Черный гусар. Разведчик из будущего.

— Вот сюда, — фон Винтерфельд ткнул пальцем в маленькую черную точку на карте.

Барон пригляделся и прочитал:

— Хохенфридберг.

— Да, господин фон Хаффман, — проговорил полковник, — именно сюда. Именно в этой местности Фридрих и хочет дать решающее сражение.

Сухомлинов еле сдержал улыбку. Битву при Гогенфридберге, как ее назвали на русский манер, нельзя было назвать решающей во Второй Силезской войне. Она больше запомнилась искусной подготовкой боя. Ведь перед самой битвой были пушены ложные слухи (к коим вполне возможно и предстояло приложить свои руки барону фон Хаффману), демонстративное отступление обоза в тыл и скрытное передвижение войск к месту битвы.

— Вашему отряду, — между тем продолжал фон Винтерфельд: — предстоит пускать среди австрийцев ложные слухи. Не удивляйтесь, барон, но от них будет зависеть исход сражения. Ведь уже сейчас стало известно, что австро-саксонские союзники собираются предпринять наступление от Траутенау к Ландсгуту. Австриякам, ведомым Карлом Лотарингским и саксонцам, которыми командует герцог Саксен-Вейссенфельский не обязательно знать, что наш король скрытно собирается перевести свою армию из Франкенштейна через Рейнберг к Ягурнику и Швейдницу.

Объясняя это, полковник взял длинную указку, что лежала на краю стола, и стал уже ею водить по карте.

— Славный генерал Дюмелен со своим авангардом выдвинется к Стригау. Вы же должны с помощью слухов сделать так, чтобы союзники подумали, что мы бездействуем. Пустим слух, что прусская армия собирается отступить.

Задача не из легких, но отряду барона удалось это сделать. Все было так, как и предсказывал полковник. Союзники действительно начали наступление сперва к Ландсгуту, а затем, когда распространился среди них слух об отступлении Фридриха II они, после полудня третьего июня выдвинулись восемью колоннами от Рейхенау. Как потом отметил в своих записях король Пруссии — без должного порядка. Третьего числа Фридрих, находясь в авангарде своих войск, лично имел возможность наблюдать за передвижением противника.

— И все же мы будем их атаковать, — заявил он офицерам, среди которых был полковник фон Винтерфельд, — и это несмотря на то, что союзники превосходят нас числено.

Тут же было принято решение произвести все это ночью с четвертого на пятое июня. Для чего необходимо было скрытно подвести армию к ручью Стригау.

— Господин Дюмелен, — обратился Фридрих к генералу, вам необходимо форсировать ручей и занять позицию на противоположной высоте. Так вы сможете прикрыть свои боевые порядки.

Уже когда офицеры стали расходиться король неожиданно распорядился полковнику фон Винтерфельду остаться. Тот выполнил приказ и минут пять ждал до тех пор, пока они с монархом не остались наедине.

— И как вы решили поступить с бароном и его другом? — поинтересовался Фридрих.

— Я думаю дать им шанс, Фриц.

— Шанс. Вот только боюсь, он им не поможет...

— Шанс погибнуть в бою, а не от топора палача, — пояснил полковник.

Этот шанс предназначался для Адольфа фон Хаффмана и Иоганна фон Штрехендорфа. После того, как разведчики вернулись в отряд Черных гусар, полковник Ганс Карл фон Винтерфельд вызвал их к себе. Тут же в лоб, не давая тем опомниться, заявил, что прусском королю прекрасно известно, о том что произошло в окрестностях родового замка фон Хаффмана.

— Я не дал вас арестовать, господа, — продолжал полковник, — только из-за того, что у меня каждый человек на счету. Поэтому, хочу вам дать шанс.

Приятели переглянулись. Неужели у них появилась возможность избежать наказания. Разочарование пришло сразу же, как только фон Винтерфельд сказал:

— Шанс погибнуть на поле боя, а не от топора палача. Ваше решение, господа? Должен предупредить, что конвой вас уже ждет.

Сухомлинов только в это мгновение вспомнил, что видел дежуривших у шатра полковника двух солдат. Тогда он не придал этому значения и только удивился, а сейчас вот выяснилось, что были они здесь неспроста.

— А если нам удастся отличиться в бою? — с надеждой в голосе уточнил фон Штрехендорф.

— Боюсь, это вас не спасет, господа. Король гневался. Я ему сказал, о вашей разведке и выполнении миссии по распространению слухов, но он и слушать не хотел. Так что, господа, ваше решение?

— Лучше погибнуть, как воин, — проговорил Сухомлинов.

— А вы, господин фон Штрехендорф?

— Смерть от рук палача, мне не нравится, господин полковник.

— Я так и предполагал, господа. Знал, что вы примете правильное решение. А теперь ступайте. Боюсь, я не знаю, насколько вам удалось отодвинуть день вашей смерти. Ведаю только одно, что сегодня или, по крайней мере, завтра этого не произойдет.

Офицеры поклонились и вышли из палатки. Уже на улице Иоганн кинул взгляд на стоявших караульных. Тяжело вздохнул.

— Небоись, — проговорил Адольф, хлопнув его по плечу: — прорвемся.

На следующий день, поступил приказ выступать. Полк Черных гусар вместе со всей армией занял ближе к ночи позиции и начал приготавливаться к утренней схватке. Теперь скрываться не было смысла, и Фридрих разрешил разжечь костры. За оставшееся время союзники, имея численный перевес, просто не решились уйти, несмотря на то, что к сражению они не были готовы.

Костер догорал. Шнейдер достал саблю и стал чистить. Сухомлинов докуривал трубку, а фон Штрехендорф неожиданно встал и начал наматывать круги вокруг костра.

— Да сядь ты, Иоганн, — проговорил барон, — что случилось уже не изменить. У нас с тобой нет другого выхода, как искать во время боя смерть. Я знавал людей, — неожиданно добавил Адольф, чем вызвал удивление у приятелей, — которые находясь вот в таком же состоянии, совершали подвиги. Причем такие, за которые все их предыдущие прегрешения, просто прощались.

Сухомлинов вдруг понял, что сболтнул лишнего. Сейчас оба его товарища начнут перебирать всех знакомых барона, пытаясь понять, кого именно тот имел в виду. Неожиданно для себя Игнат Севастьянович понял, что приведенные примеры не из этой жизни, а из той прошлой.

— Может нам удастся сделать нечто, — мечтательно молвил он, — что растопит сердце старика Фрица и тот нас простит.

— Не думаю, Адольф, — проговорил Шнейдер.

— Возможно, что ты и прав, Ганс. Но все же я не теряю надежды. Ведь надежда она ведь умирает последней.

— Мне бы вашу уверенность, барон, — проговорил Шнейдер.

Тут Ганс запустил руку во внутренний карман достал бутыль с вином. Осушил ее и с размаху запустил в ближайшие кусты, благо там в данный момент никого не было.

— Вы как хотите, господа, — проговорил он, — а я спать.

Если Шнейдер уснул сном праведника, то барон фон Хаффман, об этом мог только мечтать. Сейчас перед битвой он прекрасно осознавал, что опять находится на краю пропасти. Умирать Сухомлинов во второй раз, ни как отважный воин, ни как преступник, над которым завис меч правосудия, не собирался. Игнат Севастьянович в душе верил, что не зря его судьба выкинуло из его времени в прошлое. Он это понял, когда во время дуэли — выжил. Вот и сейчас, ворочаясь и прислушиваясь к храпу товарищей, барон вдруг задался вопросом, а почему именно он оказался в этом загадочном и непонятном полку Черных гусар. Обычно иррегулярная конница состояла из наемников в основном венгров. Он и предполагал, что попадет именно в такой полк, а оказалось, что основная часть кавалеристов были низкорослые немцы, такие как сам барон. Сухомлинов тактично, чтобы не вызвать подозрения и непонятных толков, задал свои вопрос Шнейдеру. Ганс честно признался, что виной всему были деньги, которых отважному войну не хватало. Выходило: такие же проблемы должны были подвигнуть на службу в полку гусар и Адольфа фон Хаффмана.

— Чему я удивляюсь, — прошептал Сухомлинов, закрывая глаза и делая попытку заснуть: — Неспроста отец имел дружеские отношения с таким никчемным человечишкой, которым был Мюллер.

Последняя попытка уснуть оказалась удачной. Сон сморил барона фон Хаффмана, но, увы, ненадолго.

Утром его разбудил звук полковой трубы. Сухомлинов проснулся. Выругался и стал собираться.

Шли последние часы перед сражением.

Фридрих нервничал, хотя по внешнему виду было это трудно понять. Союзники численно превосходили прусскую армию. Вот только король считал, что этого для победы не достаточно. Он уже давно для себя решил, что побеждать нужно не числом, а умением. Для этого и приказывал нещадно муштровать своих воинов. Тяжело в ученье легко в бою, для себя эту истину Фридрих II открыл уже давно, отчего и шла его армия победоносно по землям австрийцев. В будущем может, появятся люди, что придут к такому же выводу, да вот только пока ни среди его верных генералов, ни среди врагов таких даже близко не наблюдалось.

Монарх стоял в окружении своих офицеров, тех, что ему нужны были сейчас здесь, а не там — на поле боя. Темно-синий мундир, белые штаны, ботфорты. На поясе шпага. Треуголка. В левой руке трость.

Король вытянул руку, и тут же в его ладони оказалась подзорная труба. Адъютант среагировал быстро. Фридрих взглянул в нее и убедился, что все начиналось, как он и задумывал. Под бой барабанов, музыку флейт, с развернутыми знаменами, четкими линиями, наступала его армия. Темно-синие мундиры, желтые камзолы, ярко-красные гренадерские шапки, черные треуголки. И все это под военный марш. Ружья наперевес.

— Красиво идут, — отметил король.

Перевел взгляд туда, где еще вчера вечером находились союзники. Усмехнулся. Вот она пестрота красок. Белые, как снег мундиры австрийцев, пестрые доломаны гусар, красные, как кровь кафтаны саксонцев. Разноцветные знамена. Идут навстречу своей погибели. Правда делали они это как-то не аккуратно и даже вальяжно. То короля легкий ветерок донес звук барабанов. Чей он? Его прусаков или союзников? Впрочем... Австрийцы движутся по левому флангу, саксонцы по правому, причем последние вот-вот наткнутся на авангард Дюмелена, а тогда их шансы покинуть поле боя победителями станут равны нулю.

Заговорили громко пушки, заявляя о своем существовании. Тут же дымом накрыло колоны саксонцев. Стало трудно, что-то разглядеть в хаосе битвы, понять, что происходит. Дышать в дыму стало невозможно, и Фридрих уже собирался было направиться в шатер, когда до его уха донеслись радостные крики.

— Пехота пошла, государь, — проговорил один из офицеров, что сейчас стоял позади него.

Неожиданно, для саксонцев начала атаку прусская гвардия и кавалерия. Союзники уже поняли, что не успевают развернуться в боевой порядок. Тут же зазвучала команда, но войска дрогнули. Начали отступать.

— Австрийцы к ним не успеют подойти, государь, — проговорил тот же офицер.

— Сам вижу, — прошептал король, поднося подзорную трубу к лицу.

Фридриха сейчас больше всего интересовало, что будет делать Карл Лотарингский? Сын герцога Лотарингского Леопольда и принцессы Элизабеты Шарлоты Орлеанской тридцати трех летний принц Карл Александр уже в четырехлетнем возрасте стал владельцем собственного полка. В семнадцать — кавалер ордена Золотого руна. В двадцать четыре, вместе с братом уехал в Вену, где получил тут же звание генерал-вахтмейстера. Принимал участие в войнах с турками. В чине генерал-фельдмаршала выступил против Фридриха II. Прусский король этот факт не забыл. Иногда даже укорял этим своих старых генералов. В первые годы австро-прусской войны действовал против армии неприятеля очень даже успешно, но 17 мая 1742 года фортуна на какое-то мгновение от него отвернулась. После проигранного им сражения при деревне Готузиц близ Часлау, Мария-Терезия вынуждена была заключить мир в Бреславле, уступив Фридриху II Нижнюю и Верхнюю Силезию до Тешена, Троппау и землю по ту сторону Оппы и высоких гор, равно и графство Глац. В качестве наказание Мария-Терезия направила молодого офицера осаждать Прагу. Под стенами города фортуна вновь улыбнулась ему. Затем последовала победа при Браунау. Удалось занять всю Баварию. Овладеть частью Эльзаса. Но вскоре вновь возобновилась война с Пруссией, и ему пришлось вернуться в Богемию. Теперь генерал-фельдмаршала смотрел, как терпят поражение саксонцы.

Фридрих видел в подзорную трубу, как австрияки занимают оставленные позиции саксонцев. Пытаются удержаться. Вот только времени у них почти нет, так как несущиеся на волне успеха прусские пехотинцы тут же атаковали их.

— Правое крыло, — распорядился король прусский, — должен переменить фронт. Нужно, чтобы они действовали с фланга и попытались выйти в тыл австрийцам.

Гонец тут же вскочил в седло и умчался исполнять приказ. Фридрих II вновь взглянул в трубу. Карл Лотарингский отбивая удары, не воспользовался задержкой (прусские силы начали переправу через ручей) для своевременного отступления.

Австрийцев граф Нассуйский начал теснить с левого крыла. Затем молниеносная атака конницы генерала Геслера. Союзники дрогнули и начали отступать. Причем делали они это вновь беспорядочно. Удар с правого фланга прусского крыла и вот они уже стремительно бегут.

— Победа! — Проговорил вновь тот же офицер: — Австрийцы разбиты.

— Не совсем, — молвил Фридрих II: — Австрийский авангард, состоящий из войск генерала Валлиса и Надасти, так и не принял участие в бою. Я так и не решился его атаковать.

— Но почему, ваше величество?

Король промолчал.

— Займите высоту у села Каудер, — приказал монарх и добавил, — и прекратите преследование. Битву мы и так выиграли.

Впоследствии австрийские полководцы оправдывались: "Мы не могли атаковать пруссаков отчасти по причине разделявших нас болот, а отчасти потому, что они сами перешли по ним и атаковали нас".

Болота — это уж слишком. Ту болотистую местность, что разделяла полк Черных гусар от австрийской кавалерии, по мнению Сухомлинова, так назвать у него бы язык не повернулся. Причиной их не активных действий, считал Игнат Севастьянович, было то, что австрияки просто были смущенны и устрашены самоуверенным и наглым наступлением пруссаков, ведь первые численно превосходили последних. Поэтому союзники не везде доводили дело до столкновения, ограничиваясь только залпами из карабинов после которых частенько бросались в бегство. Зато прусским солдатам к таким маневрам было не привыкать. И казавшаяся не приступкой местность австрийским генералам не оказалась такой уж серьезной преградой для Черных гусар. Переправившись с левого крыла вброд через Стригауские воды, кавалеристы атаковали правый фланг австрийцев. Завязалась схватка, в которой оба дуэлянта получили шанс либо умереть достойно, либо совершить такой подвиг, после которого Фридрих II сменил бы гнев на милость.

Утром, находясь позади полковника, тот как раз наблюдал в подзорную трубу вражеские позиции, Сухомлинов о предстоящем очень много думал. Он уже понял, что никогда еще в жизни не участвовал в таких вот сражениях. Да он воевал. Причем дважды, но всегда это были мясорубки, жизнь человеческая в которых ничего не стоила, и места для подвига не было. В войне двадцатого века не будет всех красок битв поле поздних эпох. Цвета померкнут, музыка, что сейчас доносилась до ушей барона, если и будет, то не будет такой воинственной. И все же, какая бы ни была война, эта пестрая или та цвета хаки, война есть война. Убивают во все времена. Правда здесь человек что-то еще стоил.