Е.И.В. Часть 4

Морские путешествия Нечихаеву всегда нравились, и он никогда не испытывал неудобств при любой волне. А на этот раз и погода благоприятствовала — ровный южный ветер заполнял грязный парус старой рыбацкой лодки, и плеск воды в борта располагал к романтическому созерцанию. Звон оловянных кружек отмечающих удачный фрахт валлийцев не мешал, органично дополняя поскрипывание мачты, шелест шомпола внутри винтовочного ствола, и стук выпавшей у кого-то маслёнки. Привычные звуки для военного человека, способного дремать под артиллерийскую канонаду, и просыпающегося от шагов крадущейся за воробьём кошки.

Гусары в лодке ничем не напоминали военных людей. Они и людей не совсем напоминали — четверо выпускников Итонского колледжа, решившие весело провести время в глуши, подальше от строгих родительских глаз. Мишка специально подбирал самых молодых, да и то сержанту графу Замойскому пришлось сбрить усы. Между подвигом и шляхетской гордостью настоящий гусар всегда делает выбор в пользу подвига! Да и было тех усов... три волосинки в два ряда.

Зато одет русский гусар польского происхождения по последней лондонской моде — василькового цвета фрак со стоячим выше ушей воротником, лосиные штаны с набитым песком длинным мешочком в определённом месте, сапоги блестят как лицо у гвинейского вождя, напомажен и напудрен, лишь волосы по причине короткой причёски не завиты. Хоть сейчас вручай лорнет и отправляй в "Лицеум" или на променад по Пэлл-Мэлл. Вот только стесняется немного сержант своего наряда. Не привык, что ли?

Впрочем, сам Нечихаев выглядит примерно так же. Недаром майор Толстой для отплытия из Гавра выбрал раннее утро, чтобы никто не смог увидеть Фёдора Ивановича в странной компании. Он даже сплюнул украдкой, и пробормотал, думая, что никто не услышит:

— Содом с Гоморрой, прости хоссподи...

Да уж, дикое зрелище для отвыкшего от европейских мод человека. В России нынче одеваются иначе. Не сказать, что скромнее, но гораздо удобнее и естественней. "Красота не может быть неприличной!" Под этим девизом, пущенным в обиход императрицей Марией Фёдоровной, женские юбки укоротились аж на две пяди, платья старались не скрыть недостатки, но подчеркнуть достоинства, и мода уступила позиции естественности.

— Скоро будем на месте, господин офицер, — хозяин лодки, не выпуская из руки кружки, указал вдаль. — Зайдём в бухту (её название Мишка так и не разобрал), а там рукой подать до Кармертена. Оттуда дилижансы каждый день ходят, всё же не глухомань какая!

Нечихаев кивнул. Инструкцию по пользованию английским транспортом их заставили выучить наизусть, но роль богатых лондонских балбесов предусматривала право на небольшие ошибки, вполне допустимые для привыкших пользоваться собственными экипажами юношей.

— Заканчиваем чистку оружия, господа. Князь, чёрт вас побери, поправьте же наконец свой тюрбан!

Старший сержант Иоселиани, из-за сильного акцента и совсем не английского вида назначенный индусом, пожаловался:

— Да он постоянно набок сползает.

Граф Замойский не удержался от шутки:

— А он, наверное, туда гранаты спрятал.

Иоселиани, известный пылкой страстью ко всему взрывающемуся, улыбнулся и промолчал.

— Оружие упакуйте, ироды, — Мишка убрал собственную кулибинку в чехол из промасленной овчины. — На виду только охотничье оставьте.

Самый молодой из гусар, на вид лет одиннадцати-двенадцати, со вздохом и гримасой отвращения дотронулся до прислонённого к борту лодки английского ружья, слишком тяжёлого для него:

— А если случатся какие-нибудь недоразумения при высадке на берег, Михаил Касьянович? — он единственный называл Нечихаева по имени и отчеству.

— Для разрешения недоразумений, Николя, у нас и без того немало найдётся.

— Давай, я тебе гранату подарю? — тут же откликнулся князь Иоселиани. — Потом две отдашь.

— Согласен, — кивнул юный гусар. — А лишнего ручного ракетомёта не найдётся?

Нечихаев плюнул за борт. Он уже проклял тот час, когда поддался на горячие уговоры Великого князя Николая Павловича и согласился взять его в эту экспедицию. Вообще-то ничего опасного не планировалось, всего-то нужно, так это вывезти в безопасное место маркиза де Бонжеленя, а потом вернуться в Лондон и немного пострелять с солидного расстояния. Но воинственное настроение наследника престола начинает беспокоить.

— Отставить гранаты! Если до них дойдёт дело, значит мы полностью провалили порученное нам задание, и понадобится камень побольше...

— Зачем?

— Привязать на шею и утопиться...

Но высадка прошла спокойно. Никто не встречал гусар ружейной пальбой, и никто не выскакивал из прибрежных кустов с криком: — "Ловите русских шпионов!". Всё как-то буднично, словно не в Англию тайком прибыли, а в Кронштадт по делам службы. Рыбаки за дополнительную плату сбегали в родную деревню, обеспечив путешественников транспортом в виде заморенной работой лошади, запряжённой в знававший лучшие времена рыдван, и на этом примечательные происшествия закончились.

Дорога от бухты до Кармартена произвела на Мишку самое благоприятное впечатление. Всё засыпано гравием, нет ни луж ни колдобин... до тракта Петербург — Москва — Нижний Новгород, конечно, не дотягивает, но с дорогой Арзамас — Ардатов или Рига — Ревель по качеству вполне может поспорить. И сравнение, честно сказать, выйдет явно не в пользу последних. Впрочем, это чуть ли не просёлок, и нужно посмотреть, что будет дальше.

До гостиницы добрались задолго до ужина, но на дилижанс всё равно не попали. Те отправлялись в полдень, и по уверениям хозяина и на завтрашний лучше не рассчитывать.

— Вы можете подождать здесь, сэр! — владелец гостиницы обратился к Нечихаеву, опытным взглядом определив в нём старшего из путешественников. — Прикажете приготовить комнаты?

Мишка благосклонно кивнул, и с самым скучающим видом поинтересовался:

— А как у вас с развлечениями?

— Скоро в городе начнётся ярмарка, сэр.

— Какая пошлость... я имею в виду приличную компанию для игры, милейший.

Хозяин озабоченно почесал заросший рыжей щетиной подбородок:

— Если только пригласить мистера Дэвиса, он наш аптекарь, доктора Хаткинса, и преподобного отца Филлипа Кранмера.

— Они джентльмены? — Мишка приподнял бровь, изображая недоверие. — Знаете, не хотелось бы, чтоб моему отцу сообщили, что его сын проводит время в неподобающем обществе.

— Да, они несомненно джентльмены. Мистер Дэвис и мистер Хаткинс двоюродные братья, а их покойный дедушка служил секретарём у епископа Йоркского.

— Это достойное занятие, — монета прокатилась по столу и сама собой исчезла, вызвав улыбку хозяина. — Не возьмёте на себя труд пригласить джентльменов на ужин с последующей партией в криббедж?

— А ваши друзья...

— Да какие они игроки! Скажу по секрету, эти горькие пьяницы надоели мне ещё в колледже, и если бы не просьба матушки...

— Как, и мальчик тоже пьёт?

Нечихаев за спиной показал кулак хихикающему цесаревичу, и подтвердил:

— Мальчик пьёт больше всех. Любимый внучатый племянник архиепископа Кентерберийского, вот и избаловали ребёнка. Но прошу при всех ему не наливать, лучше отнесите вино в комнаты.

Не дожидаясь ужина и приглашённых к оному джентльменов, Нечихаев заказал лёгкие закуски, и сейчас, угощая местного кота кусочками какой-то мелкой дичи, отвечал на скопившиеся у великого князя вопросы. На множество вопросов.

— Разве мы не должны добраться до Лондона тихо и незаметно?

— Совершенно верно, должны.

— Тогда как это согласуется со славой горьких пьяниц? Скоро весть об этом разлетится по всему городку, и все жители соберутся в гостинице, чтобы посмотреть на малолетнего забулдыгу и его приятелей.

— Да пусть собираются, тебе жалко?

— А секретность?

Мишка отвесил подзатыльник коту, вознамерившемуся забраться в тарелку целиком, и сам задал вопрос:

— А как ещё скрыть мелкие ошибки в поведении? Вот ты знаешь, сколько нужно давать чаевых кучеру дилижанса?

— Так место уже оплачено, зачем ещё давать?

— Николя, это мы давно живём в просвещённом девятнадцатом веке, а Англия намертво застряла в средневековье. Нравы и обычаи, во всяком случае.

— Ну да, ну да... — цесаревич вспомнил некоторые речи своего отца, опубликованные в газетах. — Загнивающее средневековье, и всё такое... Богато, между прочим, гниют.

— Страна, ограбившая половину мира, и должна быть богатой. Иначе зачем тогда грабить? Из любви к искусству?

Великий князь Николай Павлович знал причину неприязни капитана Нечихаева к англичанам — семь с лишним лет назад в деревеньке под Санкт-Петербургом они убили мать и отчима маленького Мишки. Ему самому и его сестре посчастливилось встретиться с гусарами Ахтырского полка, уничтожившими убийц. Но твёрдая уверенность в том, что хороший англичанин — мёртвый англичанин, осталась у Михаила Касьяновича на всю жизнь.

— А зачем вы пригласили джентльменов на ужин?

— Это тоже своеобразная маскировка, Николя. Пусть у них в памяти останется скучающий и сорящий деньгами недоросль. Ну кто подумает, что в этой глуши появится русский, да ещё и картёжник? Ты же знаешь, как Павел Петрович относится к азартным играм.

— Наслышан.

Надо сказать, что официально карточные и иные игры на деньги не являлись в Российской Империи преступлением, но застигнутые за сим занятием люди немедленно отправлялись щекотать себе нервы рядовыми в пехотные полки. Добровольцами, разумеется. Исключение делалось для скачек и стрелковых соревнований — вот там любой желающий, участвуя лично, мог поставить значительные суммы на свою победу, и выигрыш не облагался налогом. Как заявил государь-император:

— Лишь действие, способное в будущем принести пользу Отечеству, заслуживает поощрения.

Николай Павлович задал ещё один вопрос, пожалуй, самый главный из всех:

— Но зачем сорить деньгами? Неужели нельзя выиграть?

— Выиграть? — задумался Нечихаев.

— Да, и у нас здесь появится собственная аптека.

Идея капитану понравилась, но если бы он знал, чем грозит её исполнение... Но кто с вечера задумывается о завтрашнем утре?

Утро принесло ему сильную головную боль, обрывки смутных воспоминаний о вчерашней игре, и большую кружку холодного огуречного рассола.

— Держи, командир, — сержант Замойский присел на стул рядом с кроватью. — Представляешь, в этих тьмутараканях продают солёные огурцы, и они почти как настоящие. Тебе, кстати, вроде бы понравились.

— Да? — Нечихаев надолго приложился к кружке, ополовинив её, с трудом перевёл дыхание, и уточнил. — Когда?

— Вчера.

— Совсем ничего не помню.

— Ну ещё бы, — кивнул граф. — Русский человек за год выпивает меньше, чем англичанин способен выдуть за один вечер. Нашёл с кем связываться — они же оба в молодости во флоте служили, так что питейная закалка не чета нашей.

— И священник? Как его там...

— Этот до сих пор под столом спит. Устал сильно.

— Понятно. И много я вчера проиграл?

— Выиграл.

— Каким образом? — изумился Нечихаев.

— Не знаю, но на столе лежат долговые расписки на полтораста фунтов, и обязательство в случае неуплаты отработать пять лет в земской больнице города Тобольска.

— Чертовщина.

— Это мастерство, командир.

— А который час?

— Полдень доходит. Кстати, князь Иоселиани договорился с пассажирами дилижанса.

— О чём? — не сразу сообразил Мишка.

— Они уступят нам свои места, причём очень недорого.

— Недорого, это сколько?

— Мишико предложил им угадать под каким из трёх стаканчиков прячется орех, ну вот и... Меняет древнюю тайну индийских раджей на места в дилижансе.

— И успешно?

— Сундуки уже выгрузили.

— Тогда почему мы до сих пор не в пути?

Документ 4

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Европе грозит смертельная опасность. Я не тешу себя надеждой, что мои замечания хоть как-то повлияют на мнение продавшихся Санкт-Петербургу Франции, Дании и Голландии. У меня нет такой цели и такого намерения. Я знаю, что ввиду испытываемых нами трудностей от блокады, завтрашние французские газеты набросятся на меня с обвинениями в том, что я стал подумывать о мире. Это не соответствует действительности. Никто в Британии больше не думает о трусливом соглашении — весь народ думает только о суровой войне. Однако, будучи представителем ведущей нации на континенте, я имею полное право назвать опасность опасностью, если она угрожает не только нашей стране, но и всему континенту. Мы, англо-саксы, просто обязаны известить весь мир о попытке диких азиатов ввергнуть европейский континент в хаос, и предупредить о том, что русские имеют военную мощь, опасность которой нельзя переоценить.

Мой главный тезис — это то, что опасность угрожает именно сейчас. Паралич европейских монархий перед смертельной угрозой просто ужасающ. Купленные русским царём предатели делают всё, чтобы усилить этот паралич.

В любом случае Британия не собирается вставать на колени перед этой опасностью. Напротив, она готова пойти на самые решительные меры, если в этом возникнет необходимость. Военные вызовы, с которыми сталкивается соединённое королевство, являются центром всего. Русское варварство в очередной раз предстаёт как воплощение зла, проворный демон разложения и носитель вселенского хаоса, разрушающего культуру.

Война вот-вот достигнет своей кульминации. Оказывая сопротивление страшной и непосредственной угрозе с оружием в руках, британский народ выполняет, в прямом смысле этого слова, европейскую миссию. Нашу храбрую и справедливую войну с этой мировой чумой не остановить воплями предателей, готовых продать всё и вся. Она может и должна окончиться только победой!

Трагическая гибель наших воинов в Нормандии является символом героического, мужественного сопротивления бунту степей. Оно имеет не только военное, но и умственное, и духовное значение для британского народа. Здесь наши очи впервые узрели подлинную суть войны. Мы больше не хотим тешить себя ложными надеждами и иллюзиями. Мы хотим смело смотреть фактам в лицо, какими бы упрямыми и грозными они ни были.

История нашей нации и нашего государства доказывает, что увиденная опасность — преодолённая опасность. Тяжёлые сражения, которые нам предстоят, будут вестись под знаменем этого героического сопротивления. Для этого потребуются доселе невиданные усилия наших солдат и нашего оружия."

Глава 5

Санкт-Петербург. Михайловский замок. Кабинет императора Павла Петровича.

С недавних пор я начал замечать, что почти не вспоминаю о покинутом мной времени. Да, конечно жалко не дойти до Берлина и не дать последний залп из "Катюши" по рейхстагу, а потом вернуться с победой домой. Вернуться к семье, которую за столько лет стал забывать. Стираются из памяти лица, голоса, интонации. Наверное, всё больше становлюсь императором Павлом Петровичем, и всё меньше остаётся во мне от рядового отдельного полка гвардейских миномётов Павла Романова — коммуниста с тридцатого года и разжалованного задолго до войны капитана. Грустно всё это.