Проект "Жервеза"

К числу прочих достоинств относились мощный подвал (будет где размещать технику с электроникой) и скромный дом для прислуги... Миль пардон, для обслуживающего персонала. А вишенкой на торте — прямой выход на Женевское озеро: пустячок, а приятно..

— И за все, про все четырнадцать лимонов. Может, и за двенадцать отдадут, если поторговаться, — меланхолично заметил Вейцель, почти не участвовавший до сих пор в разговоре.

— А остальное?

— Остальное — чеком на обустройство и косметический ремонт.

— Но, надеюсь, я буду на этой вилле желанным гостем?

— Желанным, разумеется. Легенда есть легенда, — улыбнулась Дина своему новообретенному спонсору. — Но нечастым: у вас же столько дел, забот...

— Принято! — расхохотался в ответ Берзман.

Оставался непроясненным лишь самый последний и самый главный вопрос: кто ты такой, старина Робин Гуд? Хватит ли у тебя стрел на затребованную сумму, не порвется ли раньше времени тетива твоего верного лука?

Но ответ на этот вопрос могло дать теперь только время. Как только рабочие помещения будут готовы, был готов выйти из снов в явь и таинственный мститель. Что называется, "вечером стулья — утром деньги".

Они просидели втроем до самого утра, пытаясь просчитать местонахождение и мотивацию ночного убийцы, но так и не пришли к определенному выводу. Какую-то информацию о своем виртуальном любовнике Дина, конечно, получила в ходе их "ментального соприкосновения"... Медики и психологи, кстати, потратили потом два полных рабочих дня на углубленную проверку ее идентичности — не стала ли сотрудница их службы Другой после означенного сновидения. Но никаких изменений или, тем более, угрозы для служебной тайны так и не нашли. А "присоединенность" к душе и образу мыслей Робин Гуда, при всем ее объеме, оставалась весьма ограниченной. Берзман же не мог добавить сюда вообще ничего, кроме твердого ощущения, что они с вышеупомяутым вольным стрелком уже когда-то встречались и даже выпивали вместе. Но когда и где — одному Создателю ведомо.

За окнами тем временем уже забрезжил рассвет. И Вейцель, отставив сотрудницу отсыпаться в миллионерской спальне под клятвенное обещание хозяина отправить ее попозже домой на своей машине, отправился на работу: домой, как казалось ему, ехать не было уже никакого смысла. Но первым, что он получил по приезде на службу, был заполошный звонок жены:

— Ицик, где тебя черти носят?! У нас тут ТАКОЕ творится!

— В смысле?

— В смысле, без смысла... — Если уж еврейская мама впадает в истерику, то делает это профессионально и со вкусом. — Да во всех смыслах, чтоб ты так был здоров!!!

Вот только семейного скандала ему сейчас не хватало, после бессонной-то ночи.

— Дорогая, прошу: успокойся и объясни толком, в чем дело.

— В чем? Да в том, что твой сын с тобой поговорить хочет!

— Да? — оторопел папа Вейцель. — Ну так пусть поговорит, в чем проблема?

— Эли, Эли, иди же сюда скорее, — запричитала жена на том конце телефона. — Вот тебе трубка, ну скажи что-нибудь папе!

— Па-а-па? — послышался робкий и неуверенный голос. — Зд-д-дравствуй.

— Ну здравствуй, сынок...

И его рот раскрылся в радостном недоумении. Поскольку Элиас от рождения был инвалидом и ни ходить, ни говорить за четырнадцать лет так и не научился. Что и составляло на протяжении всех этих лет главную головную боль полковника. Так здравствуй, значит?! Типа, жопа, новый год?

11.

Звонок будильника разбудил Ривку Вейцель, как обычно, на рассвете. Хотя какой, к ядрене фене, звонок? Эпоха круглых пузатых зверьков на прикроватной тумбочке, которым надо каждый вечер заводить пружину, безвовзвратно канула в Лету. Вы еще вспомните напольных монстров с гирями и кукушкой! Нет, в наш продвинутый век настроенный должным образом приёмник будит тебя утренней программой новостей, перемежаемой бодрыми ритмами. Вперед, мол, дорогая, заре навстречу.

Залеживаться в кровати тем более не хотелось, поскольку соседнее место в ней на данный момент пустовало. Изредка, но случалась у её Ицика необходимость отлучиться: ничего не поделаешь, работа такая. Тем более, что предупредил заранее. И брюнетка с неплохо сохранившейся для ее возраста фигурой протерла свои печальные карие глаза и быстренько вскочила с кровати.

Кстати, если уж об этом зашла речь... Глаза у дочерей Сиона печальны всегда — национальная традиция, однако! Но у женщины из роскошных апартаментов, расположившихся в одном из самых элитных кварталов города, была для этой печали своя особая причина. И причина эта мирно посапывала сейчас в соседней комнате.

Ривка уверенно, но без излишней спешки дошла до ванной и несколько минут уделила утреннему уходу за лицом. Увы, те годы, когда достаточно было просто ополоснуться холодной водой, ушли туда же, куда и радиолы с виниловыми дисками на 45 оборотов. Так что — лосьон, крем для лица, отдельно для рук, отдельно для век... Впрочем, эта привычная рутина не занимала ни мыслей, ни особенно долгого времени, и женщина уже собиралась быстренько спуститься вниз, чтобы насладиться самой первой за день чашкой кофе, а потом прогнать свой обычный утренний комплекс упражнений. Но тут она обостренным материнским чутьем услышала какой-то необычный шорох из детской. И поспешила к сыну.

Бедняжка Элиас с момента рождения и по сегодняшний день оставался ее мучительной болью и виной как женщины. Как жены. Как матери. Ривка скорее согласилась бы оставаться 20 лет бесплодной, подобно носившей то же имя дочери Бетуэля5, чем даровать такую жизнь своему единственному сыну. Но у Б"га не магазин: не выберешь и не поторгуешься. Вовремя не распознанная врачами перекрутившаяся пуповина, внутриутробная асфиксия — и к четырнадцати годам ее ребенок оставался немым и полу-парализованным в нижней части тела, а по уровню умственного развития тянул лет на пять-шесть, не более.

Нет такого врача, к которому бы не обратились супруги Вейцель — в Иерусалиме, в Бостоне, в Вене... Увы, ни новейшие лекарственные препараты, продвинутая физиотерапия или компьютерная томография, ни даже прославленные нетрадиционные целители и экстраненсы не добились с её сыном ни малейшего успеха. "Вам остается только молиться и верить", сказал однажды один из профессоров-консультантов, проникновенно и сочувственно глядя ей в заплаканные глаза. Но даже и воткнутая в Стену Плача записка пока что оставалась безответной: что, у Г"спода других дел мало?

А сегодня утром Элик был сам на себя не похож: он беспокойно ворочался в кровати, подняв подушку повыше, и был чем-то взбудоражен до предела.

— Эли, радость моя, что с тобой, что не так? — Ривка присела на краешек и заботливо провела сыну ладонью по головке. — Может быть кашку хочешь, вкусненькую? Рисовую, с малиной...

Обычно на такое предложение у Элика бывали две реакции: либо отчаянное мотание головой вправо-влево вкупе с плаксивым завыванием, что означало "Нет", либо радостная улыбка с киванием вверх-вниз — дескать, "Да". Но сегодняшнего ответа ей и в страшном сне не приснилось бы. Хотя почему в страшном? Скорее, в счастливом.

— Да надоела мне твоя каша! Картошки хочу, жареной!

Ривка оторопела, еще не вполне осознавая, что происходит:

— Картошки?

— Да! Жа-ре-ной, — старательно и не очень умело двигая губами, повторил сын. Громко и с выражением, типа :"Достали вы меня все тут уже".

И тут ее прорвало.

— Идиот!!! А раньше сказать не мог?

— Раньше не мог, — помотал головой Элиас.

— А теперь, значит, можешь?

Мать перешла с крика едва ли не на шепот, медленно и осторожно произнося каждое слово. Словно страшилась спугнуть чудо или просто проснуться.

— А те-перь... мо... гу...

Первый адреналиновый взрыв у Элика сошел на нет, и теперь он говорил уже неуверенно и с трудом. Но все-таки говорил! И постоянно порывался встать с постели, демонстрируя небывалую уверенность в движениях. Он что, пытается двигать ногами?

И тут слёзы хлынули из материнских глаз, смешавшись с каким-то истерическим хохотом. Она вцепилась в висевший на груди моген-довид, как в последнюю оттчаянную надежду:

— Барух ата адонай... Благословен еси Г"сподь, чудо сие сотворивший.

— Нет, не он, — недовольно отмахнулся сын, на мгновение прекратив попытки встать с постели. И отчетливо продолжил:

— Ан-гел.

— Ангел Г"сподень?

— Ну да. И еще он сказал...

— Что? Что он тебе сказал? — Ривка уже потеряла способность удивляться и просто отдалась потоку событий.

— Что... это... для... па-пы.

И облегченно выдохнул, словно донеся до родителей самое главное. Вот теперь уже можно и жареной картошки. Благо работавшая в доме Наташа (ну, из этих новорусских репатриантов) была готова делать любую работу, за которую платят: стирать, убирать, готовить... Наверное, и главу семейства в постели ублажила бы, если попросят. Даже и саму Ривку — по льготному лесбийскому тарифу.

К счастью, этих услуг от нее пока не требовалось: у супругов Вейцель в постели все было в полном порядке. А если что, так вот вам респектабельный свингер-клуб всего в двух кварталах. Но уж картошки худенькая рыжая домработница нажарила сегодня знатно и от пуза.

Благо повод был.

...

Экстраординарные ситуации требуют и экстраординарных мер. Выспаться сегодня аламу было явно не суждено. Но в одном из сейфов его кабинета хранилась и специальная аптечка, как раз для подобных случаев. За двумя ключами и под кодовым замком, естественно — слишком уж занятные препараты там хранились.

К их числу относился и Стимулятор СДН-4, он же "праща Давидова", на полуофициальном жаргоне. Лежащий в основе этого состава сиднокарб недаром был практически неизвестен нигде, кроме остатков бывшего СССР — официально неизвестен, разумеется. Но спецслужбы всех стран мира, от американского ЦРУ и немецкой БНД и вплоть до иранской или северокорейской разведок, прекрасно знали, какие оперативные возможности открывают легкие модификации в исходной формуле. И пользовались этим, причем последние наиболее беззастенчиво, поскольку на здоровье и даже жизнь своих сотрудников очередному Киму или очередному аятолле было практически наплевать. Так что полковник, вздохнув, запил розоватую таблетку холодной минералкой и заварил себе чашку крепчайшего кофе — сам, раз уж Малка Зильберштейн наверняка досыпала еще последний сон на пуховых перинах.

Через четверть часа он уже пришел в полную боевую готовность. Последняя сигарета (та самая, с непередаваемым запахом, призванным устрашать и приводить к абсолютному послушанию подчиненных), и можно уже было на полных парах отправляться домой. То, что будет завтра — так оно будет завтра, а из сегодняшнего дня требовалось выжать все по максимуму.

...

— Тётя Дина, а вы правда знаете этого ангела?

Удивлению Элика не было предела. Он вообще занимался теперь тем, что радостно постигал тот мир, что оставался для него закрытым все эти годы: ходил, говорил... Трогал пальцами всё что под руку попадалось — бедная мама только успевай подхватывать падающие чашки, пульт дистанционного управления от телевизора, цветочные вазы с подоконников. Но ради такого чуда, да хоть разбейся оно все вдребезги!

Короткий, но предельно конкретный разговор с сыном вынудил Вейцеля оторвать Дину от сладкого сна и срочно вытребовать к себе домой, благо заветные таблеточки из сейфа он прихватил утром с собой. Чисто так, на всякий случай. "А случаи всякие бывают..." И теперь она сидела в просторном холле перед декоративным камином, обхватив пальцами высокий коктейльный стакан. Кусочки льда тихонько позвякивали, обещая вожделенную прохладу, сухой мартини сливался в гастрономических объятьях с апельсиновым соком — а девушка тем временем внимательно слушала.

— Мне снилось, что я летаю. Высоко-высоко, над полями, горами всякими. Потом над морем. А внизу корабли, яхты,...

Мальчик запнулся, переводя дух. Устная речь пока что давалась ему с трудом, но Ривка уже озаботилась поисками хорошего логопеда. Равно как и физиотерапевта, который будет учить ребенка ходьбе. Это были те еще хлопоты, но хлопоты приятные... А сын тем временем уже справился со своими губами и языком:

— Ну вроде как в телевизоре. Я всё лечу, лечу... И тут он подлетает!

— Кто, ангел?

— Ну да. И спрашивает: "Поговорить хочешь?"

По второму разу, уже для Дины, рассказ выглядел более связным и уверенным. Ребенок был явно горд собой и теперь желал распространить свою гордость и на новую слушательницу тоже.

— А он как коснется меня своим крылом! "Тогда говори, — сказал. — И папе своему от меня привет передай".

12.

Мечеть была далеко не из самых популярных — ни в Королевстве, ни даже в родном городе. Для подданных Абдаллы II-го в целом, для населения Эль-Карака (тоже мне, весьма захудалый городишко, хотя и центр провинции — с Амманом или Ирбидом ни в какое сравнение не идет!) и уж, тем более, для наводнивших страну палестинских беженцев проповеди Мунир-Рашида были слишком мягкотелы и терпимы к неверным:

— ... поскольку все мы на этой земле суть лишь творения Аллаха, Единого и Всевышнего. Праведные и заблудшие, совершенные и несовершенные, принявшие веру в Истинного Творца и те, кто еще ослеплен невежеством. И люди, и крокодилы, и самые что ни на есть ядовитые грибы... Даже евреи, как это ни прискорбно, также сотворены промыслом Создателя. Тем промыслом, что всякий правоверный и стоящий на истинном Пути не смеет оспаривать, но обязан лишь принять с благоговением. Внемлите, племена и страны: не убивать заблудших призывает нас истинное учение Пророка, но обучать и воспитывать, подобно юным несмышленышам — дабы привести к единственно истинной Вере!

В лучшем случае проповеди пастыря Мунира могли бы служить лучшим доказательством того, что и Творцу не чуждо чувство юмора. Но случайно оказавшийся на пятничной службе корресподент Аль-Джазиры был в своей профессии далеко не из последних и моментально сделал стойку, едва лишь запахло жареным. А оно таки запахло от следующих слов достопочтенного муллы:

— Немало еще бродит среди нас ложных Учителей, дерзновенно осмеливающихся решать и вещать от имени Аллаха! Вместо того, чтобы смиренно внимать Его воле и мудрости, — проповедник сглотнул слюну и едва слышно пробормотал привычную короткую моливу о почитании Всевышнего, после чего продолжил в полный голос:

— Они жаждут убийства неразумных вместо того, чтобы их просветить. Слепцы, ведущие к пропасти свою слепую паству. Но они не видят и не знают истинной силы Творца и Создателя.

И тут уже Мунир-Рашид поднялся к вершинам своей пафосой речи, воздев к небесам иссохшие и жилистые старческие руки:

— Знайте, о призывающие Смерть: в первую очередь она придет за вами самими. И еще до следующего восхода солнца по одному из вас, лже-Пророков, присвоивших себе право указывать самому Аллаху... По одному из вас завтра уже прочтут заупокойную молитву!

Смех, да и только. Но вот только назавтра, когда пророчество "старого маразматика" (а именно так называли его за глаза многие) ... Вот когда оно сбылось наутро с той же неизбежностью, как и сам восход солнца — вот тут многим стало уже не до смеха.