"На грани"

— Я сам решу, что мне делать, — процедил он, глядя на Костю в упор. Тот закончил одеваться и, вместе с одеждой будто натянул привычную уверенность и язвительность. Он широко улыбнулся, спокойно выдержав пронизывающий взгляд Стаса, и произнес, слегка растягивая слова:

— Что ты там говорил, что секс — это просто секс и ничего больше? Думаешь, если я позволит тебе трахнуть себя, то ты можешь лезть в мою жизнь? Черта с два, Стас. Черта с два. Секс никого ни к чему не обязывает.

— Идиот, — прорычал Стас, не терпевший, когда его собственные слова обращали против него. — Я помочь тебе хочу!

Костя довольно доходчиво объяснил, куда он может засунуть свою помощь, и это стало последней каплей. Стас бросился к нему, едва соображая от злости, но Костя, куда лучше владевший собой, легко уклонился от удара и, хлестко двинув его в плечо, опрокинул обратно на кровать.

— Остынь, — с едва скрываемым отвращением бросил он на прощание.

Окна спальни выходили во двор. Костя вылетел из подъезда, на ходу натягивая куртку, и раздраженно пнул попавшуюся под ноги ветку. Стасу было не слышно, но, судя по всему, все это сопровождалось отборным матом. На душе сразу полегчало — не одному ему было исключительно погано. Костя остановился, не пройдя и пары шагов, вытащил из кармана сигареты, прикурил и тут же перегнулся через ограждение. Его тошнило. Зажженная сигарета красной искрой спланировала на землю, и Костя, выпрямившись, раскурил новую. Стас, подспудно опасаясь, что его заметят, отступил за занавеску.

Происходило что-то непонятное. Стоило упомянуть того парня, как Костя моментально вышел из себя, можно сказать даже озверел, чего за ним не замечалось ни разу за все два года совместной работы. Настолько болезненные воспоминания? Тяжелая история? Стас мысленно пожал плечами: грустные любовные истории он искренне считал надуманными. Не хочешь быть обиженным — не позволяй себя обижать, не желаешь быть обманутым — не обманывайся. В жизни все было исключительно просто, только некоторые романтически настроенные люди умудрялись все усложнять, придумывая игры в любовь, заморачивались чувством долга и ложными обязательствами.

Сами по себе эти понятия были не чужды Стасу, но он полагал себя в праве определять границы собственной ответственности и не собирался нести ее в отношении чужих ему людей. Секс, как он уже говорил Косте, подобных обязательств не налагал.

Можно было плюнуть, позволить самоуверенному идиоту самому распутывать клубок проблем, но Стаса гнали азарт и оскорбленное самолюбие. Ему посмели бросить в лицо его же собственную философию, да еще и отвергнуть помощь, которую он так редко предлагал. Это нельзя было оставить безнаказанным.

Следовало все-таки проверить этого загадочного "бывшего". Что бы не говорил Костя, эту версию не стоило сбрасывать со счетов, хотя она и не объясняла осведомленности недоброжелателя. Может, у него есть сообщник в отделе? Нет, слишком сложно, разгадка должна быть проще. Стас проводил удалявшегося Костю взглядом и отошел от окна.

— Прости, Костенька, — вслух произнес он. — Это стало моим делом с того момента, как мне подкинули эти чертовы фотографии. И мне плевать на твое мнение по этому поводу.

Бессонница одолевала с новой силой. Алкоголь помогал плохо, только усугубляя раздражительность и вспышки агрессии, а секс стал казаться пресным и неживым. Особенно, когда у одной из спешно снятых для случки дам оказались темно-серые, такие знакомые глаза, что Стас не выдержал и просто выпихнул ее из постели, не доведя начатое до конца. Костя же с того самого вечера успешно избегал его общества всеми доступными способами. Стас бесился, но навязываться не желал тоже. Ситуация стала патовой.

Единственное, что он мог — это потихоньку собирать информацию. Костя проживал один, в квартире родителей, переехавших жить к дочери в другой город. Два года назад он почему-то решил оставить работу в управлении и перевестись сюда, в отдел. Выжили? Не сошелся характерами? Об этом стоило узнать поподробнее. Кроме того, следовало хорошенько поискать информацию на "бывшего". Даже если Костя тщательно скрывал свою личную жизнь, следы должны были остаться. Годами выработанное чутье настойчиво подсказывало Стасу, что копать следует именно в этом направлении. Разгадка таилась там, на этих фотографиях, которые он уже мог нарисовать по памяти, настолько хорошо изучил все детали. Они снились ему по ночам, обворовывая на те немногие часы сна, которые удавалось отвоевать у бессонницы. Стас буквально ненавидел незнакомого ему парня, имевшего что-то, чего никогда не было у него самого. Он прекрасно знал, что Костя не простит ему вмешательства, но отступить оказалось выше его сил. Он должен был докопаться до правды — любой ценой, даже если придется вытрясти ее из Артемьева.

От недосыпа, усталости, перенапряжения и постоянного похмелья ужасно болела голова. Любой звук вызывал невыносимые спазмы, сдавливающие череп стальными обручами, и от них не спасало даже обезболивающее. Стас почти ничего не ел — желудок, перегруженный алкоголем, не принимал пищу. Дела же наваливались бесперебойно, не оставляя свободного времени, и это тоже не добавляло оптимизма. Он стал еще более дерганным, наорал на мать, звонившую по поводу танцев, и наводил ужас на задержанных, даже когда просто проходил мимо обезьянника.

Из коридора доносился шум. Это очень отвлекало, не давая сосредоточиться, но Стас сдерживался, пока мог. Два голоса, пьяно затянувших знаменитую "Мурку", заставили терпение лопнуть. Он резко поднялся, едва не опрокинув кресло, и отправился выяснять причину беспокойства.

— Что происходит? — осведомился он у дежурного. Тот пожал плечами.

— Да вот, двух алкашей привезли. Буянят.

Теперь пение доносилось из допросной. Не долго думая, Стас с силой двинул по двери ногой и проорал:

— Открывайте, живо! Не отдел, а картонная коробка!

Пение на мгновение смолкло, а потом раздался громкий хохот. Кровь ударила в голову.

— Стас, тут такое дело... — выражение лица Вали Михайлова, открывшего дверь, было весьма кислым. Стас, отодвинув следака плечом, вошел внутрь. Ему открылась весьма примечательная картина.

Допрашиваемых было двое. От перегара, распространяемого ими, можно было задохнуться, пахло какой-то дешевой сивухой и, кажется, мочой. Стас брезгливо поморщился и повернулся ко второму следователю.

— Здесь что, вытрезвитель? Какого хрена?

— Бытовуха, Стас, — ответил тот. — Пили вместе, вернулась жена вот этого, — он указал на того, что повыше, — устроила скандал. Соседи слышали. Попыталась выставить, ну и...

— Жива? — коротко осведомился Стас.

— Жива, — отозвался Валя. — Надолго ли непонятно, но шансы есть.

— Ну так и закрывайте их к черту! — вызверился Лазарев. — Устроили тут караоке! Что вы возитесь?

— Стас... — очень тихо сказал Валя. — Там еще девочка была, дочь. Пропала. Может убежала, а может тоже...

Стас очень медленно повернулся и подошел к крайнему из задержанных. Тот, поднял на него совершенно пустой взгляд и расхохотался.

— О, еще мусор! Слышь, полкан, сгоняй за пивком, а? Ну, горит у меня душа, залить надо!

Он стиснул грязный ворот рубахи, показывая, где конкретно горит, и рванул, так, что чуть не треснула ткань. Стас прикрыл глаза, чувствуя, как по венам растекается кристально чистая ярость, а потом без колебаний обрушил кулак на голову абсолютно пьяного мужика. Тот, нелепо взмахнув руками, упал на пол, и удары посыпались один за другим. Стас бил его ногами, до хруста впечатывая ботинки в ребра, в голову, когда тот пытался приподняться, от опьянения не чувствуя боли. Все напряжение последних дней, собственная усталость, злость, накопленные проблемы выплескивались в безумной злобе, и Стас плохо соображал, что делает.

Его оттащили. Валя что-то говорил, вытирая кровь из разбитой брови, и Стас с некоторым удивлением понял, что в нахлынувшем дурмане не узнал Михайлова, отвесив и ему. Второй следак, склонившись над неподвижным мужиком, коротко охнул и вытащил телефон.

— Скорую! В РОВД... И быстро!

Все казалось каким-то замедленным, заторможенным. Стас, чувствуя, как его начинает трясти от переизбытка адреналина, тыльной стороной ладони вытер испарину со лба и повернулся ко второму задержанному, моментально протрезвевшему под его взглядом.

— Стас... — Валя насторожено заглянул ему в лицо и отшатнулся. — Ты же...

— Теперь он, — Стас кивнул в сторону второго, — с удовольствием ответит на ваши вопросы. Так?

Перепуганный мужик мелко закивал, трясясь от ужаса. Стас повернулся к Вале.

— Вечно надо за всех все делать, — сказал он и вышел из допросной. Его колотило.

В кабинете он заметил, что весь измазался в крови, и начал с остервенением оттирать пятна, но лишь размазал их еще больше. Было тошно. Муторно. Саднили разбитые костяшки, головная боль усилилась в разы, а внутри будто прорвался огромный нарыв. Ужасно хотелось отключиться, и Стас, порадовавшись собственной предусмотрительности, достал припрятанную бутылку водки.

То и дело звонил телефон, но Стас даже не подумал ответить, а потом и вовсе выключил мобильник, не удосужившись взглянуть на имя абонента. Алкоголь не приносил успокоения, туманя сознание, но не снимая боль. Он все еще видел перед собой неподвижное тело на полу, полный ужаса взгляд Вали, и в первый раз в жизни это ударило под дых, выводя из равновесия. Чужой страх, почему-то, не вызвал радости. Он был не уважительный, признающий силу, а другой — пропитанный отвращением и брезгливостью. С каких пор он начал различать оттенки?

В дверь постучали, но Стас рявкнул, велев оставить его в покое, и стук прекратился. Больше его никто не тревожил. За водкой последовал коньяк, разливший по телу благословенное тепло, и Стас, наконец, провалился в беспамятство.

Пробуждение оказалось неприятным. На голову обрушился поток ледяной воды, и Стас вздрогнув, распахнул глаза.

— Какого хрена?!

— Это ты меня спрашиваешь? — раздался знакомый голос, который Стас предпочел бы не слышать больше никогда в жизни. Он с трудом выпрямился, морщась от боли во всем теле, и отлепил от щеки приставший к коже лист бумаги. Желудок тут же скрутило.

— Блевать лучше не в кабинете, — предупредил его Костя, внимательно наблюдавший за ним. В одной руке у него был объемистый полиэтиленовый пакет, во второй — пустая кружка. Стас, не доверяя своему голосу, молча показал ему оттопыренный средний палец. Артемьев усмехнулся. — По тебе словно трактор проехался. Не хочешь узнать про того мужика, которого ты избил?

Вопрос был задан нарочито равнодушно, но в глазах Кости притаилось нечто такое, что Стас тут же посерьезнел.

— Что с ним?

— Выживет, — успокоил его Артемьев. — Сломано четыре ребра, разрыв селезенки, черепно-мозговая. Девочку, кстати, нашли. Второй сознался. Она им пить мешала, они ее и выгнали в чем была на улицу. Ублюдки.

— Жаль, что выживет, — вполне искренне отозвался Стас. Костя помедлил и согласно кивнул. — А мать?

— Умерла в больнице.

— Лучше бы наоборот.

— Лучше бы.

Разговор можно было бы считать исчерпанным, но Костя не уходил. Вздохнув, он бросил на стол принесенный пакет.

— Переоденься, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Стаса. Тот нахмурился и, заглянув внутрь, обнаружил там собственные джинсы, рубашку и свитер.

— Как это понимать? — жестко осведомился он, сверля Костю мрачным взглядом. — Как ты попал ко мне домой?

— Взял ключи у твоего сына, — пояснил тот, и Стас похолодел. — Прежде чем злиться, взгляни на свой мобильник. Ах да, он же выключен. Поэтому тебе не могли дозвониться.

— Антон звонил мне? Ночью? — Стас, преисполненный тревогой, зашарил по столу, разыскивая телефон. — Зачем?

— Твоей матери вечером стало плохо с сердцем.

Стас замер, словно пораженный громом. С похмелья голова еще соображала плохо, поэтому он сперва подумал, что ослышался, но непривычно серьезный вид Кости свидетельствовал об обратном.

— Насколько плохо?

— Тебе лучше поговорить с врачом, — Костя беспомощно развел руками. — До тебя пытались дозвониться, чтобы ты забрал Антона, но без толку. Потом догадались набрать дежурку. Я съездил в больницу, забрал парня, отвез к тебе домой — к счастью, у него были ключи. Потом собрал кое-что из вещей и вернулся в отдел. Переоденься, если не хочешь никого напугать.

— Ясно.

Внутри было нестерпимо холодно и пусто. Тревога за мать начисто выжигала все другие ощущения, но мучительный стыд за то, что его не оказалось рядом, когда самым близким людям была нужна помощь, все-таки пробивался наружу. Поднявшись, Стас начал быстро раздеваться, не обращая внимания на присутствие Кости. Кстати...

— Как ты вошел? — спросил он, прекрасно помня, что запирал дверь на ключ. Артемьев лукаво улыбнулся.

— У меня очень много разнообразных талантов, а у тебя дерьмовый замок в двери. Прости, не было времени ждать, пока ты проспишься.

Стас криво усмехнулся. Приходилось признать справедливость упрека, как это было ни обидно. К черту, сейчас не время лелеять собственное самолюбие, нужно срочно узнать, что с матерью. Одевшись, он начал перекладывать все необходимое в карманы джинсов, но Костя, молчаливо наблюдавший за его сборами, внезапно выхватил у него ключи от машины.

— Эй!

— За руль ты не сядешь, — отрубил Артемьев. — В зеркало на себя посмотри. Только аварии еще не хватало.

— И что, мне теперь такси ловить? — опешил Стас, почему-то даже не возмущенный самоуправством. Костя подкинул на ладони ключи и отвел взгляд.

— Я тебя отвезу, — сказал он. — Раз уж влез во все это...

— Спасибо, — после паузы, произнес Стас, поражаясь, насколько искренне это прозвучало. Он действительно был благодарен Косте. Тот досадливо дернул плечом.

— Потом отблагодаришь. Поехали.

Не спрашивая, Костя повез Стаса в больницу. Тот не возражал — в первую очередь следовало узнать, что с матерью, а Антон был в состоянии пробыть дома один еще несколько часов.

"Только там жратвы никакой нет, — запоздало вспомнил Стас. — Я же ничего не покупал..."

— Я там твоему парню всякой мелочевки по дороге купил, — покосившись на него, сказал Костя, очевидно, угадавший его мысли. — Ну там, сыр, колбаса, хлеб. Не беспокойся.

— Я и не беспокоюсь, — огрызнулся Стас, недовольный, что его читают, будто раскрытую книгу. — Ты можешь ехать быстрее?

Костя не ответил, но послушно прибавил скорость. Больше они не разговаривали до самой больницы.

К больной женщине их пропустили сразу, едва взглянув на удостоверения и хмурое выражение лица Стаса. В палату Костя не пошел, оставшись в коридоре, за что Лазарев был ему весьма признателен. Он не был уверен, что сумеет сохранить лицо при виде матери.

Та спала. Стас осторожно, стараясь не шуметь, подвинул стул к ее кровати. Хотелось взвыть от отчаяния, но он молча смотрел воспаленными сухими глазами на осунувшееся, бесконечно дорогое лицо. Когда появились все эти морщины? Почему, даже сейчас, во сне, она выглядит такой уставшей? Как он не заметил этого раньше?