и вот уже он, подобно Лизе, стоит и слушает жизнь берёзы, слушает корни и вершину, и ветер, и небо, и землю, и мир...

*

— Петь, ты прости меня.

Он кивнул.

— Я ж чуть всех вас не убила. Тебя, отца, Чуньку. Лизу. Наверное, и мать бы пристукнуло.

— Варь, она мать всё-таки.

Варя пожала плечами.

— А ты какой мамой будешь? — спросил Петя и почувствовал, как передёрнулась девушка в его объятии, прежде чем ответить:

— Только не такой, как моя.

Он молча погрузился лицом в её волосы. Захочет — объяснит, она же знает, я всегда готов послушать.

С крыши они ушли и теперь устроились на чердаке, на расстеленных картонках — запасливая Варя их сюда раньше потихоньку, по одной притаскивала. Получилось в итоге вполне себе лежбище — тесно им двоим не было бы, когда б они того хотели. Но меж ними не было ссоры, усталости, болезни, других людей — прижавшиеся друг к другу замёрзшие и счастливые тела привыкали, обживались, следовали душе.

— Я мечтаю дружить со своими детьми, Петь. Да, обязательно чтобы их несколько.

Угу — Петя понимающе кивнул — и ему не хватало брата или сестры, младшего ли, старшего — всё равно. Он очень о том мечтал — сам поздний, да и маме нездоровилось, сколько себя помнил... При том, что и отец радовался сыну, много с ним занимался, и вообще, той любви, в которой купали Петьку родители, хватило бы на семерых по лавкам. Но как-то в молодости решили повременить с наследниками, а когда собрались — выяснилось, насколько непросто хотя бы одним обзавестись.

— Петь, — Варя поняла вдруг совершенно ясно, что не будет ничего-ничего таить от него, что лишь вместе они смогут придумать, как быть и жить дальше, — Петь, фигня такая...

Парень внимательно выслушал всё насчёт "разойтись", "без перспектив" и о Варином решении не выбирать между ним и будущим, покрепче прижал к себе снова начавшую дрожать девушку, дыханием отогревая ей напрягшиеся плечи.

— Будем партизанить?

— И я о том же подумала.

— А до восемнадцати дотянем — там уже совсем сами себе головы. А ты моей маме очень нравишься.

Варя улыбнулась, развернулась, дрожь прошла. Девушка вздохнула:

— Домой пора. Чуньку кормить, и я ещё презентацию по инглишу не доделала.

Инглиш, блин! Петька хлопнул себя по лбу, вытащил мобильник...

— Запишите в дневники — четырнадцатое мая, понедельник, восемнадцать ноль-ноль, актовый зал. Школа приглашает все ваши параллели, по возможности с родителями, на беседу по профориентации. Несколько родителей наших учеников согласились прийти и рассказать о своих специальностях, об учёбе в вузе, о том, как складывался их трудовой путь... да, Варвара?

— А у меня сосед — психолог известный, можно, я его позову? Он классную статью как раз по теме написал, папа мне её читать давал.

— Не поняла, ты предлагаешь пригласить его выступить?

— Ну, да...

— Надо с директором согласовать, однако в принципе, идея интересная. Хотя, мы думали только о родителях учеников, но...

— Павел Владимирович, здравствуйте! Это Варя Звонарёва! Можно вас попросить?

Конечно, Павел согласился. И тут же впал в сомнения — при том, что целый месяц имелся в запасе — и тезисы ещё раз продумать, и порепетировать даже: одно дело — статью писать, на телекамеру знания излагать или с клиентом заниматься, и совсем другое — дети. Да ещё в таком количестве. Как с ними говорить? Как говорить с нынешними детьми? Павел в общих чертах представил... но очень хотелось услышать мысли Лизы по поводу.

Он ещё повертел в руках мобильный, ещё подумал — и вызвал номер.

— Лиза, у вас была серия статей об особенностях поколений. Можно дополнительно проконсультироваться по теме, коллега?

Названная коллегой вдруг обрадовалась и разволновалась. Ей очень понравилась мысль быть полезной Павлу. И она предложила ему с Варей и Петей посоветоваться, спросить их без обиняков, не стесняясь своей взрослости-старшинства, как они сами своё поколение понимают.

— Прямо вот так?

— А что вас смущает, господин психолог? — улыбнулась Лиза смятению в голосе Павла. — Дети такие же люди, равенство совершенное, разница только в опыте, навыках, умении формулировать выводы, но никак не в мышлении или чувствах, не мне же вам объяснять. Плюс, не станем забывать — мы уже в прошлом, а они в будущем. Просто, мы можем помочь им это будущее сделать... а они нам — до поры не отставать...

Павел замер: "нет, так не бывает". Ему захотелось расцеловать её за сходство мыслей — но поцелуешь ли телефонную трубку? Осталось только в голос вложить всё тепло, которое мужчину переполняло, чуть-чуть припудрив самоиронией (не удержался таки):

— Спасибо, доктор.

— Ай, на здоровьичко! — расхохоталась звездочея.

— Ну вот, теперь можете и гулять выходить, как большие, — улыбнулся ветеринар Варе, потрепал обиженную уколом Чуню по холке и принялся собираться.

— Спасибо! — отозвалась Варя, баюкая надутое собачье дитя. Но дитя нетерпеливо заёрзало — и девушка едва успела опустить Чуню на газету.

Ветеринар, Павел и Игорь заулыбались щенячьей непосредственности, Ирина страдальчески вздохнула: долго ли выдержит такое издевательство ламинат? Но хорошо хоть, настояла тогда на ламинате в детской; всё-таки, паркет — удел взрослых комнат.

— Гулять можно уже завтра, — словно услышав мысли женщины, сообщил в пространство Павел.

— Слышишь, Чунь, завтра шлейку обновлять будем, — обратилась девушка к щеночке. Та отозвалась на голос своей воспитательницы, активно завиляв пухлым задиком — одним только хвостом пока не получалось.

— Лапы после прогулки обязательно ей помой. А после — раковину ополосни. Валентине Сергеевне работы прибавиться не должно, — поставила точку во всех разговорах Ирина. Мужчины поняли намёк, прозвучавший в строгой интонации хозяйки дома, ветеринар откланялся, Павел пошёл его провожать.

Минуту спустя он постучался к Звонарёвым. Открыла Ирина, улыбнулась вопросительно.

— Ирина, если позволите, я к Варе на несколько слов.

— Павел, буду только рада. Девочка всё ещё в непростом возрасте, ей нужно положительное влияние взрослого и умного человека. К тому же вы профессионал.

А психолог чуть удивился даже, что услышанные канцеляриты почему-то его не поморщили. То есть, он их отметил, но только разумом — не сердцем. Спасибо, Лиза...

— Варя, мне нужен твой совет.

— Мо-оой?

— А ты сомневаешься, что можешь дать совет? — не удержался от подколки психолог: очень уж анимэшно девушка удивилась.

Варя хохотнула, потом решила чуть приобидеться:

— Дразнитесь... Одноклассникам могу, но вы-то — кто?

"Хороший вопрос. А кто я?"

— И что? Возраст разве показатель ума? Или профессия?

Девушка недоверчиво посмотрела на мужчину. Но тот не кокетничал и в друзья не подлизывался — просто сказал, что думает.

— Ну-у... вообще-то папа тут рассказывал, что разговорился с одним таксистом-киргизом, так, говорит, мы с этим философом едва расстались — такой разносторонне начитанный человек оказался.

Павел выразительно развёл руками: видишь, мол, вот тебе и пример.

— Так-то оно так, — рассудительно заявила Варя, — но вот Королёв, например, пошёл в авиаконструкторы, потому что так у него ум был устроен.

— Уверена? А точно не душа Сергея Павловича позвала за своим интересом? Или характер? Кроме самого человека, кто может на эти вопросы ответить? Да и сам он не всегда... Насколько понял я, врождённые склонности диктуют нам выбор жизненного пути, с одной стороны, но с другой — если мы не понуждаем себя продвигаться по этому пути, то и склонности увядают, превращаются в ничто.

Варя задумалась, сопоставляя слова Павла с тем, что знала сама, и, наконец, с важным видом кивнула, соглашаясь. Чуня потешно повторила движение своей второй мамы и пронзительно тявкнула.

Оба человека расцвели в улыбках.

— А про что вы хотели со мной?

— Да это я готовлюсь перед вами выступать, задался вопросами. Про то, какие вы люди. Елизавета уверяет, что вы — поколение серьёзное, вдумчивое, которому... э-э... обожди, я выписал тут... вот: "интересно (а по предписанию Космоса — и необходимо) осваивать окружающий мир и учиться, в связи с чем много путешествовать, обмениваться знаниями с людьми из разных стран". И вот ещё такое: "в то же время, это полностью компьютерное поколение, хомо интернетикус. Но без интернет-зависимости, просто www — среда обитания". Как тебе?

Варя помолчала. Согласиться было бы самым легким, тем более — это Лиза. Но ведь и Лиза не может знать всего. А вообще, так интересно, когда тебя пытаются понять... Так интересно — пытаться понять себя...

Она качнула ладонью: фифти-фифти, мол. Да — в интернете живём: тусим, играем — но ведь не только там. А борды, ролики, страйкбол? А хип-хоп и поппинг? А руферы...

— Знаете, что ещё мы очень любим? — загадочно улыбнувшись, спросила Варя.

Всем видом Павел выразил нетерпение узнать.

— Пойдёмте, покажу.

— Ма, я Павлом Владимировичем и Чаком выйду во двор, он мне покажет, как надо, — Варя чинно зашла в гостиную, чинно доложилась матери. Та кивнула.

Но когда Павел собрался повернуть к себе за псом, Варя за рукав потянула психолога к лифту. Соврала матери, значит. Как тут реагировать? Не моё дело, вроде. Да, но я вынужден покрывать враньё, причём без предупреждения... К тому же, привыкнет если так сочинять, попадёт когда-нибудь в дурную ситуацию.

— Варя, я вынужден покрывать твоё вранье маме, а ты даже не предупредила. Ладно я, а вдруг однажды кого-то серьёзно подставишь?

— Извините, пожалуйста. Я не подумала. Тем более, что вранье — это та же правда, только наоборот.

Варя хотела ещё добавить, что не всем правда и нужна, но закрыла приоткрывшийся было рот: жаловаться на мать Павлу — совсем лишне и крайне некрасиво; почему-то девушка отчётливо понимала это. И сочла правильным извиниться ещё раз. Павел кивнул рассеянно: что ложь — правда наоборот, его вовсе не слегка пришибло. И решил спорить — даже если и ценой Вариной обиды:

— Варя, чем больше врёшь, тем больше себя теряешь. Врут трусы и слабаки.

Девушка посмотрела с вызовом:

— А ещё есть ложь во спасение! И дипломатия!

Павел вздохнул — что возразить? Открылся лифт. И, уже входя в него, психолог пробормотал, больше себе:

— Счастлив тот, кто может говорить правду.

Варя глянула — и у Павла загорелись щёки: вспомнил, как недоговаривал собственной матери и сколько. И омерзительное ощущение, когда лишён возможности быть откровенным.

А девушка тем временем нажала кнопку. Верхний этаж...

— Так вы романтики, получается? — спросил Павел, когда улегся первый восторг приобщения к миру крыш.

Варя задумалась. Странно. Прямо сердце щемит — так хочется быть откровенной с Павлом, и пофиг, что бомбил по поводу её лжи... доброго ведь желает. Но мать тоже, вроде как, желает доброго, но попробуй ей про тех же руферов пикни — сразу мозг вынесет, какие они идиоты и поголовно плохо кончат.

— Романтика... дорого обходится. Просто, хочется... — и Варя попыталась руками выразить, что не удалось словами: показала то ли взрыв, то ли взлёт птиц.

Павел понял. И мы в шестнадцать лет неоткрытое открывали, и врастали в своё место под солнцем, и послать могли далеко-надолго, что сходу не получалось. Неизвестного и взрослые боятся — пуще детей даже — испробовали уже, как чудеса оборачиваются.

А Варя стояла и смотрела в окна Петиной квартиры. Стояла, смотрела...

— Правду говоришь тому, кому доверяешь, уважаешь, — вдруг вырвалось у неё.

Хотелось, ох, как хотелось Павлу её пожалеть, пойти на компромисс, на сговор, навстречу девочке и себе (ведь не так уж и не права?!). Психолог остался беспощаден:

— Правду говорит тот, кто себе доверяет и уважает себя.

"Петь, правду говорит тот, кто себе доверяет и уважает себя.

???"

Несколько секунд экран молчит, но Варя знает — Петя задумался над ответом. А вот и он:

"Круто. Согласен".

"Но это значит мне ничего не скрывать от матери. А у меня нет сил и времени на конфликт с нею. Об учёбе думать надо. О будущем. О тебе".