Петля Мобиуса

В школе она числилась отличницей Статус этот обеспечивался не только присущей большинству девочек прилежностью, но и от природы высоким интеллектом. К одиннадцатому классу юная Поля была надеждой учителей и своих родителей. И она их оправдывала. Без труда поступила на ин. яз. областного университета, из которого вышла с красным дипломом, знанием трех языков, и без надежды на нормально оплачиваемую работу по специальности. К тому времени она превратилась из красивой девчонки в шикарную молодую женщину, на которую обращали взгляды большинство встречных мужчин. Впрочем, мужчины получали неизменный отпор. В основном, это были богатые и уверенные в себе люди, привыкшие получать свое. Они видели в ней красивый приз, получаемый в награду за их умение притягивать деньги и власть. Такое потребительское отношение к себе вызывало протест. Мужчины, менее уверенные, попросту боялись знакомиться. К тому же, в их взгядах было чересчур много восхищения. Никто не хотел видеть в ней человека.

Потом с ней познакомился Костя Гольдфейн. Он был уникален. Молодой, высокий, богатый, с широкой душой. Он, конечно, как все не смог просто так пройти мимо. Но в то же время он отличался от других поклонников. Он так поставил себя, что становилось ясно: ему хватило бы только дружбы, если бы она не решилась на большее. Полина чувствовала, что ему интересна она сама. Ей было забавно слушать его смешные мысли о глупом и несовершенном мире вокруг. И она вышла за него.

Костя был каким-то серьезным бандитом. Настолько серьезным, что к середине девяностых они занимала целый этаже в фешенебельном доме в центре Москвы. К концу девяностых Костя легализовал практически все свои дела, и владел серьезными пакетами акций в крупных нефтегазовых компаниях, имел огромные счета в банках и дорогую недвижимость. Поля в его дела не вмешивалась. Она растила маленького Димку, который был совсем карапуз.

В том же году, когда ребенку исполнилось четыре года, Костю убили. Было громкое дело. Виновных не нашли. Это было и понятно: как же их найдешь, когда имена убийц и так известны? Она-то уж точно знала. Но завязнуть в этом болоте не хотела. Основная часть капиталов была потеряна, но деньги меньше всего волновали ее тогда. Главное — это сын.

"Главное — это сын", — думала Поля, сидя на кухне своей небольшой квартирки на Остоженке, в двух шагах от храма Христа Спасителя. Димка все спал. А она пока вспоминала свою жизнь. Вспоминала Костю. Зачем он жил? Так любил смеяться над суетой повседневности и даже не увидел, как растет сын. Поле было грустно от осознания того, как быстро течет время. Уже почти десять лет прошло с тех пор. И всегда сын был главным. Она улыбнулась: "Димка! Единственный мужчина в ее жизни. Такой маленький, серьезный, весь в нее, а когда смеется, то так похож на Костю."

Она вспомнила вчерашнюю встречу. "Как-то странно все вышло, — думала она, — слишком быстро, однозначно и безвольно." На сердце было как-то неспокойно. Поля попыталась разобраться, в чем причина этого. Она ведь такая взрослая, время молодости и страстей давно прошло. "Ведь так? Так?" — спрашивала она себя. По всему выходило, что нет. Поля вздохнула, и улыбнулась — будь, что будет. И вдруг поняла, что очень ждет звонка от него, потому и так неспокойно, и так нервно курится уже не первая сигарета. Позвонит ли?

И сразу же раздался звонок. Поля даже вздрогнула от неожиданности. "Это не может быть он," — подумала она, хватая телефон. Но сердце, несмотря на увещевания, билось как сумасшедшее.

— Алло, алло!

В трубке почему-то была тишина. Поля посмотрела на экран. Тот показывал, что все в порядке — связь установлена. Определившийся номер был незнаком.

— Алло, алло! — услышала она, когда вновь приложила телефон к уху.

Голос был мужской. Тот самый голос!

— Да, — ответила она и почувствовала, что в горле пересохло

— Это Полина?

— Да, это я.

— Полина, мы вчера с вами познакомились, вы сами дали мне телефон, помните?

— Да, помню.

— Я, может быть, слишком рано звоню? Еще и девяти нет. Ничего?

— Да нет. То есть, нет. Нет — в смысле, не слишком рано. Совсем запуталась, — вдруг хихикнула Полина.

— Я тоже запутался, — сказал он. И по голосу было слышно, что он улыбается.

— Я вот что, собственно, звоню. Давайте встретимся? Сегодня суббота, на улице солнечно. Позавтракаем вместе, может быть?

— Хорошо. Я согласна, только мне сына не с кем оставить.

— Да не страшно, возьмем его с собой. Можно позавтракать, а потом пойти в зоопарк вместе. Ну, как?

— Пожалуй, ничего, — улыбнулась Полина. Вот только он еще спит. Раньше, чем через час, мы никак не сможем.

— Отлично. Вот и договорились. Встречаемся через час у входа в зоопарк. Я знаю рядом одно местечко — там и позавтракаем. До встречи.

Телефон замолчал, а Полина еще несколько минут ошарашено смотрела на него и улыбалась чему-то, пока не спохватилась, что пора будить Димку, иначе вовремя не успеть.

Оказалось, что Димка и не спит вовсе, а лежит в постели и читает "Три мушкетера". Вот уже две недели, как он взялся за эту книгу, и по всему было видно, что чтение доставляет ему большое удовольствие. По крайней мере, был заброшен компьютер с бесконечными играми, а также телевизор с боевиками и фантастикой. Это нравилось Полине. Она с грустной ностальгической улыбкой наблюдала, как, увлекаясь чтением, Димка начинал покусывать губы и морщить лоб. Этим он напоминал ей саму себя. В голову приходили мысли о людском круговоте. О том, что и она когда-нибудь уйдет, а он останется. И вместе с ним останется часть ее самой. Ему передались ее улыбка с ямочками на щеках, ее изгиб бровей, когда она удивляется, ее потусторонне-отрешенное выражение лица, когда она задумчива. И так удивительно смотреть на него, как он, захлебываясь, пересказывает все хитросплетения интриг и приключений Д'Артаньяна. Видеть зеркальное отражение себя, читающей "Над пропастью во ржи", и также восхищенно и несвязанно выражающей свои переживания от книги улыбающемуся отцу. Только теперь вместо отца — она сама, а вместо нее — Димка. Полина подумала: "Почему на сердце грустно оттого, что я вижу в сыне свое продолжение? Наверное, потому что в это время осознаю всю безвозвратность этой громады — времени? Всю его неумолимость и линейность. Что мне до того, что физически время относительно? Для меня, конкретного маленького человека, летящего вокруг звезды на шаре из твердого вещества, время абсолютно и идет только вперед с одинаковой скоростью, при которой атом цезия совершит 290042240554332000 колебаний, пока это шар сделает полный оборот вокруг своей звезды. Для меня это невообразимое число выражается в год жизни. А значит, еще через какое-то более, а может, и менее невообразимое число колебаний атома цезия меня не станет — и это абсолютно точно. Грустно оттого, что сын напоминает об этом. Но в то же время, когда я смотрю на то, как этот маленький человек идет по миру, который построен на плечах его предков, на моих плечах и плечах моего отца, появляется надежда, что во всем есть хотя бы толика смысла. Этот смешной, маленький кроха, который вот именно в данный момент перевернул очередную страницу, делая вид, что не замечает маму, принес в мою жизнь смысла больше, чем весь остальной мир с его бесконечными возможностями". Полина улыбнулась, а вслух сказала:

— Вставай, Д' Артаньян. Будем завтракать, а потом идем в зоопарк.

Глава 10

Я стоял на углу Большой Грузинской и Красной Пресни и ждал. Было еще утро, к тому же — суббота, и по улицам сновало не так много машин. Я провел в очереди какое-то время и купил билеты в зоопарк. Цветы купил тоже — большой букет красных гвоздик. Я не стал покупать розы. Все-таки, это цветы страсти — к чему это с утра пораньше? А вдруг мои чувства не найдут отклика? И она — с ребенком. Поэтому, тем более не кстати. А гвоздики — цветы симпатии и дружбы. Что может быть лучше — позавтракать с утра в компании симпатичных тебе людей? Пока ждал, мне улыбнулась проходившая мимо девушка. Я решил, что это хороший знак. Уж точно лучше, чем, если бы мне нахамила какая-нибудь толстая баба.

И не успел я так подумать, как откуда-то со стороны Садового Кольца появилась Поля. Она шла за руку с сыном. Тот явно был воодушевлен, и о чем-то рассказывал маме, размашисто жестикулируя свободной рукой. Она внимательно слушала то, что он говорил и изредка отвечала. Метров за пятнадцать она заметила стоящего меня и с улыбкой на сумасшедше красивом лице подошла.

— Привет, — сказала она. Познакомься. Это — Димка, — и указала на сына.

Передо мной стоял вчерашний мальчишка. То, что он лысый, никак понять было нельзя — на нем, закрывая голову вместе с ушами, красовалась толстая разноцветная шапка из пушистой шерсти, из-под которой — снизу-вверх — он несколько исподлобья меня разглядывал.

— Привет, — сказал я ему, — и протянул руку для пожатия.

Он нехотя достал свою руку из кармана пуховика и намеренно медленно начал снимать вязаную варежку. При этом притворялся, что у него не получается. Я увидел, что Поля с улыбкой наблюдает за сыном. Потом она посмотрела на меня. Увидев, как я перевожу взляд то на нее, то на Димку, она засмеялсь и сказала:

— Ну, хватит, поздоровайся с человеком, — и добавила, уже обращаясь ко мне. — Он вообще-то серьезный мальчик. Иногда разве что шалит. Наверное, вырастет шутом. Так ведь? — посмотрела она на него.

Димка, наконец, осободил руку от варежки и пожал протянутую мной ладонь.

— Скорей всего, так! — ответил он маме.

А мне лишь сказал: "Дмитрий Константинович, очень приятно!" Она вновь засмеялась. Я почувствовал, как ее голос наполняется волнами бесконечной нежности и гордости, когда она говорит о нем. "Что же это за женщина? — подумал я. — Найдется ли в ее сердце место еще и для меня?" Я вручил ей букет. Она взяла его, понюхала и ничего не сказала, лишь улыбнулась.

— Знаешь, — сказала Поля, — мы с Димкой уже успели перекусить. Так что если ты не возражаешь, то можно сразу, не откладывая, пойти в зоопарк. Тем более, молодой человек, — кивнула она на сына, — очень уж желает поскорей туда попасть.

Мальчишка кивнул в подтверждение и в ожидании взглянул на меня.

Возражать я не стал, и мы все вместе прошли сквозь турникеты. Остановивишись в нерешительности на входе, мы осмотрели большой пруд, в котором, перекликаясь тысячью голосов, и, поднимая фонтаны брызг, плескались водоплавающие птицы. Утки, грачки, лебеди, гуси, еще какие-то птицы, названий которых я не знал — вся эта пернатая компания заполонила ту часть пруда, где на деревянных сваях, торчащих из воды, стояла специально построенная для них деревянная избушка, к которой вела натянутая от берега канатная дорога. Птицы одного вида старались держаться подальше друг друга и устраивали небольшие битвы с конкурентами за право быть ближе к тому месту, где у искусственной ограды посетители зоопарка кормили птичью братию, разламывая на куски сдобные булки.

Димку птицы не особо волоновали. И после минутного наблюдения за ними он ринулся налево, мимо пруда. Туда, где в отдельном вольере, чем-то похожем на часовенку без купола, или, может быть, чересчур помпезную садовую беседку с высоченными воротами, способными пропустить подъемный кран с выпущенной стрелой, обитал огромный жираф. Летом, когда была возможность гулять на воздухе, вокруг его вольера неизменно собиралась толпа зрителей. И жираф с неиссякаемой энергией на своих длинных смешных ногах бегал вдоль трехметровой ограды, выпрашивая сладости. Зимой жираф обитал внутри помещения.

Ни минуты не колеблясь, Димка вперед нас нырнул в темноту павильона. Там ему удалось пробраться сквозь толпу к самому ограждению. То, с каким блеском в глазах он рассматривал это огромное животное, передать трудно. Я больше смотрел на него, чем на жирафа. Во внешности Димки многое передалось от матери: тот же курносый нос и приподнятые брови, те же зеленые глаза с неугасающими чертиками внутри. Но в то же время его побородок был более резким, как будто сквозь детскую сглаженность черт прорывалась наружу брутальная жесткая сила будущего мужчины. Лоб у него был хоть и высокий, но немного покатый, совсем не такой, как у Полины. Ее лоб был округлый, выпирающий вперед по отношению к надбровным дугам. Я думал: интересно, на кого он больше похож?

После жирафа мы ходили смотреть на тигров и слонов, а также дельфинов и страуса. Мне лично больше понравился именно страус. Очень уж важным он себя чувствовал, когда ходил взад-вперед вдоль толстого ограждающего стекла, качая в такт ходьбе хохластой головой, посаженной на длинную шею, сплошь покрытую мелким пухом, больше похожим на мех, чем на перья. После, когда уже силы наши были на исходе, мы купили фаст-фудной еды и устроились на лавке недалеко от центрального входа и вольера с лесными птицами. Сидеть Димке вовсе не хотелось, и он побежал кормить уток обломками от гамбургера. Мы остались с Полей вдвоем.

После минутной паузы, как будто собравшись с мыслями, она стала рассказывать про то, как накануне перед сном долго думала о сегодняшней встрече и никак не могла решить для себя, что же это знакомство для нее значит. Рассказывала, как не могла заснуть, думая о том, кто я такой, и почему она пошла на сближение со мной. Ведь уже одно это безобидное свидание для нее огромный шаг навстречу. "Вообще, — говорила она, — я так давно живу одна с сыном и так привыкла к этому, что еще позавчера не могла себе представить, что буду вот так сидеть на лавке в зоопарке с незнакомым, по сути, человеком, и к тому же Димку приведу с собой. Ведь мои дни давно превратились в череду похожих и повторяющихся событий: с утра встала, приготовила завтрак, проводила Димку в школу, потом поехала в спортзал, потом... ну и так далее, день за днем. Сегодня же все иначе. Хорошо ли это?" Она взлянула на меня. Я ответил, что слово "хорошо" несет в себе слишком много относительности. Вроде того: что русскому — хорошо, то немцу — смерть. И что я в последние несколько месяцев убедился на себе, что не все в этом мире зависит от нашей воли. И раз мы встретились случайно, и не прошли мимо друг друга, то, возможно, другого и быть не могло. А раз так, то и вопрос: "хорошо ли это?" — не подходит. К тому же, по теории вероятности в череду одинаковых дней рано или поздно обязан был вклиниться хоть один неординарный. Она ответила, что, может быть, я и прав. Но при этом я похож на камень, поднявший волны на тихой глади прудика под названием "ее жизнь". А я ответил, что мне приятно быть в роли возмутителя ее спокойствия. И единственный вопрос, который меня волнует: кто же бросил этот камень? В ответ она лишь улыбнулась.

Как-то очень быстро я почувствовал, что начальное напряжение и неловкость, которые всегда возникают при первом общении незнакомых людей, испарились. Я думаю, что со стороны мы выглядели, как семейная пара с большим общим прошлым. Мы смеялись, и говорили при этом, в общем-то, ни о чем. Иногда молчали, и это не доставляло неудобства. В чем тут дело? Я склоняюсь к некой алхимии, волшебству. Как будто кто-то невидимый махнул перед нашими носами волшебной палочкой, сказал слова заклинания, и мы оба почувствовали, что знаем друг друга никак не меньше, чем сто лет. Поля изредка поглядывала в сторону Димки. Проверяла: все ли у него хорошо. А я улыбался про себя на этот ее безотчетный порыв.