И Отло тряхнул головой. Барон рассмеялся, найдя, что шут ловко выпутался из положения. Рассмеялись и рыцари за столом барон. Только на лице Сусанны отразилось разочарование.

— Ага! — проговорил шут, немного погодя. — Слышали ли вы историю о Грете и Стефане? Нет?! Конечно же, нет! Они все лишь ремесленники, но история презабавная.

Обедающие заранее натянули на лица улыбки.

— Так вот, — начал Отло, — у Йозефа, кольчужного мастера, единственная дочка Грета. Он души в ней не чаял, пока она росла, и жилось ей, как у Христа за пазухой. И вот к пятнадцати годам превратилась в эдакий персик. Отец прочил ей в женихи своего старшего подмастерья. Жених, понятно, был не против. Девица — загляденье, в придачу мастерская и монеты в кубышке. Да вот незадача, успела Грета в церкви переморгнуться со Стефаном, подмастерьем оружейника Толя. А много ли девчонке нужно? Ясное дело, влюбилась. Из церкви Стефан пошел за ней до самого дома, узнал, что она дочка старого Йозефа и загрустил. Дело в том, что между обоими мастерами черная кошка пробежала. Но сладок нам запретный плод. И вот вместо того, чтобы отступиться от девчонки, Стефан ищет случая перемолвиться с ней словом. И снова церковь выручает его. Но свидания коротки, а ждать приходится от воскресенья до воскресенья. Он предлагает Грете улизнуть из дома вечером на кладбище. Сказано — сделано. Она задаривает свою служанку, и та скрывает ее отлучки из дому. С каждым днем любовь меж молодыми крепнет, и они решаются бежать и тайно обвенчаться. Той ночью сговорились они встретиться в старом склепе, но служанка, прознав обо всем, то ли испугалась, то ли ей показалось мало подарков, донесла на них старому Йозефу. Что же вы думаете? Разгневанный родитель запер дочку дома, а сам с молодцами подкараулил Стефана и избил его до полусмерти.

— Что же дальше? — спросили шута, когда он замолчал.

— А ничего. Девица заперта дома и льет слезы, еще до поста ее отдадут замуж за старшего подмастерья Йозефа. Дружки Стефана готовят месть.

— В чем же соль? — спросил барон. — Эта история знакома даже Ною. Я слышал басни и позанимательнее.

— Верно, я сегодня не весел, и шутки не идут на язык, — ответил шут.

— Вот уж точно, — проворчал раздосадованный барон.

— А мне вспомнилась история моего дяди, — нашелся один из рыцарей, радуясь, что любимец барона сплоховал, и у него есть возможность снискать расположение господина. — Мой дядя, как всем известно, был человек...

Выждав, пока все внимание за столом сосредоточится на рассказчике, шут наклонился к Сусанне.

— Ваш отец спрашивал, в чем соль этой истории.

Она удивленно взглянула на шута.

— А она для всякого разная. Иной не найдет в ней ничего, другой подумает, что влюбленные должны быть осторожнее.

— Зачем вы мне это говорите?

Шут не ответил, вместо этого сказал:

— Тревожные вести идут с востока. Рассказывают, что славный Герман сгинул в песках вместе со всем отрядом.

— Ах, Боже мой! — Сусанна прижала руку к груди.

— А вот другой наш славный рыцарь, Конрад, любит гулять на закате по кладбищу, и велел передать, что будет ждать вас там сегодня и каждый день.

Сусанна вскочила с места.

— Отец, позвольте мне уйти!

— Иди, — махнул рукой барон, не отрываясь от рассказа о пикантных похождениях монашки.

Сусанна вбежала в свои комнаты и упала на постель, зарылась лицом в меховое одеяло. Слова шута и возмутили, и смутили ее. Мысли ее метались от далекого Германа, к близкому Конраду. И чувства, ранее неведомые, разрушали ее безмятежность. "Ах, еще и звезда! Да и звезда! — повторяла она про себя. — Но, быть может, раз она упала, все закончилось? И дурные предчувствия меня обманули? Но отчего же так тесниться грудь?"

Виолетта открыла ящичек с украшениями и, перебирая их, вдруг увидела кольцо. Оно лежало на самом низу ящичка и выглядело так, словно было там давно. Виолетта узнала его. Это было то самое оловянное кольцо с надписями, которое совал ей шут. Но как оно попало сюда? Ключ от ящичка, она всегда хранила у себя. Ни одна из служанок не посмела бы и не могла залезть туда.

— Фида! — крикнула Виолетта.

Девушка прибежала на зов.

— Кто посмел тронуть ящик?!

— Никто, госпожа, не трогал. Да и как? Вы всегда носите ключ с собой, — ответила та.

— Откуда же взялось тогда оно? — и Виолетта показала ей кольцо.

— Я не знаю, госпожа. Может, вы сами положили его туда, — бойко сказала служанка.

— Ты, видно, полагаешь, что я не в своем уме, — хмуро отозвалась Виолетта и поглядела на Фиду. Глаза у служанки были большие, голубые, и она смотрела прямо и честно... или нагло?

— Ну, иди.

Фида ушла. Виолетта сунула кольцо в карман и отправилась по своим обычным, домашним делам. Но чем бы не занималась, за что бы не бралась, она помнила что лежит в кармане. Мысли ее беспрестанно возвращались то к липкому голосу шута, убеждающему взять кольцо, то к его зловещему смеху, от которого она ежилась и передергивала плечами, словно ее обдавал порыв ледяного ветра, то загадочному появлению кольца среди украшений. Испуганная и завороженная Виолетта не знала на что решиться. Иногда она была готова выбросить кольцо в отхожее место, и уже шла туда, но перед ней вставало торжествующее, счастливое лицо соперницы, и Виолетта поворачивала с полпути.

"Ах, если бы, думала она, расхаживая по комнате и кутаясь в меховой жилет, если бы ее не избрали святой Марфой, если бы он не влюбился в нее! Но как это жестоко! Одним достается все: почет, любовь; а другим — вода в решете..."

Она, конечно же, лукавила. Она была красива, отец ее богат. Иные девушки не имеют надежды и наполовину ее счастья. Но если человеку не хватает для счастья малости, кажется ему, то, что он имеет, не стоит ровно ничего. И Виолетта, позабыв о милостях судьбы, думала лишь о том, чего не достает, и это разъедало ей душу. Позабылись отвращение и ужас, испытываемые к шуту, позабылось удивительное появление кольца, что в пору свалить на беса. Чем больше она размышляла, предоставленная сама себе, тем вокруг нее становилось темнее. Медленно, не замечая того, она погружалась во мрак, будто в топкое болото. По своему характеру, своенравному и гордому, она не приобрела близкой подруги, которой могла бы довериться. Рассеянность госпожи не прошла мимо пристальных глаз служанок, и, посудачив на кухне, они решили, что случись неприятность с молодой хозяйкой, их-то это точно не огорчит. Отец Виолетты, вечно погруженный в свои заботы, не заметил ничего. И Виолетта, имеющая только собственные суждения, уверилась, что счастливой ей уже не быть, но и счастье других — смертная мука. И когда село солнце, она решилась. Она вышла из дома, надев темный плащ, и взяв с собой Фиду, чтобы та несла фонарь.

Ночь укрыла город, сделав его страшным, незнакомым. У дверей богатых домов дрожал свет факелов, но чем дальше Виолетта уходила, тем темнее становилось вокруг. Изредка она замечала такое же неяркое пятно света, как от фонаря в руках служанки, и тогда Виолетта затаскивала Фиду в переулок и приказывала затемнить фонарь. Фида подчинялась с равнодушным коровьим выражением на круглом лице. Не однажды тьма, в которую они ныряли, вдруг шевелилась, и кто-то невидимый нашептывал в ней неразличимые, но ужасные слова, и тогда Виолетта в страхе бежала прочь.

Виолетта узнала нужный дом по приметам, подсказанным шутом. Остановилась возле двери и снова засомневалась.

— Посвети! — велела она.

И служанка послушно подняла фонарь. Виолетта увидела покосившую лавку, неприятную и неопрятную, с облезлой дверью и дверным оловянным молотком, сделанным на удивление искусно. Гарпия гадко ухмылялась, и в тусклых оловянных глазах блеснул злобный огонек. Сомнения, порожденные ужасом, одолели снова, но в тот миг, когда она была готова уйти, совсем рядом, из-за угла, раздались пьяные голоса. Позволить застать себя возле этой лавки еще хуже, чем войти, и Виолетта стукнула молотком.

Двери распахнулись тотчас, словно их поджидали. Кривоногий и одноглазый слуга, прищурился, рассматривая посетительниц, и изобразил любезную, как он полагал, улыбку. Голоса хмельной компании приближались, из-за угла вынырнули, как вестники, пятна света. Виолетта взглянула на слугу с холодным высокомерием и ступила на порог. Фида последовала за ней. Дверь с неожиданным грохотом захлопнулась.

Внутри лавка была точь-в-точь такой, как ожидала Виолетта — мрачной и грязной, будто здесь давно не торговали. На полках небрежно расставленные склянки укутались в пушистую пыль. Темные стены пропиталась запахом старого жира, сырости и гнили.

Виолетта опять взглянула на слугу, не зная, как начать разговор, молча протянула ему оловянное кольцо. Он цапнул его с ладони и заковылял во внутреннее помещение. Его шаги гулко разносились по дому, заскрипела лестница, но сказать, поднимается ли он наверх или, напротив, спускается вниз, было нельзя. Слуга не возвращался очень долго. Фида села на лавку, поставив фонарь на пол. Виолетта предпочла остаться на ногах.

Наконец, снова раздались шаги, и слуга, отдернув занавеску, поманил ее за собой. Виолетта помедлила. Эта лавка ей не нравилась, не нравился и кривой слуга, но она зашла так далеко, что возвращаться назад поздно. Фида тоже встала, но Виолетта жестом велела ей дожидаться тут.

Лестница, оказывается, спускалась вниз. Слуга нес в руках плошку с вонючим и тускло горящим топленым салом. Этого света едва хватало, чтобы видеть ступени под ногами, зато по стенам кривлялись длинные и уродливые тени. Они то вырастали до потолка, то отползали за угол. Виолетте прежде никогда не доводилось видеть таких странных, словно оживших теней, и она старательно глядела себе под ноги, чтобы не видеть их дикой пляски. Наконец лестница кончилась маленькой дверью, которую слуга распахнул. Виолетта вошла.

В комнате никого не было. Она освещалась несколькими свечами — неожиданный признак роскоши. Здесь тоже царил беспорядок, как и наверху, в лавке, но в этом беспорядке чувствовалась жизнь. Середину комнаты занимал длинный стол, заставленный множеством колб с жидкостями и плошек с порошками и камнями; в тигле что-то густо булькало; прозрачная жидкость капала из перегонного куба. Виолетта догадалась, что очутилась в лаборатории алхимика. На подставках лежало несколько раскрытых книг, и она с любопытством заглянула в них.

— Вы умеете читать? — неожиданно раздался голос у нее за спиной.

Она обернулась. Перед ней стоял высокий мужчина, с правильным, но невыразительным лицом, одетый как горожанин. Она испытала разочарование. Алхимики всегда завораживали ее, они искали эликсир жизни, умели превращать свинец в золото, и творили другие удивительные вещи. Как же может этот обычный, ничем не примечательный человек делать такое?

— Да, отец научил меня грамоте, — ответила она.

— И совершенно напрасно, — спокойно заметил алхимик, — с женщиной много бед и когда она не знает ничего, кроме своего дома.

Виолетта ничего не сказала. Тишина затянулась, и первым ее нарушил аптекарь.

— Что же вам от меня понадобилось? А, впрочем, это известно...

— Откуда? — насмешливо спросила Виолетта.

— Женщины, которые много знают, приходят за этим всегда. Простые, те хотят, чтобы я избавил их чрево от плодов греха, а также иметь средство, чтобы совершать его. Итак, тебе нужен яд. У меня есть один прелестный состав. Этот яд горьковат на вкус, поэтому напиток нужно подбирать осмотрительно. И ради той же осмотрительности, не прикасайся к нему без перчаток.

— Что ж, — сказала Виолетта, — сколько он будет стоить?

— Цена наша обычна: тридцать серебряных марок.

— Сколько?! — изумилась она. — Но это же целое состояние!

— Я не торгуюсь, — холодно ответил алхимик. — Ты пришла сюда потому, что не видишь иного средства. И с помощью моего яда, ты получишь больше, чем тридцать монет.

— Хорошо, — сдалась Виолетта, — но у меня нет сейчас с собой таких денег. Мне нужно несколько дней, чтобы собрать их.

— Приходи, когда будут деньги — получишь яд. Дорогу ты знаешь.

И он распахнул двери.

Виолетта быстро побежала по темной лестнице. Полоска света, выбивающаяся из комнаты, скоро пропала, и она двигалась ощупью. Впрочем, где-то на середине лестницы ее ждал кривой слуга, и по стенам опять заплясали уродливые тени. Старик, будто издеваясь, шагал медленно, и Виолетта, вынужденная плестись за ним, опять краем глаза замечать то длинных, то слишком коротких уродцев гримасничающих на стенах. Наконец, она очутилась наверху, где все также, скучая, сидела Фида. Виолетта, не задерживаясь, выбежала на улицу. Холодный ветер дунул ей лицо. Она торжествовала. Ночное путешествие представлялось ее воображению таким страшным, но все, в конце концов, оказалось обыденным. И алхимик обделывает темные делишки, как все торговцы, досконально зная своих покупателей, зная, спрос на свой товар и назначая свою цену. Все это было очень знакомо и понятно Виолетте. Она жила среди таких людей, умеющих взять свое.

Уже возле самого дома, они наткнулись на какую-то компанию, и забежали в проулок переждать их. Те люди несли в руках несколько фонарей, и пятна света, ослепительные в черноте безлунной ночи, бежали вокруг них. Виолетта забралась в глубь черного, как колодец, проулка, и велела Фиде притушить свет.

— Покайтеся! — неожиданно раздался протяжный стон. Он отразился от глухих стен проулка многократным эхом. — Покайтеся!

Служанка ахнула и выронила фонарь.

— Дура! — обругала ее Виолетта шепотом, хватая за руку и заставляя остаться на месте.

— Грядут последние дни! — снова раздался заунывный голос из тьмы. — Покайтеся!

Виолетта оглянулась, стараясь за плотной тьмой разглядеть человека. Ей сделалось жутко до ледяного холодка в позвоночнике. Казалось, это сама земля стонет, умоляя. Служанка опять рванулась, и на этот раз Виолетта не препятствовала ей — те люди уже прошли, и путь был свободен. Стук подкованных каблучков Фиды дробным эхом пропрыгал по стенам и мостовой, смолк. Виолетта заставляла себя сдерживать шаг, хотя ей чудилось, что тьма пристальным взглядом провожает ее.

— Покайтеся! — полетело вдогонку.

Выйдя на главную улицу, Виолетта перевела дух.

— Понаехали! — пробормотала она, успокаивая сама себя.

Здесь было немного светлее, чем в каменном мешке проулка, и она заметила служанку, поджидающую ее посредине улицы.

— Видно, у тебя совесть нечиста и много грехов, если тебя пугает бродячий проповедник! — сказала она ей.

— Все говорят, что комета дала нам знак! — возразила Фида, указывая на небо, с редкими влажно поблескивающими звездами. Но хозяйка не посмотрела вверх.

— Вы разве не боитесь Страшного Суда?!

В ее вопросе крылся намек, и тон был вызывающим. Виолетта взяла это на заметку.

— Может, и знак. Да только тебе он говорит, что нужно держать рот на замке! — ответила ей Виолетта и подтолкнула к дому.

Едва попрощавшись с Якобом, монашек побежал в монастырь. Важная новость гнала его вперед. Бруно не верил сам себе, вспоминая, что приключилось с ним. Он воображал, как вытянется лицо аббата, когда тот увидит его здоровым.