Четыре грани 3.2

Айдар шумно втянул воздух распахнутым ртом, и вцепился пятерней в бедро лаэра, заставляя его двигаться в привычном рваном ритме — чуть быстрее, жестче и глубже.

— Так неудобно, — коротко сообщил лаэр, чувствуя, что сегодня у них быстрой разрядки не получится, и он скоро устанет держать требуемый темп.

— Тогда давай обратно, — тяжело, отрывисто дыша, согласился варвар. — Только не вынимай!

Аслан хрюкнул, пытаясь сдержать неуместный смех и одновременно осуществить требуемые условия, путаясь ногами и руками, возвращаясь к первоначальной позе. Но он был полностью солидарен со своим соблазнителем — у того слишком долго не было Верхнего, чтобы повторять все с самого начала. Возбуждение, резко охладившееся саднящей болью для обоих, слегка поумерило пыл былой страсти, когда оба не гнушались регулярно помогать друг другу избавляться от излишней агрессии. Так что рисковать не хотелось.

Утвердившись сзади, Аслан наконец-то отпустил себя, сунув руку под поджарый живот партнера, не давая ему отстраняться далеко. Наручи время от времени царапали недавний шрам, и Айдар прерывисто захлебывался на вдохе, но темп и амплитуду встречных движений не менял. Они слишком хорошо знали, что им обоим требуется.

Присутствующая боль уже не казалась терзающей, жестокой. Наоборот, она придавала изумительный оттенок к приближающейся эйфории удовлетворения. Айдар чувствовал это приближение каждой клеточкой своего тела, поющей звоном стали сошедшихся в поединке бойцов, от самых корней иссиня-черных волос на затылке (которые сейчас крепко сжимал Аслан, заставляя запрокинуть голову чуть ли не до хруста в позвонках), до самых кончиков пальцев на ногах. В животе все крепче скручивалась тугая пружина, стягивая пульсирующие внутренности, чтобы затем распрямиться, высвобождая семя и освобождая разум от этого наваждения, снова (хотя бы последний раз), быть с тем, от кого все тело плавится, будто горячий воск на раскаленных углях. Слишком давно не было достойных претендентов. Да и не по статусу ему теперь когда-нибудь вновь оказаться снизу.

И все-таки варвар не выдержал первым. Аслан, отпустивший его гриву и вцепившийся теперь в бедра, увлеченный собственными ощущениями, не успел среагировать и перехватить его руку, стиснувшую стоящий колом член. Айдар только обхватил плотнее собственный ствол, и тут же ощущение распрямившейся пружины внизу живота, пробившей внутри сосуды, из которых теперь вдоль позвоночника растекалась горячая лава — накрыло с головой. В последний момент он лишь успел ткнуться лбом в мокрый от росы плащ и вцепиться зубами в запястье свободной руки, заглушая собственный вопль наслаждения на грани боли. Мышцы конвульсивно сжались, и Аслан последовал за ним, входя до упора, так что яички смачно шлепнули по его собственным, окатив степняка еще одной волной неожиданного удовольствия. Словно 'в подарок' в честь последнего раза их близости.

По пальцам текло горячее липкое семя, в шею что-то простонал задыхающийся будто после настоящей схватки Аслан, тяжело распластавшийся сверху. Айдар вытянул дрожавшие от напряжения ноги и рухнул на живот, охнув под тяжестью и не подумавшего откатиться в сторону лаэра, который все еще был не в состоянии шевелиться. Холода осенней ночи они пока не чувствовали. Разгоряченные, покрытые испариной тела остывали медленно.

Сердце все еще бешено толкалось внутри, где-то у самого горла клокотал пульс, а Айдар просто шалел от упоительной радости сбывшегося желания, пребывая в состоянии восторга, которое, он знал, слишком быстро пройдет. Как остановить этот миг?

Никак...

Варвар сильнее вцепился зубами в собственное запястье, теперь уже сознательно отрезвляя себя короткой, но, к сожалению, незначительной болью, избавляясь от чувства зависимости.

Догадался ли пришедший в себя и приоткрывший глаза Аслан, о чем он думал, Айдар так и не понял. Только друг соизволил сползти с него, лег рядом, обняв со спины, повторяя изгибы тела, и переплетя пальцы рук.

— Это того стоило, Дар?

Варвар не знал, что ответить, лишь благодарно сжал сильную жесткую ладонь.

Похоже, лаэр и не ждал ответа. Степняк скосил глаза и почувствовал, как внутри что-то ёкнуло, неприятно царапнув. Аслан бездумно смотрел в бесконечную глубину темного неба.

О чем он думал? О них? О жене? Или о ком-то из своих новеньких? Вряд ли он всерьез увлекся мальчишкой, тот еще не достиг планки, предъявляемой Асланом к своим партнерам. А вот второй, с безобразно изуродованным лицом — действительно хорош...

И ведь не спросишь...

Да и ни к чему ему это знание.

Айдар отогнал прочь депрессивные мысли и заставил себя расцепить пальцы, все еще переплетенные с пальцами друга. Жизнь продолжается. Он получил даже больше, чем имел на это право...

Аслан будто только и ждал этого момента. Преувеличенно бодро вздохнув, лаэр легко поднялся на ноги и протянул руку с трудом севшему родичу:

— Пошли отмываться, — кивнул он в сторону реки. — Пора возвращаться, пока никто нас не хватился...

— ...Айдар?! — откуда-то издалека донесся обеспокоенный знакомый голос.

Степняк удивленно распахнул глаза и увидел Халара, склонившегося над ним.

Ничего себе! Дал волю воспоминаниям, на минутку прикрыв глаза...

Мансур уже щеголял вправленной лекарем рукой. Тесса заканчивала отмывать засохшие подтеки крови с лица Рена. Аслана и Дика в шатре не было.

— Ну, ты как? — с любопытством исследователя, осторожно, но довольно крепко ухватился Халар его за подбородок, вынудив повернуть разбитое лицо к источнику света. — Хорош! — удовлетворенно констатировал мужчина, явно радуясь, что обоим 'экспериментаторам' над юным воспитанником Аслана досталось 'на орехи'. — Помощь моя нужна? Не тошнит? Сколько пальцев видишь? — показал он два.

— Два, — послушно ответил Айдар.

— А так? — не сдавался лекарь, показав четыре. — Знаешь, и от удара в челюсть сотрясение мозга бывает. Не нравится мне, что ты так странно отключился...

— Четыре! Да в порядке я, Халар, — смутился степняк, поморщившись. — Бальзамом намажу...

— Ну и хорошо, до свадьбы заживет! — оптимистично хлопнул лекарь варвара по плечу. — Но если почувствуешь какие-нибудь признаки сотрясения, пошли кого-нибудь из ребят, пусть меня разбудят, не стесняются. Понял? С головой шутки плохи!

— Спасибо, — улыбнулся Айдар, поднимаясь. И тут же выругался, слизывая с разбитой, а теперь подсохшей и вновь треснувшей от улыбки губы кровь. — А где Аслан?

— Он за рубашкой для Рена пошел, — пояснил Мансур, заваривая новую порцию знаменитого 'чая' таура Даута. — Я сегодня здесь переночую, за очагом прослежу. А ты можешь отправляться в казарму. Теперь-то я и один управлюсь.

— Госпожа Тесса, Вы закончили? — обернулся Халар.

— Да, сейчас уйду, — неуверенно отозвалась девушка, которой очень уж не хотелось расставаться со своим Солнышком так скоро, но лекарю втемяшилось в голову взять анализы для исследования. Для чего он настоятельно просил найти какую-нибудь чистую тару, и не собирался покидать сконфуженного пациента, пока тот не помочится, так сказать, 'во имя науки'. Потому что еще ни разу Замковый лекарь не видел такого скорого выздоровления при столь серьезных признаках горячки, спровоцированных интоксикацией неизвестного яда. Естественно, госпоже не пристало находиться при столь интимном процессе, предстоящем молодому человеку.

— Тесс... — сник парень и обреченно посмотрел на невозмутимого лекаря. — А, может быть, я лучше утром сам занесу? Вы же сами сказали, что завтра такой слабости уже не будет?

— Ну так завтра-то как раз уже будет совсем не то. Лучше контрольный забор через пару дней сделать, — уверенно оборвал его предложение Халар.

— Да не хочу я пока! — вспыхнул Ренальд.

— Вот это-то и плохо! Вся гадость должна вымываться из организма, а у тебя, получается, все в почках осядет? Мансур, ну как, готово питье?

Рени закатил глаза, тяжело вздохнув. Похоже, отвертеться ему не удастся.

— Все будет хорошо, Солнышко, — ободряюще прошептала Тесса, подарив своему любимому ясную улыбку. — Придется тебе 'во имя науки' немножко пожертвовать. Не переживай, я выйду.

— Не надо на эту тему, Тесс, а то у меня сейчас опять моральная травма приключится, — расстроено попросил Ренальд, стесняясь вовсе не Тессы, а присутствующих мужчин.

12.

Подавленный вид друга, устало прикрывшего глаза в ожидании, когда хлопоты вокруг Ренальда закончатся, заставлял Аслана переживать смутное чувство вины. Вроде бы и справедливо Айдар получил за свое 'предательство', но, положа руку на сердце, таковым его умалчивание возможных осложнений теперь уже не виделось. Таур подстраховался. Это его право. Он не понаслышке знает, что такое пресловутая 'ледяная кровь' и как она может отравить существование не только собственного хозяина (если бы верх взяли темные желания), но и доставить массу проблем окружающим людям.

И сейчас Аслан старался не думать о еще одной особенности этого наследства далеких предков парня. Если молва не лжет, то Рени такой же однолюб, как и Даут, не захотевший взять вторую жену, когда оказался вдовцом. И интересы Рода не смогли пересилить его позицию. Зато брат отца Ренальда не постеснялся отобрать свободу у женщины, без которой не мыслил своего существования, наплевав на то, что покалечил не только вставших на ее защиту людей, но и погубил (пусть пока так и думает!) ее сына, который ему самому приходится ближайшей родней.

Для Рени ведь тоже не существует других женщин, кроме его госпожи. И уже не имеет значения — останется он рабом или получит свободу. От этих добровольных оков он вряд ли теперь избавится. Тесса не стремилась к подобному порабощению его души и тела. Этот коктейль из жалости, сочувствия и участия к судьбе несчастного мальчишки породил ее любовь к нему, на которую наложник и откликнулся, даже не успев познать радость и разочарование первой, самой искренней и трогательно-наивной любви или просто привязанности с кем-то еще.

Сегодня он уже, будучи в неадекватном состоянии и потеряв обычную осторожность, продемонстрировал, что считает Тессу своей женщиной. И при малейшей угрозе ей, готов отдать свою жизнь. На какой-то миг Аслан даже испугался, что наложник нафантазировал себе, что обязан защищать свою госпожу и от собственного мужа, то есть от него. Любого другого, устроившего подобную эскападу, Аслан удавил бы на месте. Но не Рени. И дело даже не в том, что под действием ядовитой примеси к его пробужденной крови, Ренальд оказался сильнее. Просто его Котенок — единственный, с кем он мог поделиться безграничной любовью Тессы, которой хватало им обоим. Парень заслуживает эту привилегию, и вовсе не из-за своей смазливой внешности.

Хорошо, что неприятное чувство ревности и презренный страх неуверенности в своей мужской неотразимости быстро прошли, не успев нанести разрушительных изменений личности. Даже стыдно теперь было за минутную слабость.

И это досадное недоразумение с мальчишкой, с которым Аслан сумел справиться, не умалял угрызений совести из-за сопутствующей неприятности. Все-таки не стоило бросаться такими словами, которые он в сердцах озвучил в адрес верного друга.

Лучше бы еще раз молча съездил по морде. И в детских драках до первой крови, и в честном спарринге, бывало, и похуже доставалось обоим. Никаких обид после. А его ядовитые слова так и останутся незаживающей язвой в душе Айдара...

Нехорошо.

Хозяин Замка досадливо покачал головой, отгоняя видение разбитого лица степняка, даже растерявшегося, буквально оглушенного жестоким обвинением в предательстве. Примет ли он извинения, сумеет ли забыть? Может, надо было сразу постараться разобраться с этой проблемой?

Но лаэр пока еще не до конца притушил пожар противоречивых желаний — помириться или же поквитаться с другом. Липкий страх потерять Рени только оттого, что родичи не учли все нюансы, которых можно было бы избежать, оставайся он рядом постоянно, отпускал слишком медленно... Нет, пожалуй, извиняться он не будет. По крайней мере, сейчас...

Оставив Дика у входа в казарму, Аслан на минуту задержался в дверях, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку помещения, в котором прикрученные до минимума, горели лишь два масляных светильника в дежурном режиме. Тишину казармы нарушало только тихое посапывание одинокого бойца. В намерения лаэра не входило будить Дерека, не спавшего почти двое суток.

Однако отыскать в одной из кладовых среди подарков Ренальда шелковую рубашку (чтобы грубоватая для травмированной кожи ткань обыкновенной не причиняла наложнику неудобства), в темноте вряд ли удастся.

Полукровка-варвар аккуратно прокрался до ближайшего светильника. Поступь молодого мужчины по старым толстым половицам скрипучего пола оказалась неслышной, на зависть любому охотнику-степняку. Но стоило ему лишь снять с кованого крючка на стене фонарь (видимо, выдало колебание пламени, сместившееся с привычного места), как бывший наемник мигом отреагировал на возможную опасность. От того, чтобы попортить "шкуру" невезучему сегодня хозяину, Меченого удержала лишь молниеносная реакция лаэра. Только по счастливой случайности Аслан в этот момент оглянулся в сторону своего несговорчивого бойца, и поэтому успел заметить, как того будто пружиной подбросило на лежанке (на которой он умостился вместо койки, согласно обычаям степной братии, с которыми приходилось делить ночлег). И сталь метательного ножа на мгновение блеснула в руке раба-воина.

— Дерек! — сипло окликнул лаэр, подняв фонарь выше, чтобы тот спросонья мог опознать нежданного визитера.

— Аслан? — неохотно опустил Меченый руку, но не расслабился, крепко зажимая нож и настороженно ожидая подвоха. Он сейчас больше полагался на слух, чем на зрение, пытаясь прогнать туман из глаз и остатки не слишком приятного сновидения. Даже хорошо, что Аслан разбудил. Заново переживать те ощущения и чувствовать боль в давно зажившей щеке, словно ее порвали только что, было, мягко говоря, неприятно. Видимо, из-за бессонных суток, теперь провалился во сне слишком глубоко в прошлое, которое хотелось забыть.

— Я, — признался лаэр.

— А ты что здесь бродишь?

— Да вот, зашел за рубашкой для Рени, из тех, что таур прислал. Мансур сказал, что нужна шелковая — она будет не так раздражать татуировку, — пояснил варвар, машинально запахивая воротник своей порванной рубахи, хотя боец вряд ли сумеет разглядеть в темноте характерные следы чужих пальцев на его шее.

Дерек спрятал верный нож обратно под импровизированную подушку и потер лицо ладонями. Спать хотелось зверски:

— А чего ты шепчешь, мой господин? — смачно зевнув, поинтересовался он. — Я уже проснулся, а больше вроде нет никого... — обвел он взглядом пустую казарму.

Аслану вовсе не хотелось рассказывать подробности последнего часа, но заставлять сероглазую язву самому домысливать причину в отсутствии информации о том, что произошло, желания не возникало. Поэтому ответил зло и немного смущенно, пресекая дальнейшие расспросы:

— Чтобы интимнее было!