Диструкт часть 1. Дисбаланс Структур.

— Надеюсь, ты простишь. — Безжизненный голос, потерявшего надежду человека.

Она обращалась к спящему. За, что простить об этом он узнает утром ?.

Девушка разделась, сходила в душ. Ей всегда нравился дождь, ласковые струйки воды омывали женское тело словно шелк, скользя и спадая при движениях с каждого изгиба, черточки молодого тела, но вот в глазах уже поселилась смерть.

Парень ей нравился, хотелось в последний раз получить удовольствие. Мужчины.

— Надеюсь, простишь.

Перевернув и укрыв одеялом спящего, девушка легла рядом, молодое тело откликнулось едва она прислонилась к нему. Прекрасная ночь не смогла собрать осколки души. Записка снотворное и петля. Она выполнила все, чего хотела, ее ждал другой мир.

— Человек живет только, когда хочет жить. Жизнь имеет смысл, существование бессмысленно. — Жестокие слова осознающего себя существа.

Стакан воды оставлял капли на пути прошедшей в гараж, легкий шаг босых ног. Петля на шею. Под действием снотворного колени ослабли, подвесив еще недавно прекрасное и несопротивляющееся тело. Девушка ушла.

Мы неспособны видеть будущего. Сейчас мне снился сон. В туманной дымке проплывали женские очертания, запах чистой вымытой кожи. Женская грудь под моей рукой. Запах волос у лица. Губы, целующие пальцы, словно дали разрешение. Прикосновение спины к животу. Попытка прижать к себе столь желанное. Мой поцелуй на ее шее. Нечаянно войдя в нее сзади, я вызвал вдох и тихий грудной стон. Ее зубки, прикусившие пальцы развеяли дрему. Рефлекторно подавшись в сторону так и не выпустив ее из рук, я внезапно кончил. Вызвав судорожные движения с ее стороны и голос.

— Не уходи. — эхом отразившись в сознании. Повернувшись, она оказалась на верху. Ее прекрасные груди у моего лица. Не было нужды просить дважды. Измененный организм и не заметил провала, только первые секунды в моем сознании еще оставалась заноза, тотчас вырванная страстью.

В который раз, я проснулся от слепящего глаза солнца, наслаждение ночи еще окутывало разум. Я был один. Обострившийся еще раньше слух говорил, что дом пуст, лишь что-то во встроенном в дом гараже скрипело в такт порывам уличного ветра. Иногда, был слышен глухо звон ударяющихся железных дверей. Сев и стащив одежду с кресла, я принялся одеваться. Ее я и не думал забывать, но все же жизнь продолжается. На столе лежала записка.

Первые строки и мой безумный бег. Держась, за двери гаража и сглатывая воздух ставший вязким, я следил за качающимся от ветра трупом хозяйки, столь ласковой ночью, а теперь висевшей на старом тросе, издающим ритмичный скрип. Чужой выбор нужно уважать. Слезы отчаяния падали на оставленную мне записку. Слова извинения казались извращением сути. Только периодическое прости в тексте и совет посмотреть видео записанное в первый день катастрофы и благодарность за ночь. Обернутый одеялом, взятым с кровати, меня морозило, одежда совсем перестала греть, я потащился к видеоплееру. Зарядка до отключения электричества позволила ему функционировать до сего времени.

Включив звук на полную громкость, чтоб перебывало звуки улицы, я смотрел новостную запись с телевизора. Приветствия ведущего прервал прямой репортаж с места событий. Городская площадь запружена толпами народа. Праздник какой-то что ли. Трибуна с ведущим. По периметру находятся палатки с выпечкой, но милиция отсутствует. Значит стихийная реклама одного из магазинов. Либо Эльдорадо или Трилайна расположившихся напротив друг друга с разных сторон площади. Точно, у ведущего в руках баннер с яркими цифрами процентной скидки, он машет им, что то крича. Чей баннер не разглядеть, но скидка девяносто процентов.

Камера показывает карапуза, треплющего за юбку женщину вероятно мать и показывая пальчиком в то, что ему нужно. Безуспешные рывки, его искрившиеся в горькой обиде на так не справедливую маму губки и глазки. Ракурс чуть ближе вот-вот потекут слезы. Оператор хочет переместить камеру, но что-то его останавливает. Молодая мать в этот момент поворачивается в сторону сына, со строгим лицом, пытаясь объяснить, но только пугает ребенка. Некогда милое детское личико теряет очарование. Профессионал запечатлел всю гамму изменений. Четкость и контрастность целиком на ребенке, уже не разглядеть задний план. Дальше мне вспомнилось лицо подростка в первый день катастрофы. Рука на юбке женщины, резкий рывок и кровавое пятно на месте прикосновения детской руки. Сложно поверить глазам, ребенок не может вырвать рукой клок мяса с бедра, но запись показывает обратное. Мать пытается защитить дитя, накрывая его телом не понимая, кто нанес ей рану. Рывок из под ног женщины, медленное, искусственно замедленное изображение. Молодое тело женщины начинает расползаться в области талии. Растягиваясь, рвется лоскутами кожа, у позвоночника вспухает бугорок, в брызгах вырвавшейся на свободу крови маленькая кисть. Изменения ребенка такие же, как и у убитых, мной подростков.

Скорость восстанавливается, камера метается по площади. То тут, то там, обезумевшие люди вгрызаются вдруг, друга. Их тела корежат метаморфозы. Среди хаоса стоят столбами единицы, лица сведены, шок плещется во взглядах. Кровь заливает некогда праздничные палатки. Парит в воздухе, кровавый туман и множество мертвых тел. Где-то раздаются взрывы вероятно столкновения машин. Монитор прерывается настроечной заставкой. Вот как выглядел конец нашей цивилизации. Безумно хочется смеяться, наверное, я схожу с ума. Опять слышно из гаража трение напряженного под телом троса. Может составить ей компанию, зачем жить. В глазах кадр ребенка и рука, разрывающая мать. Ведь даже у смертных теперь нет будущего.

— Дерьмовые суки. — Мой крик разносился, наверное, на всю эту чертову деревню. Вот ты хотел, чтоб все сдохли, мысль напоминала мне правду. Внутренний голос корил меня за мои еще недавние мечты.

— Да пошли вы все. — теперь в словах была уверенность в завтрашнем дне, не люблю когда эмоции контролируют разум. Нужно смотреть правде в глаза я и мир разные вещи я разумен, а значит только от меня, зависит абсолютно все, и впереди только мой путь, а куда идти я сам знаю. И для этого мне не нужен никто. Результат всегда один и он смерть. И в твоих силах как прожить свою и только твою жизнь. И не стоит забывать. (((СМЕРТЬ ТОЛЬКО НАЧАЛО)))).

Глядя на вспухающую, некогда ровную гладь жидкокристаллического монитора, мне казалось, что разум меня покидает, наверное, я безумен. Мелькание кадров в памяти, и женское тело, позвоночник. Мелкая пыль раскрошенных кристаллов устремилась в мою сторону, застряв в воздухе, образовав мелкие сверкающие вихри. Звук выстрела и тянущая тяжесть в желудке вывели меня из прострации. Пуля, пробив экран, крутилась в десяти сантиметрах от моего сердца. Уклонение на пределе сил. Послужившая опорой табуретка с треском вынесла пластиковую раму. Звук сигнализации. Четкие команды приказов. Пробив противоположное окно, я оказался в окружении толи спецназа, толи еще кого. Не когда не разбирался в этом, да и на форме отсутствовали всякие знаки отличия и надписи.

— На землю. Прекратить сопротивление. — Команды из мегафона последовательно повторялись. А впереди, за забором, целая толпа измененных, движущихся сюда. Бежать не куда, что сзади, я не видел, но врятли с большими отличиями, шум должен привести сюда всю живность. Пулеметная очередь и цепочка разрывных трассеров, разнесшая на куски первую двигающуюся группу. Кровь и несколько тел, оставшиеся без движения. Остальные скрылись в траве, отбежав на безопасное расстояние. Все же они еще оставались почти людьми, даже не смотря на их вид. Ну а чего я ожидал. Вот и войска сам же двигался к ним. Вероятно даже те самые с АС. От комплекта такой формы и сам бы не отказался.

Пока лежал на земле, ко мне подскочили двое и нацепили наручники. Со мной происходило странное. Если наручники вызвали легкий дискомфорт, то последующие команды.

— Встать — Голос с права.

— Пошел — толчок плеча в лопатку, стук подлокотника о кость спины.

— Быстрей.

Вызывали у меня дичайший приступ ярости, даже то, что я испытывал раннее, не шло не в какое сравнение. Но самое фиговое в том, что я не мог себя контролировать. Лицо в каске, мое отражение в ней. Удар головой, нет, на том ускорении, это выглядело не как удар, а как продавливание полу металлического, полу пластикового шлема внутрь себя. Из щелей стала вырастать, кровавя, паутина, выдавливаемая из головы находящейся внутри, на скорости казавшейся твердой и растущей словно вьюнок, только насыщенно красного цвета.

По ногам ударила очередь. Не усевающиеся рубцеваться раны и мое на глазах высыхающее тело, прибиваемое к земле пронзающими снарядами. Крик.

— Отставить. Снять наручники. Идиоты. — ускользающее сознание зафиксировало голос звучавший раннее из мегафона. Наверное, командир.

Скрип рессор взвизгивающих на ухабах. Туман в глазах. На губах, корка. Такое чувство, что я завален трупами, и лежу в катафалке. Смрад забивает обоняние. Издали за стенками кузова машины доносится приближающийся топот. Участились хрипения меняющихся передач. Машина трясется. Что-то мягкое давит на глаз. Кажется, что стенок машины касаются бегущие тела. В который раз приходит мысль о съехавшей крыше. Сосок, закрывший глаз, съехал на нос прыжок кузова и шлепающий удар мертвой уже покрывшейся синевой груди по моей щеке. Мысли шевелятся вяло, сильно хочется, есть. Теперь, я различаю волосатое плече трупа измененного, впереди. Точно труповозка солдаты не стали бросать образцы и везут на базу. Да что же такое , удары не прекращаются, такое чувство, что мы не на дороге, а в стае животных. Треск кузова и хруст костей. Раздавленная чем-то с наружи перегородка, и тухлая кровь. Рефлекторно закрыв глаза и рот, я не мог двигаться, дыша только носом. Не кому не понять чего же мне это стоило, но жить хотелось сильнее.

Все усиливающиеся толчки в кузов и одиночный мощный удар с ревом какого-то животного. Машина закувыркалась. Я как в консервной банке пол меняется с потолком. Глухие шлепки лопающейся мертвой кожи вокруг меня. Меня перевернуло. Теперь я видел над собой мнущуюся неведомой силой потолочную балку скелета кузова. Все остановилось внезапно.

В глаза резанул свет, мое тело покоилось поперек громадного дерева. В низу валялся сложенный гармошкой грузовик с надписью хлеб. Крыша отсутствовала. В нутрии месиво тел, опутанных растительной ряской, цветущих растений. Сколько я пробыл без сознания, сколько дней прошло со дня катастрофы. Вопросы без ответа. Из последних сил, я повернул голову. Перед домной разворачивалась картина природного ландшафта неизвестной планеты.

Дерево, на котором я лежал поперек, являлось веткой громадного дерева. Настолько, что оно подходило под описание доисторической секвойи, но вот только это дерево превосходило секвойю раз в десять и в ширину и в высоту. Моя ветка росла на уровне второго этажа и была метр в обхвате, увеличиваясь в диаметре в два раза у ствола. Чуть вдали несла воды неизвестная полноводная река. Нереальность картины завершали животные. Кабан размером с грузовик капался в корнях, а вокруг его бегал выводок. Их игры вызывали вибрацию ствола при врезании в корни дерева. Тела животных, похоже, были на их исторических предков. На мордах присутствовали костяные наросты.

К грузовику и трупам никто не подходил, звуки выстрела привлекли мое внимание. Кабан с разгона влетел в кусты, казавшиеся деревьями. Хрипящая сигнализация и дикий человеческий крик. Слова не разобрать. Оставляя след из разорванных корпусом гигантских растений от соприкосновения с мордой животного вылетел помятый Хаммер. Такая же машина стояла у дома, когда меня взяли. Вспышки еще двух выстрелов заглушаемые визгом и повторный удар в машину. Джип заполыхал. Сорвавшийся выводок попал под взрыв. Звуки рвавшихся снарядов и что-то с треском ударило в основание ветки, на которой находился я. Мое тело упало прямо на убитого поросенка. Желудок властно напомнил о пище. Поросенку, наверное, осколком задело мозг, либо перебило позвоночник, тело было еще живым, присосавшись к нему, как пиявка, я оживал с каждым глотком, с каждым вырванным и проглоченным куском мяса.

— Эй, Норм — хрипящий голос со стороны, горящей машины.

Быстрее вырвав кусок из пока теплого поросенка, я с чавканьем проглотил его вместе с обильно выделившейся слюной. Глотая, вырываемое из тела мясо, я боялся, что он кончится. Вообще у меня и в мыслях не было уходить пока его не съем. Рыча и трясясь, я весь испачкался в его крови, вроде больше не идущей, но все равно присутствующей в тканях.

Голос, зовущий какого-то Норма с кряхтеньем приближался тихо матерясь.

— Норм, мать твою. — стон за спиной.

Начавший болеть желудок заставил оторваться от парящей пищи.

— Еб......— Слова застряли в горле. — Человек отшатнулся от моего измазанного кровью лица.

— Сейчас, сейчас. — его руки хаотично шарили по карманах, тело затряслось в глазах стоял страх. Взгляд черты лица и вздувшиеся мышцы. Страх служит активатором, пришла невероятная мысль, а в глазах стоял ребенок с площади испугавшийся строгости матери. Человек менялся. Его руки на пистолете и выстрел себе в голову. Часть черепа в траве. Передомной упала, раннее протягиваемая мне папка черного цвета вся в потеках засохшей крови. Пока не унялась резь в желудке, я смотрел на его дергающееся тело и ничего не думал. Мир изменился чувства ушли, я хотел есть.

* * *

Он не успел. Подъехавшая на место группа застала толка едва дымящийся сарай три трупа Рептов и ее тело в гараже, раскачивающееся от каждого порыва ветра. Чувства выжигали душу, она ушла. Мужчина в черной форме бойца спецподразделения не находил себе места, но кому-то все же следовало руководить. На нем ответственность за людей, а остальное без нее стало так безразлично. Может поэтому бойцы оставшиеся без руководства открыли огонь. Случайность или до предела натянутые нервы, но он опять не успел. Бойцы услышали шум в доме и открыли огонь, оттуда вылетел парень, Норм, вот толка чужой человеческий страх стоил ему жизни. Черт бы побрал эти секреты, руководство как всегда решало, что оно умнее всех, сидя безвылазно в неизвестно каком бункере, только и умея отдавать тупые приказы. Как там сейчас в исследовательском центре оставленном по приказу из Москвы один бог знает. Стоит ли туда возвращаться?. Остались ли еще живые, ни связи ничего только долг. Долг перед мертвой страной, теперь-то уже ни у кого не осталось сомнений. До сих пор выворачивает от воспоминаний о залитых кровью населенных пунктах. Нормы, Примы уже трансформирующиеся в Рептов и сметь вокруг, медленно сжимающая тиски жизни. Люди гибнут, а ты нечего не можешь сделать. Остается сжать зубы и сохранить людей.

Сердце опять сжала боль утраты, она была Нормом. Черт бы побрал этот вирус, усиливающий чувства и заставляющий убивать себя. Сейчас даже любовь может убить, она его де дождалась, она думала, что он умер, и ушла.

Все трупы сложили в найденный у сельского магазина фургон с надписью "Хлеб" на борту. В качестве образцов сойдут, о них профессор просил особо, но, а ее тело он оставить не мог.