Только оказавшись внутри ярко освещённых стен собственного шлюза, за пределами корпуса станции, Декаурон позволил себе расслабиться и мягко слился воедино, обретая цельную память десятков временных личностей и превращаясь во что-то большее, чем был до этого. Деактивировал уцелевшего штурмовика, разжал манипуляторы — и вспомнил про комиссара.

— Юэ, ты функциональна?

Тишина.

— Юэ?

Тишина.

— Взываю к полномочиям мастер-оператора. Запрашиваю статус Юэ Юнары.

— Не суетись. Я прихожу в себя после сенсорной депривации.

— Мы выбрались.

— Плохо, что нам вообще пришлось выбираться. Как ты это сделал?

— Всего лишь магия.

— Там... Мне кажется, ты позволил себе контролировать мои действия.

— Это неудивительно, учитывая, что в стране слепых я был единственным одноглазым.

Они приблизились к внешнему антиморбидному барьеру и Декаурон медленно погрузился в сияющее поле, чувствуя, как испаряется внешний слой его экзоскелета. Плазменное облако слизывало покрытие вместе со всеми потенциальными агентами заражения: одноклеточными, вирусами, насекомыми или даже микромашинами. Изнутри процесс выглядел страшновато — словно живьём снимали кожу, и неважно, что даже не вторую, а третью — техночувства позволяли ощутить этот процесс посредством тревожной имитации обнажения. Предстояло пройти ещё несколько барьеров и тестов.

А потом...

— Мастер, что с вами произошло?!

— Привет, Дану. Я тоже очень рад тебя слышать.

* * *

Дворец распахнул свои врата — витраж из тысячи цветных стёкол, собранный на тонкой серебряной раме. С витража смотрели эльфы, феи, смертные герои — десятки волшебных созданий, живущих средь солнечных лесов и чистых небес. Яркие картины не слишком гармонировали с беломраморным интерьером — лишь возле самой арки, камень которой шёл тончайшими трещинками, плиты пола покрылись зеленеющей шкуркой мха.

Регент по-прежнему вставал над хрустальной крышей, нависая, будто грозный лик древнего божества. Лик оставался тёмен: ковчег ушёл в тень планеты, и фотонное дыхание Ники выглядело сверкающей полоской, над которой сиял один из ледяных спутников. Где-то там, то прижимаясь к гиганту, то возносясь над его полюсом, продолжала свой бесконечный путь "Вуаль" — заброшенная станция, хранящая секреты давно минувших времён.

В дальнем пределе дворца, в обрамлении клёнов, вишен и акаций, притаилась усыпанная цветами лужайка. Туда и свернул Декаурон, свернул, повинуясь самым примитивным желаниям: там было приятно проводить время. Попасть в это место удалось бы не всякий раз, поскольку существовало оно не постоянно, и даже когда существовало — располагалось в исключительных владениях существа, мало озабоченного заботами и нуждами прочих обитателей ковчега. Декаурон уже видел голубое, как древнее земное небо, пятно растрёпанной шевелюры: оно мелькало сквозь ветви деревьев, рывками перемещаясь с места на место. Он просочился мимо ветвей, не задев ни один листок, и вышел на открытое пространство. Крыша дворца уступила место яркому солнцу. Только выйдя на свет, можно было понять, что и торжественный поток его лучей, и головки одуванчиков, васильков, огромных ромашек — вся лужайка стремилась к одному центру, излучала цвет и фрактальную бесконечность образов в один фокус — а тот, в свою очередь, танцевал, увлекая за собой этот маленький мир, закручивал его вихрем красок, смешанных в едва различимые взглядом фантастические картины.

Бледная обнажённая девушка с волосами голубыми, как небо, всегда казалась Декаурону воплощением свободы, но свободы иного рода, нежели вожделенная божественность. Анталаника не испытывала нужды в невозможном, не искала рамок и не оперировала самой концепцией ограниченности, чем вызывала у мастер-оператора тоскливую зависть — тем более сильную, что походила на бога куда сильнее, чем он.

Хрупкая фигурка уже начала работу: в пространстве вокруг неё медленно ткалась удивительная конструкция, проникающая сама в себя, не имеющая ни границ, ни конкретных форм. Взгляд не мог охватить её целиком, сознание — вместить и достроить: Анталаника, единственная из обитателей "Стеклянного дворца", распоряжалась собственной вычислительной средой, и её творения лишь частично пребывали в общем пространстве, слишком сложные и многомерные, чтобы быть доступными кому-то, кроме хозяйки. Она перемещалась, взмахивала руками, совершала фантастически изящные пируэты — но весь этот танец оставался вне пределов осмысления, будто добрая половина его была невидима для обычного взора.

Метание её глаз завораживало: в каждый отрезок времени каналы, связывавшие разум Анталаники с объективной реальностью, пропускали в сотни раз больше информации, чем впитывал из тонкого ручейка своих чувств Декаурон. Сами глаза в этом совершенном теле оставались эстетическим выбором, данью эволюционной традиции — помимо них функции зрения выполняла кожа, насыщенная тепловыми, электромагнитными, оптическими рецепторами, и, наверное, даже средствами, способными ощутить сверхвысокочастотное излучение. Вокруг, словно херувимы модернизированного бога, кружилась свита художницы — миниатюрные роботы, играющие роль внешних органов. Если бы не тонкая ниточка происхождения, связывавшая это существо с человечеством, она — Декаурон был уверен — давно обзавелась бы сотнями новых рецепторов и конечностей, обернувшись сверкающим синтетическим пауком, играющим в потоках быстрого времени.

Недолго — пару сотен секунд — он пытался выстроить модель её танца, продолжая уходящие в никуда движения и дополняя парадоксальный ритм скрытыми гармониками, потом оставил это занятие. Удалось выявить не более четверти рисунка, прежде чем разум начал буксовать, отказывая в обработке парадоксальным многомерным концепциям.

— Ты всё ещё похожа на небесную фею.

Декаурон сел в траву, подставив лицо фальшивому солнцу. Через несколько мгновений в его сознании вспыхнул кодекс — то, что заменяло Анталанике обычную речь.

/Анарандэ Декаурон (ты, воспоминание, опознание). Эмоция радости (встреча, удовольствие, новое познание, внешний разум). Благодарность (новое познание, поток данных, красота-интерес-стремление)./

Кодекс действительно вспыхивал: многообразием смыслов и полнотой передаваемых чувств, заставляя воспринимать себя как огромное целое, слепок чужих мыслей, приведённый к удобоваримой для более примитивных интеллектов форме. Отвечать не имело смысла, но он всё же встал и отвесил лёгкий поклон.

— Я тоже рад тебя видеть. Надеюсь, когда-нибудь смогу воспринимать твои шедевры. Думаю, они того стоят.

"Может быть, через полмиллиона лет? Или это слишком оптимистичный прогноз?"

— Анарандэ, — вкралась в его разум едкая мысль, — немедленно прими участие в совещании. Ты пренебрегаешь своими обязанностями.

— С какой стати пожизненно осуждённым нужно куда-то спешить?

— Чтобы приговор не был пересмотрен в худшую сторону.

— Да, комиссар. Вы сегодня не в настроении?

— Задержись ещё на тысячу секунд, и я буду в настроении, но тебе оно не понравится.

— Ты подталкиваешь меня к побегу.

— Милости прошу. "Вуаль" ждёт не дождётся беглых преступников.

* * *

В окружении фарфоровых лилий, в суровой белизне одежд и надменном гневе Юэ казалась особенно живой и особенно человечной.

"Если не обращать внимание на взгляд, в котором расплавится даже демон, она очень мила. Вылепленная из лепестков жасмина аристократка: снаружи лёд и внутри огонь."

— Юэ, ты когда-нибудь занималась сексом?

— Придумай шутку получше.

— Давай попробуем!

— Мне страшно представить, что из этого выйдет.

— Как ни странно, мне тоже. Придётся формализовать протоколы взаимодействия и настроить кучу параметров. Но если отключить пару уровней восприятия...

— Попроси Анталанику или Дану.

— Я их боюсь.

— Меня, значит, нет?

— Не настолько. Тебя хоть потрогать можно.

— О, мастер, вы можете потрогать мой аватар!

— Заманчивое предложение! Как насчёт...

— Заканчивай балаган.

Юэ хватило одного тона, чтобы в воздухе вокруг них заплясали ледяные кристаллы. Реальность Дворца подчинялась воле — и воля комиссара беспощадно пользовалась этой возможностью, чтобы облечь себя в устрашающие формы. Она вздёрнула подбородок, демонстративно обрезав невербальные каналы коммуникации.

— Я требую объяснений по двум пунктам. Первый — обоснование решения о возвращении на ковчег. Второй — обоснование сроков проведения повторной экспедиции на "Вуаль".

— Ты там была.

— Бесспорно. Но у меня нет никаких оснований полагать, что в экспедиционном модуле, или, если на то пошло, на борту "Аонбара", мы подвергались статистически значимой угрозе.

Декаурон взвесил несколько стратегий взаимодействия с комиссаром и отверг их все. Категорический императив, который руководил Юэ, казался ему сборкой ядерного топлива — пылающей, опасной и хрупкой. Её личность ухватилась за свои полномочия, как за желанный смысл бытия, и отчаянно замыкалась в этом решении.

"Чрезмерно сильные желания чрезмерно развитых интеллектов неизменно приводят к чрезмерно негативным последствиям."

Он смирил гордыню и приготовился тушить огонь голыми руками.

— Как мастер-оператор ковчега, я отвечаю за безопасность всех его обитателей и подчиняюсь твоим полномочиям только в рамках этой задачи. На борту "Вуали" мы столкнулись с угрожающими явлениями, немедленная нейтрализация которых не представлялась возможной. Более того, с явлениями, которые мы не смогли нормально интерпретировать. В этих условиях я принял решение прекратить проведение расследования, обезопасить экспедицию и, вернувшись на "Стеклянный дворец", проработать наши дальнейшие действия.

"Её глаза и мимика слишком острые. Поведение крайне агрессивное. Налицо эмоциональная нестабильность, а это явная угроза... и шанс избавиться от комиссара. Если расшатать ценностный базис личности, полномочия будут аннулированы, а я... я буду о том жалеть. Выйдет даже хуже, чем если бы я бросил эту ходячую проблему на станции. Но соблазн..."

— В таком случае, я вынуждена требовать объяснений тому, что с нами произошло, и предпринятым тобой контрмерам. Довольно странно, что способность ориентироваться в пространстве сохранил только Анарандэ Декаурон.

— Это обвинение в саботаже?

— Нет — пока. Но мне не нравится чувствовать себя объектом, изолированным от принятия решений.

"Ты ещё не знаешь, что такое — быть изолированным."

Скрестив руки на груди, чёрным пятном отражаясь в белом мраморе, Декаурон медленно пошёл вокруг фарфоровой беседки.

— Итак. Очевидно, что традиционные каналы связи внутри "Вуали" теряют свою надёжность.

— Кому очевидно? — вскинулась Юэ. — Всё, что я имею — твой панический и сумбурный отчёт.

— Мне очевидно, милая. И не только каналы связи, но и контрольно-измерительное оборудование само по себе. Иными словами, я не смог измерить параметры физических полей внутри объекта. Точнее, информацию я, конечно, снял, но... все результаты демонстрируют норму. А нормы там, очевидно, нет.

— Почему ты так решил?

— Потому что мы все — здоровые... надеюсь, что здоровые... материалисты. Если нечто очевидным образом влияет на функционирование оборудования, включая мои органы — оно делает это посредством каких-то физических воздействий. Эти физические воздействия, очевидно, можно обнаружить — если только мы не столкнулись с проявлениями неведомой нам физики, в чём я лично глубоко сомневаюсь.

— Знаешь, есть объяснение и попроще. Ты просто тронулся и повредил свои внешние органы.

— Отклонено по результатам контрольных проверок. Медблок подтверждает мою дееспособность. Кроме того, часть автоматических регистраторов на роботах использованной стаи — наименее интеллектуальных и наиболее надёжных — продублированы и полностью отключены от управляющих контуров. Их невозможно перезаписать через интерфейсы операционного интеллекта, потому что между ними физически отсутствует коммутация. Наконец, ты ведь тоже...

— Я руководствовалась твоими решениями. Прямое управление стаей тоже было в твоих руках.

— Моя стая сошла с ума. Реагировала на невидимую... нет, нерегистрируемую реальность. Я сам подвергся воздействию чего-то, чему не могу найти объяснения.

— Хотелось бы убедиться в том, что ты намерен его искать.

— Пока у нас не будет базовой модели и схемы дальнейших действий, я в это логово не полезу.

— Настаиваешь на том, что это физически опасно?

— Да. Не исключаю целенаправленной угрозы со стороны... условных агрессоров, скажем так.

— Мм? Воскреси Легионера.

— Мы не имеем на это права. Он проснётся в установленный им самим срок.

— Рандэ, не время проявлять заботу о чужих чувствах. Ситуация требует, а ты всё-таки не военный, а дилетант.

— Зато ты у нас комиссар.

— По делам человечества. Военного опыта не имею, моя задача — один раз тебя казнить, и не больше.

— Мне надоело выслушивать угрозы.

Он позволил себе чуть больше обычного, и отражение одежд под ногами — неясное пятно тьмы — начало расплываться во все стороны, поглощая холодную белизну. Доползло до Юэ, остановилось — и охватило её двумя крыльями, оставляя лишь дорогу назад. Сквозь приоткрытую в щите сознания дверцу вырвался отблеск тщательно спроектированных эмоций. Декаурон не лгал напрямую — он действительно переживал выбранное состояние, и тот факт, что сама возможность таких переживаний определялась его сознательным выбором, не делал их менее реальными.

Тело комиссара осталось незыблемым, как скала, но броня её личности чуть ослабла, позволяя оппоненту вновь контактировать с эмоционально-этическими уровнями восприятия. Ещё не отступление — но знак готовности к компромиссу.

— Перестань играть словами и предоставь мне модель произошедшего. Я не настолько компетентна, чтобы построить её сама. Если ты не хочешь обвинений в свой адрес, конечно.

Воздух нагрелся, исчезли льдинки. Тьма снова отступила к ногам Декаурона, ветерок донёс ароматы цветущих трав.

— Я не люблю неопределённость, Анарандэ. Там, на "Вуали", ничто не имело чётких дефиниций. Мне хочется содрать эту мнимую оболочку и понять, что произошло, иначе придётся идти вперёд, пока не упрусь в стену.

— Полагаю, стена тоже долго не устоит. Решений, как понимаешь, у меня нет. Есть тень — пока только тень — гипотезы.

— Дозволяю отбросить её на мой свет.

Они улыбнулись друг другу.

— Идёт. Наши проблемы можно объяснить, не прибегая к введению неизвестных переменных. Каждая информационная машина, включая человеческий мозг, функционирует на двух уровнях: сигнальном и понятийном. Информация преобразуется в сигналы и в таком виде поступает в когнитивно-вычислительную среду. На физическом уровне она продолжает обрабатываться в форме сигналов. Но на понятийном уровне наборы сигналов, сами по себе представляющие лишь колебания той или иной физической среды, приобретают свойства понятий, символов, информационных объектов. Этот фазовый переход от одной системы к другой является главной особенностью любого сознания. Без такого перехода вычислительная среда остаётся лишь вычислительной средой, в предельном случае — интеллектом. Соответственно, обмануть информационную машину можно также на двух уровнях: подменив поступающие в неё сигналы или подменив понятийный аппарат, которым она оперирует. При этом второй метод автоматически будет включать в себя первый.