Е.И.В. Часть 4

Шкенёв Сергей Николаевич.

От автора:

Предысторию событий, описанных в этой книге, можно узнать в романах "Штрафбат Его Императорского Величества, "Спецназ Его Величества", и "Диверсанты Его Величества". Не буду нарушать традиции в названиях, и пусть эта часть истории императора-большевика Павла Петровича станет называться "Заградотряд Его Величества". Почему бы нет... как говорят французы, вынужденные готовиться к десанту через Ла-Манш и Па-де-Кале. Итак, продолжаем, товарищи...

"Заградотряд Его Императорского Величества"

Пролог.

Через четыре года после описываемых событий. Лето 1812 года.

— Господи, благослови! — священник храма Преображения Господня, что в селе Федякове Нижегородской губернии, закончил краткую молитву, подобрал полы заляпанного дёгтем подрясника, и решительно полез за рычаги изрыгающего дым и пышущего паром железного чудовища. — С Богом, чада мои!

В прямом смысле слова не все собравшиеся на поле люди являлись родными детьми отца Михаила, но уж дочерей и зятя он мог так звать с полным основанием. Собственно, для них же и старался, любыми правдами и неправдами добывая единственный в России самодвижущийся пахательно-сеятельный механизм. Смешно сказать, но херсонский хлебопромышленник Завьялов, в тщеславном стремлении стать первым испытателем сего устройства, пытался вызвать батюшку на дуэль, дабы поединком определить очерёдность.

Сан не позволил принять вызов, потому пришлось обойтись тремя зуботычинами. И вот механизм, именуемый трактором, здесь.

— Будет потом от хлеба гарью и копотью вонять, — с плохо скрываемой завистью заметил кто-то из крестьян, с изрядной долей опаски наблюдающих за тем, как переворачивается земля сразу под тремя плугами одновременно. — Негоже это.

Бабы, коих присутствовала изрядное количество, закрестились, заохали, соглашаясь с предсказателем, и только старый дед, принарядившийся по случаю начала пахоты, отвесил болтуну подзатыльник:

— Ты навоз на поля вывозишь?

— Вожу, а чего?

— И не жалуешься, что от хлебушка говнецом пованивает?

— Так это же навоз!

— А тут овеществлённая человеческая мысль! Почувствуй разницу, придурок!

Пристыженный противник технического прогресса поспешил спрятаться за женскими спинами, а дедок поправил шапку, и бодро затрусил вслед за трактором, успевшим отъехать на половину версты. По пути время от времени присаживался, разминая в руке землю, и одобрительно кивал. И сразу же прикидывал в уме сумму, которую запросит отец Михаил за вспашку восьми десятин. А если ещё попросить использовать новую прицепную сеялку, что стоит у того в сарае... Этак можно за пару дней со всей работой в поле управиться. И ещё останется достаточно времени на огород. Хороша железная лошадь! Есть только дрова, пьёт лишь воду да немного какого-то особого масла... Такому коню масла не жалко!

— Дед Пантюха прибыль чует, — со знанием дела высказался в толпе всё тот же недовольный мужик. — Неужто и вправду от громыхающего чудища толк выйдет?

Многие с ним согласились. Способность старика делать деньги почти на пустом месте давно вошла в поговорку не только в Федякове, но и ближайших деревнях, и если Пантелей видит потребность в механизме на полях, то это ли не знак Божий? Кто первым в селе построил стеклянную теплицу с печами, чтобы выращивать клубнику зимой и заморский фрукт помидор летом? Поначалу-то смеялись причуде, стоившей тому две сотни целковых, но когда к деду зачастили курьеры от самого губернатора и весело зазвенело серебро, то призадумались. Или покупка привилея на засолку огурцов в тыквах? Ведь страшно сказать — до самого князя Трубецкого-Белякова дошёл, но своего добился. Теперь каждую осень шлёт в возы с бочками в Москву и Петербург, и в ус не дует.

Отец Михаил тоже в ус не дул. Душа батюшки, заворожённая мощью и скоростью машины, пела. Куда там серафимам шестикрылым с их унылыми руладами, прости, Господи! Благодать небесная, однако, каковой не испытывал, пожалуй, с самого Вселенского Собора, коим отделена была Полонская автокефальная церковь от богопротивной и еретической латинской скверны. Как славно разлетались в разные стороны зубы удачно подвернувшегося под удар папского нунция! Лепота!

И вообще в армии было хорошо. Так хорошо, что не хотелось уходить, но государь Павел Петрович в благости своей повелел вернуться к мирной жизни, и сейчас только орден Красного Знамени с мечами, да ноющее к непогоде плечо напоминают о минувшем. И кулибинская винтовка под бездымный порох в красном углу под иконами. Отличная винтовка штучной работы с ночезрительным прицелом и серебряной пластинкой на прикладе — дарственная надпись от самого Михаила Нечихаева.

Да, достойнейший юноша, и далеко пойдёт. В большую силу, говорят, вошёл — в полковничьем чине ныне пребывает, при французском императоре Николае Павловиче в министрах и советниках состоит, да ещё за него же скоро младшую сестру замуж выдаст. Так князь Александр Фёдорович Трубецкой-Беляков рассказывал, а уж он-то лишнего придумывать не станет.

Кстати, а не стоит ли воспользоваться знакомством с влиятельным министром недр и горнодобывающей промышленности, дабы испросить разрешения вернуться в армию? Правда Россия нынче ни с кем не воюет, но это же временно, да? Не перевелись ещё супостаты... видит бог, не перевелись!

А в самом деле, почему бы не вернуться? Дочерей замуж выдал, внуков дождался, зятья такие, что и сыновьями назвать не стыдно было бы... А пятьдесят лет вовсе не тот возраст, когда хочется лежать на печи и рассказывать о былом — тянет ещё на что-то душеспасительное, вроде очередного похода. Не постриг же принимать, замаливая несуществующие грехи?

Батюшка усмехнулся, вспоминая вспыхнувшие несколько лет назад споры о допустимости убийства духовными лицами. Чуть было дело до нового раскола не дошло! Но Господь не допустил — послал в умные головы правильные и нужные мысли. Убийство действительно недопустимо, но уничтожение врага, покусившегося на отчизну, таковым не является. Сомневающихся тогда много оставалось, но именно они и составили собой братию закладываемых Павлом Петровичем пограничных монастырей, где пули и сабли лихих людишек окончательно выбили тени сомнений. Всё по святоотеческим заветам, да... молитва мечом не хуже иных прочих, ибо сказано: "Не мир принёс я вам, но меч!"

Мысли прервались звонком, известившим о падении давления в котле, и отец Михаил переключил машину на холостой ход, чтобы подбросить дров в топку и добавить воды. Вообще-то механики, построившие трактор, настоятельно рекомендовали использовать в качестве топлива каменный уголь, но они, скорее всего, рассчитывали, что он будет работать в южных землях, где этот самый уголёк водится в изобилии и весьма дёшев. А оттуда сюда его не навозишься! Только крупные заводчики могут позволить себе гонять баржи по Волге к устроенным у донского волока складам, а бедному сельскому священнику в одиночку такое не потянуть. Вот когда достроят железную дорогу... да не на конной тяге, как сейчас, а на паровом ходу...

Так незаметно и обед подоспел. В прямом смысле — его принесла в поле старшая дочь Марья Михайловна. Увязавшийся за матерью крепкий трёхлетний мужичок первым делом проверил дедову работу, и лишь потом соизволил обратить внимание на трактор. Насмотрелся за неделю, что это чудище во дворе стояло в ожидании погоды, и зрелище прискучило.

— Фёдор где? Чего-то я не заметил, как он ушёл.

— Где же ему быть-то? Знамо дело, в сарае сидит, четвёртый раз за утро сеялку смазывает.

— Неугомонный, — проворчал батюшка с одобрительными интонациями.

Старший зять Фёдор Саввич Самохин, по ранению уволенный из Второго Егерского полка в звании младшего сержанта, по выходу из гошпитали прослушал сельскохозяйственный курс Её Императорского Величества Марии Фёдоровны, и теперь к любому занятию подходил научно и основательно. В Британском же походе дослужился до старшего лейтенанта, и в качестве трофея привёз из Лондона ах целых трёх учёных агрономов. Именно он после свадьбы предложил объединить хозяйства в одно "обчество", но в противоположность общинному миру, который, как известно, подлец, поставить целью не равную бедность, а личное богатство участников. Сообща оно легче выйдет, да и гуртом даже батьку бить сподручнее...

Батюшка воспринял присказку как обидный намёк, и разговоры о благом начинании едва не закончились потасовкой, для духовного лица допустимой, но считающейся неприличной. Но быстро успокоился, уловив здравое зерно в предложении новоиспечённого родственника. — Ты, Машка, Фёдору скажи, чтоб через пару часов сеялку сюда пригонял, в вечеру испробуем. И мешки пусть захватит, что красными лоскутами помечены.

На то зерно отец Михаил возлагал особые надежды. Отчаявшись получить приличные урожаи пшеницы, страдающей то от засухи, то от затяжных дождей, он полностью перешёл на рожь и овёс. Последний охотно закупали для нужд армии, а за первую государственный заготовитель платил твёрдую цену. Поменьше, чем вышло бы на базаре в Нижнем Новгороде или на ярмарке у Макария, но договор, заключённый на шесть лет вперёд, позволял пренебречь подобной разницей. Да и не угадаешь с ценой — в неурожайный год с казённых складов могут продавать с наценкой лишь по копейке с пуда, что при больших объёмах хоть сколько-то окупит расходы. А жадина разорится... и поделом собаке!

— Не забудь про красные лоскутки, — напомнил батюшка дочери.

— С тобой забудешь, как же, — хмыкнула та, и, подхватив сынишку на руки, исчезла.

Вот ведь... все бабы, как бабы — задницей колышут величаво, будто волны в море-океане перекатываются, а эта егоза... И младшая такова же, но у неё хоть муж из отставных воздушных гусар — два сапога на едину ногу.

А семенная рожь действительно хороша. Не зря чуть ли не по зёрнышку отбирал из лучших колосков, да ездил по чужим полям, где покупая, где выменивая, а где, проси Господи, тайком прихватывая приглянувшееся. И так четыре года. Поначалу на крохотной деляночке выращивал, потом больше и больше, нынче же на двенадцать десятин должно хватить.

— Ох ты, — спохватился священник, — чай и обед-то давно простыл.

Простыл — образно сказано. Всё холодное и без того, а по случаю постного дня и обедом именуемое только из вежливости. Пара копчёных осетровых звеньев, прошлогодние солёные грузди, чищеная луковица да десяток варёных карасей со свежим укропом. Вот и вся еда, не растолстеешь.

— Иже если на небесех... — отец Михаил перекрестил вышитую скатерть, прислонился к железным спицам тракторного колеса, и совсем было собрался отдохнуть от трудов праведных, как деликатный кашель с дороги привлёк внимание.

— Хлеб да соль, отче, — вслед за кашлем послышалось и приветствие.

— Здоров будь, Юрий Сергеевич, — вскинулся батюшка. — Перекусишь со мной, чем Бог послал?

— Отчего же нет-то? — местный помещик, отставной лейтенант Федяков, чьим именем и звалось село, многозначительно улыбнулся в усы и шагнул к трактору, осторожно придерживая полу сюртука. — Для того и шёл сюда, чтоб перекусить с хорошим человеком.

Юрий Сергеевич и при крепостном житье считался добрым барином, так как обходился без немца-управляющего, а раздав большую часть земель в недорогую аренду, и вовсе стал общим благодетелем. Построенная сразу после наполеонова нашествия паровая мельница вовсе укрепила репутацию, и без того бывшую выше небес от безвозмездного начальствования над народной школой, но имелась у их благородия маленькая и вполне простительная слабость — любил задушевные беседы. А с кем ещё беседовать, как не с образованным священником? У того, кроме духовной семинарии, боевой опыт в действующей армии, ранение, да орденская кавалерия, дающая личное дворянство. Опять же собрат по оружию, что само по себе немаловажно.

Разговаривать на сухое горло? Моветон, господа... А вот под вишнёвую наливочку собственного приготовления, прошедшую добровольную проверку качества в губернской коллегии горячительных напитков, и потому не облагаемой налогом при условии употребления в личных целях, но ни к коем случае не на продажу... А наливочка, надо сказать, у Юрия Сергеевича всегда отменная получается.

— Я ведь к тебе по делу, — без предисловий заявил Федяков, доставая четвертьведёрную бутыль с жидкостью, благородству цвета которой позавидовали бы виноделы Бордо и Бургундии. — По делу архиважному и архинужному.

— Чем же порадуешь? — оживился батюшка, извлекая из ящика с инструментами два стакана — запылённые и захватанные. Как ни странно видеть это в новой машине. Как мыши в амбаре, так и стаканы, наверное, заводятся в любой технике сами собой. — Рассказывай.

Но Федяков не спешил. С чувством и толком выцедил через зубы наливку, занюхал хлебом, пренебрегая закуской. Уселся поудобнее, вытянув плохо сгибающуюся ногу, и лишь тогда начал:

— Мысль меня посетила, отец Михаил. Очень хорошая мысль. А когда ты пригнал сей механизм, то окончательно уверился в её правильности.

— Ну же?

— Довелось мне зимой прочитать в "Русском Инвалиде" рассуждения Светлейшего князя фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. Сей государственный муж, отмеченный многими добродетелями, не оставил без внимания и иные, отличные от военных, вопросы. И размышлял он о совместных хозяйствах, прожект коих находится на рассмотрении Его Императорского Величества.

— И что там? — батюшка спрашивал исключительно из вежливости, так как политикой мало интересовался.

— Оные хозяйства, для краткости именуемые совхозами, имеют место быть испытанными в нашей губернии, что, согласись, даёт нам громадные перспективы.

— Какие?

— Не понимаешь... В Петербурге только ещё решают, а у нас уже готово. Совместное хозяйство как на блюдечке! Твоя с Фёдором Саввичем машинерия, мои мельница и земли...

— Арендаторов куда девать? По миру ведь пойдут.

— У нас и станут работать. Кто захочет.

— Так никто и не захочет. Вспомни, Юрий Сергеевич, хорошо ли барщину на твоих полях исполняли?

— Не вспомню — на оброке были.

— И всё равно, — не соглашался отец Михаил. — Наш народ вместе собирается только вино пить али врага бить, работать же мы предпочитаем раздельно. Ничего не выйдет из задумки, господин лейтенант.

— Выйдет, обязательно выйдет, — Федяков тоже перешёл на официальный тон. — И вы, батюшка, ещё увидите мой триумф. И не просто мой — триумф всего прогрессивного человечества. Кредитами, опять же, государь обещал поспособствовать.

— Большой процент?

— Осьмнадцать.

— Недурственно. Особенно если учесть, что дешевле двадцати пяти без залога и не даст никто, то...

Юрий Сергеевич с трудом сдержал торжествующую улыбку и добил батюшку окончательно:

— Осьмнадцать процентов за все десять лет пользования!

— Погоди, — отец Михаил сразу оставил выканье. — Это получается...

— Тысячу возьмёшь, тысячу сто восемьдесят отдавать нужно.

— Мало.

— Как это?

— Тысячи, говорю, мало. А тридцать дадут?

— Ежели шестьдесят попросим... Так ты согласен?

Забулькала разливаемая по стаканам наливка, и священник решительно произнёс:

— Отсеемся, и сразу в Петербург поедем. К Кутузову. И хорошо бы до сенокоса успеть обернуться.

— Неплохо бы, — кивнул Федяков, и потянулся за осетриной. — До чего же ты, отче, красноречивый.

Через две недели удобная пролётка, запряжённая парой сытых меринов, везла путешественников в сторону Нижнего Новгорода. Там отцу Михаилу непременно нужно было зайти в епархиальное управление, дабы доложиться о временном отсутствии и оставлении прихода на дьякона, и завезти добровольные пожертвования в Суворовское училище, с обязательной записью сего деяния в "Книгу благодетелей и попечителей". Оно лишним не будет — внуки вот подрастут, и не найдётся у них препонов при поступлении. В будущее следует смотреть с уверенностью и надеждой, а ещё лучше — строить его заранее.

У Юрия Сергеевича в губернском городе никаких дел не намечалось, и он намеревался провести время в ожидании попутчика за великолепной ботвиньей с расстегайчиками, что подают в трактире на углу Рождественской и Ильинской улиц. Её много где хорошо готовили, но именно там после сытного обеда можно пройти в отдельный кабинет, где за зелёным сукном всегда найдётся достойная компания. Да, предосудительное и запрещённое занятие, но кто же без греха...

— Опять о картах размечтался? — батюшка ткнул в бок задремавшего под приятные мысли помещика.

— Даже и не думал! — возмутился тот.

— Надеюсь, — отец Михаил вздохнул. — Надеюсь, что игра не закончится как в прошлый раз?

— Я же на карты зарок дал! На всю жизнь! Вроде бы... — последние слова Федяков произнёс как-то неуверенно. — До Рождества, во всяком случае.

Ему самому было неприятно вспоминать прошлогоднюю историю на Макарьевской ярмарке, когда его, удачно сорвавшего крупный банк, пытались ограбить прямо в номере гостиницы. Стыдно признаться — из трёх выстрелов только двумя попал варнакам в головы, как и целился, а последним позорно промазал и влепил пулю нападавшему в живот. Потом добил, конечно, но до чего же неудобно получилось. Так что к Макарию больше ни ногой.

Фёдор Саввич, исполнявший сегодня обязанности кучера, попридержал коней, если мерина можно назвать конём. Впереди спуск к деревне Ржавка. Получившей название от одноимённой речки, и если не сбавить скорость, то рискуешь влететь в непролазную топь, появляющуюся каждый раз в новом месте. Вот загадка природы и раздолье для пытливого ума естествоиспытателей — там, где вчера проехал по сухому, завтра может оказаться грязища, а послезавтра она переместится, оставив после себя твёрдую поверхность. И три моста за последние пять лет утонуло — сам настил поверху, а опоры уходят. А вы говорите — сказки... вот они, наяву.

Местным жителям на болото плевать, потому как основной источник дохода является к ним с другой стороны. Заливные луга. Что тянутся вдоль берегов Волги на много вёрст, исправно поставляют сено, укашиваемое как себе, так и на продажу, бесчисленные озёра снабжают карасём да жирной щукой, и самое главное — богатые охотники. Дичи пернатой здесь несчитано, вот и приезжают бездельники на всё лето, да ещё весну с осень изрядно прихватывают. За постой платят, за свежее молоко, землянику со сливками тоже уважают. Твёрдый заработок почитай у всей деревни.

Сегодня грязи нет. Видимо не позарилась она на всего лишь пароконную пролётку, и решила подождать более богатой добычи. Только мальчишки, коим до всего есть дело, встрепенулись было, увидев свернувших в улицу путешественников, но быстро потеряли интерес, разглядев рясу отца Михаила. Свои прихожане, как-никак, ведь в Ржавке не только церкви, но и скромной часовенки нет. Жадный народец, совсем негодящий.

Проезжая часть деревни короткая и закончилась быстро, и далее дорога пошла через луга. Тоже недолго и недалеко. Тут вообще на узкой полосе между Волгой и её высоким берегом селения сливаются, и одно переходит в другое. Расти им, кроме как в длину, некуда, и иногда не сразу догадаешься, что выехал из того же Никульского и заехал в Кузьминки. Граница — проулок в полтора аршина шириной. Или сколько там по-новому в метрах будет?

Подновская слобода заметна сразу. Дома выше и просторнее, окна застеклены даже в самых неказистых, народ одет богаче и добротнее, а рожи жителей светятся сытостью и самодовольством. Оно и понятно — крепостных здесь отродясь не водилось, да ещё с некоторых пор собственный граф имеется. Граф Кулибин, да... И князь с княгиней, приходящиеся самому Рюрику чуть ли не родными правнуками. Государь император тут бывал — матушка его. Екатерина Вторая только на берегу, издали смотрела, а этот не погнушался.

Вот, кстати, дом Александра Фёдоровича. Не пустует, как можно ожидать, и не продан под дачу — сии места с недавних пор стали модным местом отдыха — но занят школой. Пристроены ещё помещения, несколько башенок для наблюдения за ночными светилами, и всё сооружение стало походить на замок.

В Подновье не задержались — пуль лежал дальше, и до Нижнего Новгорода оставалось всего два часа неспешной езды.

Губернская столица в очередной раз сумела удивить — начатое в прошлом году восстановление башни и части стены, упавших от оползня в незапамятные времена, близилось к завершению. Больше ста лет кремль встречал приезжающих щербатой ухмылкой забулдыги, растерявшего зубы по кабакам, и лишь новый губернатор исправил положение. Вынужденный уехать из Москвы в провинцию из-за разногласий с канцлером графом Ростопчиным, Валериан Павлинович фон Шанце нисколько не прогадал. Удобное расположение и явное благоволение городу со стороны министра недр и горнодобывающей промышленности дали толчок к столь бурному развитию Нижнего Новгорода, что даже жители Петербурга завидовали удобству проживающих в нём.

Владельцы заводов, как грибы после дождя выросших в Канавинской слободе и Сормове, провели между собой сбор на благоустройство улиц, и теперь даже мастеровые окраины могли похвастаться твёрдым покрытием, если не дорогим асфальтом, то уж точно из гравия. Его привозили баржами весьма задёшево откуда-то из-под Касимова. Не сказать, что сбор денег прошёл совсем добровольно, но промышленники вдохновлялись перспективой переноса ярмарки от Макарьевского монастыря на Стрелку и прилегающий к ней Мещерский пустырь, так что шли на жертвы. А почему бы и нет-то?

Одна ярмарка на всю Европу и осталась. Не считать же за таковую потерявший былую славу торг в Лейпциге, где продажа фунта соли сойдёт за оптовую сделку! У Макария многие миллионы ходят... И пусть крупная хлебная торговля отошла в казну, не токмо им единым жив человек.

Отца Михаила мысли нижегородских промышленников не заботили, он попросту получал удовольствие от езды по гладким дорогам, от устроенных повсюду цветников, от фонтанов на площадях. И от явного расположения, высказанного владыкой Антонием.

— Заодно и письма в Священный Синод завезёте, — архиепископ Нижегородский и Арзамасский выложил перед собой на стол объёмистый мешок с печатями на завязках. — Вы же знакомы с отцом Николаем?

— Немного. Он присутствовал при награждении, — отец Михаил непроизвольно дотронулся до ордена, — и удостоил меня краткой беседы.

Обер-прокурора, бывшего священником в том самом знаменитом первом штрафном батальоне, знали все. Многие, в том числе и государь-император, прочили его в Патриархи, но отказ принять монашество и женитьба на Дарье Лопухиной послужили тому помехой. Зато не стали препятствием для появления на свет двоих сыновей. Названных в честь погибших Великих Князей Александром и Константином.

— Это хорошо, — одобрил архиепископ. — Значит, не будет нескромностью отдать письма лично в руки. Обычная почта идёт медленно, а посылать курьера несколько накладно. Впрочем, на некоторые расходы я могу пойти... Вы с сопровождающим?

— Да, со мной отставной лейтенант Федяков.

— Прекрасно! — Антоний раскрыл папку, лежавшую тут же на столе, и достал два прямоугольника из плотной бумаги с напечатанным золотом текстом. — Билеты на завтрашний поезд до Санкт-Петербурга.

— Но Юрий Сергеевич уже озаботился покупкой...

— Вернёте обратно. Негоже тащиться по железной дороге на конной тяге, когда Господь повелел использовать силу пара.

— Неужели..?

— Точно так. Испытание первого в мире и пока единственного поезда, приводимого в движение пароходным механизмом. Я стар для новшеств, а вас благословляю. Торжественное богослужение и освящение состоится в полдень, так что попрошу не опаздывать, — архиепископ немного помолчал и добавил. — Даже немного завидую... сорок вёрст в час, аки птицы на крыльях! В самом скором времени и до Парижа можно будет доехать быстрее, чем до Костромы.

— Да что нам тот Париж, — хмыкнул отец Михаил.

— Ну да, вам же и Лондон приходилось видеть. Меня вот господь не сподобил.

— Там и смотреть уже не на что. Развалины как развалины, ничего интересного. Вот когда Эдинбург брали...

— Читал заметки Его Высокопревосходительства князя Державина. Оно так и было?

— Конечно же нет! Ну кто в газетах пишет правду? Разве они для того предназначены?

— А как на самом деле?

Отец Михаил поудобнее устроился в кресле и бросил взгляд на часы. Время позволяло.

— Там много что интересного случилось. А начиналось всё в Нормандии и Бретани...

Глава 1

Лето 1808 года.

Есть люди любящие море, и есть ненавидящие его от всей души. И если первые не могут представить себе жизни без хлопающих парусов над головой, свиста ветра в снастях, и качающейся под ногами палубы, то вторые бледнеют при воспоминаниях о невероятных трудностях и лишениях водных путешествий. Море же равнодушно и к тем и другим. Сегодня оно с ласковой улыбкой доброй матери качает на груди храбрецов, бросающих вызов пучине и расстояниям, а завтра отправляет их на дно, оставляя цепляющихся за обломки мачт и досок трусов. Или топит всех без разбора и следа. Но не от злости... от безразличия к судьбам. Какое дело вечному океану до плавающих по поверхности насекомых существ?

Иногда море пресыщалось или брезговало жертвами, и тогда волны выбрасывали отторгнутое на берег, возвращая земле излишки. Куски просмоленного дерева, спутанные обрывки сетей... и то, что когда-то было людьми.

Лишь чайки радовались дармовому угощению. Чайки, пожалуй, самые многочисленные обитатели побережья, и кроме них давно уже не встретишь здесь иной живой души. Революция, тогда ещё не получившая громкое имя "Великой французской революции", и последовавшие за ней события способствовали запустению — парижане твёрдой рукой приводили Францию к свободе, равенству и братству. Мёртвый человек — свободный человек! И самый безопасный для равенства и братства.

Потом власть переменилась, и Великий император крепко взнуздал генералов-башмачников и прочих полководцев-булочников, направив их энергию на завоевание жизненного пространства. И замаршировали батальоны по египетским пустыням, швейцарским горам и итальянским равнинам. Императору слава! Франции слава! И безымянные могилы для вчерашних бретонских рыбаков и нормандских крестьян по всей Европе. А сколько таких появилось во время Восточного похода? Да кто знает... а хмурые русские медведи в своих лесах может и ответили бы, но нет больше желающих спрашивать.

Но с недавних пор пустынное побережье чуть ли не от Бреста и до самого Кале ожило — Наполеон решился на высадку в Англию. То, о чём столько мечтал и к чему долго готовился Император всех французов, вот-вот свершится! Или это дружеские штыки союзных русских дивизий упираются в спину, понукая к исполнению планов по десантированию на туманные берега извечного противника?

Может быть и так — зелёные мундиры мелькают тут и там, не давая забыть об обязательствах. Русская пехота и казаки присматривают за погрузкой, прикладами и ножнами подгоняя потерявших былой энтузиазм французов к сходням голландских и датских кораблей. Они же несут охрану армейских магазинов с ружьями и порохом — те поплывут в Англию отдельно, и лишь там попадут в руки доблестных наполеоновских солдат. Перед боем, если таковой случится. Многих из-за этого посещало острое чувство узнавания ситуации, только тогда оружие прятали под замками от отребья из Неаполитанского королевства.

— Генерал Тучков нам не доверяет, — жаловался Наполеон своим адъютантам, говорившим на французском языке с правильным парижским выговором, но с едва уловимым акцентом. — Его превосходительство не хочет понимать, что моя армия уже не сможет повернуть назад. Я не только про Англию, господа! Я о том, что французский солдат никогда не захочет воевать с Россией, и детям своим заповедает.

Пожилой капитан со значками щита и меча на васильковых петлицах вежливо улыбнулся:

— Государь Павел Петрович считает точно так, Ваше Величество.

— В вопросе недоверия?

— Нет! — чёртов русский офицер исполнен благожелательности и любви к ближнему. — Конечно же, ни о каком недоверии не может быть и речи.

Бонапарт понимающе усмехнулся, почти скривился, но спорить больше не стал. О чём спорить с капитаном, наверняка получившим чёткие инструкции от царя или графа Бенкендорфа? Приличия соблюдены — подписанный договор о дружбе, сотрудничестве и военной помощи напрямую объявляет миру о равноправии составивших "сердечное согласие" империй. Как оно обстоит на самом деле — никого не должно интересовать. Это тоже вписано отдельным пунктом, как тонкий намёк о недопустимости разглашения подробностей.

И человеку, давно уже верящему не в бога, но в судьбу, остаётся только смириться с ней и с её несправедливостью. До поры? Да до поры! Фортуна неоднократно выказывала благоволение, и когда-нибудь обязательно вернёт его. Кто сказал, что Аркольский мост в жизни не может случиться дважды?

Адъютанту задумчиво-загадочный вид подопечного не понравился, и он поспешил отвлечь императора Франции от размышлений:

— Гвардия идёт, Ваше Величество!

Да, для того они и прибыли в захудалую деревушку близ Гавра, чтобы проводить "старых ворчунов" к новым подвигам. Правда, Наполеон подозревал о желании генерала Тучкова заодно и показать императора людям, дабы избежать пересудов и слухов о подмене "маленького капрала" двойником. Кому, как не гвардейцам знать его? Да и сам помнит в лицо каждого. Почти каждого — потери в русском походе оказались столь велики, что пришлось набирать пополнение из такого сброда...

Суровые знакомые лица. Обветренные и загорелые. Слегка располневшие на союзнических харчах. А ещё недавно... И тут же будто острая заноза воткнулась в грудь, а мерзавка-память нарисовала совсем иную картину...

Обмороженные калеки, еле-еле передвигающие ноги, обессилевшие от скудного рациона из сальных свечей, сдобренных вместо соли остатками пороха. Праздник выдавался, когда падали кони в артиллерийских упряжках, и удавалось сварить жилистое, пропахшее потом и дымом, но такое восхитительное мясо. Не всегда получалось — преследующие отступающую армию русские гусары немедленно устраивали обстрел стоянки из чудовищных дальнобойных ружей, в первую очередь выбивая добровольных поваров.

Ели на ходу. Даже императору приходилось пробовать сырую конину. Иногда. Вот потому "старые ворчуны" до сих пор вздрагивают при виде пятнистых гусарских мундиров, а едва заметив вдалеке островерхие суконные шапки Красной Гвардии — впадают в панику. До сих пор...

Сопровождающий гвардейцев бородатый казак по всем правилам отсалютовал союзному императору саблей, и, не слезая с коня, доложил по-французски:

— Первый батальон Бобруйского пехотного полка следует на посадку, Ваше Императорское Величество.

Наполеон удивлённо округлил глаза. Дикий азиат, один из тех, чьим именем пугали Европу, свободно изъясняется на языке Вольтера и Руссо? Воистину что-то неладное творится в мире.

Удивился, и не сразу осознал неправильность и странность названия полка. Опомнился через минуту:

— Почему Бобруйский?

Казак ответил с улыбкой:

— Повелением Его Императорского Величества Павла Петровича, наиболее отличившимся из ваших полков дано право именоваться названиями тех мест, где сей подвиг имел место быть. Помните то славное дело, Ваше Величество?

Ещё одна шпилька от русского царя, замаскированная под роскошный букет роз. Помнил ли Наполеон дело под Бобруйском? Как не помнить, если именно там его гвардия получила оплеуху от так называемого народного ополчения, поддержанного восемью сотнями ракетных станков и двенадцатью батареями гаубиц. И позднейшая информация, что под видом вооружённого народа выступили отборные егеря, не смогла сгладить постыдное чувство бессилия при бегстве.

Какие же ещё названия дал полкам император Павел? Любые — ткни пальцем в карту, и вот оно, новое имя для полка. Брест-Литовский, Янов, Пинск, Уручье, Ляховичи... и многие другие, труднопроизносимые для любого француза.

— Вы свободны, господин казак, — Наполеон отвернулся, потеряв интерес к бородатому азиату, и надолго замолчал, разглядывая приготовленные к лёгкому завтраку закуски на походном столике.

Не торопясь наполнил высокий бокал содержимым оплетённой лозой бутылки, только собрался поднести его к губам, как был вынужден оглянуться, привлечённый криками за спиной. Французский гвардеец с выдающимся носом и мелкими чертами лица, какие часто случаются у обладателей прованской и гасконской смешанной крови, выскочил из строя, и побежал к императору, на ходу размахивая руками.

Внимания он добился, но вот в остальном потерпел неудачу — стрелы конных калмыков приданного Бонапарту почётного конвоя оказались проворнее беглеца, превратив того в подобие подушечки для иголок или дикобраза из Нового Света, и перед императором упал уже покойник. Маленький бумажный шарик выкатился из ослабевшей руки... Письмо?

На всякий случай Наполеон наступил на смятый комок, и присел на колено, делая вид, что рассматривает мертвеца.

— Гаспар Моле был со мной в Египте.

— Что не помешало ему покушаться на вашу жизнь, Ваше Величество, — адъютант ногой отшвырнул длинную стальную спицу, выпавшую из рукава гвардейца. — Разрешите убрать тело преступника и провести допрос его сослуживцев?

Император поднялся, незаметно опустив бумажку за отворот сапога, и отмахнулся:

— Я уверен, что это единственный, кого смогли подкупить англичане, а остальным же нет оснований не доверять.

— Увы, Ваше Величество, я вынужден настаивать на своей просьбе.

— Делайте что хотите, господин капитан.

— Это не от желания зависит, Ваше Величество. У нас инструкции.

Уж в этом император не сомневался — русское министерство государственной безопасности славилось умением подбирать исполнительных, но склонных к разумной инициативе офицеров. К нему наверняка приставили не самых худших, и они завтра же докопаются до истины. Ну а сегодня его день!

— Не буду мешать, господа!

Происшествие ничуть не испортило Наполеону аппетит, и он вернулся к обделённому вниманием столику с завтраком. Даже лучше, если все отвлекутся на расследование — никто не помешает прочитать злополучную бумажку, стоившую жизни хорошему солдату.

Его Величество, увлечённый замечательным сыром из русского города Вологды и вишнёвой наливкой из подмосковных садов князей Долгоруковых, заботился о возможности тайком от адъютантов изучить послание, и не следил за происходящим за спиной. Меж тем там творились весьма занимательные вещи — офицеры, шёпотом переговариваясь, осматривали тело несостоявшегося злоумышленника. Причём они не старались обнаружить что-то новое, а, скорее, пытались убедиться в отсутствии искомого.

— Как вы думаете, Павел Сергеевич, он успел передать? — лейтенант с такими же петлицами, что и у капитана, вглядывался в каменистую площадку, очищенную и выровненную перед установкой императорской палатки. — Потеряться не могло?

— Это вряд ли, Ипполит Дмитриевич, — старший по званию пригладил усы, и показал глазами на подопечного. — Иначе с чего бы такая нарочитая невозмутимость? Наша мышка унюхала кусочек сыра.

— Хотелось бы так, — откликнулся лейтенант. — Иначе будет стыдно перед Михаилом Касьяновичем.

Капитана Нечихаева, с недавних пор назначенного на должность куратора от ведомства Александра Христофоровича Бенкендорфа, в войсках знали и уважали. И вовсе не за то, что его расплывчато обозначенные обязанности позволяли манкировать мнением многих генералов... нет, не за это. Гусар Ахтырского полка стал известен как самый молодой георгиевский кавалер ещё в далёком восемьсот первом году, прославился в морском сражении у Мальты, отметился в Хивинском походе, да и о славных делах нынешней кампании много писали в газетах. Идеальный пример для подражания!

Заминка, вызванная допросами французских гвардейцев из Бобруйского полка, не повлияла на время отправления десантного корабля. Он не один, и недели две пройдёт, пока загрузятся остальные. А то, что все эти дни придётся провести в тесном и душном трюме... так от солдат никто и не скрывал предстоящих трудностей. Посидят и не сдохнут, в первый раз, что ли? Тем более русские нагнали сюда неимоверное количество посудин, и руководят размещением союзников сами, дабы не давать французским командирам повода к искушению. Какому? Да очень просто — трюм набивается до отказа, а за право подышать свежим воздухом на верхней палубе требуют денег, как и за очередь на подвесную койку.

Русские подобную коммерцию не одобряют, или не видят в ней смысла. Скорее всего, второе — денег у солдат всё равно нет, и до ближайшей выплаты ровно столько, сколько до английского берега. Там их ждут звонкие франки и шиллинги, если, правда, последние к тому времени будут в ходу. Но и в этом случае обещали поменять по достойному курсу, а кому повезёт, то даже на рубли. Лучше бы они, ведь неизвестно, сколько осталось серебра в хвалёных шиллингах с чеканным профилем какого-то там по счёту Георга.

Но пока тоже неплохо — новое или почти новое обмундирование, кормёжка от пуза три раза в день и еженедельно по фунту мяса. Что ещё нужно солдату? Разве только весёлых девиц, но кто же их на корабль пустит?

Совсем молоденький француз из Бобруйского полка, видимо, думал иначе. Он не стал устраиваться в отведённом ему месте, а бродил по трюму, с виноватым видом приставая к казакам конвоя с какими-то просьбами. Те его не понимали и разводили руками, посылая к вышестоящему начальству незнакомыми, но одинаковыми фразами.

— Чего же ему надобно от нас, Гриша? — урядник Войска Донского с двумя медалями за Хивинский поход на груди вопросительно посмотрел на казака, проявившего интерес к французу.

— Хочет двадцать копеек в долг взять.

— Это зачем же ему?

— Написал письмо домой, вот и хочет отправить. А вот куда, я так и не понял, Василь Прокопьич. Двадцать копеек для письма дорого — наша почта больше пятачка не берёт.

— Так спросил бы.

— С моими тремя годами станичной школы только с иноземцами и балакать, — засмеялся казак. — Мы академиев не заканчивали.

— Не скалься! — прикрикнул урядник. — Отведи-ка лучше нехристя к их благородию.

— Никак пожалел убогого?

— Ну и что? Всяко божья тварь, не ефиоп какой.

Григорий вздохнул, и пошёл к бедолаге, укоризненно бормоча под нос:

— Подведёт нас под монастырь эта доброта, Василь Прокопьич, вот ей-богу доведёт. Всю жизнь ведь через неё страдаем.

Несмотря на ворчание, в глубине широкой донской души Григорий испытывал к французу какую-то жалость. Низкорослый и худосочный, как и все солдаты нового пополнения, тот смотрелся воробушком на фоне сослуживцев, поглядывающих на сотоварища странными взглядами. Неужели подозревают ябеду? Да тут и подозревать не нужно — ткни в любого, посули тёплое место в тылу, и каждый станет с превеликой охотой доносить и шпионить.

— Эй, мусью, ком цу мир! А ля гер, ком а ля герр! Мерде, пардон муа!

Хотя Григорий вывалил только половину запаса иноземных слов, но француз его понял. Несмело улыбнулся, и сделал шаг навстречу.

— Жак-Луи Гастон, месье!

Ага, вот и понимай теперь, где тут имя, а где прозвище... И что это у них всё не как у людей?

— Пойдём до его благородия, — казак перехватил протянутую руку француза, недвусмысленно давая понять, что в случае сопротивления попросту выдернет её напрочь. — Не будем заставлять господина лейтенанта ждать. Хотя, честно признаюсь, он тебя и не ждёт.

Вот так, чуть ли не в обнимку, и поднялись наверх. Чёртов нехристь постоянно спотыкался, всё норовил сунуться носом в палубу, и один раз ему это удалось — налетел на упавшее из-за чьей-то небрежности тележное колесо. Так и представить его благородию красавца с расквашеной мордой? И зачем, кстати, этими колёсами чуть ли не половину трюма забили?

Лейтенант Самохин нашёлся в каюте, любезно уступленной русскому союзнику датским шкипером. Фёдор Савич отказываться от предложения не стал — не то, чтобы он так стремился к комфорту, но очень уж мягкие здесь перины. Не роскоши и лени ради, а удобства для! Раненая когда-то нога в конце дня давала о себе знать ноющими болями, а на мягкой перине... Да что, говорить, многие оценят.

А что до лени... Происхождение Фёдор Савич имел из крестьян Нижегородской губернии, "их благородием! стал всего лишь два месяца назад, вернувшись на службу по императорскому призыву. Откуда же пагубным привычкам взяться? В отставку по ранению уходил в сержантском звании, а потом на земле работал. Хорошо работал, имея кусок хлеба с толстым слоем масла.

Мог, кстати, и отказаться от призыва, благо состояние здоровья позволяло сделать это без урона для чести и репутации, но возможность получить потомственное дворянство не дала усидеть на месте. И невеста, старшая дочь сельского священника, смотрела с таким восхищением... Сам-то отец Михаил чуть ли не с первого дня наполеонова нашествия воюет, и негоже будущему зятю отставать от тестя в чинах и наградах. А лучше всего — превзойти! И опять же, дома сидеть, когда государь-император призывает знатоков французского языка, неприлично. Оно, конечно, не долг, но когда учился за казённый счёт в сельскохозяйственном училище Её Императорского Величества Марии Фёдоровны, то кое-что обязывает.

— Разрешите, ваше благородие? — после короткого стука в каюту заглянул казак. — Французик тут с просьбой до вас.

— Заводи, — лейтенант отставил в сторону гранёный стакан производства братьев Нобелей в серебряном подстаканнике, и застегнул ворот мундира. Русскому офицеру пристало выглядеть прилично даже перед собаками или союзниками. — Что там у него?

— Письмо хочет отправить и денег просит. А кому, куда и зачем написал, мы не поняли. Вот Василь Прокопьич и распорядился к вам отвести.

Солдат опасливо шагнул в каюту, и Самохин с неодобрением покачал головой:

— Недокормыш. Григорий, ты где такого отыскал?

— Сам нашёлся. Да их там четверть таких тощих, Фёдор Савич, — казак позволил себе некоторую вольность в обращении, допустимую при разговоре одного понюхавшего порох человека с другим. — Так я попозже за ним зайду?

— Да, — кивнул лейтенант. — Отчего-то думается, что сей молодец желает со мной побеседовать с глазу на глаз. Заодно скажи уряднику, чтоб кашеваров поторопил. И пробу пусть сам снимет.

Григорий исчез, аккуратно притворив за собой дверь, а француз, разобравший хорошо знакомое слово "кашевар", непроизвольно сглотнул слюну. Это сытость глуха даже к родному языку, но голод интернационален, и заставляет выучить любой. Хотя бы несколько слов, обозначающих еду. Ведь даже бескрылые птицы, привезённые Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном с открытой им обледенелой земли, и те учатся, и заимели смешную привычку разевать длинные клювы при одном только упоминании о рыбе, ещё не видя её. А тут человек!

— Итак, юноша, — Самохин перешёл на французский. — Что у вас за проблемы?

Тот опасливо огляделся по сторонам, и, понизив голос почти до шёпота, произнёс:

— Хочу сообщить о заговоре, имеющем место быть в первом батальоне Бобруйского полка бывшей императорской гвардии. Очень недорого хочу сообщить.

Документ 1

" Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

... Английская армия и её колониальные войска — это единственная возможная защита. В своей речи от 20 июля принц-регент задал вопрос: что стало бы с Британией и Европой, если бы мы не начали решительную борьбу с азиатской империей? Какая бы опасность за этим последовала? Семь лет непримиримой борьбы с русскими варварами наглядно показали английскому народу всю серьёзность, которую Санкт-Петербург представляет на востоке. Теперь всем понятно, почему мы говорим о борьбе с русскими в газетах и парламенте.

Мы строгим голосом предостерегаем наш английский народ и всю Европу, надеясь вывести цивилизацию из поразившего её паралича духа и воли. Мы пытались открыть им глаза на страшную опасность, исходящую от Российской Империи, которая подвергла народы Азии и Европы страшному террору, и готовилась к захватнической войне.

Когда Его Величество и Его Высочество принц-регент приказали атаковать Санкт-Петербург весной 1801 года, мы все знали, что это будет великая битва великой борьбы. Но мы также знали, что риски и трудности со временем увеличиваются, а не уменьшаются. Дальнейшее выжидание запросто могло привести к уничтожению Великобритании и полному захвату русским царём европейского континента.

Неудивительно, что из-за строжайшей секретности русского правительства и предпринятых им мер, вводящих в заблуждение, мы не смогли должным образом оценить военный потенциал Российской Империи. Только сейчас мы видим его подлинные масштабы. Именно поэтому борьба, которую ведут наши солдаты в Нормандии, превосходит по своей суровости, по своим рискам и трудностям всё человеческое воображение. Она требует от нас полной мощи. Это угроза Соединённому Королевству и всему европейскому континенту, которая задвигает в тень все прежние угрозы. Если мы потерпим неудачу, мы провалим нашу историческую миссию.

Всё, что мы делали в прошлом, меркнет перед лицом колоссальной задачи по отражению русского нашествия. Только британский народ может спасти Европу от этой угрозы! Нам угрожает опасность, и мы должны действовать быстро и решительно, или же будет слишком поздно."

* * *

* * *

(прим. автора. Многие узнают эту речь, произнесённую через сто тридцать пять лет после описываемых событий. Но разве не могли её произнести в то время и в том месте?)

Глава 2

На столе перед императором всех французов кожаная папка, в каких обычно подают бумаги на подпись. Эта не является исключением.

— Что вы подсовываете мне сегодня, месье капитан? — голос Наполеона равнодушен, так как его резолюция всего лишь формальность, без которой русские союзники прекрасно смогут обойтись. Чаще всего и обходятся. — Надеюсь, это не договор о добровольном присоединении Корсики к Херсонской губернии?

Остаётся только шутить. Что ещё делать императору, чья власть жёстко ограничена инструкциями адъютантов и волей русского царя?

— Нет, Ваше Величество, Россия не имеет к Франции территориальных претензий. Базы нашего флота на Корсике служат сохранению целостности империи и её защите от нападений извне.

— Тогда что же здесь, месье капитан?

— Расстрельные списки, Ваше Величество.

Наполеон тяжело вздохнул. Ещё одна неприятность — Павел Петрович в категорической форме потребовал наказания военных преступников, чья вина в грабежах и убийствах мирного населения доказана, но не ограничился этим. То и дело находились новые доказательства, и военно-полевые суды не оставались без работы. Что хуже всего — утверждать смертные приговоры должен именно он, император всех французов.

Кстати сказать, вполне естественное и предсказуемое желание русского царя повязать союзника кровью. В настоящее время Павла Петровича можно назвать лучшим из политиков, и наивно было бы ожидать, что он упустит великолепный шанс. Ну что же... как говорят сами русские — лес рубят, щепки летят. И больно бьют по безвинным грибам. Тем более в списках невинных нет и быть не может — слишком велики ставки для мелочного обмана. Алтарь Французской империи требует жертвенной крови? Он её получит.

Но для порядка всё же требуется перечитать бумаги самому.

— Оставьте папку, капитан.

— Слушаюсь, Ваше Величество! — адъютант дотронулся до папки, и без того ожидающей внимания императора на столе, и щёлкнул каблуками. — Разрешите зайти за подписанными приговорами через два часа?

И этот торопит. Господи, поскорее бы оказаться в Англии, где появится враг, которому не нужно будет улыбаться.

Оставшись в одиночестве, Бонапарт долго смотрел на папку, будто ждал, что та загорится от полыхающей во взгляде ненависти. Даже не задымилась, а жалко... Наконец придвинул ближе, и, преодолевая внутреннее сопротивление, раскрыл. Взял в руки первый лист.

"Протокол допроса.

Лейтенант Антуан де Перпиньяк, 1783 г. рождения.

Уроженец г. Бордо. Из дворян. Образование домашнее.

Под судом и следствием ранее не состоял.

От 20 августа 1808 г.

(Допрос начат в 9 ч. 30 мин.)

Вопрос: Вчера на очной ставке ваш соучастник Жан Першегю разоблачил вас в совершении убийства мирных граждан Российской Империи. Расскажите подробнее о ваших преступлениях в так называемом "Восточном походе".

Ответ: В преступления меня вовлёк мой собственный командир майор Першегю в октябре или начале ноября 1807 года. С этого времени и началась моя преступная деятельность. При моём личном участии, а так же с другими офицерами егерского батальона, к которому я принадлежал, совершены следующие преступления.

В ноябре 1807 года солдатами и офицерами егерского батальона совершено убийство крестьянской семьи в деревне Хрыся в количестве 5 человек, которые были расстреляны за укрытие фуражного зерна. Я их не расстреливал, но после расстрела приказал снять с убитых одежду и бросить трупы в колодец.

В ту же ночь была убита ещё одна крестьянская семья в количестве 12 человек, отказавшаяся выдать нам крепкое хлебное вино. В их убийстве я принимал такое же участие, как и при расстреле предыдущей семьи, то есть приказал раздеть и бросить в колодец.

Ещё в ноябре с участием офицеров батальона задушена семья в той же деревне. Лично я задушил верёвкой местного старосту, а его мать задушили майор Жан Першегю и лейтенант Франсуа-Мари Граве. Трупы мы раздели и опять бросили в колодец. При убийстве семьи старосты присутствовали офицеры гвардейской артиллерии Луи Ле Пен, и Альбер де Морсиньяк, которые помогали раздевать убитых и грузить изъятые продукты в телегу.

В середине ноября солдатами батальона в деревне Завершье в одну ночь были задержаны 8 беженцев от французской армии, временно проживающие в деревне Завершье. Все эти беженцы отведены к деревенскому колодцу и задушены. Лично я задушил одного из них, майор Першегю тоже одного, лейтенант Франсуа-Мари Граве задушил двоих, а остальные убиты егерями батальона по приказанию вышеупомянутого майора Першегю. Все трупы нами были раздеты и брошены в колодец.

В декабре 1807 года в деревне Ополь были задержаны две семьи беженцев — одна в составе 6 человек, другая — 9 человек. В их задержании я принимал участие, а кто расстреливал, не знаю. Снятая с трупов одежда распределялась среди офицеров батальона или разыгрывалась в карты.

В средине декабря 1807 года были задержаны 6 крестьян среднего возраста, больные неизвестной болезнью. Все они были отведены к колодцу и там заколоты штыками. Убивал ли их майор Жан Першегю не помню, но командовал именно он.

Примерно в январе 1808 года вечером меня вызвал к себе командир батальона майор Першегю, и когда я пришёл, то застал командира нашего полка полковника Робера Ванно. Полковник мне сказал, что сейчас мы поедем в имение не успевшей сбежать графини Браницкой, и там допросим её. Причин такого приказа я уточнять не стал, и мы поехали. В имении забрали графиню, отвезли в лес, там майор Першегю и полковник Ванно её задушили, после чего я её раздел. Труп бросили в лесу, а одежду с неё я отдал лейтенанту Франсуа-Мари Граве.

Вопрос: За что вы убивали невинных людей?

Ответ: Я их убивал по приказу командира батальона и командира полка, без всяких колебаний, и меня не интересовало, в чём заключалась их вина перед императором Наполеоном Бонапартом и Французской Империей.

Записано с моих слов верно, мне прочитано, в чём и расписываюсь: лейтенант Антуан де Перпиньяк.

(Допрос закончен в 15 ч. 30 мин.)"

Император с отвращением отбросил бумагу. Русский царь сам виноват в гибели своих подданных! Ведь именно он приказал вывезти с пути Великой армии всё население и все припасы. Если кто-то остался, то это вина исключительно русского правительства и их же недоработка. И потом... цивилизованная война не подразумевает тактику "выжженной земли", так вообще никто не воюет! Неужели бы французы стали убивать крестьян из-за нескольких мешков зерна, если бы оно имелось в достатке? Варвары... скифы...

Но подписывать смертные приговоры всё равно придётся, как и присутствовать при их исполнении. Положение обязывает, оно попросту вынуждает подчиниться грубой силе. Иначе можно распрощаться с далеко идущими планами. Не время пока возражать.

В следующем листе похожий протокол допроса, только имена и названия деревень другие. Ага... среди вменяемых преступлений появилось людоедство — солдат убил и съел собственного командира. Этот приговор можно подписывать со спокойной душой.

Третий протокол... четвёртый... пятый...

Вышедшего от императора капитана окликнул посыльный из штаба дивизии Тучкова, о чём говорила красная повязка на руке:

— Ваше благородие, капитан Нечихаев просил вас зайти к нему в любое удобное время. Лучше всего прямо сейчас.

Павел Сергеевич улыбнулся, показывая, что оценил шутку. Он и сам собирался обсудить с Михаилом Касьяновичем кое-какие вопросы, так что просьба оказалась весьма своевременной. В запасе есть два часа, и пока французский император изучает бумаги, можно сходить.

— Проводишь?

— Так точно, ваше благородие!

От кабинета Наполеона до штаба Красной Гвардии пять минут быстрым шагом — Тучков не хотел выпускать императора из поля зрения, и всегда размещался поблизости. Или наоборот, определял Бонапарта радом с собой, но не признаётся в этом из соображений вежливости по отношению к союзнику.

Нечихаев встретил капитана горячим чаем с баранками. В войсках давно вошли в моду "кутузовские" самовары ёмкостью в два стакана, а у практически непьющего гусара таковых имелось две штуки. Второй — наградной, с памятной гравировкой на блестящем боку.

— Присаживайтесь, Павел Сергеевич.

— Спасибо, Михаил Касьянович, — капитан налил себе чаю в стакан с подстаканником, и придвинул поближе блюдечко с мёдом. — Всё же не можете привыкнуть к сахару? Это вы зря, уж поверьте специалисту.

— Я разве спорю? — улыбнулся Нечихаев.

Да, капитан Воробьицкий знал, о чём говорил. Будучи одним из энтузиастов выведения сахарной свёклы, он до войны смог составить достойную конкуренцию продукции французских колоний, и в компании ещё пятерых малороссийских промышленников почти монополизировал оптовую торговлю. И при этом опытный офицер, послуживший у самого Суворова по интендантской и квартирмейстерской части, и не имевший нареканий со стороны генералиссимуса.

Что ещё про него сказать? Умён, расчётлив, честен в картах, склонен к философским размышлением за трубкой и хорошим коньяком, богат. Собственно, и в армию из отставки вернулся добровольцем, дабы отличиться, и получить причитающиеся орденоносцу льготы по налогам. Выражал недовольство штабной должностью при французском императоре, поэтому предложенный Нечихаевым прожект принял с воодушевлением.

— Какие-то вопросы, Михаил Касьянович?

— Вот, — на стол перед капитаном лёг плотный конверт. — Доклад лейтенанта Фролова, одного из сопровождающих Бобруйский полк офицеров. Что вы на это скажете?

Пётр Сергеевич достал бумагу, и пробежался взглядом по неровным строчкам. Ну и что в докладе из ряда вон выходящего? Французы постоянно грызутся между собой, и убийство какого-то там Жан-Луи Гастона вряд ли можно назвать выдающимся событием. Рядовых в бывшей императорской гвардии много, и одним больше, одним меньше...

— Но это ещё не всё?

— Да, не всё, — подтвердил Нечихаев, и достал следующий пакет. — А вот доклад лейтенанта Самохина, присланный два дня назад. Обратите внимание на фамилию француза.

Ага, вот это уже серьёзно. Некий Жан-Луи Гастон сообщил русскому офицеру о переданном Наполеону Бонапарту письме, а на следующий день был задушен неизвестными и выброшен за борт. Падение тела в воду заметили часовые на соседнем корабле, так что замаскировать преступление под дезертирство злоумышленникам не удалось.

— Однако...

— Вот именно, — кивнул Нечихаев. — Вы уверены, Павел Сергеевич, что наш почтальон отдал императору именно наше послание, а не какое-либо иное?

Воробьицкий потёр переносицу, что случалось с ним при сильном раздумье:

— А куда ему было деваться? Или пойти под трибунал, что гарантировало верёвку, или согласиться с предложением.

— Не слишком ли легко и быстро согласился?

— У него был выбор? — вопросом на вопрос ответил Павел Сергеевич, и тут же дополнил. — Хотя наша убедительная просьба вполне могла соответствовать его собственным планам. Можно сказать — удачно наложилась на них. Или он действовал по указаниям, а бонапартистский заговор существует независимо от него. Дело тёмное.

— Что будем делать? Через три дня флот выходит в море.

— А если... — Воробьицкий в задумчивости завязал узлом чайную ложку. — Если ненавязчиво посоветовать Наполеону в первую очередь бросить в бой гвардию?

— Бобруйский полк?

— Да, его. Понимаю, что от решения императора ничего не зависит, но выйти с этим предложением на Тучкова он может?

— Может, — согласился Нечихаев. — Но как организовать сей спектакль?

— Мытьём и катаньем, — улыбнулся Павел Сергеевич. — Сейчас же и займусь.

Два часа, проведённые за изучением протоколов допросов и подписанием смертных приговоров, тянулись бесконечно долго, и Наполеон с нетерпением ожидал появления старшего адъютанта. Нетерпение выражалось в бесцельном хождении по кабинету, и в ненавидящих взглядах, бросаемых на злополучную папку с документами. Бросить бы её в огонь!

Опасные бумаги с опасными признаниями. Скорее всего, их подбирали специально, но по ним выходило, что чуть ли не всю "старую гвардию" можно хоть сейчас отправлять на виселицу. Доказательств, свидетельств, показаний очевидцев — более чем достаточно. Да, привыкшие к победам "ворчуны" не церемонились... но это же не повод! Или повод? Царь Павел Петрович вполне способен оставить союзника без наиболее верных и боеспособных частей. Это своих он бережёт, а чужих... десятью тысячами больше, десятью тысячами меньше. Французы всего лишь мелкая монета на кону большой русской игры. Что же делать?

А сохранить людей необходимо, тут вопрос жизни и смерти, как бы ни пафосно звучала избитая фраза. Нет, смерти император не боялся — видеть гибель мечты гораздо страшнее.

Решение пришло одновременно с постучавшим в дверь адъютантом:

— Вы опаздываете, капитан.

В ответ Воробьицкий щёлкнул крышкой карманных часов и покачал головой:

— Ещё одна минута, Ваше Величество. У вас изделие господина Абрама-Луи

* * *

? Никогда не доверяйте проходимцам!

(

* * *

Авраам-Луи Бреге)

— Я подписал бумаги, — Бонапарт не стал развивать часовую тему. — Это всё, или ваши трибуналы готовят мне ещё сюрпризы?

— Они работают не покладая рук, Ваше Величество. Государь-император Павел Петрович не может оставить безнаказанными преступления. совершённые против народа и гуманности. Согласитесь, что пролитая невинная кровь взывает к отмщению?

— Ваш император настолько злопамятен, капитан? Неужели ему чуждо милосердие?

Наполеон осторожно, но упорно подводил адъютанта к нужной мысли, и тот оправдал надежды, клюнув на приманку:

— Милосердие нужно заслужить, Ваше Величество. Потом, кровью, подвигом... Да вы и сами можете это увидеть на примере дивизии Красной Гвардии. Вспомните, она когда-то была штрафным батальоном, сформированным из государственных преступников. А что мы видим сейчас? Лучшая и наиболее боеспособная часть Российской Императорской армии, а бывшие штрафники командуют ею. В чинах и орденах, о прошлых же прегрешениях более никто не говорит и не ставит в упрёк.

— Хотел бы я иметь подобную гвардию, — Бонапарт произнёс фразу, и выжидательно посмотрел на Воробьицкого.

— Так всё в ваших руках, Ваше Величество, — с воодушевлением откликнулся капитан. — Предстоит немало горячих дел, и думаю, что найдутся люди, желающие начать жизнь с чистого листа.

— И эти тоже? — император указал на папку с приговорами.

— Увы, — развёл руками Павел Сергеевич, — закон обратной силы не имеет, и осуждённые будут повешены. Вчера.

Наполеон сделал вид, что не заметил многозначительной оговорки, и продолжил:

— Но остальные?

— В каком смысле, Ваше Величество?

— Могу ли я устроить свои штрафные части по российскому образцу, и обещать их солдатам прощение?

— Разве кто-то может помешать вам в этом? — удивился капитан. — Во Франции, слава Богу, монархия, и достаточно издать соответствующий указ. Не думаю, что внутренняя политика Французской Империи нуждается в чьём-то одобрении, кроме вашего.

Бонапарт стиснул зубы, чтобы не произнести вслух всё то, что он думает о политике.

— Вы подготовите проект указа, капитан?

— Если вам будет угодно, Ваше Величество.

Быстрое согласие адъютанта заняться документальным оформлением необычного предложения несколько насторожило императора. Нет ли здесь какого-либо подвоха?

— Эти части будут подчиняться непосредственно мне, капитан?

— Разумеется, Ваше Величество.

— И никто иной им приказывать не сможет?

— Так оно и будет, Ваше Величество.

Французский император, приготовившийся преодолевать упорное сопротивление русского офицера, неожиданно пошёл на попятную:

— Давайте подождём с формированием штрафных батальонов. Что вы на это скажете, капитан?

— Как будет угодно Вашему Величеству, — на стол легла новая папка, как две капли воды похожая на старую. — Когда мне явиться за этими приговорами?

— Что, опять? Вы оставите меня без армии, капитан!

— Трибуналы работают, Ваше Величество.

Документ 2

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

...Как нам сообщили, в свой последний час они пели "Боже, храни Англию"! Какой пример подали нам солдаты в эту великую эпоху! И какое обязательство это накладывает на нас всех, в особенности на весь британский народ.

Нормандия была и остаётся великим сигналом, который подаёт судьба Соединённому Королевству. Британский народ, у которого есть силы пережить такое несчастье, и при этом ещё почерпнуть из этого дополнительные силы, непобедим! В моей речи к вам и к британскому народу я вспомню героев Нормандии, которые накладывают на меня и на всех вас глубокое обязательство. Я не знаю, сколько тысяч человек прочитают это завтра в газетах... Я хочу обратиться ко всем вам из глубин моего сердца и затронуть глубины ваших сердец. Я полагаю, что весь британский народ интересует, что я скажу сегодня вечером.

Поэтому я буду говорить со всей серьёзностью, как того требует данная минута. Британский народ, воспитанный в верности короне, в состоянии вынести всю правду. Он знает всю серьёзность положения, и потому Его Величество и Его Высочество принц-регент могут потребовать от него жёстких, и даже жесточайших мер. Мы, британцы, вооружены на случай слабости и нерешительности. Удары и несчастье войны только придадут нам дополнительные силы, твёрдую решимость, а также душевную и боевую волю для преодоления всех трудностей и преград с присущим англо-саксонской расе натиском.

Сейчас не время спрашивать, как всё это произошло. Это может подождать до тех пор, пока британский народ и весь мир не узнает полную правду о несчастье последних недель, о его глубокой и судьбоносной значимости. Героические жертвы наших солдат в Нормандии имели глубокое историческое значение для судеб всей Европы. Они не были напрасными, и будущее укажет почему. Когда я перескакиваю через прошлое и смотрю вперёд, я делаю это нарочно. Время не ждёт! Времени на бесполезные прения и дискуссии не осталось. Мы должны действовать немедленно, тщательно и решительно — так, как всегда действовали англо-саксы.

Именно так действовала Британия с самого своего рождения во время множества войн, в которых она воевала, и в которых она побеждала. Соединённое Королевство всегда действовало решительно, когда ему угрожала опасность. Мы не ведём себя как страус, который зарывает голову в песок, чтобы не видеть опасности. У нас хватает смелости для того, чтобы глядеть опасности прямо в лицо, чтобы хладнокровно и беспощадно переходить к решительным действиям с высокоподнятой головой. И как народ, как подданные Его Величества, мы всегда были на высоте, когда нам была необходима решительная воля для достижения наших целей и железное сердце, способное выдержать любую внутреннюю и внешнюю битву. Так будет и сегодня.

Моя задача — представить вам неприкрашенную картину сложившейся ситуации, а так же сделать жёсткие выводы, которые будут служить руководством к действию для правительства, так же как и для британского народа. В Нормандии мы столкнулись с серьёзным военным вызовом. Кризис на данный момент очень широкий, во многом схожий, но не идентичный с кризисом весны тысяча восемьсот первого года. Позже мы поговорим о причинах.

Сейчас же мы должны принять всё как есть, найти и применить способы для того, чтобы снова изменить ситуацию в нашу пользу. Ни в коем случае нельзя оспаривать серьёзность ситуации. Я не хочу, чтобы у вас сложилось ложное представление о положении дел, которое может привести к ложным выводам и дать британскому народу ложное ощущение безопасности, что при нынешней ситуации более чем неуместно.

Буря, надвигающаяся в этом году от берегов Франции, затмевает собой весь прежний человеческий и исторический опыт".

Глава 3

Дом из серого, покрытого налётом угольной пыли, камня ничем не отличался от других таких же. Похожая, почерневшая от времени, сажи и копоти черепица, дым над каминными трубами, разве что окна закрыты ставнями наглухо во всех этажах, а не только на первом. Впрочем, солнце в Лондоне бывает столь редко, что окна скорее можно считать данью моде и традицией, чем необходимым элементом архитектуры.

Или тому виной образ жизни здешних владельцев, с давних пор предпочитающих проводить ночи на балах и приёмах, а днём отдыхать от утомительных увеселений? Может быть и так, но сегодня привычный распорядок нарушен прибытием важного гостя. Настолько важного, что не откажешь в приёме, сославшись на недомогание, и не укажешь на дверь. Не часто скромному арматору

* * *

приходится принимать герцога, пожелавшего остаться инкогнито.

(

* * *

АРМАТОР (лат. armator — вооружающий, снаряжающий) — судовладелец; лицо, эксплуатирующее морское судно безотносительно к тому, принадлежит ли оно ему по праву собственности или нет. Арматор снаряжает судно в рейс, снабжает средствами, нанимает экипаж, приглашает капитана и несет ответственность за действия последнего.)

Да, когда-то, ещё до устроенной чернью резни, приходилось иметь дело с высокими особами, и отнюдь не по вопросам морских перевозок.

— К вам не пробиться, маркиз! — гостя не смутил заспанный вид хозяина, одетого в халат и домашние тапочки с легкомысленными помпонами. — Такой охране позавидует сам принц-регент.

— Вы льстите мне, сэр Роберт! — происхождение и древность рода, возводимого ко времени Людовика Святого, позволяли разговаривать с герцогом на равных, но положение беглеца от революции призывало к скромности. — Да и какой из меня сейчас маркиз. Вина?

— Пожалуй, — согласился англичанин, и непонятно было, к чему относится его согласие, то ли к первому утверждению, то ли ко второму предложению. Но он сам заметил двусмысленность, и поспешил поправиться. — Всё тот же херес? Вы всегда умели брать от жизни лучшее, маркиз.

Француз кивнул:

— С уходом наполеоновских войск из Испании торговля оживилась.

— А как же блокада?

— Мои корабли ходят под ирландским флагом, сэр Роберт. Русские почему-то искренне уверены в том, что ирландцы все до единого ненавидят англичан, и флаг несуществующей страны служит своеобразным пропуском. И с соответствующим экипажем...

— Педди

* * *

нас, конечно же, любят.

(

* * *

Педди — прозвище ирландцев)

— Они любят деньги, и этого достаточно. В любой стране можно найти людей, ценящих звон монет гораздо больше, чем мифическую свободу и независимость.

С приходом слуги, принёсшего херес и бисквиты, хозяин прервался, и знаком указал гостю на кресло у камина. Тот сел, вытянув ноги к огню, и с преувеличенным интересом следил за наливаемым в бокалы вином. Потом, будто вспомнив что-то, спросил:

— У вас новая прислуга, маркиз?

Француз покачал головой:

— Это мой новый секретарь. Прежнему пришла в голову блажь пойти в армию, что он и проделал две недели назад. Увы, бедолага слёг с горячкой буквально в тот же день, так и не примерив военный мундир. Судьба!

— И в эти тяжёлые времена вы берёте на службу незнакомого человека? Какая неосторожность, месье Бонжелень, право слово.

Секретарь с невозмутимым видом, будто разговор вовсе не о нём, закончил разливать херес и так же безмолвно удалился.

— Иоганн Лупехвальд прибыл ко мне из Ганновера с рекомендательными письмами от людей, которым я привык доверять. Тем более немец совсем не говорит по-английски, что, согласитесь, даёт некоторые гарантии неразглашения моих коммерческих тайн. Удобно, знаете ли, когда можно отдать переписать письмо набело, не беспокоясь, что его прочитает переписчик.

Герцог хмыкнул. Бывший французский маркиз де Бонжелень, бежавший в Англию от революции, слишком вжился в роль преуспевающего негоцианта, и во всём ищет выгоду. Впрочем, это ему вполне удаётся — три десятка торговых кораблей приносят огромную прибыль, а в нынешние времена она вообще превосходит все ожидания. Блокада английского побережья, устроенная русскими, датчанами и неблагодарными голландцами, способствует взлёту цен на провизию, и человек, способный найти лазейку в плотном кольце, должен попросту купаться в золоте. Но он же не откажется от ещё больших денег?

Бокал с хересом забыт. Такое великолепие следует пить после заключения договора, дабы превосходным вкусом подчеркнуть выгодность удачной сделки.

— Скажите, маркиз, как вы смотрите на миллион фунтов?

Тот на мгновение опешил от волшебных звуков произнесённой вслух суммы, но быстро нашёлся с ответом:

— Смотрю с умилением, если это мой миллион, и с негодованием, когда он в чужих руках. Но к чему этот вопрос, сэр Роберт?

— Я уполномочен сделать вам предложение...

— Кем? — перебил француз.

— Пусть это останется тайной, маркиз. Итак, мне поручено предложить вам миллион фунтов за переброску наших войск из Испании в Англию. Два месяца на всю экспедицию вам хватит?

— У меня нет столько кораблей, сэр Роберт.

— Но есть связи в Вест-Индии. Там скопилось достаточное количество бездельников, способных провести свои корыта от Кадиса до Ливерпуля и Портсмута не утонув по пути. Наймите их. Почему-то думается, что грабёж побережья Северо-Американских соединённых штатов менее выгоден и более опасен, чем предлагаемая мной прогулка.

— Насчёт последнего я бы не стал говорить столь категорично — прорваться через блокаду удастся не всем. Особенно сейчас, когда средиземноморская эскадра русских окончательно вышибла последние британские военные корабли за Гибралтар, и регулярно бомбардирует испанские порты. Лишь их природная лень мешает захватить оные.

— Бомбардируют, да, — согласился герцог. — Но только те, где сосредоточены британские войска, готовые к отплытию в метрополию. Его Высочество принц-регент отдал приказ разработать план эвакуации из других мест, и распорядился поддержать операцию всеми силами Королевского Флота. Так что не беспокойтесь, пойдёте под сильной охраной.

— Так почему бы флоту не перевезти армию самостоятельно?

Сэр Роберт тяжело вздохнул:

— У кораблей Его Величества мало шансов вернуться, ведь русские в первую очередь ударят по ним, а не по торгашеским лоханкам, уж извините за грубость. Они примут на себя удар, тем самым позволив сберечь так необходимых Британии солдат.

— Ну, не знаю...

— А кто будет знать, маркиз? Тем более Его Высочество принц-регент недвусмысленно дал понять, что ваш отказ будет расцениваться как предательство по отношению к приютившему вас Соединённому Королевству со всеми вытекающими последствиями. Хотите пережить ещё одну конфискацию?

Вот этого француз не хотел. Хотя во Франции у обедневшего донельзя маркиза никто и ничего не конфисковывал, за полным отсутствием подлежащего изъятию имущества, но чувствовать себя ограбленным, тем не менее, получалось. А здесь есть чего терять — пусть даже приходится делиться с пожелавшим остаться в тени компаньоном, но оставшиеся прибыли делают его одним из богатейших людей Великобритании. Да, есть чего терять...

— Я согласен, сэр Роберт. А теперь могу ли я услышать подробности предстоящей операции?

Герцог явно не ожидал иного ответа, и с довольным видом произнёс:

— Всё это будет доставлено вам особым курьером, в том числе и указ, подтверждающий ваши полномочия по приглашению приватиров на королевскую службу.

— С патентами на звания?

— Только в исключительных случаях и только для имеющих каперскую грамоту. Его Высочество уважает добрую волю откликнувшихся на призыв, и не хочет связывать их какими-либо обязательствами на будущее. Но, в любом случае, всегда готов приветствовать истинных патриотов Британии, решивших вернуться под родные знамёна.

— Сделаю всё, что только в моих силах, сэр Роберт.

— Никогда не сомневался в этом, маркиз. Когда переслать чек?

— Я предпочитаю наличные, если не возражаете.

— Но такая сумма...

— Ничего страшного, я подожду.

Спустя пятнадцать минут после отъезда высокого гостя, хозяин дома оправдывался перед секретарём, мешая от волнения французские, русские, и английские слова:

— Уверяю вас, Иван Михайлович, отказаться не было ни единой возможности. Проклятый герцог выставил условием существование нашего предприятия, и подвергать риску налаженное дело я не решился. Думаю, оно ещё немало поработает к нашему обоюдному удовольствию.

— Да полно вам, маркиз! — капитан Лопухин расположился в покинутом недавним гостем кресле. — Разве можно поставить в вину надлежащее исполнение договорённостей?

— А что на это скажет Фёдор Иванович?

Красногвардеец пожал плечами:

— Не думаю, что майор Толстой откажется от доли в заработанных нами деньгах. Миллион пообещали, но можно ли рассчитывать тысяч на пятьдесят? Или эти жмоты и двадцати не дадут?

Маркиз на вопросы не ответил. Всё его внимание захватила первая фраза.

— Заработанных?

— Ну да, вы же не собираетесь обманывать милейшего герцога? Мой дорогой маркиз, деловая репутация нарабатывается годами, прежде чем начинает приносить дивиденды, и мы не хотели бы, чтоб все усилия процветающего и безупречного предприятия пошли прахом. Выгоднейший фрахт обязательно нужно взять. И почему-то, кажется, что застраховать суда от всех непредвиденных случаев, включая утопление русским флотом, тоже необходимо. Надеюсь, английское правительство в этом тоже поможет.

— В утоплении поможет, Иван Михайлович?

— Нет, тут справимся и без них. Но почему бы не заработать ещё и на страховке? Господин Юлиус Ангерштейн

* * *

не обеднеет.

(

* * *

Председатель Ллойда в описываемое время)

Маркиз задумался. За пять лет работы на русскую разведку он успел убедиться в чрезвычайной выгодности такового занятия, и никак не ожидал от капитана предложения лишить предприятие будущего, пусть даже за хорошие деньги. Допустим, корабли всегда можно купить новые, а ещё лучше заказать на черноморских верфях, но кто на них будет плавать? Вот так взять и утопить команды, где даже последний юнга способен проложить курс от Ливерпуля до Гаити и обратно?

Лопухин, видя сомнения арматора, добавил:

— Примете на борт специалистов по минно-взрывному делу. Они же и будут командовать эвакуацией экипажей, о чём вы отдадите соответствующий приказ капитанам в письменном виде. Наши флаги пусть поднимут, что ли... а то спасатели не разобравшись, могут и ракетами залпировать. Да, можете даже пообещать каждому моряку небольшую компенсацию за доставленные неудобства. Но немного, иначе загуляют, а их уже ждут зерновозы в Одессе.

— Чьи?

— Ваши, разумеется. О цене поговорим позже.

Бонжелень мысленно похвалил себя за то, что не стал возражать на предложение месье Лопухина. Или это свыше послали в голову желание промолчать? Да без разницы, маркиз все равно осознавал неизбежность операции и её независимость от мнения формального владельца компании. Как бы то ни было, он выйдет из щекотливой ситуации с прибылью и новыми кораблями. К сожалению парусными, так как использование паровых машин в любых перевозках запатентовано Российской империей, и авторское право строго охраняется министерством Госбезопасности. Всезнающее ведомство графа Бенкендорфа не дремлет, и нарушитель очень быстро почувствует в собственном кармане длинную руку Санкт-Петербурга.

— А что делать с наличными, Иван Михайлович?

— Если они вообще будут, маркиз. Но давайте решать проблемы по мере их наступления.

Чуть позже в Лондоне происходил ещё один любопытный разговор, напрямую касающийся судьбы арматора и его предприятия. Седой господин с безупречной военной выправкой выговаривал сидящему с бокалом бренди собеседнику:

— Как вы могли дать согласие на оплату наличными, сэр Роберт? Казначейство не собирается рисковать такой внушительной суммой, да и принц-регент традиционно будет недоволен. Надо же до такого додуматься!

— Питер! — с другом детства герцог мог себе позволить фамильярность. — Кто говорит о миллионе? Маркиз де Бонжелень и сам понимает несуразность этой цифры.

— Тем более. Мог выдать чек, а потом его опротестовать.

— Не будем мелочиться, Питер. Привезу маркизу тысяч десять задатка, а после выхода кораблей в море тут же всё и конфискуем, обвинив нашего друга в шпионаже в пользу России.

— Что, он на самом деле шпионит?

— Не думаю, но в столь тяжёлые времена любого можно арестовать по обвинению в государственной измене и работе на Санкт-Петербург, и парламент будет рукоплескать героям, разоблачившим негодяя. И никто не спросит о доказательствах, Питер!

— Даже десять тысяч...

Герцог усмехнулся:

— Я готов вложить в операцию личные средства, но в таком случае хочу рассчитывать на половину состояния покойного маркиза.

— Покойного?

— А зачем он нам живой нужен?

Человек с военной выправкой помассировал плечо, до сих пор ноющее к непогоде из-за полученный в Испании раны. Французов он не любил в любом виде, но предпочитал сходиться с ними в открытом бою, а не резать тайком. Да, порой приходилось делать и такое, но там всё объяснялось военной необходимостью. Но, с другой стороны, такие деньги и практически ничьи...

— Можешь рассчитывать на две трети, Роберт, но уж их мы поделим поровну. Согласен?

Герцогу ничего не оставалось, как отсалютовать собеседнику бокалом. Поневоле согласишься, потому как без поддержки секретаря канцлера казначейства не получить и десятой доли от внушительного состояния маркиза, заслуженно занимающего место в первой сотне самых богатых людей Соединённого Королевства.

— Да, я согласен. Сейчас же еду в банк, а потом к де Бонжеленю.

— Не торопись, вы же ещё не обсуждали детали экспедиции?

— Они будут направлены курьером.

— Это зря, — человек с военной выправкой укоризненно покачал головой. — Разве можно доверять такие тайны посторонним? Поедем к маркизу вместе и там обсудим все нюансы. Порученное Его Высочеством дело не должно пострадать из-за того, что глупый француз обязательно что-нибудь поймёт неправильно.

— Хорошо, но сначала в Адмиралтейство за бумагами.

А ещё через неделю невзрачная рыбачья лодка вышла на промысел от берегов Уэльса, имея на борту странного пассажира. Горбатый и одноглазый, с трясущимися руками, он выглядел настолько несовместимым с морским путешествием, что поначалу добрые валлийцы отказывались брать его с собой, опасаясь за жизнь престарелого господина. Но горбун оказался настойчив, и подкрепил просьбу кошельком с новенькими шестипенсовиками, так что красноречие победило. Если почтенному учёному мужу вдруг приспичило открыть новый вид креветок или исследовать селёдочные кишки, то почему бы не помочь человеку прославить своё имя?

Но едва только берег скрылся из виду, как дряхлый сморчок из Королевского общества

* * *

преобразился — исчезла чёрная повязка с глаза, пропал горб, оказавшийся спрятанным под сюртуком заплечным мешком на широких лямках, но появилась пара многозарядных пистолетов. И сам учёный господин резко помолодел, и рука, приставившая холодный ствол ко лбу владельца лодки, нисколько не дрожала.

(

* * *

Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе, в просторечии Королевское общество (англ. The Royal Society of London for the Improvement of Natural Knowledge)

* * *

— Милейший, вы не будете столь любезны доставить меня вон к тому дымку на горизонте? Разумеется, это оплачивается дополнительно. Пятидесяти копеек хватит?

Предложение возражений не вызвало. Более того, добрые валлийцы даже вздохнули с некоторым облегчением, признав в пассажире русского шпиона. Только они всегда давали право выбора между деньгами и пулей, и хотя без раздумий пускали в ход оружие в случае сопротивления, но предпочитали расплачиваться, а не стрелять. Пару раз такое милосердие вышло им боком, но доносчиков строго наказали свои же соотечественники, опасавшиеся лишиться постоянного и относительно честного дохода. Ведь иные умудрялись зарабатывать до пяти рублей в неделю, курсируя между Британией и Францией.

— Будет исполнено в лучшем виде, господин офицер! — хозяин лодки доверительно понизил голос. — Мы уже дважды перевозили ваших солдат в пятнистых мундирах.

Капитан Лопухин улыбнулся и убрал пистолеты:

— Тогда вам известно понятие военной тайны?

Валлиец хитро прищурился:

— Это нам известно, господин офицер. И мы готовы сохранять её и дальше, если вы не против.

— Почему же мне быть против?

— Так вы согласны постоянно использовать нашу лодку для перевозок?

Тут Лопухин немного задумался. В принципе, всё равно через пару дней переправляться обратно, так что... Почему бы и нет?

Гавр встретил капитана дождём, запахом тухлой рыбы, и суетой — обязательной спутницей всех сборов. Так называемый "флот вторжения" готовился покинуть французские берега, чтобы уже в который раз в истории высадить завоевателей на укрытые вечными туманами острова. Только сейчас задействованные силы не идут ни в какое сравнение с авантюрой герцога Гийома

* * *

, когда тот больше надеялся на удачу, чем на точный расчёт и военную науку. Правда и противник у него, как бы помягче сказать... был пожиже.

(

* * *

Вильгельм I Завоеватель фр. Guillaume le Conquérant

* * *

)

Ныне Англия способна дать достойный отпор любому покусившемуся, во всяком случае, сами англичане свято верят в эту истину. Ну что же, тем почётнее победа!

— Соскучился по belle France, герр Иоганн? — появление давнего друга, родственника и командира в одном лице ожидалось, поэтому Иван не удивился. Ну разве может майор Фёдор Иванович Толстой пропустить такое событие?

— И тебе не хворать, друг мой Теодор! — Лопухин накинул поданную командирским денщиком шинель, и признался. — Я соскучился по водке, квасу и щам. Ещё можно селёдки с картошечкой. И лучком это всё сверху...

— Гурман, однако. Тут земляными яблоками только свиней кормят.

— Ага, дикий народец, — согласился капитан. — Тучков у себя?

— Третий день тебя дожидается. Почему задержался?

— Были причины, потом расскажу.

— Сейчас к командиру?

— Да, но нужно Мишку Нечихаева найти — там для него работа намечается.

— Это насчёт кого-нибудь тихонько пристрелить?

— Возможно, но в первую очередь придётся защищать. Ахтырцы ведь у нас боям в городских условиях особо обучались?

Документ 3

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Мы не из тех робких личностей, которые как зачарованный кролик ждут, пока их не проглотит питон. Мы предпочитаем своевременно распознавать опасность и применять действенные меры. Мы видим насквозь не только политику русского царя, но и его практику, поскольку мы имеем богатый опыт за всю нашу историю. У нас было несколько веков процветания, и Санкт-Петербургу нас не обмануть. Цель русских — мировое господство. Они хотят ввергнуть Британию и Европу в хаос, используя последующие за этим безнадёжность и отчаянье, чтобы установить варварскую, азиатскую, скрывающуюся за маской цивилизованности, тиранию. Можно даже не говорить, что это будет означать для британского народа. Русификация Британии будет означать ликвидацию всей англо-саксонской расы.

В Санкт-Петербурге занимаются поиском рабов для отправки на принудительные работы в сибирскую тайгу. Буря с востока — это ни что иное, как повторение исторического опустошения, которое в прошлом часто угрожало этой части мира. Это прямая угроза существованию всех европейских держав. Не стоит думать, что русские остановятся во Франции, где они уже победили. Цель их злобной политики и захватнических войн — это русификация всех стран и народов в мире. При виде столь неприкрытых намерений нас не одурманить заявлениями о миролюбивости Санкт-Петербурга.

Мы знаем, что на востоке мы имеем дело с адской азиатской дьявольщиной, которая не признаёт норм цивилизованной войны, и не признаёт веками сложившихся отношений между народами и государствами. Когда, к примеру, Наполеон Бонапарт говорит, что Европу нужно отдать русским и цинично добавляет, что только русские смогут решить все проблемы континента, мы знаем, что у него на уме.

Европейские державы стоят перед огромной проблемой. Западная цивилизация в опасности. И не имеет значения, осознают ли это их правители, или нет. Как бы то ни было, британский народ не желает склониться перед лицом этой опасности. Позади приближающихся русских дивизий мы видим азиатские отряды по уничтожению, а позади тех — террор, призрак массового голода и полную тиранию.

Азиатчина — это дьявольская разлагающая закваска, которая получает циничное удовлетворение от того, что она ввергает мир в глубочайший хаос и разрушает древние культуры, в создании которых она не принимала никакого участия. Мы также осознаём нашу историческую ответственность. Двухтысячелетняя западная цивилизация в опасности. Переоценить опасность просто невозможно.

Показательно то, что когда кто-то называет её по имени, купленная русскими Европа начинает громко протестовать. Европа зашла столь далеко, что опасность уже нельзя называть опасностью, если причиной её служит Санкт-Петербург. Это, однако, не мешает нам делать нужные выводы. Именно это мы делали, выводя на чистую воду предателей внутри страны. Купленный русским царем, бывший адмирал Горацио Нельсон играл на руку русской азиатчине, преуменьшая и занижая растущую опасность, а также убаюкивая наш народ, снижая его способность к сопротивлению. Предатель справедливо закончил жизнь на виселице.

Но мы знаем, что если опасность не уничтожить, миллионы британцев окажутся во власти голода, нищеты и рабства в Сибири. Мы не хотим, чтобы наша часть света рухнула, и похоронила под своими руинами древнее наследие Запада. Такова опасность, которая угрожает нам сегодня."

Глава 4

Указка в руке майора Толстого ткнулась в висящую на стене карту где-то в районе Саутгемптона, хотя речь шла об Испании:

— Таким образом мы видим, что англичане не ставят перед собой задачу помешать нашей высадке, так как понимают безнадёжность этой попытки. Они планируют задержать наступающие французские части у крупных городов, в последнее время превращённых в неприступные крепости, и ударить им в тыл силами эвакуированных из Испании отрядов генерала Дальримпла. Не нужно забывать, что он прихватит с собой несколько испанских полков... если сумеет, конечно. И следует учесть, что приказом принца-регента выводятся все колониальные войска из Вест-Индии и Канады, что по самым скромным прикидкам даст дополнительно до двадцати тысяч штыков.

Совещание длилось не первый час, и председательствующий на нём генерал-майор Красной Гвардии Тучков дважды приказывал подать чай с лёгкими закусками, дабы урчание голодных офицерских желудков не отвлекало от обсуждения. Оно, надо сказать, получилось бурным и плодотворным, но ответственность за принятые решения всё равно ложилась на плечи единственного во Франции русского генерала. Неизвестно, чем руководствовался государь-император Павел Петрович, давая командиру дивизии неограниченную самостоятельность, но так уж получилось, что он не пустил сюда даже рвавшегося всеми правдами и неправдами фельдмаршала Кутузова. Может быть для того, чтобы французский император не чувствовал себя ущербным в присутствии победителя? Кто знает...

Высочайшее доверие радовало, окрыляло, и давило тяжким грузом одновременно. Это Барклаю де Толли и Милорадовичу, сколачивающим крохотные независимые государства из обломков Австрийской империи, сейчас хорошо. Там думать не нужно, только не позволяй превышать допустимый уровень потерь среди мирного населения при наведении порядка, да следи, чтобы Турция под шумок чего-нибудь не откусила от освобождённых территорий. А тут европейская политика, будь она неладна!

— Вы считаете, Фёдор Иванович, что англичане в столь короткие сроки способны организовать доставку колониальных войск? С испанскими частями как раз понятно, их можно зачислять на довольствие к морскому царю, но если вест-индские приватиры организуются...

— Разрешите, ваше превосходительство? — поднял руку капитан Нечихаев.

— Без чинов.

— Есть без чинов, Александр Андреевич. Поступили сведения от... неважно от кого, но из заслуживающего доверия источника. И там сообщается о непонятном оживлении среди французских судовладельцев, проживающих и ведущих дела в колониях.

— Да и чёрт с ними, — отмахнулся указкой майор Толстой. — Тоже мне просвещённые мореплаватели. Может быть они собираются немного помародёрствовать на английском побережье, когда оттуда уйдут наши отряды?

Тучков хлопнул ладонью по столу:

— Мародёров расстреливать на месте! А информацию капитана Нечихаева мы передадим в госбезопасность, это их епархия. Вы же, Фёдор Иванович, озаботьтесь судьбой эвакуируемых из Испании англичан. Не хотелось бы в самый неподходящий момент обнаружить за спиной свежие неприятельские силы.

— Мы уже работаем над этим, — заверил Толстой.

Командир дивизии кивнул, показывая, что принял слова майора к сведению. Никого давно уже не удивляло разнообразие задач, выполняемой Красной Гвардией — тут тебе и диверсии во вражеском тылу, и разведка, в том числе заграничная, и выполнение деликатных операций финансового характера. На все руки умельцы, как семь Симеонов из сказки, или емелина щука из проруби. У ней, правда, рук нет.

Тут оживился дремавший в уголке Лопухин:

— Так я Нечихаева заберу, Александр Андреевич?

— А моим мнением поинтересоваться нельзя? — Мишка сделал вид, что обиделся.

— Разве ты откажешься от небольшой прогулки на ту сторону канала? — удивился Лопухин.

— Нет, не откажусь.

— Тогда о чём разговор?

Морские путешествия Нечихаеву всегда нравились, и он никогда не испытывал неудобств при любой волне. А на этот раз и погода благоприятствовала — ровный южный ветер заполнял грязный парус старой рыбацкой лодки, и плеск воды в борта располагал к романтическому созерцанию. Звон оловянных кружек отмечающих удачный фрахт валлийцев не мешал, органично дополняя поскрипывание мачты, шелест шомпола внутри винтовочного ствола, и стук выпавшей у кого-то маслёнки. Привычные звуки для военного человека, способного дремать под артиллерийскую канонаду, и просыпающегося от шагов крадущейся за воробьём кошки.

Гусары в лодке ничем не напоминали военных людей. Они и людей не совсем напоминали — четверо выпускников Итонского колледжа, решившие весело провести время в глуши, подальше от строгих родительских глаз. Мишка специально подбирал самых молодых, да и то сержанту графу Замойскому пришлось сбрить усы. Между подвигом и шляхетской гордостью настоящий гусар всегда делает выбор в пользу подвига! Да и было тех усов... три волосинки в два ряда.

Зато одет русский гусар польского происхождения по последней лондонской моде — василькового цвета фрак со стоячим выше ушей воротником, лосиные штаны с набитым песком длинным мешочком в определённом месте, сапоги блестят как лицо у гвинейского вождя, напомажен и напудрен, лишь волосы по причине короткой причёски не завиты. Хоть сейчас вручай лорнет и отправляй в "Лицеум" или на променад по Пэлл-Мэлл. Вот только стесняется немного сержант своего наряда. Не привык, что ли?

Впрочем, сам Нечихаев выглядит примерно так же. Недаром майор Толстой для отплытия из Гавра выбрал раннее утро, чтобы никто не смог увидеть Фёдора Ивановича в странной компании. Он даже сплюнул украдкой, и пробормотал, думая, что никто не услышит:

— Содом с Гоморрой, прости хоссподи...

Да уж, дикое зрелище для отвыкшего от европейских мод человека. В России нынче одеваются иначе. Не сказать, что скромнее, но гораздо удобнее и естественней. "Красота не может быть неприличной!" Под этим девизом, пущенным в обиход императрицей Марией Фёдоровной, женские юбки укоротились аж на две пяди, платья старались не скрыть недостатки, но подчеркнуть достоинства, и мода уступила позиции естественности.

— Скоро будем на месте, господин офицер, — хозяин лодки, не выпуская из руки кружки, указал вдаль. — Зайдём в бухту (её название Мишка так и не разобрал), а там рукой подать до Кармертена. Оттуда дилижансы каждый день ходят, всё же не глухомань какая!

Нечихаев кивнул. Инструкцию по пользованию английским транспортом их заставили выучить наизусть, но роль богатых лондонских балбесов предусматривала право на небольшие ошибки, вполне допустимые для привыкших пользоваться собственными экипажами юношей.

— Заканчиваем чистку оружия, господа. Князь, чёрт вас побери, поправьте же наконец свой тюрбан!

Старший сержант Иоселиани, из-за сильного акцента и совсем не английского вида назначенный индусом, пожаловался:

— Да он постоянно набок сползает.

Граф Замойский не удержался от шутки:

— А он, наверное, туда гранаты спрятал.

Иоселиани, известный пылкой страстью ко всему взрывающемуся, улыбнулся и промолчал.

— Оружие упакуйте, ироды, — Мишка убрал собственную кулибинку в чехол из промасленной овчины. — На виду только охотничье оставьте.

Самый молодой из гусар, на вид лет одиннадцати-двенадцати, со вздохом и гримасой отвращения дотронулся до прислонённого к борту лодки английского ружья, слишком тяжёлого для него:

— А если случатся какие-нибудь недоразумения при высадке на берег, Михаил Касьянович? — он единственный называл Нечихаева по имени и отчеству.

— Для разрешения недоразумений, Николя, у нас и без того немало найдётся.

— Давай, я тебе гранату подарю? — тут же откликнулся князь Иоселиани. — Потом две отдашь.

— Согласен, — кивнул юный гусар. — А лишнего ручного ракетомёта не найдётся?

Нечихаев плюнул за борт. Он уже проклял тот час, когда поддался на горячие уговоры Великого князя Николая Павловича и согласился взять его в эту экспедицию. Вообще-то ничего опасного не планировалось, всего-то нужно, так это вывезти в безопасное место маркиза де Бонжеленя, а потом вернуться в Лондон и немного пострелять с солидного расстояния. Но воинственное настроение наследника престола начинает беспокоить.

— Отставить гранаты! Если до них дойдёт дело, значит мы полностью провалили порученное нам задание, и понадобится камень побольше...

— Зачем?

— Привязать на шею и утопиться...

Но высадка прошла спокойно. Никто не встречал гусар ружейной пальбой, и никто не выскакивал из прибрежных кустов с криком: — "Ловите русских шпионов!". Всё как-то буднично, словно не в Англию тайком прибыли, а в Кронштадт по делам службы. Рыбаки за дополнительную плату сбегали в родную деревню, обеспечив путешественников транспортом в виде заморенной работой лошади, запряжённой в знававший лучшие времена рыдван, и на этом примечательные происшествия закончились.

Дорога от бухты до Кармартена произвела на Мишку самое благоприятное впечатление. Всё засыпано гравием, нет ни луж ни колдобин... до тракта Петербург — Москва — Нижний Новгород, конечно, не дотягивает, но с дорогой Арзамас — Ардатов или Рига — Ревель по качеству вполне может поспорить. И сравнение, честно сказать, выйдет явно не в пользу последних. Впрочем, это чуть ли не просёлок, и нужно посмотреть, что будет дальше.

До гостиницы добрались задолго до ужина, но на дилижанс всё равно не попали. Те отправлялись в полдень, и по уверениям хозяина и на завтрашний лучше не рассчитывать.

— Вы можете подождать здесь, сэр! — владелец гостиницы обратился к Нечихаеву, опытным взглядом определив в нём старшего из путешественников. — Прикажете приготовить комнаты?

Мишка благосклонно кивнул, и с самым скучающим видом поинтересовался:

— А как у вас с развлечениями?

— Скоро в городе начнётся ярмарка, сэр.

— Какая пошлость... я имею в виду приличную компанию для игры, милейший.

Хозяин озабоченно почесал заросший рыжей щетиной подбородок:

— Если только пригласить мистера Дэвиса, он наш аптекарь, доктора Хаткинса, и преподобного отца Филлипа Кранмера.

— Они джентльмены? — Мишка приподнял бровь, изображая недоверие. — Знаете, не хотелось бы, чтоб моему отцу сообщили, что его сын проводит время в неподобающем обществе.

— Да, они несомненно джентльмены. Мистер Дэвис и мистер Хаткинс двоюродные братья, а их покойный дедушка служил секретарём у епископа Йоркского.

— Это достойное занятие, — монета прокатилась по столу и сама собой исчезла, вызвав улыбку хозяина. — Не возьмёте на себя труд пригласить джентльменов на ужин с последующей партией в криббедж?

— А ваши друзья...

— Да какие они игроки! Скажу по секрету, эти горькие пьяницы надоели мне ещё в колледже, и если бы не просьба матушки...

— Как, и мальчик тоже пьёт?

Нечихаев за спиной показал кулак хихикающему цесаревичу, и подтвердил:

— Мальчик пьёт больше всех. Любимый внучатый племянник архиепископа Кентерберийского, вот и избаловали ребёнка. Но прошу при всех ему не наливать, лучше отнесите вино в комнаты.

Не дожидаясь ужина и приглашённых к оному джентльменов, Нечихаев заказал лёгкие закуски, и сейчас, угощая местного кота кусочками какой-то мелкой дичи, отвечал на скопившиеся у великого князя вопросы. На множество вопросов.

— Разве мы не должны добраться до Лондона тихо и незаметно?

— Совершенно верно, должны.

— Тогда как это согласуется со славой горьких пьяниц? Скоро весть об этом разлетится по всему городку, и все жители соберутся в гостинице, чтобы посмотреть на малолетнего забулдыгу и его приятелей.

— Да пусть собираются, тебе жалко?

— А секретность?

Мишка отвесил подзатыльник коту, вознамерившемуся забраться в тарелку целиком, и сам задал вопрос:

— А как ещё скрыть мелкие ошибки в поведении? Вот ты знаешь, сколько нужно давать чаевых кучеру дилижанса?

— Так место уже оплачено, зачем ещё давать?

— Николя, это мы давно живём в просвещённом девятнадцатом веке, а Англия намертво застряла в средневековье. Нравы и обычаи, во всяком случае.

— Ну да, ну да... — цесаревич вспомнил некоторые речи своего отца, опубликованные в газетах. — Загнивающее средневековье, и всё такое... Богато, между прочим, гниют.

— Страна, ограбившая половину мира, и должна быть богатой. Иначе зачем тогда грабить? Из любви к искусству?

Великий князь Николай Павлович знал причину неприязни капитана Нечихаева к англичанам — семь с лишним лет назад в деревеньке под Санкт-Петербургом они убили мать и отчима маленького Мишки. Ему самому и его сестре посчастливилось встретиться с гусарами Ахтырского полка, уничтожившими убийц. Но твёрдая уверенность в том, что хороший англичанин — мёртвый англичанин, осталась у Михаила Касьяновича на всю жизнь.

— А зачем вы пригласили джентльменов на ужин?

— Это тоже своеобразная маскировка, Николя. Пусть у них в памяти останется скучающий и сорящий деньгами недоросль. Ну кто подумает, что в этой глуши появится русский, да ещё и картёжник? Ты же знаешь, как Павел Петрович относится к азартным играм.

— Наслышан.

Надо сказать, что официально карточные и иные игры на деньги не являлись в Российской Империи преступлением, но застигнутые за сим занятием люди немедленно отправлялись щекотать себе нервы рядовыми в пехотные полки. Добровольцами, разумеется. Исключение делалось для скачек и стрелковых соревнований — вот там любой желающий, участвуя лично, мог поставить значительные суммы на свою победу, и выигрыш не облагался налогом. Как заявил государь-император:

— Лишь действие, способное в будущем принести пользу Отечеству, заслуживает поощрения.

Николай Павлович задал ещё один вопрос, пожалуй, самый главный из всех:

— Но зачем сорить деньгами? Неужели нельзя выиграть?

— Выиграть? — задумался Нечихаев.

— Да, и у нас здесь появится собственная аптека.

Идея капитану понравилась, но если бы он знал, чем грозит её исполнение... Но кто с вечера задумывается о завтрашнем утре?

Утро принесло ему сильную головную боль, обрывки смутных воспоминаний о вчерашней игре, и большую кружку холодного огуречного рассола.

— Держи, командир, — сержант Замойский присел на стул рядом с кроватью. — Представляешь, в этих тьмутараканях продают солёные огурцы, и они почти как настоящие. Тебе, кстати, вроде бы понравились.

— Да? — Нечихаев надолго приложился к кружке, ополовинив её, с трудом перевёл дыхание, и уточнил. — Когда?

— Вчера.

— Совсем ничего не помню.

— Ну ещё бы, — кивнул граф. — Русский человек за год выпивает меньше, чем англичанин способен выдуть за один вечер. Нашёл с кем связываться — они же оба в молодости во флоте служили, так что питейная закалка не чета нашей.

— И священник? Как его там...

— Этот до сих пор под столом спит. Устал сильно.

— Понятно. И много я вчера проиграл?

— Выиграл.

— Каким образом? — изумился Нечихаев.

— Не знаю, но на столе лежат долговые расписки на полтораста фунтов, и обязательство в случае неуплаты отработать пять лет в земской больнице города Тобольска.

— Чертовщина.

— Это мастерство, командир.

— А который час?

— Полдень доходит. Кстати, князь Иоселиани договорился с пассажирами дилижанса.

— О чём? — не сразу сообразил Мишка.

— Они уступят нам свои места, причём очень недорого.

— Недорого, это сколько?

— Мишико предложил им угадать под каким из трёх стаканчиков прячется орех, ну вот и... Меняет древнюю тайну индийских раджей на места в дилижансе.

— И успешно?

— Сундуки уже выгрузили.

— Тогда почему мы до сих пор не в пути?

Документ 4

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Европе грозит смертельная опасность. Я не тешу себя надеждой, что мои замечания хоть как-то повлияют на мнение продавшихся Санкт-Петербургу Франции, Дании и Голландии. У меня нет такой цели и такого намерения. Я знаю, что ввиду испытываемых нами трудностей от блокады, завтрашние французские газеты набросятся на меня с обвинениями в том, что я стал подумывать о мире. Это не соответствует действительности. Никто в Британии больше не думает о трусливом соглашении — весь народ думает только о суровой войне. Однако, будучи представителем ведущей нации на континенте, я имею полное право назвать опасность опасностью, если она угрожает не только нашей стране, но и всему континенту. Мы, англо-саксы, просто обязаны известить весь мир о попытке диких азиатов ввергнуть европейский континент в хаос, и предупредить о том, что русские имеют военную мощь, опасность которой нельзя переоценить.

Мой главный тезис — это то, что опасность угрожает именно сейчас. Паралич европейских монархий перед смертельной угрозой просто ужасающ. Купленные русским царём предатели делают всё, чтобы усилить этот паралич.

В любом случае Британия не собирается вставать на колени перед этой опасностью. Напротив, она готова пойти на самые решительные меры, если в этом возникнет необходимость. Военные вызовы, с которыми сталкивается соединённое королевство, являются центром всего. Русское варварство в очередной раз предстаёт как воплощение зла, проворный демон разложения и носитель вселенского хаоса, разрушающего культуру.

Война вот-вот достигнет своей кульминации. Оказывая сопротивление страшной и непосредственной угрозе с оружием в руках, британский народ выполняет, в прямом смысле этого слова, европейскую миссию. Нашу храбрую и справедливую войну с этой мировой чумой не остановить воплями предателей, готовых продать всё и вся. Она может и должна окончиться только победой!

Трагическая гибель наших воинов в Нормандии является символом героического, мужественного сопротивления бунту степей. Оно имеет не только военное, но и умственное, и духовное значение для британского народа. Здесь наши очи впервые узрели подлинную суть войны. Мы больше не хотим тешить себя ложными надеждами и иллюзиями. Мы хотим смело смотреть фактам в лицо, какими бы упрямыми и грозными они ни были.

История нашей нации и нашего государства доказывает, что увиденная опасность — преодолённая опасность. Тяжёлые сражения, которые нам предстоят, будут вестись под знаменем этого героического сопротивления. Для этого потребуются доселе невиданные усилия наших солдат и нашего оружия."

Глава 5

Санкт-Петербург. Михайловский замок. Кабинет императора Павла Петровича.

С недавних пор я начал замечать, что почти не вспоминаю о покинутом мной времени. Да, конечно жалко не дойти до Берлина и не дать последний залп из "Катюши" по рейхстагу, а потом вернуться с победой домой. Вернуться к семье, которую за столько лет стал забывать. Стираются из памяти лица, голоса, интонации. Наверное, всё больше становлюсь императором Павлом Петровичем, и всё меньше остаётся во мне от рядового отдельного полка гвардейских миномётов Павла Романова — коммуниста с тридцатого года и разжалованного задолго до войны капитана. Грустно всё это.

Мишке Варзину, попавшему в прошлое вместе со мной, немного легче — личность Михаила Илларионовича Кутузова немного посопротивлялась непрошеному гостю, а потом добровольно уступила место, оставив на прощание знания, навыки и воспоминания. Неплохой, кстати, получился фельдмаршал. Во всяком случае, в кампании против Наполеона действовал великолепно, а мелкие огрехи, неизбежные при осуществлении любых планов, опускаем и не берём во внимание.

И что бы я без Мишки Варзина делал? Энтузиазм вологодского прохиндея и бабника поддерживал любые мои начинания, от реформирования армии и до покорения Туркестана. Да и сам фельдмаршал порой выдавал идеи, способные перевернуть мир с ног на голову и сказать, что это и есть его самое правильное положение.

Но вот уже месяц, как Кутузов уехал на очередные переговоры в Турцию. Понятное дело, что Оттоманская Порта вовсе не та страна, куда во главе посольства должен отправляться прославленный российский полководец, но Михаил Илларионович сильно на меня обиделся, и решил развеять досаду небольшим путешествием. Обида вызвана отказом в командовании готовящимися к высадке в Англию войсками. Как маленький ребёнок, ей-богу.

Неужели он не может понять, что Российской Империи вовсе не нужна официальная слава победительницы и завоевательницы этих чёртовых островов? Кому надо, тот будет знать истинных победителей, но на передний план лучше всего выставить французов. Вот их пусть и ругают, обзывая цепными псами царского режима, а мы скромно постоим в сторонке. Вы видели когда-нибудь кукольника с марионетками? Всё внимание зрителей обращено на дёргаемых за ниточки раскрашенных болванчиков, а их владелец не старается привлечь восторги. Наоборот, оставаясь в тени, он довольствуется собранными с ротозеев деньгами.

Наша цель примерно такая же. Война, пусть и самая удачная, сжирает немыслимые суммы, и лишь невероятными усилиями удаётся свести концы с концами. Золота с Миасских месторождений не хватает, экспедиции на Колыму начнут приносить прибыль по меньшей мере лет через пять, нищая Европа не в состоянии покупать наш хлеб... А пенсии военным инвалидам и оставшимся без кормильца семьям? А наградные выплаты? А содержание восьми университетов?

Так что пусть французы штурмуют Лондон и совершают чудеса героизма, мы же обойдёмся снятием сливок. Как выразился недавно Бенкендорф-старший, это который Христофор Иванович, действуем по принципу — слава в обмен на наличность.

— Разрешите, Ваше Императорское Величество?

Ага, стоит только вспомнить Бенкендорфа-старшего, как тут же появляется младший.

— Заходи, Александр Христофорович. Новости из Франции?

Министр госбезопасности заметно погрустнел. И было из-за чего — донесения из Парижа и Гавра катастрофически запаздывали, и любое сообщение приходилось доставлять до Риги посыльным пакетботом, и уже оттуда по телеграфу передавать в Санкт-Петербург. На устройство нормальной связи в разорённой войной Европе у России нет средств, а у самих европейских государств их ещё долго не будет. Некоторые до сих пор грызутся, не в состоянии поделить пару каких-нибудь деревень и три болотца. Саксония, к примеру, развалилась на два герцогства, два маркграфства, одну парламентскую республику, и двадцать четыре почти независимых баронства. Какой уж там телеграф... гляди того до людоедства дойдут.

— Флот должен выйти в море сегодня утром, государь. И если ничего не помешает, то завтра мы получим первые известия.

— Дай бог, Александр Христофорович, дай бог...

— И ещё, государь, — Бенкендорф сделал многозначительную паузу. — По непроверенным и подлежащим уточнению данным, цесаревич Николай Павлович уговорил капитана Нечихаева и отправился с ним в сомнительную экспедицию.

Вот что мне в наследнике нравится, так это рано появившаяся способность принимать самостоятельные решения и добиваться их осуществления. Мальчик далеко пойдёт. Так что не стоит осуждать его инициативу — история моего мира показала, что как раз её русским императорам всегда недоставало. Я имею в виду разумную инициативу.

— Александр Христофорович, ты понимаешь, что Марии Фёдоровне знать об этом вовсе не обязательно?

Бенкендорф понимающе улыбается. Умнейший человек, прославленный позднейшими историками как сатрап и душитель свобод. Впрочем, другие мне сейчас и не надобны.

— Её Императорское Величество твёрдо уверена, что Николай Павлович находится при штабе Тучкова. Написать ей письмо, государь?

— Чьим почерком?

— Любым.

— Пока не нужно. А Нечихаеву дадим очередное звание. Куда это годится, что великим князем простой капитан командует? Майор, пожалуй, будет в самый раз.

Спустя два часа Бенкендорф ушёл, оставив после себя едва уловимый запах сгоревшего пороха и несколько папок с бумагами. Это у нас называется "кратким экстрактом голоса народа". Ведомство Александра Христофоровича тщательно изучает поступающие на высочайшее имя письма и прошения. а ко мне уже попадают те из них, которые невозможно решить в рабочем порядке. Изобретения, например, или многочисленные прожекты канала между Волгой и Доном. Тех только за прошлый год поступило больше тридцати штук.

Не обходилось, разумеется, и без курьёзов. Совсем недавно саратовский купец первой гильдии Моисей Ильясович Прохорчук предложил использовать в качестве двигателя морских и речных судов особую машину, работающую на невидимой эфирной субстанции. Всё бы ничего — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не руками, но изобретатель попросил выделить из казны семьсот тысяч рублей, гарантируя результат не более чем через пятнадцать лет.

Поначалу я и собирался отмерить купчине эту самую пятнашку с отбыванием в военно-строительном батальоне, но обязательное в таких случаях тщательное расследование удивило. Оказалось, что господин Прохорчук изобрёл электродвигатель и ветрогенератор, и уже подумывал над устройством электрической лампочки. Семьсот тысяч, конечно, не дали, но вот уже месяц. как в Московском университете появился новый декан нового электротехнического факультета. Может быть что-то получится, и первые "лампочки Ильясовича" загорятся в домах намного раньше?

Но большинство изобретений так или иначе касалось вооружения или военной техники. Наверное русский человек так устроен, что желая сделать сеялку или конную жатку, он в итоге получает танк, способный выполнять некоторые сельхозработы. Так, например, на Выксунском казённом заводе первый в пире паровой трактор немедленно оснастили картечницей и пятью ракетными станками. Пусть будут!

Голос за спиной прозвенел колокольчиками, согревая душу:

— Я не помешаю?

Императрица всегда появляется после ухода Бенкендорфа. Минут через двадцать, чтобы мысли в моей голове успели приобрести определённый порядок, но окончательное решение ещё не сформировалось.

— Ты никогда не можешь помешать, душа моя.

— Спасибо за комплимент. — Мария Фёдоровна села в кресло и кивнула в сторону папок. — Новости из Франции?

— Ничего нового.

Ещё не хватало, чтобы дражайшая супруга начала расспросы про известия от Николая. Если в политических делах я давно научился лгать с самым честным выражением лица, то в семейных пока не всегда получается.

— Вот что думаю... — по лицу императрицы пробегает лёгкая тень. — Не слишком ли мы щедры, позволяя Наполеону победить англичан почти самостоятельно? Заслуги нашего флота со временем позабудутся, а в памяти останется полководец, приведший армию к победе. Французскую армию, между прочим.

Хорошая и своевременная постановка вопроса. Но именно Марии Фёдоровне можно на него ответить. Ну не Кутузову же объяснять? Михаил Илларионович поймёт, но не оценит. А вот женщины от природы коварны и жестоки.

— Душа моя, а кто тебе сказал, что победит именно Бонапарт? Британия проиграет, это верно, но в остальном ты заблуждаешься.

В это самое время не подозревающий о повышении в чине Мишка Нечихаев занимался тем, что вяло переругивался с кучером дилижанса, требующим вдвое увеличить чаевые. Причиной же столь наглых требований стали новенькие шиллинги, в которых, по уверению англичанина, серебра стало меньше, чем совести у Его Высочества принца-регента. Но не объяснять теперь человеку, что именно эти монеты отчеканены в Сестрорецке, и уж во всяком случае лучше настоящих.

Вопреки ожиданиям, охранник претензии не поддерживал. Наоборот, молчал как рыба, и старался держать руки как можно дальше от полагающегося по должности пистолета. Да ещё насторожённо приглядывал за Мишкиными движениями, немного бледнея при особенно резких жестах. Наконец не выдержал, и со всей прямотой старого солдата заявил:

— Джейк, прекрати крохоборничать, его милость прав — шиллинг есть шиллинг.

— А ты не лезь, паршивый падди! — огрызнулся кучер. — Привык нищебродничать в армии...

Договорить он не смог — влетевший в зубы медный почтовый рожок не слишком способствует красноречию. А результатом попытки поднять кнут стал неожиданно прозвучавший выстрел.

Нечихаев посмотрел на упавшего кучера, и перевёл требовательный взгляд на охранника:

— И как это понимать?

— Я ирландец, сэр, и не люблю англичан, — ответил тот, пряча пистолет, и вдруг перешёл на русский язык. — Смерть английским оккупантам! Раздавим британскую гадину! Шон Макгоуэн, сэр!

— Обалдеть! — высказался наблюдавший за разговором цесаревич Николай. — Он что, местный инсургент?

Видимо, запас русских слов у охранника закончился, так как объяснения последовали уже на английском языке:

— Я прожил в России пять лет, сэр. В плену, разумеется.

Его история оказалась проста и незатейлива. Рядовой третьего батальона 95-го стрелкового полка воевал в составе экспедиционного корпуса, высадившегося под Санкт-Петербургом весной тысяча восемьсот первого года, и умудрился выжить. Его рота попала под обстрел зажигательной смесью на набережной Фонтанки, и ирландец успел прыгнуть в речку, после чего был пленён русскими солдатами. Это, кстати, и спасло от петли — участвующие в защите столицы горожане с пленными не церемонились.

Потом военно-полевой суд, назначивший штраф с правом отработки, и несколько лет на строительстве дороги Ярославль — Вологда. Вот там и окончательно сформировалась мысль о том, что во всех бедах Ирландии виноваты англичане. Вернее, эта мысль живёт в душе каждого жителя Зелёного Эрина с самого рождения, но в плену она приобрела чёткость и стройность, и на извечный вопрос "что делать?" был найден однозначный ответ. Да ещё сыграло свою роль сравнение жизни в русском плену со службой у Его Величества... и явно не в пользу последней.

Удивительно, но подневольный труд по двенадцать часов в день оказался легче и выгоднее пребывания под знамёнами с крестом святого Георгия — скопившаяся после вычетов сумма позволила по возвращению домой купить неплохое место охранника почтового дилижанса. Потом Шон ещё немного доплатил, и в скором времени ожидал должности главного охранника линии Хаверфорстуэст-Кармартен-Лондон.

— А я вас сразу узнал, сэр! Вы были в свите фельдмаршала Кутузова, когда он приезжал в наш лагерь приглашать добровольцев для похода в Хиву. У нас тогда многие записались.

Нечихаев не стал отнекиваться и убеждать ирландца в ошибке:

— А ты почему не пошёл?

Тот вздохнул и пожал плечами:

— Хотел вернуться домой. У меня в Уотерфорде жена и две дочери... были когда-то. Сейчас никого.

Спрашивать о судьбе семьи, и почему её больше нет, Мишка не стал. Зная отношение англичан к ирландцам, нетрудно и самому предположить — болезни, голод, профилактические повешенья и расстрелы для предотвращения бунтов... Вполне возможно, что они попали под английское умиротворение. Захочет, расскажет сам.

— И как ты собираешься жить дальше?

— Я умею воевать, сэр! По сравнению с вами, понятно, моё умение никуда не годится, но ещё одна пуля в залпе никогда не будет лишней, сэр! Возьмите меня на русскую службу, господин лейтенант.

— Капитан, — поправил Нечихаев. — А насчёт поступления на службу...

Он оглянулся на Замойского с Иоселиани, утаскивающих кучера к болоту справа от дороги. Цесаревич Николай правильно понял невысказанный командиром приказ и крикнул вдогонку:

— Господа, нам будет нужна его одежда!

Граф с видимым облегчением бросил покойника и предложил:

— Давайте сделаем вид, что на нас напали разбойники? Шон, здесь есть какие-нибудь разбойники?

— Они везде есть, — ответил ирландец. — Но на дилижансы ещё никто и никогда не нападал.

— Всё когда-то случается в первый раз, — философски заключил Мишка, и скомандовал. — Тащите обратно!

Удивительно, но покойный кучер оказался своеобразным пропуском, по которому лошадей в гостиницах меняли в первую очередь, а посты на дорогах так ни разу и не досматривали благородных путешественников. Или это из-за того, что труп начал ощутимо пованивать? Зря они так, ведь мёртвые не кусаются!

Впрочем, досмотра Нечихаев не опасался — кулибинки и ручные ракетомёты надёжно спрятаны под двойным дном дорожных сундуков, многозарядные тульские пистолеты укрыты под одеждой, гранаты князя Иоселиани тоже куда-то исчезли, а в руках лишь охотничьи ружья, приготовленные на случай нового разбойного нападения. Шон Макгоуэн, восседающий на козлах, охотно сообщал всем встречным об опасности, и к исходу третьего дня дилижанс благополучно прибыл в Лондон.

От услуг гостиницы Мишка отказался, высокомерно бросив хозяину:

— Настоящий джентльмен должен ночевать дома или у любовницы. Исключение составляют лишь офицеры армии и флота Его Величества, коим я собираюсь стать в самое ближайшее время.

— Его Величеством, ваша милость?

— Офицером, болван!

Ещё в дороге Мишка решил, что никак не потянет роль богатого бездельника из высшего общества — военное воспитание то и дело прорывалось сквозь диктуемые взятым образом педерастические ужимки. Гораздо легче сыграть свихнувшегося на подвигах идиота, решившего слегка подновить потускневшую славу предков, и уговорившего друзей принять участие в сомнительном предприятии. Якобы занятие охотой уже не удовлетворяет воинственные инстинкты, и молодой сквайр прямо с дилижанса рвётся в бой. Не иначе, как начитался газетных передовиц с пламенными речами сэра Персиваля Спенсера.

С такими малолетними дурачками хозяин гостиницы уже сталкивался, поэтому не стал вступать в дискуссию, и предложил вызвать кэб.

— Я тотчас пошлю за ним мальчишку, а вы пока можете выпить вина и перекусить с дороги.

На кэб Нечихаев согласился, но от закуски отказался решительно из соображений экономии. Неизвестно, как всё пойдёт дальше и удастся ли пополнить кошелёк у маркиза Бонжеленя. Ведь чем ближе к Лондону, тем выше взлетали цены на провизию, и в самой британской столице жалкий тощий цыплёнок наверняка стоил дороже целого ягнёнка где-нибудь в Уэльсе. А за хлеб даже в провинции просили вдесятеро от довоенного — Англия никогда не могла обеспечить себя зерном в достаточной мере. Организованная же российским министерством госбезопасности и им же строго контролируемая контрабанда вовсе не ставила перед собой цель накормить всех голодных, а имела задачу заработать на этом. Война должна окупаться и приносить прибыль, но кто сказал, что открытым грабежом?

Нет, тут должно иметь место полное согласие и непротивление сторон. Иначе попрячут денежки в кубышки, и разыскивай его потом негуманными методами. Так нельзя не только с людьми, но и с англичанами.

Час спустя наёмный экипаж доставил гусар к дому маркиза де Бонжеленя. Ирландец же, не желая привлекать внимание к собственной персоне, остался дожидаться условленного знака в самом дешёвом номере гостиницы. И потом... никто не собирался открывать недавнему знакомцу цель визита в Лондон.

Арматор, всю последнюю неделю живший в большой тревоге, встретил Нечихаева радостной улыбкой и, в первую очередь, пожаловался на приставленных месье Лопухиным охранников. Те, дескать, не только противятся любой отлучке маркиза, но и норовят сопроводить даже на свидание с прекрасными дамами.

— Вы представляете, что я чувствую? — возмущался француз. — А каково женщинам переносить тщательные обыски?

Если маркиз рассчитывал смутить Нечихаева интимными подробностями, принимая во внимание юный возраст русского офицера, то его ждало глубокое разочарование. Занимавшийся Мишкиным воспитанием генерал-майор Борчугов постарался дать приёмному сыну образование, нисколько не ограниченное классическими рамками.

— Вы знаете, господин Бонжелень, — холодным тоном Мишка прервал поток жалоб, — если для пользы нашего общего дела потребуется вас кастрировать, то я без колебаний отдам этот приказ. Вы готовы сорвать операцию из-за желания потешить похоть без помех?

— Э-э-э... — к ужасу своему арматор понял, что русский офицер не шутит, и потерял дар речи. — Но....

— Что-то не так, маркиз?

К французу наконец-то вернулась способность говорить:

— Всё в порядке, господин...

— Капитан.

— Всё в порядке, господин капитан. Сэр Роберт ещё вчера известил меня, что необходимая сумма собрана, и завтра с утра начнут подвозить деньги. Как вы думаете, месье, он не обманет?

— Задаток получен?

— Четыре дня назад, — арматор указал на стоящий у окна секретер. — Вашу долю я уже отложил. Желаете пересчитать?

Мишка не желал. У него сейчас оставалось единственное желание — смыть дорожную пыль, поужинать и лечь спать. Вслух же сказал:

— Точное время не называли?

— Нет, просто сказали, что привезут утром.

— Значит до вашего ареста, — Нечихаев достал из жилетного кармана часы на цепочке. — Будем считать, что впереди ещё половина ночи. Собираемся, господа!

— Куда и зачем? — удивился француз, а получив исчерпывающий ответ на военном диалекте русского языка, удивился. — В Англии нет таких названий, месье.

Мишка не стал объяснять, что имел в виду вовсе не географию. Некогда, время не ждёт.

— Граф!

— Да, командир? — откликнулся Замойский.

— Бери деньги и дуй к ирландцу. Наймёте, а ещё лучше, купите экипаж. Три часа на всё про всё.

— Есть!

— Теперь тебе, — Иоселиани невольно вытянулся под требовательным взглядом. — Захвати сторожей, и дуй на чердак. Черепицу там разберёте, или что ещё... не мне тебя учить.

— Понял, командир.

— А мы с тобой, Николай Павлович, поможем любезному маркизу собрать документы.

— А вещи, месье капитан? — спросил арматор.

— Я сказал — документы!

Документ 5

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Сейчас идёт безжалостная война. По её окончанию не будет ни победителей ни побеждённых, а будут живые и мёртвые. Британский народ прекрасно это знает. Его здравые инстинкты помогали ему преодолевать ежедневное смятение перед лицом умственных и духовных трудностей. Мы знаем, что экспедиция тысяча восемьсот первого года имела только малое значение для битвы на востоке. Британия борется за всё, что у неё есть. Мы знаем, что британцы отстаивают всё самое святое, что у них имеется: свои семьи, своих женщин и детей, свою прекрасную и нетронутую природу, свои города, свою двухтысячелетнюю культуру — всё, ради чего действительно стоит жить.

Русские, разумеется, нисколько не дорожат нашим достоянием и не будут заботиться о нём, если вдруг овладеют им. Наглядный тому пример — их собственный народ. За последние семь лет Российская Империя увеличила военный потенциал до невиданного уровня, и мы неверно его оценили. В России на службе у выжившего из ума императора находятся десятки миллионов человек. Царь Павел цинично использовал все возможности, чтобы превратить невозмутимую прочность русского народа в смертельную опасность для цивилизованных народов Европы. На востоке в борьбу вовлечён весь народ. Мужчины, женщины и даже дети не только трудятся на войну, но и непосредственно участвуют в войне. Люди живут под игом русского министерства государственной безопасности, частично являясь пленниками дьявольской власти, частично — пленниками абсолютной глупости.

Тучи зажигательных и осколочных ракет, с которыми уже сталкивались наша армия и флот, являются результатом крепостного бесправия и нищеты русского народа. Нам нужно ответить аналогичными мерами, если мы не хотим потерпеть сокрушительное поражение. Я твёрдо убеждён, что нам не преодолеть азиатскую угрозу, если мы не станем использовать аналогичные, но не идентичные, методы.

Британский народ столкнулся с самым серьёзным запросом войны, а именно с необходимостью найти в себе решительность использовать все наши ресурсы для защиты всего того, что у нас есть, и всего того, что понадобится нам в будущем. Тотальная война — это требование данной минуты. Мы должны положить конец безобразному и безответственному отношению некоторых господ к войне, не желающих понять, что она касается всех и каждого! Нам угрожает гигантская опасность! И усилия, с которыми мы её встретим, должны быть столь же гигантскими. Настало время снять лайковые перчатки и воспользоваться кулаками!

Мы больше не можем беспечно и не в полную силу использовать военный потенциал у себя дома, и в той значительной части Европы, куда ещё не докатились азиатские орды. Мы должны использовать все наши ресурсы, причём настолько быстро и тщательно, насколько это возможно с любой точки зрения. Ненужные хлопоты совершенно неуместны. Будущее Европы зависит исключительно от нашего успеха. Мы готовы отстоять Британию! В этой битве британский народ признаёт ценность своей крови. Остальная часть Европы должна хотя бы помогать нам. И, судя по множеству серьёзных голосов, они это уже осознали. Другие ещё чего-то ждут. Но им на нас не повлиять! Если бы опасность угрожала им одним, мы бы восприняли их нежелание как сущую нелепицу, не стоящую внимания.

Однако опасность угрожает всем нам, и каждый из нас должен внести свою лепту. Те, кто сегодня этого не понимает, завтра будут благодарить нас за то, что мы смело и решительно взялись за дело. Нас совершенно не беспокоит то, что наши враги утверждают, что наши методы ведения войны неприемлемы. Они лицемерно заявляют, что с русской армией не нужно бороться. Однако вопрос тут не в методах, а в цели, а именно в устранении опасности.

Вопрос не в том, хорошие наши методы или плохие, а в том, насколько они успешны. Его Величество и Его Высочество принц-регент приказали использовать любые способы, и нам плевать, если кто-то против. Мы не намерены ослаблять военный потенциал Соединённого Королевства мерами, поддерживающими высокий, почти как в мирное время, уровень жизни населения, и тем самым подвергать опасности нашу военную мощь. Мы добровольно отказываемся от значительной части благ и удобств, чтобы усилить нашу армию и флот настолько быстро и основательно, насколько это будет возможно. Это не самоцель, а средство достижения цели. После войны наш уровень жизни будет ещё выше, и я верю в это!"

Глава 6

— Следующий!

Зазевавшегося французского солдата толкнули в спину его же товарищи, и он вылетел из строя, едва не упав на колени перед строгим русским сержантом.

— Имя?

— Жак Лепаж, господин сержант!

— Об ответственности за утерю оружия предупреждён?

— Так точно!

— Иди, получай ружьё.

Жак поставил закорючку напротив своего имени в толстой батальонной книге, и отошёл к деревянным ящикам. Под неодобрительным взглядом присматривающего за порядком бородатого казака взял первое попавшееся ружьё, патронную сумку и мешочек с сухарями. Последнее радовало больше всего — во время похода в Россию французы так наголодались, что без небольшого запаса хоть чего-нибудь съестного у многих начинали дрожать руки и пропадать зрение. Доктора объясняли нервной горячкой, но откуда возьмутся нервы у простого солдата? Они благородным для мигрени положены, так что пусть клистирные трубки не наговаривают. А так, конечно, сейчас кормят хорошо, особенно если день не постный.

Но сегодня предстоит бой, и все посты разрешаются. Первый бой на проклятой английской земле. Но первые выстрелы уже прозвучали, если можно назвать выстрелами ракетную и артиллерийскую обработку наспех сооружённых береговых укреплений. Как там полыхало! Вроде и гореть нечему, но до сих пор, по прошествии нескольких часов, поднимается дым и тянет горелым мясом. Английским мясом. Да они сами виноваты! Кто заставлял стрелять в парламентёров, предлагавших сложить оружие и сдаться в плен? Вон у господина лейтенанта две здоровенные вмятины на кирасе, и ходит он немного скособочившись. Тут любой рассердится, а уж русским сам бог велел.

Кстати, мысль о том, что именно война против Англии, а не против России является богоугодным делом, вдалбливалась во французские головы понаехавшими из Польши ксендзами. Последние, поставленные перед выбором между миссионерской деятельностью среди диких монголов или чуть более цивилизованных европейцев, выбрали цивилизацию. Дополнительной морковкой перед носом гружёного ослика стало предложение императора Павла Петровича о перенесении Святого Престола из Рима в Краков, и о переименовании римско-католической церкви в Полонскую. Бредовая, конечно, идея, но шляхецкая гордыня просто млела от восторга и открывающихся перспектив. Даже подчинение российскому Священному Синоду не смущало. А что, это учреждение насквозь светское, хоть и занимается делами духовными, и нигде не записано, что Папа не может назначаться из Санкт-Петербурга. Кто-нибудь может предъявить документ с прямым и чётким запретом? Вот то-то и оно!

А несогласные давно кормят раков в Висле. Святая Полонская церковь, друзья мои, организация серьёзная, и терпеть раскольников в своих рядах не намерена. И не беда, что количество ксендзов уменьшилось в восемь раз, а епископов в двенадцать — пример отца Казимира, получившего кардинальскую шапку из рук Великого Магистра и протектора Мальтийского Ордена императора Павла Петровича, вызвал невиданный доселе энтузиазм.

— Жак! — окликнул Лепажа капрал его взвода. — Ты с лошадями управляться умеешь?

Парижанин в восьмом поколении искренне удивился:

— Зачем это мне?

Капрал, начавший службу ещё при Людовике XVI, поднёс к носу солдата кулак:

— Если прикажу, сам в хомут влезешь, ясно?

— Так точно, месье! — спорить с человеком, за спиной которого маячат грозные казаки, Жак не отважился. — Будет исполнено!

— Что исполнено, болван?

— То, что будет приказано, месье!

— Идиот! — заключил капрал и, повернув Лепажа к себе спиной, пинком задал ему направление. — Принимай под командование крайнюю телегу.

Вообще-то это странное на вид сооружение вряд ли можно было назвать телегой. Несколько досок, небрежно приколоченных к поставленной на колёса раме из жердей, более всего напоминали белую горячку каретных дел мастера, но никак не средство передвижения. Жак в недоумении почесал затылок.

— Что это, месье капрал?

— Колесница Аполлона, твою мать!

Имя человека, подавшего идею увеличить скорость передвижения французской пехоты именно таким образом, затерялось в истории. Наверняка где-нибудь в необъятных архивах военного ведомства Российской Империи лежит по всем правилам завизированный прожект, но народная молва упорно приписывает авторство двоим — Денису Васильевичу Давыдову и Михаилу Касьяновичу Нечихаеву. Оба, разумеется, отнекиваются от сомнительной чести, и малейший намёк заканчивается вызовом на дуэль.

И, скорее всего, они правы, так как физически не могли принимать участие в самой первой атаке с применением технических средств. Один в это время увлечённо обстреливал британские порты зажигательными ракетами, а другой выполнял важное задание в Лондоне. Ведь в России инициатор любого предложения всегда претворяет его в жизнь, и исключения столь редки, что о них не стоит и упоминать.

— Что это такое, сэр? Посмотрите! — английский лейтенант передал подзорную трубу полковнику Нуланду, и указал рукой вдаль. — Вон там, на дороге.

"Новый Нортумберлендский стрелковый полк", названный в память о прежнем, погибшем при защите Кандагара от казаков атамана Платова, получил приказ задержать продвижение французов до прибытия подкреплений, и его командир ожидал тяжёлого боя с превосходящими силами. Но с достойным противником, а не вот с этим...

— Те самые азиатские орды, о которых говорил наш первый министр!

По дороге в сторону англичан со слышными издалека воплями неслось нечто похожее на повозки, запряжённые огромными медведями. Неужели в газетах написали правду, и русские действительно поставили на службу диких хищников? Боже, храни Англию!

— Немедленно высылайте вперёд стрелков, лейтенант, и постройте свой батальон.

Полк сформирован совсем недавно из призванных указом Его Высочества принца-регента арендаторов и работников мануфактур, и представлял в лучшем случае ополчение, но никак не часть регулярной армии. Естественно, что имеющие военный опыт офицеры всеми правдами и неправдами отказывались от должностей в подобном недоразумении, поэтому даже батальонами командовали безусые юнцы, купившие патент на подаренные родителями деньги. Энсины во главе взводов, а то и рот! Где такой позор ещё можно увидеть! Ладно, удалось выпросить десяток прошедших Испанию стрелков. Недорого, всего за пятьдесят гиней.

Вот как раз они, рассредоточившись перед сбивающимся в строй полком, и встретили прицельным огнём варварские телеги. Чаще всего промахивались — всё же есть разница между стрельбой по плотным рядам противника и выстрелами по стремительно движущимся мишеням. Но то здесь, то там страшные звери катились кубарем, ломая оглобли и обрывая упряжь. С разваливающихся колымаг соскакивали солдаты в привычных мундирах французской армии и тут же принимались палить в ответ. Как там русские говорят... в белый свет, как в копеечку?

— Так их, лягушатников!

Напрасно полковник радовался и восторженно размахивал треуголкой — потеря десятка телег из более чем полутора сотен нисколько не смутила противника, и остальные продолжили лететь навстречу нортумберлендцам. Всё ближе лохматые оскаленные морды хищных зверей... виден блеск клыков и бешеная пена... кровожадный рёв холодит кровь в жилах...

Команды английских офицеров с трудом пробивались сквозь панические крики солдат, с ужасом смотревших на бешеную гонку. Про оружие как-то и не вспомнили.

— Ружья к ноге! Скусить патрон! — надрывал голос тот самый лейтенант, подававший подзорную трубу полковнику Нуланду. — Засыпай порох!

Едва ли треть стрелков смогла выполнить команду, а сплюнуть пулю в ствол не успел никто — разметавшие передовых застрельщиков телеги врезались в строй. Последнее, что увидел батальонный командир, была лошадиная морда, неизвестно для чего украшенная париком из лыкового мочала. А потом выскочивший как из-под земли француз в длинном выпаде воткнул штык лейтенанту под подбородок.

— Спасайся!

Выжившие потом рассказывали, что этот крик раздался одновременно с нескольких сторон, и почти все признавали, что он прозвучал с ярко выраженным французским акцентом. Но тогда никто не стал разбираться, и заранее смирившийся с поражением батальон бросился бежать, для большей скорости бросая оружие. И уже стало неважно, что ужасные чудовища оказались обычными клячами, конфискованными в прибрежных деревнях и для устрашения украшенними пучками липового лыка... страх и инстинкт самосохранения не обращают внимания на подобные мелочи.

Французы тут же воспользовались образовавшейся брешью, чтобы ударить во фланги первому и третьему батальонам нортумберлендцев. Рядовой Жак Лепаж, заменивший убитого метким выстрелом капрала, собрал вокруг себя десятка два спешившихся или свалившихся с повозок стрелков, и командовал, лихорадочно вспоминая наставления русских сержантов, приставленных к их полку.

— Заряжай, чёртовы отродья, мать вашу за ногу! — половина фразы прозвучала на русском языке, но перевода никому не потребовалось. — И врассыпную!

Преимущества рассыпного строя бывшим наполеоновым гвардейцам объяснили ещё в Нормандии, заставляя обстреливать рассредоточенные соломенные чучела в красных мундирах. Результат удивил — некоторым мишеням досталось по две-три пули, но большинство так и осталось стоять невредимыми. А ещё их учили падать на землю перед ответным залпом.

— Ложись! — Жак закричал за какое-то мгновение до того, как вспыхнул порох на полках английских ружей, но этого мгновения хватило. Лишь один зазевавшийся солдат получил свинцовый подарок в грудь. — Стрелять с колена!

Сам Лепаж поднялся во весь рост, чтобы оценить обстановку. Она, надо сказать, радовала — телеги, запряжённые ряжеными под медведей клячами, опрокинули фронт ещё одного батальона, а их седоки благоразумно не стали ввязываться в рукопашную свалку при явном численном меньшинстве, и обстреливали бегущих британцев с расстояния пятидесяти шагов. Ответного огня не было. Вот повезло же кому-то...

Полковник Нуланд растерянно оглядывался по сторонам в поисках сбитой пулей треуголки. Как же теперь без неё? Ведь только по ней французы смогут определить в нём офицера, и не пристрелят, а возьмут в плен. И сабля куда-то потерялась. Ножны болтаются, мешая бежать, а сабли нет... Тогда может быть стоит выбросить подальше карманный пистолет? Да, так и нужно сделать!

— Вы ранены, сэр? — энсин второй роты третьего батальона выскочил из порохового дыма как чёрт из табакерки, и бросился к полковнику. — Помочь с перевязкой, сэр?

Нуланд очумело помотал головой, и только сейчас заметил, что сжимает в руке батистовый платок. Собирался использовать его вместо белого флага? Скорее всего так и есть — ведь недаром всего неделю назад старшая дочь, вручая уходящему на войну отцу этот подарок, с жаром убеждала, что память о доме поможет остаться в живых. Правда, малютка Виктория ещё просила привезти настоящих Russian cossacks, чтобы держать их в клетке и кормить миндальным печеньем...

— Я не ранен! Идите к своей роте, энсин!

— Её больше нет, сэр!

— Так найдите другую, чёрт побери!

— Вообще никакой нет, сэр! — выкрикнул бывший командир роты, и вдруг странно замер, выпучив глаза.

Полковник бесконечно долгое мгновение глядел на вылезший из груди энсина кончик штыка, а потом небо заслонила невероятно огромная рожа с позавчерашней щетиной.

— Bonjour monsieur! — Жак Лепаж пнул потерявшего сознание полковника в рёбра, и заключил. — Сомлел, бедолага.

Потом присел, чтобы быстро, но тщательно обшарить карманы англичанина. Вроде как непростой гусь попался? Это русским союзникам хорошо, у них, как говорят знающие люди, сбором трофеев занимаются специальные команды и добыча сдаётся в казну по честной цене. А тут чуть зазеваешься, и товарищи по полку вмиг опередят, оставив неудачника с пустыми руками.

Первым делом Жак забрал батистовый платочек. Мелочь, конечно, но мелочь благородная, потому, как и всякое излишество довольно ценная. Копейки две можно выручить, если не все три. Вторым попался пистолет. Небольшой, четырёхствольный, украшенный серебром и перламутром. Бесполезная штука — русские такое не покупают, а у французов нет права на ношение личного оружия. Только генералам сабли разрешили, но где теперь эти генералы?

Ага, а это что, уж не кошелёк ли? Лепаж подбросил тяжёлый мешочек в ладони, стараясь по звону монет отличить золото от серебра. Или там всё вперемешку? Пусть даже так — вес внушает определённые надежды. Вот только почему вместо ласкающего слух звука слышится приближающийся вой?

Лейтенант Самохин наблюдал за атакой французов с невысокого холма, и ощущал себя то ли Александром Македонским, то ли предводителем шайки разбойников. Последнее больше всего соответствовало действительности.

— Чёрт бы их побрал! — ругался Фёдор Саввич. — Сержант!

— Здесь я, ваше благородие!

— Запрет на мародёрство во время боя объявите каждому под роспись.

— Так вроде уже... нет?

— Там было в отношении мирного населения.

— Понятно, ваше благородие, непременно разъясним недоумкам политику командования. С сегодняшним случаем разбираться будем?

— Не нужно, их бог накажет.

Самохин немного ошибся — возмездие настигло любителей трофеев незамедлительно. Послышался пронзительный вой, и на французов начали сыпаться оставляющие дымный след ракеты. Они не отличались особой точностью и, по меньшей мере, две трети попали куда угодно, только не в цель. Правда, и те, что долетели в нужное место, взрывались не все. Часть просто втыкалась в землю, испуская сноп пламени, а часть падала плашмя, сшибая солдат с ног длинными шестами-стабилизаторами.

Этого хватило. Ветераны совсем недавно на собственной шкуре испытали действие русских ракет, а новобранцы были немало о них наслышаны, так что обстрел вызвал панический ужас. Только вот английские снаряды не заставляли застыть в оцепенении, а воздействовали не хуже перца, щедро насыпанного под хвост флегматичной ломовой лошади, и буквально выбили французов с поля боя.

— Бегут, ваше благородие.

— Вижу, — кивнул лейтенант Самохин. — Заградительной линии приготовиться!

Сразу же послышались негромкие команды сержантов и урядников. Нет нужды надрывать глотку, если действия заранее отработаны на многочисленных тренировках. Егеря и спешенные казаки занимали позиции и добродушно матерились, незлым словом поминая греховную связь отступающих французов со всеми чертями преисподней вообще, и с самим Люцифером в частности.

Казачий урядник улёгся на аккуратно расстеленную конскую попону, разложил перед собой блеснувшие тусклой медью патроны, и обернулся к Самохину:

— По ногам бить, али как, ваше благородие? Ежели в ноги, то большой расход боеприпасов выйдет. Казне один убыток, однако.

— Ты, Василь Прокопьич, дурачка-то не изображай, — ответил лейтенант. — Неужели не знаешь, что Бонапартий лазареты сюда не переправил?

Да, так оно и было. Французский император в стремлении поскорее начать высадку и хоть ненадолго избавиться от давящей опеки генерал-майора Тучкова, приказал в первую очередь отправить линейные части, и лишь потом все тыловые службы, включая лекарей и интендантов. Командир Красной Гвардии указал Наполеону на ошибку, но не стал настаивать на её исправлении. Лишь добавил фразу под своей подписью, разрешающей принять императорский указ к исполнению: "Хозяин — барин, хочет живёт, а хочет — удавится".

— Понятно, — вздохнул урядник. — Стало быть, жалостливо стрелять будем.

— Это как?

— А наповал, чтоб не мучились.

Жак Лепаж улепётывал из-под ракетного обстрела чуть ли не последним — на его скорости сказывались собранные трофеи и тяжеленное ружьё. Бросить и то и другое ну никак невозможно! Военная добыча является залогом безбедной жизни в будущем, а в случае потери оружия вопрос о жизни вообще теряет всякий смысл. То есть, могут и не расстрелять, но закатают туда, откуда кошмар Восточного Похода покажется волшебной сказкой и райским наслаждением. Давно ходят слухи об ужасных местах под названием "Kolyma" и "Alaska", где золото валяется под ногами вперемешку с обглоданными черепами незадачливых его добытчиков. И на тех черепах следы от зубов вовсе не диких зверей...

Близкий взрыв заставил испуганно вздрогнуть, но придал сил и поспособствовал открытию второго дыхания. Жак огромными скачками нёсся к спасительным холмам, где русские союзники защитят и не дадут в обиду. Эта мысль пришла неожиданно, но именно она стала маяком в безумном тумане смешавшегося от страха сознания. Они спасут... они отбросят англичан... они покажут всем мать какого-то Кузьмы...

И тем сильнее оказалось разочарование Лепажа, когда он увидел вспышки выстрелов и выбитые пулями земляные фонтанчики, чётко обозначившие границу, за которую переходить не рекомендовалось. Как же так? Ведь это нечестно!

Бегущие французы остановились, будто налетели на невидимую стену, и начали бросать ружья. Может быть в безоружных стрелять не будут?

Голос, усиленный жестяным рупором, ударил в лицо:

— Вашему императору нужна победа, господа! И если для её достижения потребуется пожертвовать жизнями трусов, то он пойдёт на это! Победа или смерть, третьего не дано!

У Лепажа противно заныло под ложечкой. Да, "маленький капрал" имеет право распоряжаться жизнями своих солдат, но раньше он никогда не посылал людей в безнадёжные атаки. Всегда оставался шанс выжить. Как же время меняет человека... и как всегда в худшую сторону.

— У вас есть одна минута на раздумье, а потом будет открыт огонь на поражение! — лейтенант Самохин отбросил ненужный более рупор, и подмигнул казачьему уряднику. — Жалостливо, стало быть, стрелял, Василь Прокопьич?

Тот пожал плечами:

— А сам куда стрелял, вашбродь? Вот то-то и оно!

Документ 6

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Нам не надо имитировать азиатские методы Санкт-Петербурга, поскольку наши люди и наше правительство лучше, чем у них, и это даёт нам огромное преимущество. Однако события показали, что нам нужно работать больше, а потреблять гораздо меньше, чем было до сих пор, чтобы окончательно решить войну в нашу пользу. Все понимают, что если мы проиграем, то всё будет уничтожено. Правительство намерено принять самые радикальные меры. Широкие народные массы вовсе не недовольны тем, что цены на большинство продуктов питания увеличены вшестеро. Если они чем-то и недовольны, так это тем, что меры недостаточно жёсткие.

Спросите любого в Соединённом Королевстве, и он вам скажет: всё радикальное, это всего лишь достаточно радикальное, и всё самое тотальное — это всего лишь достаточно тотальное для того, чтобы одержать победу. Тотальная война стала делом всего британского народа. Никто не имеет права игнорировать выдвигаемые войной требования.

Я надеюсь, что мой призыв к тотальной войне будет встречен с пониманием. Поэтому я и могу вас заверить, что меры, на которые идёт Его Высочество принц-регент, находятся в полном согласии с желаниями жителей Соединённого Королевства.

Народ готов нести любую ношу, вплоть до самой тяжёлой, идти на любые жертвы, если только это ведёт к великой цели — победе. Это, естественно, означает, что ноша должна распределяться поровну. Мы не можем мириться с той ситуацией, при которой бремя войны несёт самая обеспеченная часть населения, а бессовестные бродяги и бездельники уклоняются от поступления в армию. Те меры, которые мы приняли, и те меры, которые нам ещё предстоит принять, будут наполнены духом справедливости. Мы не будем обращать внимание на состояние или положение в обществе. Богатые и бедные, люди из высших и низших слоёв общества должны распределить ношу поровну. Все должны выполнять свой долг в эту трудную минуту, хотят они этого, или нет.

И мы знаем, что народ это полностью одобряет. Уж лучше сделать слишком много, чем слишком мало, лишь бы это привело к победе. Ещё ни одна война в истории не была проиграна из-за слишком большого количества солдат или оружия. Зато многие войны были проиграны из-за того, что имело место противоположное. Настало время заставить лодырей работать. Их нужно вывести из состояния покоя и комфорта. Мы больше не можем ждать, пока они поумнеют.

Тогда уже может быть слишком поздно. Сигнал тревоги должен прозвучать для всего народа. За оружие должны взяться сотни тысяч рук по всей Великобритании. Те меры, которые мы приняли, и те меры, которые мы примем сейчас и о которых я буду говорить в этой же речи, являются критическими для всей нашей жизни. Отдельному человеку, возможно, придётся пойти на большие жертвы, но они ничто по сравнению с теми жертвами, на которые ему придётся пойти, если его отказ приведёт нас к страшной катастрофе.

Лучше действовать своевременно, чем ждать, пока болезнь пустит корни. И не нужно жаловаться на врача и подавать на него в суд из-за телесного повреждения. Ведь он режет не для того, чтобы убить пациента, а для того, чтобы спасти его жизнь. Позвольте ещё раз подчеркнуть, что чем больше жертвы, на которые должен пойти британский народ, тем больше необходимость справедливо их поделить. Именно этого хочет народ. Никто не против того, чтобы возложить на себя даже самое тяжёлое бремя войны. Однако британский народ возмущается, когда кто-то пытается уклониться от своего бремени. Долг нашего правительства — препятствовать таким попыткам, и при необходимости — при помощи драконовских наказаний.

Мягкость здесь совершенно неуместна. Со временем она только приведёт к смятению чувств, что будет представлять страшную опасность для боевого духа нашего общества. Поэтому мы вынуждены принять ряд мер, которые сами по себе не являются существенными для дела победы, но которые представляются необходимыми для поддержания морального духа."

Глава 7

Солдат любой армии всегда должен быть привычен к трудностям и неудобствам войны, но никогда не верьте тому, кто станет вас убеждать, что настоящий солдат когда-нибудь откажется от удобств и комфорта. Хотя бы минимального комфорта, как раз такого, какой может обеспечить маленький английский городок, в данную минуту занимаемый французскими войсками.

Чёрт побери, до чего же приятно ощущать себя победителем! Такого чувства французы не испытывали давно, с тех самых пор, как несчастливая судьба потащила их императора в бескрайние русские леса. Правда, тех, кто в полной мере ощутил негостеприимный характер царя Павла Петровича, осталось совсем немного, но восторг и воодушевление ветеранов передались даже не нюхавшим пороху новобранцам.

Праздник! Житель Франции в достаточной мере легкомыслен, чтобы устроить веселье по самому пустячному поводу, а тут вдруг образовался такой великолепный случай — занятие крупного по европейским меркам города. Три с половиной тысячи жителей!

И взлетали в воздух шапки, и слышались крики:

— Императору слава! Франции слава! Героям слава!

Возмущённые вопли выкидываемых из домов местных жителей совсем не различимы на этом фоне. И потом, кто в столь серьёзный момент будет учитывать мнение каких-то там англичан? Живы остались — так пусть благодарят за это русских офицеров, пообещавших вздёрнуть любого замеченного в притеснении мирного населения. Но подготовка квартир к постою вроде как не считается притеснением?

Жак Лепаж в глубине души чувствовал какую-то неправильность происходящего, поэтому старался исполнять порученное дело вежливо, используя невеликий запас знакомых английских слов. Только вчера произведённый в сержанты прямо из рядовых, он получил редкое в нынешние времена право на ношение сабли и вовсю её использовал, вразумляя ударами ножен увлекающихся подчинённых.

— Улыбайтесь, ублюдки! Мы воюем с армией, а не с народом!

После атаки силами батальона на Нортумберлендский полк, последующего за ней стремительного бегства и вынужденного удара по позициям британских ракетных батарей, в голове у француза что-то сдвинулось. Да так сдвинулось, что и сам не мог пока определить, в лучшую или худшую сторону произошли эти изменения. Появилось непонятное желание доказать этим чёртовым русским союзникам, что солдаты Великой Франции тоже умеют побеждать, сражаться, и умирать с честью. Ведь что есть жизнь? Она всего лишь дорога в будущее, и даже последний подонок может завершить её красиво. Всего-то нужно — умереть с пользой для империи и императора.

Единственный вопрос... для какой их двух империй и для какого из двух императоров?

— Пошевеливайся, каналья!

В понимании Лепежа, это слово вовсе не являлось ругательством. Выселяемый из дома англиканский священник достоин более крепких эпитетов, но внутреннее чувство заставляло сдерживаться — стыдно завидовать человеку, освобождающему квартиру под Ставку самого Наполеона. Нехорошо это...

— Ты долго ещё будешь возиться, сержант? — недовольный голос императорского адъютанта подстегнул рвение Жака. — Его Величество будет здесь через пять минут.

Разумеется, Наполеон так быстро не приехал, и появился только через три часа. Злой и взъерошенный, он напоминал кота, вместо ожидаемой миски со сливками получившего веником промеж ушей. Что же так опечалило императора всех французов? Неужели сопровождающий его русский генерал-майор Тучков принёс недобрые известия?

Это так и осталось тайной для широкой публики, но впоследствии в своих мемуарах капитан Воробьицкий с подробностями описал произошедший неприятный разговор и воспоследовавшие за ним события.

— Это чудовищно, господин генерал! — почти кричал Бонапарт, мечущийся по комнате, отведённой под императорский кабинет. — Это неслыханно!

— Что именно, Ваше Величество? — не далее, как сегодня утром Тучков получил почту из Санкт-Петербурга, и потому был невозмутим и спокоен. — Не изволите ли пояснить свою мысль?

По лицу французского императора пробежала судорога:

— Вы приказали расстреливать моих солдат! — укоризна в голосе Наполеона смогла бы заставить раскаяться самого закоренелого грешника. — Им стреляли в спину!

— Вас неправильно информировали, Ваше Величество. А вот было ли искажение действительности случайным или злонамеренным, мы обязательно выясним. И сделаем соответствующие выводы, разумеется.

— Хотите сказать, что по моим солдатам никто не стрелял?

— Это почему же? Конечно, стреляли. Но не в спину, как утверждают некоторые недобросовестные источники, а в лицо.

— Есть разница?

— Разумеется! Удирающим от англичан трусам в спину может попасть исключительно английская пуля, и никакая другая. Или вы находите что-то дурное в пресечении паники и принуждении войск к победе?

Да, Наполеон находил дурное, но вслух только выкрикнул:

— В том же Бобруйском полку уцелела едва ли четверть!

Тучков пожал плечами:

— Британцы отчаянно сопротивлялись. Они вообще хорошие вояки, Ваше Величество. Тем выше слава и ценнее победа.

— Гвардия... моя гвардия... это она гибла на английских штыках...

— Сочувствую, Ваше Величество, и скорблю вместе с вами. Гвардия, которая бежит с поля боя и которую приходится возвращать в битву силой — является позором для любого государства. Да, я искренне сочувствую.

Император побледнел от почти ничем не прикрытой насмешки, и опять промолчал. Говорить пока не о чем — Франция раздавлена и унижена, и видимость равенства в вынужденном союзе давно никого не обманывает. Даже англичане в своих газетах пишут о русском нашествии и почти не упоминают французские войска. Все понимают, кто на самом деле дёргает за ниточки, привязанные к кукле, именуемой императором Наполеоном Бонапартом. И в тех же газетах делают столь прозрачные намёки...

— Я сам поведу армию в бой, месье генерал-майор! Хотя бы гвардию!

— Исключено, Ваше Величество. Государь Павел Петрович не представляет будущего Французской Империи без лучшего в её истории правителя, и любая угроза вашей жизни ставит под сомнение само существование Франции как государства. Империя — это вы, Ваше Величество!

— Тем не менее, я настаиваю! — император вышел из себя настолько, что ударил кулаком по столу. — Это моя армия!

— Никто не спорит, — кивнул Тучков, отодвигая подальше чернильницу. — Да вы присядьте, Ваше Величество, и постарайтесь посмотреть на проблему с другой стороны.

— У меня нет проблем, господин генерал-майор! — Наполеон дрожащей от гнева и возмущения рукой налил вина из стеклянного графина и выпил. — Да, никаких! Кроме вас!

Командир красногвардейской дивизии с досадой поморщился. Истерика Бонапарта не только противоречила полученным инструкциям, но и вредила далеко идущим планам Александра Христофоровича Бенкендорфа. И если бы его одного! Сам Тучков прекрасно понимал, что французский император по сути своей является символом и знаменем армии, и без него та превратится в неорганизованную массу, способную лишь на пошлые грабежи. Да и то ровно до тех пор, пока опомнившиеся англичане не наведут порядок.

— Ваше, Величество, я непременно доложу в Санкт-Петербург о ваших пожеланиях, и ответ придёт никак не позже двух недель. Нужно только подождать, и всё образуется.

— Да идите вы к чёрту со своим Петербургом, господин генерал-майор! — император со злостью швырнул пустой стакан на пол и ушёл сам, на прощание громко хлопнув дверью.

— Не начудил бы чего проклятый корсиканец, — заметил капитан Воробьицкий.

— Пустое, — отмахнулся Тучков. — Сейчас любое его действие играет нам на руку.

Жак Лепаж с удобствами расположился на кухне, отданной под караульное помещение. Казаки и калмыки лейб-конвоя ещё не прибыли, и он никому не собирался уступать занятые позиции. Во-первых, здесь огромная плита, дающая совсем нелишнее в дурном английском климате тепло, а во-вторых — именно тут будут готовить обед самому императору, и наверняка охраняющему Его Величество взводу что-нибудь перепадёт. А командиру — в особенности.

Не верите, будто новоиспечённый сержант может занимать офицерскую должность? Это вы зря, господа хорошие! Сам лейтенант Самохин час назад объявил о повышении, а месье капитан Воробьицкий завизировал приказ. Можно было, конечно, обойтись и без бюрократии, но так солиднее — теперь ни единая сволочь не вздумает усомниться. Бумага с двуглавым русским орлом очень дисциплинирует!

— Сержант?

От звуков знакомого голоса пробежали по спине крупные мурашки, и как-то сами собой исчезли из головы глупые мечты о собственном домике где-нибудь в богатой и загадочной России.

— Сержант Жак Лепаж, Ваше Императорское Величество!

— Помню тебя, — во взгляде императора вспыхнула искорка интереса. — Ты был со мной под Бобруйском, не так ли?

— А ещё у Маренго, под Веной, Прагой и в Каире.

— Похвально, — Наполеон посмотрел на подскочившего Жака снизу вверх. — Будешь сопровождать меня на рекогносцировке, сержант.

— Но я в карауле, Ваше Величество.

— Замечательно, и в чём же цель караула?

— Охранять вас, Ваше Величество.

— Так что же мешает делать это во время небольшой прогулки? Приказам не противоречит, я так понимаю.

— Да, но месье лейтенант Самохин...

— Ты ставишь какого-то лейтенанта выше своего императора, сержант?

— Никак нет, Ваше Императорское Величество, но если мы дождёмся прибытия конвоя, то поездка станет намного безопаснее.

— Идиот! — раздражённо бросил Наполеон. — Немедленно собирайся, иначе те же самые конвойные казаки повесят тебя по моей просьбе.... то есть по моему приказу. Чёрт побери, как же измельчала гвардия! Нет уже настоящих "старых ворчунов".

Лепажу вдруг стало стыдно и обидно одновременно. Ведь и в самом деле, о каком лейтенанте Самохине может идти речь, если приказывает сам император Франции?

— Ну что, сержант? — с пониманием и участием, будто сумел прочитать мысли, произнёс Наполеон. — Ты видишь впереди свой Аркольский мост?

— Так точно, Ваше Величество!

— Называй меня попросту — сир.

— Да, сир!

— А теперь принеси мне плащ и седлай коней.

— Где их взять, сир?

— Где угодно, сержант! Но сделай это незаметно — пусть результаты нашей рекогносцировки станут сюрпризом для русских друзей.

И скоро душа Жака ликовала и пела. Любой француз с радостью отдал бы половину жизни за внимание Великого Императора, но повезло только ему одному. Целый час в обществе самого Наполеона! Кому расскажи, и не поверит.

И, тем не менее, это так. Кони идут неторопливым шагом, и неспешная беседа заставляет забыть о времени:

— Так что же представляют из себя эти английские ракеты, сержант? Насколько серьёзным оружием они являются?

Лепаж поспешил успокоить императора:

— Сущая нелепица, а не ракеты, сир. Отличаются от используемых русскими союзниками точно так же, как обезьяна отличается от человека. Вроде похожи, а на самом деле не то. Поначалу страшно было — летят, визжат, взрываются! Но летят недалеко и совсем не туда, куда нужно, а взрываются ещё хуже.

Наполеон кивнул, и надолго замолчал, рассуждая сам с собой о способности англичан быстро учиться. Если так дальше пойдёт, если Британия продержится хотя бы год, то русских союзников может ждать неприятный сюрприз. Нет сомнений в результате этой войны, но её итоги станут губительны для обоих участников. Значит что? Значит, все преимущества получит третья сторона. Всего-то и нужно сделать — вывести из войны французскую армию.

— Вот только лорду Персивалю опасно верить...

— Да, сир! — откликнулся Лепаж. — Это вы о чём?

— О политике, сержант, исключительно о политике! — император достал из кармана сюртука крохотный двуствольный пистолет и выстрелил Жаку в голову. — И она, как известно, требует жертв.

Известие о бегстве Бонапарта генерал-майор Тучков встретил со странным спокойствием. Улыбнулся капитану Воробьицкому, принесшему неприятные известия, и предложил:

— А ведь за это стоит выпить! Не открыть ли нам цимлянского, Владимир Викторович?

Адъютант Наполеона посмотрел на генерала как на сумасшедшего:

— Сегодня праздник, Александр Андреевич?

— Разумеется! — Тучков улыбнулся, увидев сомнение в своём душевном здоровье, и поспешил пояснить. — Разве начало операции по освобождению Его Величества императора Франции из английского плена нельзя считать праздником? Владимир Викторович, я вас не узнаю.

Воробьицкий принял наполненный дежурным сержантом бокал. Его уже не интересовал восхитительный вкус воспетого в стихах и прозе вина — капитан мыслями полностью ушёл в работу. Требовалось немедленно разъяснить французам всю низость и коварство планов противника, и воззвать к патриотическим чувствам подданных Наполеона. Стоит также обратить особое внимание на недопущение панических настроений и жестко пресекать любого вида пораженческие слухи.

Перестраховка, конечно... высочайший воинский дух французской армии поддерживается на должном уровне заградительными отрядами, а никак не пламенными речами или манифестами. И сообщение о пленении императора англичанами станет лишь дополнительным мотивом. Одним из мотивов, причём не самым главным.

— Вы позволите, Александр Андреевич? — вошедший без стука и приглашения майор Толстой протянул командиру дивизии пакет. — Донесение от капитана Нечихаева.

— Уже майора.

— Вот как? Надо будет при случае поздравить с чином.

— А вот эта возможность, Фёдор Иванович, вам представится в самое ближайшее время.

— Одному?

— Вместе с батальоном, разумеется.

Нечихаев о будущей встрече не подозревал, и, честно говоря, даже не задумывался о возвращении в расположение основных сил. Всю прошедшую неделю вообще было не до посторонних мыслей, слишком жаркая она выдалась. Не в смысле климата, а по случившимся событиям. Так вышло, что из дома маркиза де Бонжеленя им пришлось уходить в ту же ночь, не дожидаясь появления людей любезного герцога Роберта. Те попросту не успели — рекрутёрская команда оказалась быстрее.

Вот им и не повезло. Арматор не горел желанием быть мобилизованным под знамёна Его Величества Георга III, и на требование проследовать под конвоем к месту сбора новобранцев ответил ударом шпаги.

И дальше всё закрутилось стремительной каруселью — случайный выстрел умирающего английского солдата привлёк внимание таких же точно команд, и буквально через полчаса тихая лондонская улица стала местом грандиозного сражения. Ночь вообще не самое лучшее время суток для ведения боя, и для любой армии кроме русской подобное столкновение становится фатальным. А тогда именно англичанам пришлось тяжко — уходившие по крышам гусары долго ещё с нескрываемым удовольствием прислушивались к грохоту "дружественного огня", и заключали пари о потерях противоборствующих сторон. Впрочем, как утренние, так и вечерние газеты промолчали не только о результатах перестрелки, но и о самом факте её наличия.

За неделю пришлось сменить четыре квартиры — в трёх хозяева оказались столь подозрительными, что совсем было собрались сообщить властям о постояльцах, а из последней опять уносили ноги, прорываясь с боем. Чёртовы рекрутёрские команды явно задались целью поставить под ружьё всё мужское население Лондона, и не оставили без внимания самые мерзкие трущобы, куда приличным людям и заглядывать не стоит. Или солдат Его Величества нельзя отнести к приличным людям?

— Может быть, избавимся от бумаг, месье? — маркиз де Бонжелень уже не в первый раз за сегодняшнюю ночь предлагал уничтожить мешок с документами, весившими не менее полутора пудов. — После войны я оформлю новые, в сто раз лучше настоящих.

Мишка промолчал. Он устал объяснять французу, что голова самого арматора стоит гораздо меньше любого листочка из его тяжёлого мешка. Расписки, купчие, векселя... В своё время Фёдор Иванович Толстой получил от императора Павла Петровича список земельных участков, предприятий и людей, подлежащих покупке всеми правдами и неправдами. Их принадлежность Российской Империи может и не афишироваться, но в любом случае не должна вызывать сомнений у любого разумного человека. И сколько в том мешке полезного, начиная от закладных на верфи Портсмута, и заканчивая аналогичными документами на половину Оркнейских островов с гаванью Скапа-Флоу.

— Мужайтесь, маркиз, мы почти пришли, — подбодрил Мишка. — Половина мили осталась, не больше.

— А что там?

— Скоро увидите.

Это убежище Нечихаеву рекомендовал всё тот же Фёдор Иванович Толстой, по долгу службы изучивший Лондон вдоль и поперёк, но он же посоветовал использовать его в самом крайнем случае, если вообще станет туго. Но вроде бы ситуация так и сложилась? Пожалуй...

И действительно, через несколько минут быстрого шага из темноты вынырнули массивные, окованные железными полосами ворота. Вынырнули не сами по себе — и справа и слева от них уходил в ночь высокий кирпичный забор, утыканный сверху заострёнными штырями. Подробности удалось рассмотреть после того, как на требовательный стук приоткрылась крохотная калитка, и появился закутанный в плащ человек с фонарём. Очень немногословный человек.

— Кто?

— Здесь продаётся мебельный гарнитур мастера Гамбса и гобелен "Пастушка"? — вопросом на вопрос ответил Нечихаев.

Цесаревич Николай Павлович сжимал в кармане рубчатое яблоко гранаты, и с интересом ожидал реакции на нелепую фразу командира. И она не замедлила последовать.

— Добро пожаловать, джентльмены!

Стражник, а кем ещё мог быть человек с выпирающими под плащом рукоятями пистолетов, скрылся в калитке, чтобы тут же распахнуть створку ворот. Маркиз, стремящийся как можно скорее избавиться от надоевшей ноши, первым шагнул внутрь. Обернулся, удивлённый открывшимся в свете выглянувшей луны зрелищем:

— Мы куда пришли, месье Нечихаев?

— Это казармы Тринадцатого Ярмутского стрелкового полка.

— Но позвольте! — опешил арматор, хорошо разбирающийся в структуре английской армии. — Такого полка в природе не существует!

— Ну как это не существует? Вот он, посмотрите!

Мысли об оставлении преступного промысла рано или поздно приходят в голову любому разбойнику, и немало джентльменов удачи закончили свои дни почтенными и уважаемыми членами общества. Да, некоторым не повезло сплясать свою последнюю джигу с конопляной вдовушкой, но при наличии определённой удачливости заработанные на большой дороге деньги вполне обеспечивают безбедную старость и уход в мир иной в собственной постели. Это естественное желание почти любого человека.

Полковник Эшли Бредфорд относил себя к исключениям. Ему нравился сам процесс лиходейства, а не его результаты, и порой налёт на жалкую ферму приносил больше удовольствия, чем скучная вылазка в порт с захватом складов колониальных товаров. Для командира фальшивого полка в третьем поколении, деньги играли меньшую роль, чем возможность пощекотать нервы и хоть немного развеять традиционный английский сплин.

Поэтому сэр Эшли с превеликой охотой откликнулся на предложение Фёдора Ивановича Толстого о совместных действиях, прозвучавшее несколько лет назад. Русский офицер высказывал столь интересные и увлекательные идеи, что вся прошлая жизнь стала казаться скучной, пресной, и бездарно растраченной на мелочи.

А вообще полк был создан дедом нынешнего командира, и поначалу специализировался на обучении, муштровке и последующей продаже солдат в армию Его Величества. Разумеется, данная воинская часть ни в каких списках не значилась, но, тем не менее, все были уверены в обратном. Покойный Джордж Бредфорд долго и успешно производил впечатление на высоких чинов из не менее высоких штабов, не забывая делиться прибылями, и передал сыну вполне преуспевающее предприятие.

Отец сэра Эшли пошёл дальше — полк начал заниматься вымогательствами, похищениями с целью выкупа, принимал платное участие в спорах о наследстве, отметился в парочке колониальных войн... Скучно, в общем-то, жили.

А Бредфорд-младший получил предложение, от которого не смог отказаться. Ну кто же в здравом уме откажется от короны Англии?

Документ 7

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Оптика войны, то есть то, как вещи выглядят снаружи, имеет огромную значимость в длящейся не первый год необъявленной войне. В свете сверхчеловеческих жертв, на которые армия идёт каждый день, будет естественно ожидать, что никто, находящийся вне службы, не станет отстаивать право игнорировать войну и её требования. И это требует не только армия, но и подавляющая часть населения Соединённого Королевства.

Усердные подданные Его Величества вправе ожидать, что если они работают по шестнадцать, семнадцать, восемнадцать часов в день, то лодырь не будет стоять рядом с ними и считать их глупцами. Народ должен оставаться чистым и нетронутым во всей своей полноте. Ничто не должно нарушать эту картину. Отсюда возникает ряд мер, учитывающих оптику войны.

Так, например, мы распорядились закрыть все пабы и дешёвые таверны. Я просто представить себе не могу, чтобы у людей, выполняющих свой долг перед общей победой, ещё оставались силы и деньги на то, чтобы сидеть в местах такого рода. Отсюда я могу сделать только один вывод — что они относятся к своим обязанностям несерьёзно. Мы закрыли эти заведения из-за того, что они стали для нас оскорбительными, и из-за того, что они нарушают картину войны. Мы ничего не имеем против развлечений как таковых. После войны мы с радостью станем придерживаться правила: "Живи, и дай жить другим". Однако во время войны лозунг должен быть таков: "Сражайся, и дай сражаться другим"!

Мы закрыли также дорогие ресторации и клубы, которые требуют ресурсов, далеко выходящих за разумные пределы. Вполне возможно, что кто-то считает, что во время войны самым важным является его желудок. Однако мы не можем принимать во внимание таких людей. На войне все, начиная с простого солдата и заканчивая фельдмаршалом, должны ограничить себя в еде. Я не думаю, что это слишком сложно и слишком трудно, особенно если оно соответствует самым основным законам общественного мышления. Когда закончится война, мы снова сможем стать гурманами. Сейчас же у нас есть дело и поважнее заботы о собственном желудке.

Бесчисленные дорогие салоны и лавки также закрыты. Нередко они попросту оскорбляли покупателя самим фактом своего существования. Там, как правило, и покупать-то было нечего, кроме разнообразных безделушек и прочих излишеств. Какая польза от лавок, в которых больше нечего покупать, и которые лишь мешают своим работникам поступить на службу в армию? Это не оправданно — говорить, что открытый вид этих лавок производит благоприятное впечатление на народ. Народ впечатлит только победа!

Каждый захочет стать нашим другом, если мы выиграем войну. Если же мы её проиграем, наших друзей можно будет пересчитать по пальцам одной руки. Мы положим конец этим иллюзиям. Мы хотим использовать этих, стоящих за пустыми прилавками, людей для защиты Соединённого Королевства с оружием в руках. Этот процесс уже идёт полным ходом, и скоро он будет завершён. Разумеется, он повлияет на всю нашу жизнь. Мы следуем плану. Мы никого не хотим несправедливо обвинить или подставить их под жалобы и обвинения. Мы всего лишь делаем то, что необходимо. Но мы делаем это быстро и основательно.

Мы скорее походим несколько лет в изношенной одежде, нежели допустим, чтобы наш народ носил лохмотья столетиями. Какая польза сегодня от модных салонов? Они только отвлекают человеческие ресурсы от службы и войны. Какая польза от белошвеек и портных? В мирное время они замечательны, но во время войны они являются пустой тратой времени. Когда наши солдаты будут возвращаться с победой, наши женщины и девушки смогут поприветствовать их и без пышных нарядов!"

Глава 8

Не так уж много времени прошло с тех пор, как Нечихаев сам обучался стрелковому мастерству. Англичане называют это снайпингом, но они в корне не правы — всё же есть разница между стрельбой дробью по мелкой болотной дичи и настоящим искусством. На охоте проще. Там главное вовремя услышать хорканье приближающегося под выстрел вальдшнепа, и потом разглядеть его на фоне вечернего неба. И некуда бедной птичке деваться.

А в стрельбе на дальние расстояния иначе. Тут приходится учитывать множество нюансов, начиная от ветра и заканчивая анатомическими особенностями цели и состоянием современной английской медицины.

— Ну зачем же целиться в голову, Николя?

— Я попаду, — с упрямством произнёс цесаревич, но потом всё же с неохотой поправился. — Хотя бы с третьего патрона, но попаду.

— А у тебя будет время на эти выстрелы? — Нечихаев опустил подзорную трубу, в корорую разглядывал окна увитого вездесущим плющом особняка.

— Почему бы нет? Сэр Роберт, как я понимаю, за половину минуты убежать никуда не успеет. Даже не сообразит.

— Это сегодня и именно эта цель, — возразил Мишка. — А на будущее запомни — хороший стрелок должен делать только один выстрел с позиции, а потом сразу же её менять. По возможности, конечно. Иначе он покойник.

— Зачем сразу покойник? Даже если англичане подтянут артиллерию, что больше похоже на сказку, то всё равно не попадут на таком расстоянии.

— Угу, не попадут. Но наука и техника не стоят на месте, и кто знает, что за сюрприз преподнесут британцы завтра. Ракеты, между прочим, они уже начали делать.

— Дерьмо, а не ракеты, — хмыкнул Николай Павлович.

— Что за выражения, Ваше Императорское Высочество? — Нечихаев удивлённо взглянул на цесаревича. — И какая же свинья им тебя научила?

— Та же самая, что и Дарью Касьяновну.

Мишка промолчал. Так уж получилось, что за службой он совсем упустил из виду воспитание младшей сетры. Дашка жила на два дома, всё же предпочитая общество императрицы Марии Фёдоровны и великих княжон в ущерб вниманию приёмного отца, и выросла очаровательным, но весьма своенравным ребёнком. Скорее всего именно она и стала причиной побега Николая Павловича в действующую армию. Так ведь в этом оба никогда не признаются!

— И всё равно целься в туловище.

— Да понял я, понял... С пулей в кишках заодно и помучается подольше.

— Твою же ж мать...

— Шучу, Михаил Касьянович, конечно же шучу!

Его светлость сэр Роберт Кавендиш, шестой герцог Девонширский, с самого утра пребывал в прекрасном расположении духа, и никакая война не могла поколебать или испортить это настроение. Даже наоборот, приятные воспоминания и определённая благодарность к той самой войне. Именно она способствовала тому, что отпрыск боковой ветви славного рода Кавендишей стал единственным претендентом на титул и внушительное наследство. Родственники гибли в морских сражениях, умирали от болезней в русском плену, получали пулю в спину от испанских герильясов, тонули при кораблекрушениях, травились несвежими устрицами, тем самым значительно сокращая очередь претендентов на главный приз. Да, пришлось немало потратиться на организацию некоторых несчастных случаев, но это того стоило.

А что до войны... сэр Роберт являлся человеком широких взглядов, и справедливо считал, что деньги послужат пропуском в любое общество любой страны мира. И, желательно, как можно дальше от Соединённого Королевства. Пусть глупцы в Парламенте млеют от ложного осознания собственной значимости, и внимают безумным речам первого министра — они вольны поступать так, как подсказывает воспалённая мозговая железа. Слова о тотальной войне и защите Великобритании так же пусты, как произносящая их голова. К чёрту! И Его Величество с Его Высочеством пусть провалятся в преисподнюю!

Герцог вовсе не собирался умирать за родную Британию с оружием в руках, как к тому призывает сэр Персиваль Спенсер. Война должна приносить прибыль, и долг каждого порядочного джентльмена заключается в приумножении богатств страны, не забывая при том о собственной персоне. Стрелять же во врага должны не партикулярные лица, а армия, и никак иначе. Вот и пусть стреляют, давая приличным людям время, чтобы успеть покинуть ставшей слишком опасной старую добрую Англию. И да хранит её Господь.

Гораздо полезнее для здоровья, состояния и нервов пережить смуту за границей. Русские всё равно одержат победу, благо несколько столетий непрерывных войн служат тому примером, и всегда можно сказать, что сэр Роберт настолько явно сочувствовал императору Павлу Петровичу, что подвергся гонениям и вынужденно уехал из страны. Вовремя предать — это и не предать вовсе, а проявить разумную предусмотрительность. И вообще в истории немало таких примеров.

— Экипаж подан, милорд! — дворецкий осмелился потревожить размышления сэра Роберта, чем заслужил благодарную улыбку. Ведь джентльмен может быть благодарен даже слуге, не так ли? — Разрешите сопровождать вас, милорд?

— Разумеется, Джеймс.

Неизвестно по какой причине, но почти любого дворецкого в мало-мальски приличном английском доме непременно зовут Джеймсом или Джереми. Этот не стал исключением.

— Тогда я гружу дорожный сундук?

— Нет, вот его трогать не стоит.

— Но он же тяжёлый, милорд!

Желание старого слуги быть полезным господину приятно грело, но вряд ли стоит доверять ему столь ценный груз. А насчёт тяжести... так пятьдесят тысяч гиней звонкой монетой и должны немало весить. Жалко только, что не удалось вытащить из казначейства больше — никто не поверил в столь высокую стоимость услуг обычного арматора, пусть даже целого французского маркиза. Пришлось прихватить взамен кое-какие бумаги... Их, разумеется, хватятся, но к тому времени сэр Роберт планировал быть далеко отсюда, в местах с более подходящим климатом. Ведь согласитесь — лондонские туманы стали слишком опасны для здоровья, не так ли?

И от компании старого Джеймса отказываться не стоит. В нынешние непростые дни очень тяжело найти надёжного слугу — даже с рекомендательными письмами приходят такие проходимцы, что постояльцы Ньюгетской тюрьмы по сравнению с ними кажутся благонравными воспитанниками пансионата благородных девиц. А ещё можно взять с собой двух стрелков 13-го Ярмутского полка, любезно проданных полковником Бредфордом всего за сто пятьдесят фунтов. Недорого, если учитывать постоянно растущие цены. Вот они и понесут заветный сундук.

Сэр Роберт в последний раз осмотрел себя в зеркале и досадливо поморщился — из соображений сохранения тайны приходится оставлять дома почти весь гардероб, включая замечательную коллекцию шёлковых шейных платков. Не то, чтобы это сильно огорчало, но отсутствие привычных мелочей доставит определённые неудобства в долгом путешествии. Интересно, в Вест-Индии найдутся приличные портные?

— Ладно, переживём, — подбодрил себя герцог Кавендиш, и решительно направился к дверям. — Поехали, Джеймс!

— Видишь его?

— Так точно, Михаил Касьянович.

— Тогда работай.

Цесаревич Николай Павлович перекрестился, хотя делать это лёжа с винтовкой наизготовку оказалось несколько затруднительно, и постарался выровнять дыхание. Чуть потянул спусковой крючок, выбирая свободный ход, и вот уже весь мир пропал из поля зрения, остались только золотые пуговицы на синем сюртуке, нагло и озорно вспыхивающие на самом кончике мушки. В третью сверху целиться или в четвёртую? Чёрт с ними, пусть будет вторая...

— Получи, фашист, гранату! — Николай никогда не понимал полностью смысла однажды услышанной от отца фразы, но очень уж она нравилась ёмкостью, краткостью и эмоциональностью. Точнее, понимал, но вот почему император ненавидит заготовщиков фашин, так и не разобрался. И почему гранату, если это пуля?

Выстрел! Герцог с каким-то недоумением на лице посмотрел на расплывающееся тёмное пятно на груди, и медленно повалился в цветущий розовый куст. Нечихаев тут же уложил застывшего столбом дворецкого, а сквозь решётку забора открыли огонь князь Иоселиани с графом Замойским. Причём целили по окнам особняка, чтобы отогнать провожающую хозяина прислугу — лишние свидетели не нужны, но убивать без пользы для дела гусары не приучены.

Солдаты Ярмутского полка тут же забросили сундук сэра Роберта в распахнутую дверцу кареты, запрыгнули следом, и сидевший на козлах Шон Макгоуэн щёлкнул кнутом:

— Смерть английским оккупантам!

Опешившему от такого развития событий привратнику ничего не оставалось, как распахнуть ворота. Тем более трудно сделать что-то иное, если неизвестно откуда взявшийся военный патруль целится сквозь решётку и требует того же самого. На улице экипаж сбросил скорость и за ближайшим поворотом уже не отличался от многих точно таких же — предусмотрительный сэр Роберт не хотел привлекать внимания к своему отъезду, и собирался путешествовать в наёмной карете.

— А теперь сматываемся отсюда, Николя, и как можно быстрее, — Нечихаев подобрал ещё горячие гильзы. — Винтовку аккуратнее обмотай.

В Лондоне, как и в любом европейском городе, трубочист столь привычное и естественное явление, что вы можете пройти мимо и не обратить на него внимания. Более того, даже если и увидите, то через несколько минут и не вспомните о встрече. Правда, Мишка выбрал маскировку не только по этой причине — уж очень удобно оказалось переносить по улицам винтовки, замотанные в испачканные сажей тряпки и привязанные к лестнице. И, опять же, не вызовет никакого подозрения появление на любой крыше одетых в чёрное фигур. Привычный элемент пейзажа, вроде тележки молочника или лотка разносчика зелени. Тележку, кстати, использовали Иоселиани с Замойским, исчезнувшие с места событий сразу после отъезда экипажа.

Цесаревич хоть и торопился, но не удержался от искушения полюбоваться на чёткие действия солдат полковника Бредфорда, оцепивших дом и часть улицы с похвальной быстротой и организованностью. Сам сэр Эшли появится чуть позже, когда самое ценное успеют увезти, и останется только авторитетом, званием, и блеском наград задавить робкие попытки сыщиков уголовного суда нажиться на расследовании громкого преступления.

— А ведь хорошо работают канальи, Михаил Касьянович!

Мишка хмыкнул:

— Дилетанты. За половину прибыли должны землю носом рыть, бездельники... Пехота, мать их.

Видимо полковник Бредфорд был не лучшего мнения о своих людях, так как поздним вечером рассыпался в комплиментах и выразил восхищение именно действиями русских гусар:

— Это невероятно, сэр Майкл! Вы попали в Кавендиша с шестисот ярдов! Расскажи кто другой рассказал, я бы ни за что не поверил!

Мишка скромно пожал плечами, и не стал отнекиваться от незаслуженных почестей. С Николаем Павловичем ничего не случится, если малая толика славы пройдёт стороной. Пусть проходит, зато так безопаснее для самого цесаревича.

— Это наша работа, сэр Эшли.

— И великолепно выполненная работа, позволю себе заметить. Давно у нас не случалось столь лёгкого и славного дела, — восторгу Бредфорда не виделось предела. — И, самое главное, чертовски прибыльного. Когда произведём расчёт?

— Можно прямо сейчас. Справедливо поделенные трофеи — залог крепкой дружбы и стимул к дальнейшему процветанию предприятия.

— Изрядно сказано, — уважительно кивнул полковник. — Сенека, Аристотель? А может кто-то из немецких философов?

— Да, — согласился Нечихаев, — пожалуй, что и немец. Иоганн Михаэль фон Лупехвальд.

— Дворянин?

— Больше того — он князь.

— Нужно записать, а то забуду, — сэр Эшли потянулся к лежавшему на секретере альбому, более подходящему помешанной на изящных искусствах девице, чем человеку разбойной профессии. — Люблю, знаете ли, на досуге перечитывать мысли великих людей. Коллекционирую. А этот ваш фон Лупехвальд точно из великих?

— Несомненно! И по женской части весьма не дурак, и выпить...

О военных талантах капитана Лопухина Мишка не распространялся. Придёт время, и полковник сам всё узнает. Если захочет. Интересно, где сейчас Ивана Михайловича черти носят?

Перо заскользило по бумаге, сберегая для потомков мудрость философской мысли, а Бредфорд, не отрывая взгляда от бессмертных строчек, предложил:

— Хересу, виски, бренди?

— Не нужно, — отказался Нечихаев. — Давайте сначала закончим наше дело, полковник.

Великий князь в распределении трофеев не участвовал. Николая Павловича не интересовал ни звон монет, ни скучный шелест бумаг — он писал письмо Дарье Касьяновне Нечихаевой, рассказывая о подвигах её старшего брата, и лишь скромно намекая на собственные. Дашка и сама догадается о них, она умная. Разве только стоит сгустить краски? Или всё же лучше посоветоваться со старшими товарищами?

— Скажите, граф, а не будет преувеличением, если я напишу о смертельной опасности?

— Это банально, Николя, — откликнулся Замойский. — Ты только расстроишь девушку. Лучше расскажи, как английского генерала в плен взял.

— Но я не пленял генералов!

— Это несущественные подробности, которые не постигнуть женской логикой. Но если не хочешь приукрашивать действительность... Точно, сообщи, что дал клятву никогда не брать в плен английских генералов!

— Граф, но тогда Дарья Касьяновна подумает, будто я их сразу же убиваю, не оставляя шансов сдаться.

— Николя, — снисходительно улыбнулся Замойский, — пусть девушка думает что угодно! Главное — в письме не будет ни единого слова неправды.

— Логично, — согласился цесаревич, и тут же поставил на письмо огромную кляксу. — Гусиными перьями невозможно писать, господа!

— Ещё лет пять назад ими все пользовались, — заметил Иоселиани, играющий сам с собой в шахматы. — Тем более сам виноват, что не взял с собой нормальную ручку.

— Михаил Касьянович запретил.

— Тогда терпи и ставь кляксы. Про подрыв пороховых погребов писать будешь?

— Это не интересно. Где там героизм и подвиг был? Пришли среди бела дня, оглушили часовых, заминировали... даже не выстрелили ни разу. Мальчишки по чужим садам и то с большим риском лазают.

— Приходилось участвовать в таких набегах?

— Откуда?

Цесаревич покривил душой — пару лет назад, по приезду в Нижний Новгород, он не только принимал участие, но и был инициатором подобных вылазок. Вспомнить стыдно, как отстреливался из заряженного неспелым крыжовником пистолета от сторожей, и как тайком от всех собственноручно штопал порванные собаками штаны. Настоящая битва получилась, с ранеными и пленными — младшего Белякова выкупали из неволи за пятьдесят копеек деньгами и два штофа водки натуральным продуктом.

Шлёп! Очередная огромная клякса переполнила чашу терпения, и смятый листок бумаги полетел на пол:

— Надоело! Вот приеду домой, и сам всё расскажу!

— Правильно, — одобрил граф Замойский и, встав со стула, подобрал бумажный комок. — Но вот это лучше сжечь.

Николай смутился и покраснел. Нечихаев с самого начала экспедиции не переставал твердить о соблюдении секретности, а тут такой афронт... Знающему человеку ничего не стоит сопоставить личность адресата письма с личностью его написавшего, и тогда на наследника российского престола откроют охоту. Наличие цесаревича в английских руках станет весомым доводом в любых переговорах. Конечно не факт, что император Павел Петрович поддастся шантажу, ибо непреклонность Его Величества известна всему миру, но ситуация образуется не слишком приятная.

Замойский поднёс бумажку к керосиновой лампе, явно завезённой сюда контрабандой, выкрутил фитиль и поджёг злополучную улику. Потом даже упавший пепел смахнул на пол и растёр ногой.

— Вот так-то лучше будет.

— Да понял я, Александр Степанович.

— И на будущее...

— Исправлюсь.

"Историческая справка.

Замойский, Александр Степанович — 1790 (Вильно) — 1873 (Москва). Граф, генерал-лейтенант, директор департамента криптографии Российской Империи.

Генерал-губернатор Малой Азии с 1825 по 1840гг.

Награды:

— орден Св. Владимира с мечами — 1808г.

— орден Красного Знамени — 1808, 1812, 1832гг.

— орден Св. Георгия 3 ст. — 1809г.

— орден Св. Георгия 2 ст. — 1825г.

— орден Св. Георгия 1 ст. — 1840г.

— орден Красной Звезды — 1807, 1812, 1824гг.

Медали: "За отвагу", "За взятие Царьграда", "За взятие Багдада".

Документ 8

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

...Мы должны бросить все силы на достижение победы! Все без остатка! Оставляет не очень хорошее впечатление, когда оружейные мануфактуры закрываются ровно через шестнадцать часов после начала работы, минута в минуту, и простаивают без дела треть суток. Нужно работать до тех пор, пока не будет выполнена вся работа. Таково требование войны. Если Парламент работает изо всех своих сил, то и народ Соединённого Королевства должен брать с нас пример. Если работы недостаточно для обеспечения круглосуточного функционирования мануфактур, то их владельцы обязаны сокращать количество работающих и отправлять лишних людей в действующую армию.

Мы должны учиться у войны работать быстрее. У солдата в бою нет недель на размышление, на то, чтобы выстраивать свои мысли в линию или складывать их в пыльный архив. Он должен действовать немедленно, или же он лишится жизни. На мануфактурах люди не лишаются жизни, если работают медленно, зато подвергают опасности жизнь всего народа.

Каждый должен научиться принимать во внимание мораль войны и учитывать справедливые требования сражающегося и работающего народа, как бы ни странно и нелепо это звучало. Мы не из тех, кто портит удовольствие другим, но мы также не потерпим, чтобы кто-то препятствовал нашим усилиям. Так, например, недопустимо, что некоторые несознательные подданные Его Величества посещают театры, вместо того, чтобы направить все усилия для достижения победы. Эти заведения до сих пор не закрыты по недосмотру, и уже сегодня ошибка будет исправлена. Праздное времяпровождение недопустимо, и этому нужно положить конец. Война — не время для развлечений.

Пока она не закончится, мы будем находить самое глубокое удовлетворение в работе и в битве. Тех, кто это не понимает сам, нужно научить это понимать, а если необходимо — заставить вооружённой рукой. Для этого могут понадобиться самые жёсткие меры! К примеру, выглядит не очень красиво, когда мы уделяем огромное внимание теме "Колёса должны крутиться ради победы!", и в результате люди воздерживаются от ненужных поездок только для того, чтобы лицезреть, как беззаботные искатели удовольствий выезжают к местам отдыха в собственных экипажах. В настоящее время почтовые дилижансы и все без исключения наёмные кареты служат для перевозки военных товаров и солдат, так почему личные средства передвижения должны служить иным целям?

С другой стороны, правительство делает всё, чтобы предоставить народу отдых, столь необходимый ему в эти тяжёлые времена. Публичные дома и другие заведения подобного рода работают в полную мощь. Мы не хотим, чтобы у подданных Его Величества было мрачное настроение. Более того — предприняты меры по увеличению количества домов терпимости, и проведена мобилизация среди определённых слоёв общества для добровольной и безвозмездной работы в этих заведениях.

То, что служит народу Британии и поддерживает её боевую и рабочую мощь, полезно и необходимо для дела защиты Соединённого Королевства. Мы хотим устранить обратное. Поэтому для того, чтобы уравновесить меры, о которых я говорил выше, мы и идём на такие шаги. Пока они не мешают, а помогают делу победы, мы будем их поддерживать.

Армия и флот Его Величества разделяют наши желания. Весь британский народ нас поддерживает. Он больше не намерен мириться с вещами, которые только отнимают время и ресурсы. Он больше не намерен безучастно наблюдать за праздным времяпровождением отдельных личностей. Он не будет мириться с трусами и бездельниками, боящимися взять в руки оружие. Также нет нужды напоминать народу о его долге, ставя в пример огромные жертвы наших солдат в Петербурге семь лет назад, и недавние жертвы в Нормандии. Он знает, что ему делать. Он хочет, чтобы все, и богатые и бедные, разделяли спартанский образ жизни".

Глава 9

Тучный джентльмен с кряхтением склонился к камину, длинными щипчиками достал светящийся в лёгком полумраке уголёк, и раскурил вересковую трубку с изогнутым мундштуком. С видимым удовольствием затянулся, выпустив клуб сизого дыма, вернулся в покинутое ранее кресло, и глубокомысленно заметил:

— Что ни говорите, сэр, но с потерей колоний в Вест-Индии хороший табак встречается всё реже и реже. Не желаете? — он указал собеседнику на шкаф со стеклянными дверцами, где хранились курительные трубки на все случаи жизни, включая визит гостей.

— Спасибо, но я предпочитаю сигары.

Седовласый человек с военной выправкой выглядел смертельно уставшим, о чём явственно говорили тени под глубоко запавшими глазами, обострившиеся черты лица, и несколько замедленная реакция на вопросы и предложения. Постороннему, может быть, этого не заметить, но собеседники знали друг друга не менее сорока лет, так что улавливали малейшие отклонения в настроении и внешнем облике.

— Увы, друг мой, но с сигарами ещё хуже — действия русского флота, направленные на блокаду нашей торговли, увенчались успехом. Проклятые варвары конфискуют любое судно, следующее на острова, делая исключения лишь для небольшого потока контрабанды.

— Для товаров российского производства?

— Разумеется. Причём везут исключительно зерно, продавая его по баснословным ценам, и прилагая все усилия, чтобы на нужды армии Его Величества не попало вообще ничего.

— Нужно забирать силой.

— У кого? Шайки перекупщиков организованы и вооружены как бы не лучше регулярного войска, и на любые попытки военного командования вмешаться в ситуацию отвечают ружейным огнём из засад и минированием дорог. За две недели действий против контрабандистов мы потеряли около двух тысяч солдат убитыми, и примерно вдвое больше ранеными.

— Его Величество традиционно будет недоволен.

— Кого сейчас интересует недовольство этого сумасшедшего?

— Тогда Его Высочество принц-регент.

Оба джентльмена помолчали, прекрасно осознавая нелепость почти ритуальной фразы. Ни король, ни наследник престола ничего не решают, и решать категорически не желают. Спихнули все вопросы и проблемы на первого министра сэра Персиваля Спенсера, и на любую попытку открыть глаза на сложившуюся ситуацию отвечают жизнерадостным смехом. Действительно, господь гневается на Соединённое Королевство, забрав разум у его правителей.

— Так что же вы хотели мне сказать? — тучный господин первым нарушил тяжёлое молчание. — Мои источники информации нисколько не уступают вашим, и вряд ли у вас получится удивить меня чем-то новеньким.

— Я постараюсь, — усмехнулся седовласый. — Вы знали лорда Кавендиша?

— Покойного?

— Разумеется покойного, так как никого из Кавендишей живым вы больше не увидите.

— Никогда не любил этого выскочку.

— Уже неважно, — седовласый сделал паузу, всё же выбирая трубку, но тут же продолжил. — Так вот... к передовым постам нашей армии вышел человек, представившийся французским императором Наполеоном Бонапартом, и потребовал встречи с сэром Робертом, с которым якобы состоял в переписке.

— Что? — вслед за вопросом тучный джентльмен рассмеялся, и, вытирая выступившие слёзы, уточнил. — А русского царя Павла Петровича наши солдаты не встречали? Умеете вы повеселить, право слово.

— Напрасно смеётесь.

— Вот как? — чёрная, похожая на мохнатую гусеницу, бровь поднялась с нарочито-вопросительным выражением.

— При попытке задержать его, тот человек убил двух офицеров, нескольких нижних чинов, и скрылся, оставив на месте преступления шпагу, выбитую ловким выпадом полковника Фицроя. Увы, теперь покойного полковника Фицроя. Но шпага весьма примечательна, смею заявить.

— Вы хотите сказать...

— Именно! Шпагу императора Франции трудно спутать с какой-либо другой.

— Но это же бред, сэр! Больше похоже не на правду, а на постановку бродячего театра, причём все актёры там играют будучи смертельно пьяными. Таких совпадений не бывает.

— Я бы не стал утверждать это столь категорично, — седовласый джентльмен встал с кресла и подошёл к окну. — Посмотрите на улицу, друг мой.

— И что там можно увидеть нового? — усмехнулся толстяк. — За окном свихнувшийся мир, катящийся в преисподнюю. Содом и Гоморра с британским колоритом.

— Так и есть, мир сошёл с ума, поэтому даже самые нелепые слухи способны оказаться правдой. Тем более мои источники заслуживают доверия.

Тучный джентльмен с трудом стёр с лица насмешливое выражение. Неужели старый друг настолько наивен, что до сих пор доверяет людям? Не юноша восторженный, однако, и должен понимать — верить нельзя никому. Вообще никому! Когда в человеческие головы сотни лет вдалбливается мысль, что только богатство является мерилом достоинств и источником благодати господней... Зачем теперь удивляться многочисленным предателям, готовым за незначительную сумму в русских рублях продать не только секреты, но и само Соединённое Королевство?

Да, Россия тратит сумасшедшие деньги на подкуп всех и вся, но справедливости ради стоит отметить, что они заработаны именно в Англии. Какими способами? Если бы кто знал... и уж явно не одной только контрабандой. Да будут прокляты эти чёртовы русские варвары, не признающие ни цивилизованных методов ведения войны, ни общепринятых правил цивилизованной торговли!

— Ну что вы там углядели ещё интересного? — тучный джентльмен бросил нетерпеливый взгляд на большие напольные часы. — Надеюсь, друг мой, зрелище несовершенного мира за окном не испортило вам аппетит? Не откажетесь пообедать со мной?

— Согласно рекомендациям лорда Персиваля?

— Побойтесь бога! Наш премьер-министр может сколько угодно разглагольствовать о пользе умеренности для дела победы над азиатскими ордами, но мне почему-то кажется, что отказ от устриц или пармезана ни на дюйм её не приблизит. Я говорю о победе, если она вообще когда-нибудь будет. Впрочем, давайте оставим грустные мысли. Они плохо влияют на пищеварение, и, следовательно, вредны для здоровья. Предлагаю прекратить обсуждения политики, и отдать должное гастрономической науке.

— Только ей? — улыбнулся седовласый, всем выражением лица намекая на увлечение хозяина дома молоденькими служанками.

— Это мы обсудим за обедом. И оставьте в покое окно!

— Не люблю полумрак, а от света свечей у меня болят глаза, — ответил собеседник, и сдвинул в сторону тяжёлую портьеру.

Звон стекла... седая голова странно дёрнулась...

— Что за...

Далёкий звук выстрела и разлетевшийся вдребезги графин на столике подействовали на хозяина дома живительно и подвигли к действию. Нет, он не бросился спасать упавшего друга, так как вид выходного отверстия на затылке наглядно говорил о тщетности любой помощи — тучный господин бросился на пол, и с неожиданной для его комплекции ловкостью забрался под массивный диван, куда даже кошки с трудом проходили. Замер, стараясь не дышать, и с ужасом услышал приближающийся к кабинету шум.

Тяжёлые шаги. Стук каблуков по паркету... так шагают уверенные в своих силах люди... Пол вздрагивает, передавая вибрацию напряжённому в ожидании телу. Вот они всё ближе...

Натянутые нервы не выдерживают, и тонкий визг совпадает с грохотом выбитой двери.

— Добрый день, милорд! Странный обычай встречать гостей лёжа под диваном, вы не находите?

Визг оборвался. Господи, какой же знакомый голос! Неужели это...

— Полковник Бредфорд?

— Ваша догадливость делает вам честь, сэр! Не соблаговолите ли покинуть это ненадёжное убежище, чтобы я смог представить своих друзей?

— Нет! — хриплый вскрик перешёл во всхлипывание. — Что вам нужно?

— Мне? Мне ничего не нужно, но вот этот молодой человек прямо-таки жаждет задать несколько вопросов.

— Вы с ума сошли, Эшли!

— Я так не думаю, — Бредфорд сделал шаг в сторону. — Вот, как мы и договаривались, сэр Майкл.

Часа через два Нечихаев сидел на ступеньках канцелярии 13-го Ярмутского полка и, поглядывая на подсвечивающее низкие облака зарево далёкого пожара, пытался объяснить цесаревичу суть и смысл проведённой операции. Или это он себя так успокаивал?

— Отрицательный результат, Николя, это тоже результат. Зато теперь мы знаем, что британскую армейскую разведку никто в грош не ставит, и что казначейство суёт нос не в своё дело. С определённым успехом...

— А раньше этого не знали? — удивился наследник российского престола, верящий во всемогущество ведомства графа Бенкендорфа.

— Знали, конечно, — кивнул Нечихаев. — Но кто же думал, что там до такой степени всё запущено? И вообще у меня складывается впечатление, будто мы играем в войну, а наш противник — в лапту и чижика.

— Есть такое подозрение, — согласился Николай.

За время, проведённое в Англии вообще, и в Лондоне в частности, гусары насмотрелись всякого, преимущественно бестолкового до невозможности. Слишком давно Соединённое Королевство не воевало на собственной территории, и это дало о себе знать всеобщим хаосом. За пределами столицы война почти не чувствовалась, разве что призрак подступающего голода заставил цены взлететь до небес, да ещё снующие туда-сюда мелкие и не очень мелкие отряды портили пасторальную картинку. Впрочем, в большинстве случаев вербовочные команды без пользы для дела сбивали ноги — мужское население будто вымерло, и лишь немногие неудачники удостаивались чести попасть на службу в армию Его Величества Георга III.

Но иногда вербовщикам выпадала удача — беженцы с побережья ещё не научились осторожности и попадали в "ласковые объятья" сержантов, но тогда в дело вступала здоровая конкуренция. В газетах об этом не писали, только часто борьба за новобранцев заканчивалась настоящими сражениями с серьёзными потерями для всех сторон. Премия за каждого завербованного манила, грела, но... но бывало, что мечты о ней уходили из жизни вместе с мечтателями.

— А какую пользу мы имеем от нашего знания, Михаил Касьянович?

— Пользу? — переспросил Нечихаев и надолго задумался.

Действительно, какую? И зачем эта польза? Он лично принимал участие в разработке операции по устранению Наполеона из армии. Французский император всё ещё обладал огромным влиянием среди солдат и офицеров, пусть только в теории, так как к реальному управлению войсками Бонапарта никто не допускал, но даже в таком качестве служил помехой. И несчастный случай с печальным исходом не устроишь — ответственность за жизнь и безопасность императора лежит на российской стороне. Так, по крайней мере, выглядит один из параграфов договора. Другое дело, если его убьют англичане, тем самым вызвав естественное желание подданных отомстить за героически погибшего повелителя.

Но самый лучший вариант — это попадание Наполеона в плен живым и невредимым. Определённые минусы, конечно, имеются и тут, только ими можно пренебречь. Во-первых, убивать никого не нужно, а во-вторых... возьмём даже такой фантастический итог, как полный и безоговорочный переход императора Франции на сторону противника. Кто в это поверит, даже если лондонские газеты начнут печатать прокламации с собственноручной подписью Бонапарта на каждом экземпляре? И пусть это будет правдой — обозлённые грубой фальшивкой французы пойдут в бой с воодушевлением и чувством праведной мести. Имеют право, между прочим.

Нечихаев ударил кулаком по колену:

— Наша польза, дорогой мой Николай Павлович, в том, что Его французское Величество даже в плен попасть не может по-человечески!

— И?

— Будем пленять сами, у нас для этого есть целый английский полк и один ирландский доброволец.

Император всех французов ни сном ни духом не ведал о планах Нечихаева, и не подозревал о сгущающихся над головой тучах. Его высочайшее внимание в этот момент было отдано кошкам. Точнее, одному коту. Жирному, ленивому и одновременно неуловимому коту неопределённой породы.

— Пуси-пуси-пуси... иди сюда, моя киска!

Животное с презрительным выражением на толстой морде зевнуло, а потом отодвинулось на несколько шагов, сведя на нет предыдущие успехи императора. Человек и кот более получаса играли в увлекательную игру, призом в которой служит жизнь. Человек проиграть не мог, но и "при своих" оставаться не желал.

— Киса-киса...

Осторожные движения и самая доброжелательная улыбка на лице обязательны. Говорят, будто бы звери чувствуют направленную против них агрессию, так что не стоит проявлять эмоции. Только радость от встречи со столь милым и симпатичным котиком.

— Иди сюда, мой дорогой.

Кот недоверчив. Что он видел от людей, кроме отвешенных мимоходом пинков и целенаправленных экзекуций после удачных вылазок за молоком и сливками в хозяйский ледник? Да ничего хорошего не видел — маленькие человечки дергали за хвост и при каждом удобном случае пытались выщипать усы, а большие особи за единственный взгляд в сторону курятника готовы были отлупцевать до смерти. Как страшно было жить!

Освобождение от тирании пришло вместе с людьми в красных мундирах. Мундиры — это человечьи шкурки, снимаемые на ночь и для того, чтобы помыться. И у всех одинаковые! И до чего же громко грохают! Палки в человеческих руках грохают, а не грязные мундиры.

Позволю себе заметить, уважаемый мой читатель, что коты не так глупы, как это кажется на первый взгляд. Но, конечно же, их умственные способности тоже не стоит преувеличивать — ни одно животное, пусть даже самое умное, никогда не отличит английского дезертира от солдата регулярной армии. Что, вы тоже их плохо различаете? Вы неправы, уважаемый мой читатель! После прихода регулярной армии на одинокую ферму могут остаться живые её обитатели, а после дезертиров такого не случается никогда.

— Киса... иди ко мне, киса! Котик мой хорошенький, дай я тебя поглажу.

Наверное, в голосе Наполеона проскользнуло что-то такое, заставившее кота напрячься и вздыбить шерсть. Скорее всего, это вопли голодного желудка изменили ласковые интонации и придали им угрожающее звучание. Четверо суток без еды скверно отразятся на вокальных талантах... И стрелять нельзя — пороху осталось на три заряда, так что тратить его на столь мелкую дичь неразумно.

— Кисонька...

Кот окончательно разуверился в добрых намерениях человека, но сегодня фортуна оказалась на стороне императора Франции. Бросок... и обрывок рыбацкой сетки с привязанными по краям камешками накрыл добычу. В гигантском прыжке Наполеон накрыл животом брыкающуюся дичь, и, не обращая внимания на царапины изо всех сил сдавил мохнатую шею.

— Есть! Vive la France!

А дальше уже проще. Правила и опыт разделки охотничьей добычи являлись обязательным предметом в образовании любого дворянина, так что руки сами совершали привычные с детства движения, не мешая разуму обдумывать сложившееся положение. Скверное положение, нужно сказать. Еды нет, оружия кроме пистолета нет, конь пал во время бегства от английских кирасир... Куда ни кинь, всюду клин, как говорят в России.

От письма, полученного ещё во Франции, тоже нет толку. Гвардеец пожертвовал жизнью при его передаче, а в итоге получился пшик. Где обещанные герцогом Кавендишем проводники? Где, чёрт побери, корабль до Вест-Индии, обещанный за отречение от престола и передачу французской короны Георгу III? Ничего этого нет...

— Проклятье! — выругался Наполеон, когда от резкого движения капелька кошачьей крови попала на лицо. — Я, великий император всех французов, вынужден есть кошку!

Впрочем, мелкая неприятность тут же позабылась, и мысли понеслись дальше, перескакивая с пожеланий русскому царю Павлу Петровичу провалиться сквозь землю, на иные заботы и дела. Наполеона нисколько не смущала перспектива отдать Францию в чужие руки и скрыться на краю света. Наоборот, злорадная усмешка искажала лицо в те моменты, когда перед глазами вставали картины будущих великих битв. Образы войны между Англией и Россией, когда азиаты наконец-то перестанут прятаться за спинами французских солдат и сойдутся лицом к лицу с достойным противником. А потом придёт ОН, и воспользуется слабостью обеих сторон, обескровленных и потерявших былую мощь.

Да, французский император никогда себе в том не признавался, но где-то в глубине души боялся и уважал силу "английского бульдога". Иначе бы не стал тянуть время, и от неторопливой подготовки к форсированию пролива давно перешёл бы к действиям. И опасения имели под собой все основания — русский медведь ни за что не остался бы в стороне от потасовки, вмешавшись в удобный для него момент. Собственно, он и сейчас влез, но при заранее подготовленных путях к отступлению это не так опасно.

Только бы попасть на корабль и уплыть в Новый Свет. А уж там... а там ждут заблаговременно отправленные верные люди и огромные суммы в звонкой монете. Конечно, имя императора Франции популярно среди жителей колоний, но слава покорителя Европы в сочетании с золотом блестит лучше, нежели без оного. Люди готовы заработать? Значит им нужно дать такую возможность.

Император закончил свежевать тушку и огляделся. Чёртовы дезертиры не только уничтожили жителей фермы и выгребли всё съестное, но и полностью вычистили огород, не оставив даже чахлого листика салата или лукового пёрышка. Ну да, овощи тоже ценный товар... Эх, а ведь тушёная с пореем и чесноком кошка ничуть не хуже кролика в винном соусе по-гасконски. Во всяком случае, офицеры, попробовавшие кошатину в Восточном походе, отзывались весьма лестно. Разве что просто так поджарить? Хм... а почему бы и нет?

Дров вокруг много — почему-то английские мародёры редко поджигают разгромленные дома. Может быть для того, чтобы не походить на французских коллег? Те никогда не упускали возможности погреться у огня, особенно в России, где всё сделано из дерева и отлично разгорается.

— Да, были времена, — вздохнул император, вспоминая собственных генералов, мечтающих приготовить жаркое на воображаемом пожарище Москвы. — Не получилось... а жаль.

Запечённая на углях кошка — не самый лучший на свете ужин, но голодный желудок требует и требует добавки, так что скоро Наполеон с разочарованием смотрел на обглоданные дочиста кости. Это только аппетит приходит вовремя, а чувство сытости всегда запаздывает. Только раздразнил себя... и не уснуть теперь.

— Вина! Отдам императорскую корону за бутылку вина!

Ответом на возглас стал треск в кустах, от которого Бонапарт подскочил с пистолетом наготове, и тут же весёлый голос на скверном французском языке предложил:

— Ирландский виски вас не устроит, месье?

Шону Макгоуэну раньше не приходилось видеть французского императора ни вживую, ни на портретах. В газетах рисовали карикатуры, но там Наполеон походил на кого угодно, только не на себя. И потом, разве пристало порядочному ирландцу читать английские газеты? Тьфу на них, как говорит мистер Нечихаев.

— Ирландский виски вас не устроит, месье?

Неприятно, когда в ответ на предложенную выпивку человек целится в тебя из пистолета. Пусть там калибр чуть больше вишнёвой косточки, но две пули одновременно смогут сделать дырки в шкуре раньше, чем успеешь спрятаться. И почему этот француз такой нервный? Заблудился, наверное, вот и волнуется.

— Кто ты такоё есть будешь иметься?

Святой Патрик, да этот чокнутый лягушатник говорит по-английски хуже, чем Шон по-французски. И как с таким прикажете разговаривать?

— Я есть ирландский патриот и не люблю англичан!

— Проводник ты есть тоже?

Макгоуэн почесал в затылке. Да, вроде бы проводник. Господин Нечихаев послал его в Ярмут, чтобы там встретить десантную партию с русского корабля и проводить её в Лондон. Так что француз кое в чём прав. Или он знает о поручении и прибыл на подмогу? Хорошо было бы... вдвоём всяко сподручнее.

— Да, месье, я провожу вас к кораблю. Но сначала мы выпьем настоящего ирландского виски!

Документ 9

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Отказавшись от многочисленной прислуги и отправив её в армию, Его Величество даёт всем нам пример, которому должен следовать каждый. Он не знает ничего, кроме труда и забот. Мы не хотим оставить всё это ему одному, а хотим взять у него ту часть, с которой мы в состоянии справиться.

Сегодняшний день для каждого истинного англосакса поразительно напоминает период борьбы европейской цивилизации с нашествием орд Атиллы. Мы всегда будем действовать решительно, как наша цивилизация действовала тогда. Мы пойдём с народом в огонь и в воду, и именно поэтому народ последует за нами. Мы всегда желаем нести наше бремя вместе с народом, и поэтому оно будет для нас не тяжёлым, а лёгким. Британский народ хочет, чтобы его вели.

Никогда ещё в истории народ не подводил отважного и решительного монарха в критический момент. Позвольте мне в этой связи сказать несколько слов о мерах в рамках нашей тотальной войны, которые мы уже приняли. Задача состоит в том, чтобы освободить солдат для войны, а работников — для военной промышленности. Это первоосновные цели, пусть даже они будут достигнуты за счёт уровня нашей общественной жизни. Это не значит, что наш уровень будет постоянно снижаться. Это всего лишь средство для достижения цели — тотальной войны.

В результате этой кампании сотни тысяч человек будут поставлены под ружьё. Причина наших нынешних мер — всеобщая добровольная мобилизация. Вот почему мы обратились ко всем. Никто не сможет игнорировать, и никто не будет игнорировать наш призыв. Мы должны заменить рабочие руки мужчин на мануфактурах руками женскими и детскими. Шесть лет — вот максимальный возраст, после достижения которого подданный обязан встать к станку или хотя бы использоваться на чёрной работе. Работать должны все, кого обязывает закон.

Чем больше людей будет работать на войну, тем больше солдат для дела победы мы сможем выставить. Я убеждён, что британская женщина полна решимости занять место, оставленное мужчиной, ушедшим воевать, как можно быстрее. Все те, кто присоединится к работе, тем самым лишь приносят благодарность всем тем, кто сражается с азиатскими ордами. Десятки тысяч женщин уже присоединились сегодня, и сотни тысяч присоединятся завтра.

Я был бы невысокого мнения о британском народе, если бы думал, что он не хочет прислушаться к моему призыву. Люди не будут искать лазейки, по недосмотру оставшиеся в законах Соединённого Королевства. Те немногие, кто попытаются это сделать, ничего не добьются, кроме виселицы. Мы не станем слушать уверений докторов в болезни и слабости их подопечных. Врачи, кстати, тоже должны отправиться в армию все без исключений.

На уловки мы будем отвечать соответствующе. И забудьте о тюрьмах! Сегодня нет времени на наказание, и выбор стоит только между верёвкой и армией. Третьего не дано! Даже в смерти народ должен приносить пользу старой доброй Англии. Так будет!"

Глава 10

Пожилой казачий урядник из заградотряда лейтенанта Самохина как раз заканчивал поить коня, когда крики французских пехотинцев привлекли его внимание. Лягушатники прыгали, лопотали что-то непонятное, махали руками и тыкали пальцами в небо. Василь Прокопьич нехотя поднял голову и тут же подобрался.

— Опять нам свезло, слава те хоссподи!

Да, действительно повезло, и уже в третий раз за неделю. Ведь что из себя представляет английский воздушный шар? В первую очередь, это неимоверное количество шёлка, и по этой же самой причине остальные очереди можно не упоминать.

— Гришка, тащи сюды нашу фузею!

Можно, конечно, и подождать, когда тёплый воздух в пузыре остынет сам собой и шар шмякнется оземь, но душа казака не желала ждать милостей от природы. Упавшая по причине общей ненадёжности и отсутствия горелок летательная механизьма считалась общей добычей и делилась на всех, а вот самолично сбитый... Командиру, само собой, четверть добытого шёлка придётся отдать, но в остальном полная воля. Хочешь домой отсылай императорской почтой, хочешь на портянки используй, а хочешь — исподнее шей.

Единственная неприятность в том, что англичанин огрызается, сбрасывая вниз железные стрелки и ручные бомбы. Давеча два десятка французов как корова языком слизнула. Никого не убило, правда, лишь одного контузило, зато остальные разбежались, и их пришлось разыскивать до позднего вечера. Двоих вообще только наутро нашли.

Но это малая неприятность. Урядник, как и большинство казаков и егерей заградительного отряда лейтенанта Самохина, был твёрдо убеждён в несерьёзности воинственных потуг супостата. Это как жаба раздувается, обещая заслонить собой солнце и проглотить весь мир. Или зверь аблизьян, что корчит рожи, пытаясь подражать человеку. Так и тут — английским воздушным шарам до настоящих ещё дальше, чем полковой собаке Жучке до архиерейского сана. Намного дальше.

— Вот, Василь Прокопьич, принёс! — доложился Гришка, предъявляя чуть ли не осадное орудие устрашающего вида. — Насилу дотащил проклятущую фузею!

Старинное крепостное ружьё взято трофеем на прошлой неделе в усадьбе какого-то милорда, и урядник выпросил его у Фёдора Саввича просто ради интереса, намереваясь по возвращению с войны повесить дома на стену, чтобы похвастаться при случае перед гостями. Но с появлением английских воздухоплавателей древнее оружие обрело вторую жизнь. Британцы парят невысоко, и продырявить чёртов пузырь несложно, но как же потом отличить один меткий выстрел от другого? А кусок свинца в четверть фунта весом оставляет в обшивке приметную прореху, куда и голова пролезет, да к тому же супостат и падает поблизости, не приходится ноги зря стаптывать.

Бабах! Первая бомба, сброшенная с воздушного шара, взорвалась в специальной ямке, куда её закатили осмелевшие после муштры лягушатники. Англичане всегда оставляют слишком длинный фитиль, опасаясь собственных осколков, потому с бомбардировками научились бороться довольно быстро.

Следом с высоты полетели листовки, кувыркающиеся бледно-серыми бабочками. Интересно, какая светлая голова придумала печатать их на дешёвой, но очень мягкой бумаге? В нужном случае не хуже лопуха будет, однако. А вот хулительные стишки размещают зря — казацкая задница всё равно читать не умеет, потому как грамота ей без надобности. Французским союзникам тоже, у них по-русски не только читать, но и разговаривать плохо получается.

— Попадёшь, Василь Прокопьич?

Урядник улыбнулся подошедшему с винтовкой в руках лейтенанту, но не стал отвлекаться от заряжания своей фузеи. Излишнее чинопочитание в боевой обстановке Уставом не одобряется, а положенную дань вежества к старшему по званию можно выразить и так, благо командир не возражает.

— Доброго утречка, ваше благородие. Тоже поохотиться решили?

— Куда уж мне супротив твоей артиллерии!

Всем хорош Самохин как командир, да вот крестьянское происхождение даёт о себе знать — спокойно может перехватить добычу. В хорошем смысле перехватить, геройствуя самолично. Но чрезмерным корыстолюбием, однако, не страдает, и в случае успеха подчинённых выбивает из интендантских служб положенное вознаграждение до последней копейки. Но кто же в здравом уме отдаст трофейным командам шёлк?

Бабахнула вторая бомба, и точно с тем же результатам. Урядник бросил взгляд вверх:

— Что-то медленно сегодня летит.

— Тебя высматривает, — хмыкнул командир заградительного отряда, подняв принесённый лёгким ветерком бумажный листок. — Прибить хотят?

— Меня-то за что? — удивился закончивший зарядку фузеи урядник.

— А вот сам посмотри, — Фёдор Саввич протянул прокламацию.

— Етитна мать! — выдохнул Василь Прокопьич, обнаружив там портрет неизвестного зубасто-бородатого чудовища, и похабный стишок крупными буквами: "Бей монгола-казака, морда просит кирпича!"

— Видишь?

— Я вроде как не монгол, а?

— Им без разницы, — пояснил лейтенант. — Им лишь бы кого кирпичом по морде.

— Ну, ваше благородие, тут надо посмотреть, кто кому остатни зубы пересчитает, — буркнул урядник, пристраивая ружьё в развилке чахлого деревца. — Гриня, нову пулю наготове держи.

Тем временем англичане безнаказанно, но всё также бесполезно, сыпанули сверху тучу железных стрелок, со свистом впившихся в землю более чем в полусотне шагов от предполагаемых жертв. Такой обстрел хорошо вести неожиданно, по ничего не подозревающему противнику, как это делают русские воздушные гусары, а тут... косорукие, одним словом. Стоит только в сторону отойти, и хоть наковальни пусть с неба падают. Ежели не жалко, конечно.

— Прицел выше бери, Василь Прокопьич, — торопливым шёпотом советовал Григорий. — До них шагов пятьсот будет.

— Не шагов, а метров, дурень! — поправил молодого казака опытный урядник. — Кто же высоту шагами измеряет? Как ты по воздуху ходить собираешься?

— Пусть будут метры, — покладисто согласился Гришка, вспомнивший уроки арифметики в станичной школе. — Только ведь улетят сейчас злыдни.

— От меня ещё никто не уходил!

Грохнуло так, что заложило уши. Всё же новый порох, для добычи которого урядник распотрошил десяток патронов от кулибинки, будет помощнее чёрного пороха, и в будущем его стоит класть поменьше.

— Ёкарный бабай... — потрясённо выдохнул Григорий, и положил приготовленную пулю в карман. Повторного выстрела не требовалось.

Скорее всего, англичане позаботились о собственной защите от обстрела снизу, и укрепили дно плетёной корзины железным листом. Может от кулибинки это бы и помогло, хотя вряд ли, но наличие у русских войск крепостных ружей изобретатели не предусмотрели. Тяжёлая пуля ударила в самодельную броню, выбив воздухоплавателей за борт, и полетела дальше уже вместе со щитом. Освобождённый от лишнего груза шар рванулся вверх, но тут же опал, став похожим на сморщенное яблоко, и устремился к земле.

— Вот так вот примерно, — урядник поморщился и потёр отшибленное отдачей плечо. — Ваше благородие, мне бы чего лекарственного, изнутри чтоб протереть. Для прохфилактиков.

Трудное учёное слово Василь Прокопьич произнёс с особенным удовольствием, и вопросительно посмотрел на лейтенанта.

— А как же добыча? — улыбнулся Самохин.

— Ей Гриня займётся. Ты слышал, балбес необразованный?

— Я ведь тоже того самого... — попробовал возмутиться молодой казак, но под строгим взглядом старшего товарища быстро увял и пошёл на попятную. — Дык и пивом обойдёмся, нам-то чего... С утра пиво завсегда полезнее вишнёвки.

Урядник знал, на что намекать. Недавно к Фёдору Саввичу заезжал его будущий тесть, и привёз подарок с родных краёв — три полуведёрных бутыли вишнёвой наливки неимоверной крепости. Сам отче Михаил возвращался из гошпитали, где пребывал на излечении после ранения, а так как лечебница располагалась в союзном Копенгагене, то и воспользовался случаем связаться с домом и истребовать посылку. От Дании до Санкт-Петербурга рукой подать, так что почта быстро доставляет не только письма, но и кое-что посущественней.

— Пойдём в мою палатку, господин урядник.

— Ага, только фузею куда-нибудь пристрою.

— Да с собой её забери. За столь геройское оружие можно выпить. В меру, конечно.

— Это вы правильно заметили, ваше благородие, мера и порядок должны быть всегда и во всём. Пятый тост непременно за оружие.

До палатки командира заградотряда рукой подать. Собственно, это и не палатка вовсе, а почти полноценная землянка, только называют её так по привычке, а ещё из-за того, что вместо крыши натянута крепкая, крашеная в зелёный цвет парусина. От дождей защищает, и ладно, а то, что немного нарушает требования Устава при любом удобном случае закапываться в землю... так не зря сам Пётр Великий говорил о слепом и стенке.

* * *

Да и к тому же опасности никакой нет — воздушные шары служат лишь повышению самооценки английского командования, но никак не угрозой севшему в оборону Бобруйскому полку французской армии.

* * *

"Не держитесь устава, яко слепой стены; в нем бо порядки писаны, а времен и случаев нет".

* * *

Да, господа, оборона. После таинственного исчезновения императора Наполеона Бонапарта, генерал-майор Тучков отдал приказ попридержать наступательный порыв до выяснения всех обстоятельств этого дела. Так, во всяком случае, гласила официальная позиция русского командования. Полковые ксендзы польского происхождения, общим количеством семь штук, тут же принялись обрабатывать солдат гневными проповедями, направленными на обличение гнусных замыслов противника, захватившего в плен Великого Императора, но не признающегося в содеянном преступлении.

Бобруйский полк в данный момент едва ли на четверть состоял из "старых ворчунов", помнивших Наполеона всего лишь генералом, но даже новобранцы прониклись и горели желанием пойти в последний и решительный бой. Впрочем, требование к командованию повести их в атаку так никто и не выдвинул — в обороне спокойнее и уютнее. Правда, нормы довольствия в наступлении куда как выше, но закалённым голодным Восточным походом желудкам достаточно и половинного пайка. А ещё войскам, сидящим в обороне, дозволяются послабления по части вина и прочих излишеств. На французов, разумеется, действие этого послабления не распространяется, но остальным чарка-другая во грех не ставится.

Пока Фёдор Саввич резал немудрёную закуску, состоявшую из провесного балыка, копчёного оленьего окорока, осетровой икры в глиняной плошке, небольшой горбушки ржаного хлеба и двух луковиц, урядник завладел бутылью. Мелкой посудой казак принципиально манкировал, так что разлил вишнёвую наливку в оловянные пивные кружки, прихваченные по случаю в какой-то таверне по пути сюда.

— И долго нам тут придётся торчать, ваше благородие? Из штабов что-нибудь слышно?

Самохин рассмеялся:

— Ну ты сказал! Где я, и где те штабы? Рылом и чином не вышел там бывать, потому никто передо мной отчитываться не обязан. Придёт приказ, и вот тогда...

— А как же заветы генералиссимуса Александра Васильевича Суворова о знании своего маневра?

— Он это в тактическом смысле говорил, а не в стратегическом.

— Но мне почему-то думается, — урядник поднял кружку, — дня через три вперёд пойдём.

— Вот как?

— Нюхом чую.

Фёдор Саввич и сам ощущал витающее в воздухе предчувствие скорого наступления. Разведка ежедневно доносила о скапливающихся силах противника, в полк начали поступать стальные кирасы пехотного образца, в заградотряд привезли тройной боезапас, и было ещё кое-что, о чём лейтенант предпочитал не рассказывать подчинённым. Зачем вводить людей в смущение, сообщая о прибытии большого количества грубой холстины, обычно используемой при захоронении французских солдат? Русский человек отличается природной добротой по отношению к братьям своим меньшим, и многие казаки да егеря завели знакомства среди бывших наполеоновых гвардейцев, жалея и подкармливая бедолаг. Кошку или собаку потерять, и тех жалко...

— Ну, Василь Прокопьич, выпьем здравие за государя-императора! — провозгласил Самохин традиционный тост.

— И за погибель его недругов! — привычно откликнулся урядник. — Вздрогнем, ваше благородие.

На предложение вздрогнуть отозвался не только командир заградительного отряда — задрожала сама земля, от чего бутыль с вишнёвой наливкой подпрыгнула на столе и опрокинулась. Рубиновая струя плеснула на приготовленную закуску, но до залитого балыка уже никому не было дела. Мощные взрывы почти у самой палатки отвлекают внимание от подобных мелочей и портят аппетит.

Фёдор Саввич подхватил винтовку, лежавшую на походной кровати, и бросился наверх.

— Да что же они творят, суки?

Вид французов, бестолково мечущихся под обстрелом из дальнобойных орудий, кого угодно приведёт в ярость. Неизвестно откуда прилетающая смерть посеяла панику, и свистки сержантов безуспешно пытались внести хоть какой-нибудь порядок в бессмысленную беготню перепуганных союзников. Они не были трусами — если бы это происходило на поле боя, то редкий из солдат дрогнул бы. Строй — великое дело, но научиться воевать вне его невозможно за какой-то месяц. В русской армии подобное умение вводилось постепенно в течении нескольких лет, да и то порой у склонных в подвигам молодых офицеров случались рецидивы дурных привычек.

А бывшую гвардию Наполеона никто и не собирался учить. Жить захотят — сами превзойдут тяжкую науку современной войны. Если, конечно, останутся живыми.

— Что за пушки лупят, ваше благородие?

— Да чёрт их знает, Василь Прокопьич... — лейтенант прислушался к нарастающему вою. — Но очень уж издалека бьют.

Деловитая штабная тишина неожиданно была нарушена радостным криком:

— Они пошли, ваше превосходительство! Пошли!

Генерал-майор Тучков с укоризной покачал головой. Ну, пошли... ну, в наступление... и что? Активность англичан ожидаема, и не стоит так возбуждаться при виде плывущей в руки удачи. В принципе, юного, только-только из училища, лейтенанта можно понять — столько времени ждал установленного сигнала от воздухоплавательной разведки, и вот наконец-то дождался. Медаль "За боевые заслуги" вполне заслужил, а при производстве в следующий чин на награды обращают внимание в первую очередь. Волнуется вьюнош.

Воздушная разведка поначалу представлялась сущим баловством. Десяток шаров с наблюдателями висят в небе с утра до вечера, и сообщают диспозицию с помощью флажковой азбуки, позаимствованной у флотских. Разве это разведка? Но ведь углядели!

Англичан ждали. Идея правильного генерального сражения рано или поздно должна была придти в их головы — для того и пришлось разместить собственные войска в естественной узости между речкой и непроходимыми торфяными болотами, лишая себя возможности маневрировать на поле боя. Всё для удобства противника, а то, не дай Бог, передумает.

— Доложите, господин лейтенант, как полагается!

— Извините, — смутился связист, и подошёл к разложенной на столе карте. — Наблюдатели сообщили, что англичане начали интенсивный артиллерийский обстрел позиций Бобруйского полка, и сверху хорошо видно, как туда стягивается пехота противника численностью до трёх дивизий.

— Как посчитали?

— Так самоеды же... они и разглядели.

Тучков усмехнулся. Несколько лет назад его идея обучать в качестве воздушных наблюдателей сибирских и северных инородцев была встречена в штыки почти всеми, и только вмешательство Светлейшего князя Голенищева-Кутузова дало дорогу начинанию. Определённые трудности доставила полная неграмотность новобранцев, но объявление о возможности вернуться домой со службы с новой кулибинкой заставило их грызть гранит науки не в пример усерднее студиозусов любого из университетов.

— Бобруйцы часа полтора продержатся? — обратился генерал к капитану Воробьицкому, после исчезновения Наполеона вернувшемуся к привычным обязанностям начальника разведки Красной Гвардии.

— Это вряд ли, Николай Алексеевич. У Самохина только полусотня казаков да взвод егерей, остальные французы. Так что не более получаса. Винтовки против новых английских гаубиц долго не протянут.

Генерал-майор в задумчивости постучал кончиками пальцев по карте. Чёртовы гаубицы тоже ждали, и упускать момент перехватить наисекретнейшие орудия никак нельзя.

— Полчаса? Нам хватит этого времени, — Тучков встал и перекрестился на походный складень. — И упокой, Господи, их души. Жалко, но что же теперь поделать...

Лейтенант Самохин потерял счёт времени. Сколько прошло с начала английской бомбардировки? Час, полтора, два? Неизвестно, и посмотреть негде — подаренные невестой часы пали смертью храбрых, не выдержав встречи с гранатным осколком на излёте, а по солнышку, неделю не показывающемуся из-за низких облаков, не определить.

— Когда же вы кончитесь, сволочи? — лейтенант поймал в прицел неприятельского барабанщика, и когда тот завалился навзничь от попадания в грудь, с удовлетворением кивнул сам себе. — Который это уже у меня?

Забыл... Поначалу считал, но на втором десятке начал сбиваться, повторяя одни и те же числа по нескольку раз, а потом вовсе оставил бесполезное занятие. Когда противник идёт плотным строем и любая выпущенная в него пуля в конце концов обязательно находит свою жертву, вести подсчёт глупо.

— А ведь из лягушатников тоже кое-кто держится, ваше благородие! — урядник, расположившийся неподалёку от командира, вытянул шею, пытаясь поверх бруствера разглядеть хоть что-то на позициях французских стрелков. — Я грешным делом думал, что все разбежались.

Французам досталось больше всех. Согласно диспозиции, они должны были находиться в первой линии окопов, но легкомысленные союзники очень не любили сидеть в земле, и покидали укрытия при любом удобном случае. А уж если появился повод собраться толпой у сбитого урядником воздушного шара... Кто же упустит такую возможность? Вот эту толпу и накрыла дальнобойная английская артиллерия, стрелявшая снарядами невиданной мощности.

Результат известен и предсказуем — сотни полторы подданных Наполеона Бонапарта остались лежать возле растерзанного в клочья трофея, а остальные кинулись в разные стороны. Причём, заразы, в первую очередь старались держаться вне досягаемости винтовок заградотряда. К чести союзников нужно сказать, что не меньше пятидесяти человек вспомнили о присяге и рванули к русским окопам — туда, где хранилось их оружие. Каждый из этих храбрецов получил ружьё, двойной запас патронов, и приказ вернуться на ранее занимаемые позиции. Там они и остались...

— Чёрт с ними, Василь Прокопьич! — Самохин выстрелил ещё раз, и пошарил рукой в пустой патронной сумке. — Где Гришка с боеприпасом?

Такого расхода патронов лейтенант не ожидал. В его винтовке поменялась четвёртая по счёту ударная иголка, а красные мундиры всё накатывали волна за волной. Под барабанный бой, с развёрнутыми знамёнами, они шли, даже не делая попыток остановиться и произвести залп. Так не бывает, но так оно и было — англичане с завидным упорством лезли на завалы из тел своих предшественников, видимо надеясь на штыковую атаку. Слава Богу, дальнобойные винтовки позволили избежать рукопашной, но вот французов наступающая волна захлестнула.

— Тута я, вашбродь! — примчавшийся по ходу сообщения казак сиял белозубой улыбкой на почерневшем от порохового дыма лице. — Принёс вот.

— А чего так радуешься, дурень? — проворчал урядник.

— Так это... сержант князь Черкасский просил сказать, что пленных взял. Ажно цельных двенадцать штук. И нецелых десятка два.

Лейтенант поёжился. Если англичане добрались до занимаемых егерями окопов, то дело приняло скверный оборот.

— Потери у сержанта есть?

— Нет потерь, вашбродь. Только самому князю во время вылазки бабы аглицкие всю рожу расцарапали... ой... портрет попортили.

Тут Фёдор Саввич окончательно запутался. Какие, к чертям собачьим, бабы, и откуда они вообще взялись? И зачем понадобилась вылазка?

— Гриня, объясни по-человечески их благородию, — в голосе урядника появились угрожающие нотки. — Их светлость сержант Черкасский обоз с блядями в плен взял?

— Не бляди, а бабы, — обиделся Григорий. — Я же говорил... одеты в мундиры, и ещё с ружьями все. А патронов у них нету. То есть вообще нету.

— Не понял. Откуда они там?

— Ружья или бабы?

— Позубоскаль тут у меня, дурень! — нахмурился Василь Прокопьич.

— А сержанту скажи, чтоб сюда пришёл, — распорядился лейтенант.

— С бабами?

— Да хоть с чёртом, но чтоб быстро!

Документ 10

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Перед Богом и Его Величеством все равны в жизни и смерти, как мужчины, так и женщины. Поэтому мы не будем отрицать очевидный патриотический подъём, и дадим британским женщинам равные права при вступлении в армию. Да, это непривычно и на первый взгляд кажется дикостью, но так сможет подумать только не болеющий за общее дело нашей победы человек. Перед лицом азиатской опасности мы должны или воевать, или много работать, другого выхода у нас нет, и долго ещё не будет.

Во время войны как мужчины так и женщины должны быть уверены, что никто не работает меньше, чем в мирное время. Напротив, в каждой области нужно трудиться ещё больше. При этом не стоит совершать ошибку и оставлять всё на попечение правительства и парламента. Они могут лишь устанавливать общие руководящие принципы, а вот воплощать данные принципы в жизнь — это уже дело армии. Причём действовать нужно очень быстро. Стоит пойти дальше законных требований.

"Доброволец" — вот наш лозунг. Как житель столицы я обращаюсь сейчас, прежде всего, к жителям Лондона. Они должны служить примером отваги и благородного поведения во время войны, и, надеюсь, они сейчас не подведут. Их практичное поведение и энтузиазм при поступлении в армию уже завоевали им доброе имя во всём мире. И это доброе имя нужно хранить и укреплять! Если я призываю жителей Лондона делать работу быстро, тщательно и без жалоб, то я знаю, что они все меня послушаются.

Мы не хотим жаловаться на повседневные трудности и брюзжать друг на друга. Напротив, мы хотим подать пример всем британцам без исключения. А именно — работать, действовать, брать инициативу в свои руки и делать что-то, а не предоставлять это кому-то другому. Неужели хоть одна британская женщина захочет проигнорировать мой призыв? Неужели кто-то захочет поставить свой личный комфорт выше долга перед Его Величеством и всем Соединённым Королевством? Неужели кто-то в свете угрожающей нам страшной опасности станет думать о своих частных нуждах, а не о требованиях войны? Британская женщина лучше остальных поймёт, что я имею в виду, ибо она давно уже знает, что война, которую сегодня ведут наши мужчины, это, прежде всего, война для защиты её детей. Но сейчас мало воевать только мужчинам — мы хотим победить, какие бы средства для этого ни понадобились. Мы должны сохранить самое святое, защищаемое ценнейшей кровью нашего народа. Британская женщина должна по собственной инициативе заявить о своей солидарности со сражающимися мужчинами, и встать в строй вместе с ними.

Через британский народ должна пройти река готовности! Дающий быстро даёт вдвое больше!"

Глава 11

Жизнь не часто улыбалась Сэмюелю Уотсону, и нынешним своим положением он был обязан не благоволению слепой фортуны, а исключительно собственному трудолюбию и упорству в достижении цели. Сыну священника из крохотной рыбацкой деревушки на западном побережье не так-то просто сделать карьеру в армии, но ежедневная работа над собой даёт шанс. Главное, не упустить его. Да, тяжело приходилось, тут нечего говорить, но уцелев под пулями американских колонистов и под стрелами дикарей, начинаешь понимать, что удача, в конце концов, приходит. Вынуждена придти. Но иногда она решает отдохнуть и отворачивается...

— Джентльмены, от вас не требуется делать из этого отребья настоящих солдат! — Уотсон обвёл офицеров своего полка тяжёлым взглядом. — Этих животных невозможно ничему научить, да и поставленная перед нами задача не требует великих умений.

Господа офицеры внимали молча. Так уж получилось, что полк стал местом, куда из более приличных частей попадали провинившиеся и проштрафившиеся, и правом голоса здесь обладал только его командир. Разве что сам о чём-нибудь спросит, вот тогда и можно будет раскрыть рот.

— Мундиры покрасить заново. Противник должен видеть, что на них идёт английская армия, а не те ублюдки, которые есть на самом деле.

— Извините, господин полковник... — молоденький, лет двенадцати-тринадцати, энсин смотрел на командира полка с восторгом и обожанием. Неожиданно для самого себя получив под начало целую роту, он был готов молиться на полковника. Но дело требовало разъяснений. — Извините, сэр, но это тряпьё трудно назвать мундирами.

— Какие солдаты, такое и обмундирование.

— Да, сэр.

Остальные офицеры опять промолчали. О чём говорить, если в полк пришло пополнение, набранное из жителей портовых трущоб. Опустившиеся пьяницы, курильщики опиума, воры, грабители, нищие, шлюхи... Да, этих тоже поставили в строй, а не использовали по прямому назначению — трудно считать женщиной существо неопределённой половой принадлежности с провалившимся от сифилиса носом. Таких только на виселицу. Или в бой, вот как сейчас. Война ненасытна, так что ей на прокорм сгодится и гнилое мясо.

Отданный полку приказ прост и незатейлив — нужно пойти и связать боем передовой отряд русской армии, тем самым позволив войскам Его Величества ударить во фланг их основным силам. Командование обещало произвести обстрел русских позиций из новейших гаубиц, но, скорее всего, это так и останется пустым обещанием. Стоимость секретного конического снаряда несоизмеримо выше стоимости жизни подонков с окраин Лондона, и вряд ли кто озаботится сохранностью этих самых жизней.

— Наступление назначено на завтра, джентльмены.

— Простите, господин полковник, а как же быть с патронами? — задал вопрос всё тот же неугомонный энсин. — Запасы пороха в полку столь незначительны, что их хватит только сержантам и капралам.

Уотсон поморщился и нехотя бросил:

— Этого достаточно. Отребью никогда нельзя доверять, мой маленький Генри, так что обойдутся штыками. Неужели ты хочешь получить пулю в спину от своего солдата?

— Нет, но в этом случае потери составят...

— Какое нам дело до потерь, Генри? В старой доброй Англии сотни тысяч голодных ртов, и если русские варвары помогут от них избавиться, то эти смерти уже принесут пользу.

— Да, но...

— Слишком много вопросов, мой мальчик, — полковник встал, показывая, что совещание закончено. — Джентльмены, прошу вас проследить за приведением обмундирования в надлежащий вид. И да хранит нас завтра Святой Георгий!

Командование против обыкновения не обмануло, и уже вечером в расположение полка прибыли четыре шестиорудийные батареи тяжёлых секретных гаубиц. Каждую с большим трудом тянула восьмёрка лошадей, причём из последних сил, так что драгунам охраны пришлось спешиться и подталкивать орудия сзади.

Полковник Уотсон неодобрительно покачал головой, и не преминул упрекнуть драгунского капитана:

— У вас что, артиллеристы находятся в привилегированном положении?

Тот вытер пот со лба и устало улыбнулся:

— Добрый вечер, сэр! Капитан Маккормик, Второй Северо-Британский полк.

— Полковник Уотсон. И что же с моим вопросом, капитан?

— Так оно и есть, сэр. Сверхтяжёлая артиллерия подчиняется только начальнику штаба Конной Гвардии и Академии. В первую очередь Академии, а мы приданы в качестве охраны и подсобной силы.

— Академии? С каких это пор штатские начали помыкать кавалерией?

За спиной послышалось деликатное, но весьма настойчивое покашливание, и дребезжащий голос довольно сварливым тоном произнёс:

— Вам действительно нужно это знать, сэр?

Полковник обернулся. Толстый джентльмен преклонных лет в смешно сидящем мундире смотрел на него с вызовом сквозь очки в массивной черепаховой оправе.

— С кем имею честь?

— Профессор Аткинсон. Бенджамин Аткинсон, с вашего позволения. Прибыл руководить испытаниями новых орудий в естественной, так сказать, среде, и ваша святая обязанность состоит в предоставлении нам наилучших для того условий. Я понятно изъясняюсь, сэр?

Куда уж понятнее. В последнее время Парламентом и Его Высочеством принцем-регентом завладела навязчивая идея создания чудо-оружия, способного спасти Соединённое Королевство и сокрушить азиатское нашествие, так что всевозможные учёные и изобретатели сейчас на коне. Колоссальные деньги уходят на многочисленные прожекты, а механиков ценят куда как выше заслуженных офицеров с десятилетиями военного опыта. Ладно пушки... но порой такого напридумывают...

Между тем профессор продолжил речь не смущаясь наличием одного единственного слушателя. Предусмотрительный капитан Маккормик сбежал, оставив полковника.

— Расчёты моих пушек составлены из выдающихся учёных современности, и мы не желаем отвлекаться на грязную работу. Зарубите себе это на носу, сэр!

— Я с удовольствием приму ваши пожелания к сведенью, мистер Аткинсон, и постараюсь выполнить их в полном объёме и как можно лучше, — столь любезные слова полковник Уотсон процедил сквозь крепко сжатые в приступе ненависти зубы. — Потрудитесь обосновать ваши потребности в письменном виде.

Профессор возмущённо замахал руками:

— Вы с ума сошли, господин полковник? Нам ещё воздушные шары к вылету готовить, так что давайте обойдёмся без бумаг.

— Воздушные шары? — хмыкнул Уотсон. — На этой неделе русские сбили несколько таких пузырей, а командира воздухоплавательного отряда я приказал арестовать за контрабандные поставки шёлка противнику. Мерзавец обязательно предстанет перед судом.

— Вы в своём праве, господин полковник, — Аткинсон остался равнодушен к судьбе незадачливого воздухоплавателя. — Но наши летательные аппараты будут использованы не только для бомбардировки вражеских позиций, но и, в первую очередь, для корректировки артиллерийского огня, передавая условные знаки посредством переносного оптического телеграфа.

Уотсон удивился. Вечно эти учёные мудрят, пытаясь доказать собственную значимость. Для чего корректировать огонь гаубиц с воздушного шара, если результат их работы виден невооружённым взглядом? Тогда господину профессору стоит приобрести ещё одну пару очков и не смешить людей.

Видимо мысли полковника отразились на его лице, потому что Аткинсон нахмурился и заявил:

— Конический снаряд из моего орудия способен поразить цель на расстоянии в три мили.

— Долететь до цели, или попасть в неё?

— Да, попасть, представьте себе.

Полковник не представлял. И вообще, как можно попасть в противника, совсем не видя его? Это же не осада крепости, где вражеские войска собраны в пределах стен, а каждая взорвавшаяся внутри граната теоретически способна причинить урон.

— Хорошо, мистер Аткинсон, завтра мы увидим ваши орудия в действии, а пока займёмся вопросами размещения и оборудования позиций.

— От вас мне требуются только рабочие руки, господин полковник. Одной роты, думаю, будет достаточно. И распорядитесь накормить моих людей, сэр.

Вот последняя просьба полковнику Уотсону не понравилась. В условиях острой нехватки провианта, лишние три сотни человек нанесут значительный ущерб полковым запасам. А ведь драгун и артиллеристов не станешь кормить той бурдой, что вынуждены есть его солдаты.

Эх, и угораздило же какого-то подлеца на самом верху скопировать русскую систему питания и снабжения войск. Раньше каждый заботился о пропитании сам, закупаясь у маркитантов и ориентируясь исключительно на толщину кошелька, а вот сейчас... Сейчас все мелкие торговцы, обычно живущие за счёт полка как блохи живут за счёт бродячей собаки, поставлены в строй, а провизией занимается интендантская служба во главе с вызванным из отставки адмиралом сэром Уильямом Корнуоллисом. Разумеется, всё лучшее теперь достаётся флоту, армии же достаются жалкие объедки скверного качества и в малом количестве.

— Хорошо, мистер Аткинсон, я немедленно распоряжусь. Но надеюсь, что утром... — полковник оборвал фразу, и повторил самым угрожающим тоном. — Я очень надеюсь, профессор.

Но утром всё пошло наперекосяк. Сначала выяснилось — один из воздушных шаров прибыл на место в несколько нецелом виде. То есть из него были вырезаны огромные куски, достаточные для оснащения парусами небольшой яхты или пакетбота. И тут же обнаружилось дезертирство сигнальщика-наблюдателя с этого шара. Оставшийся воздухоплаватель с горячностью доказывал свою невиновность и сваливал всё на исчезнувшего напарника, но почему-то старательно прятал взгляд.

— Точно вам говорю, мистер Аткинсон, это Дик Мослей во всём виноват. Вы же знаете, что он трус, и всегда боялся подниматься в небо.

— Тогда бы он просто порезал оболочку, — усомнился профессор, чувствующий себя очень неуютно под насмешливым взглядом полковника Уотсона. — Зачем ему похищать шёлк?

Воздухоплаватель посмотрел на Аткинсона как на последнего идиота, и машинально погладил тугой кошелёк в кармане. Отвечать он не стал, а на повторный вопрос коротко бросил:

— Врождённая тяга к воровству, по-научному — клептомания.

Полковник рассмеялся во весь голос, что с ним случалось крайне редко, плюнул профессору на сапог и ушёл, насвистывая мотив старинной песенки про приключения ученого из Британской Академии и пятнадцати диких негров на необитаемом острове. Так что второй шар наполняли горячим воздухом уже без него. Да и нет ничего интересного в этих летающих пузырях! В жизни есть вещи более достойные внимания порядочного джентльмена. Виски, например, или хороший французский бренди ливерпульского изготовления. Что может быть лучше хорошей выпивки перед боем? Разве что хорошая выпивка после боя или вместо него.

Примеру командира полка последовали многие. Британский офицер не боится сражений и в любой момент готов умереть за Его Величество, но принятое заранее некоторое количество виски делает возможную гибель не такой обидной, придаёт твёрдость рукам, а ещё уменьшает боль от предполагаемых ран.

— Он летит, сэр!

Юный энсин, по молодости лет не принимавший участие в небольшом празднике жизни, восторженно смотрел в небо. Ему самому хотелось вот так же воспарить к облакам и посмотреть сверху на старую добрую Англию. Неправда, что люди не летают, так как птицы! Вот пример. Он летит!

— Ты это про кого? — полковник неохотно оторвался от созерцания сервированного на свежем воздухе столика. — И зачем так кричать?

— Воздушный шар полетел.

Уотсон пошарил в кармане мундира и выудил монету:

— Ставлю соверен против дырявого шестипенсовика, что русские собьют недоумков раньше, чем через десять минут.

Генри не решился поддержать пари. И без того было понятна дальнейшая судьба воздухоплавателей. В лучшем случае продержатся пятнадцать минут, а потом рухнут даже без обстрела снизу. Это русские умудряются парить в небе часами, преодолевая значительные расстояния, а цивилизованным народам это, увы, пока недоступно.

— Жалко их, сэр.

— Не смеши, мой мальчик. Англия правит морями, и какое ей дело до этих облаков.

— Но это же небо, сэр!

— И ты готов ради него расшибиться в лепёшку?

Полковник сглазил. Неспешно удаляющийся шар едва успел сбросить на русские позиции несколько ручных бомб. как его настигло возмездие — будто невидимый великанский кулак ударил снизу по корзине, отчего та в буквальном смысле вывернулась наизнанку, и две едва заметные с полутора миль фигурки полетели к земле. Вот жуткий вопль падающих воздухоплавателей был слышен очень хорошо, несмотря на большое расстояние.

Энсин растеряно посмотрел на командира полка:

— Так быстро? Но это невозможно, ведь дно корзины укреплено железом. Я сам видел!

Полковник вскочил, опрокидывая стол, и заревел бешеным медведем:

— Где этот чёртов Аткинсон? Почему его людей убивают безнаказанно? Приведите сюда профессора!

Сэр Сэмюель играл на публику, и хорошо изучившие его офицеры полка предпочли помолчать. Хочется джентльмену предстать перед юнцом суровым и решительным воином? Джентльмен имеет на это право, и никто не смеет ему мешать. Правда, тишина простояла совсем недолго — из неглубокой лощинки, где под прикрытием редких вересковых кустов пряталась секретная артиллерия, вырвались длинные языки пламени, сопровождаемые оглушительным грохотом. Заржали напуганные лошади — залп двенадцати орудий не шёл ни в какое сравнение с тем, что им приходилось слышать раньше. Да и на самого полковника грохот произвёл впечатление. Остался один вопрос.

— Генри, мальчик мой, спроси у профессора, почему стреляет только половина пушек?

— Да, сэр.

— А потом потрудись дать сигнал.

— Какой, сэр?

— Любой, чёрт побери, но чтоб через полчаса полк был готов к бою.

— А кого мы будем атаковать, сэр?

Самообладание на этот раз окончательно изменило полковнику:

— Скройся с глаз моих, недоносок!

Какой-то древний мудрец говорил, будто первый бой подобен первой любви и первой женщине, а потому запоминается на всю жизнь. Может быть это и так, но энсину Генри Блеквотеру сравнивать не с чем — не в его возрасте судить о любви. Впрочем, и о женщинах тоже. А вот бой... вот он, этот первый бой. И дрожит рука, сжимающая рукоять доставшейся от погибшего в Индии отца сабли... Но хочется верить, что не страх тому виной, а ярость и предвкушение сражения. Или барабанная дробь отзывается в стиснутых и побелевших пальцах.

— Мне не страшно.

Надо бы прочитать молитву, но упрямые губы повторяют как заклинание одни и те же слова. Вновь и вновь.

— Мне не страшно.

Пот заливает глаза. Сегодня как никогда жарко, хотя солнце больше двух недель не показывается из-за облаков, и небо время от времени бросает вниз пригоршни водяной пыли. Ещё не дождь, способный превратить землю под ногами в непроходимое болото, но хватит, чтобы у неумелых солдат отсырел порох. Он бы и отсырел, если бы был.

— Держать равнение!

Ходят слухи, будто русская армия не воюет правильным строем. Варвары, что ещё можно сказать. Как можно не понимать преимущества, даваемые чувством сплочённости и одновременной мощи, помноженным на чувство локтя. Опытный солдат, ощущая поддержку своих товарищей, способен творить чудеса.

— Мне не страшно... — опять прошептал энсин, и тут же по спине пробежал холодок от понимания простой мысли — опытных солдат у него нет.

Вообще во всей роте нет... к Генри Блеквотеру спихнули самый настоящий человеческий мусор, не подошедший командирам других рот. Выбирать, в принципе, было не из кого, пополнение целиком состояло из жителей лондонского дна, но даже среди них нашлись худшие. Господи, как такую падаль земля носит?

Господь услышал молитву, но, скорее всего, понял её не так, как хотелось энсину. Брустверы неприятельских окопов украсились вспышками, и вокруг Генри начали падать его солдаты. Он в растерянности огляделся, и обнаружил себя внутри строя.

— Мне не страшно...

Повторяемое много раз заклинание не действовало, и хотя щёки запылали румянцем жгучего стыда за собственную трусость, ноги сами собой укорачивали шаг, стремясь увести энсина под защиту чужих спин. Генри споткнулся, едва не отхватив ухо лежащей на плече саблей, выпрямился, и тут же в лицо плеснуло горячим и липким...

В это же самое время в окопе сдержанно матерился сквозь зубы князь Черкасский, и всё пытался поймать на мушку низкорослого английского офицера. Тот против обыкновения не изображал удобную мишень, а постоянно перемещался, сбивая прицел. То нырнёт в строй, то выглянет на мгновение на фланге, и опять скроется. Опытный, наверное, сволочь... Рубль за сто можно дать, что ещё в Испании успел повоевать, иначе с чего бы такая прыть. Это тамошние герильясы меткой стрельбой быстро приучили британцев не оставаться долго на одном месте. Очень хорошо приучили.

Выстрел! Мимо... то есть не совсем мимо — пуля разнесла череп долговязому солдату слева от офицера, а тот, будто заговорённый, пропал из виду и появился далеко за строем. Умный, зараза. Выстрел! И опять промах. Да что это сегодня день так не задался? Досадно...

Досада была тем больше, что ещё недавно сержант Черкасский слыл одним из лучших стрелков во всей армии, и на прошлогоднем состязании получил наградные часы из рук самого государя-императора Павла Петровича. А будучи в отпуску, заказал на Тульском заводе винтовку штучной работы, и потом на спор бил из неё уток влёт. Причём попадал в любую по выбору.

— Вот я тебя ужо достану!

С каждым промахом князя всё больше и больше разбирал азарт. Как же так, его, потомка древнего рода, оставляет в дураках какой-то англичанин? Засмеют друзья и знакомые, а приличные девицы, того гляди, и от дома откажут. Стыдно, право слово... князья Черкасские воевали ещё в те поры, когда предки нынешних англичан в звериных шкурах бегали и ели не только сырое мясо, но даже человечиной не брезговали. Не уйдёшь, сволочь!

— Не по зубам добыча, Матвей? Это тебе не девок в батюшкином имении щупать, — младший сержант Салихов, огромный рыжий татарин, углядел направление выстрелов взводного командира и не удержался от шутки.

— Иди к чёрту, Дамир!

— У нас к шайтану посылают.

— Тогда к нему иди.

— Зачем пугать старого шайтана? Пусть поживёт спокойно.

Извечный соперник Черкасского на состязаниях, младший сержант Салихов проигрывал только потому, что уступал командиру взвода в скорострельности. Ну никак не приспособлены огромные ладони бывшего крючника с Макарьевской ярмарки к быстрому заряжанию. То патрон раздавит невзначай, а то вообще его потеряет в спешке.

— Я вот думаю, Матвей, что этого хлыща надо живым взять.

— Зачем?

— Лейтенанту нашему подарим на свадьбу. После войны поедем, и подарим.

— А ему зачем?

— Не знаю, но вдруг пригодится? Воду на нём возить станет.

— И как ты себе это представляешь?

— В телегу запряжёт, или ещё как. Придумает.

— Да я про взятие живьём.

— Так пошли.

— Куда?

— Брать, куда же ещё?

Документ 11

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Многие рассуждают, что наши решительные меры уничтожат сословие состоятельных людей и разрушат благополучие остального населения. Это большая ошибка или заведомая ложь — после войны обеспеченные люди вернут себе свои позиции, а остальной народ станет жить богаче. Но нынешние меры необходимы для военной экономики. Их цель — не разорить Соединённое Королевство, а всего лишь выиграть войну как можно быстрее. Они придадут нам второе дыхание. Мы готовим фундамент для предстоящего решительного разгрома азиатских орд, не обращая внимания на угрозы и бахвальство врага. Я счастлив раскрыть этот план победы британскому народу и Парламенту.

Все мы не только понимаем эти меры, мы требуем их сильнее чем когда либо в истории нашей страны. Народ хочет действия! Настало время для этого! Мы должны использовать наше время для того, чтобы подготовить предстоящие сюрпризы. Я обращаюсь ко всему британскому народу, и, в первую очередь, к Парламенту, как инициатор тотализации всей нашей внутренней экономики. Это не первая серьёзная задача, с которой мы столкнулись. И, чтобы с ней справиться, мы должны привнести сюда традиционный англосаксонский натиск. Нам придётся иметь дело с ленью и праздностью, которые время от времени будут проявляться у некоторых несознательных личностей. Эти недостатки должны выжигаться калёным железом в прямом и переносном смыслах.

Его Величество и Его Высочество принц-регент издали указы и отдали общие директивы, и в ближайшие дни появятся дополнительные директивы с пояснениями предыдущих. О мелких заботах, не затрагиваемых в этих указах, должен позаботиться сам народ в лице назначенных военных комендантов. Для каждого из нас превыше всего стоит один единственный нравственный закон: не делать ничего, что вредит Соединённому Королевству, и делать всё, что приближает долгожданную победу.

В недавнем прошлом мы нередко приводили пример короля Гарольда Годвинсона. Мы не имели права так поступать, так как он потерпел поражение в деле защиты своей страны. Гарольд потерпел сокрушительное поражение, потрясшее Англию до самого основания. У него никогда не было достаточного количества солдат и оружия, чтобы сражаться, не рискуя при этом всем. У нас есть и солдаты и оружие.

Как можно сравнивать нашу ситуацию с его? Давайте просто покажем такую же волю и решимость, как показал он, но с прямо противоположным результатом. Нас ждёт победа! Пришло время, когда нужно действовать так же как он, оставаясь непоколебимыми, несмотря ни на какие капризы судьбы, и одержим победу даже при самых неблагоприятных для нас обстоятельствах. И давайте же ни на миг не сомневаться в величии нашего дела!

Я твёрдо убеждён, что британский народ был глубоко потрясён ударом судьбы в Нормандии. ОН взглянул в лицо страшной и безжалостной войны. Теперь он знает страшную правду и полон решимости следовать за Его Величеством и Его Высочеством принцем-регентом в огонь и в воду.

В последние дни французские голландские и датские газеты много писали об отношении британского народа к принимаемым для дела войны мерам. Похоже, французы думают, что они знают британский народ лучше, чем мы, его правительство. Они дают лицемерные советы насчёт того, что нам делать и что нам не делать. Они решили, что сегодняшний британский народ — это тот же самый народ, что и весной 1801 года, который пал жертвой агрессивной русской политики в сражении за Санкт-Петербург. Мне нет нужды доказывать лживость их утверждений. Это сделает сражающийся и много работающий британский народ.

Впрочем, мои друзья, для того, чтобы ещё больше прояснить ситуацию, я хочу задать вам ряд вопросов. Я хочу, чтобы вы ответили на них по мере ваших знаний, согласно вашей совести. И вы ответите на них не только для себя, но и для наших врагов, утверждающих, будто старая добрая Англия потеряла веру в победу..."

Глава 12

Сначала Генри Блеквотер почувствовал сильные шлепки по щекам, потом вздрогнул от льющейся на голову холодной воды, и только тогда с удивлением и радостью понял, что судьба сжалилась и решила оставить его в живых. Да, это можно считать удачей, потому что последнее, что видел энсин в том бою, был стремительно летящий в лицо приклад русской винтовки. Так почему же его тогда не добили?

Разум отказывался отвечать на вопрос, мысли путались, а память вообще потерялась где-то в тяжёлой и гудящей подобно колоколу голове. Когда всё случилось? Сколько он так пролежал? Вчера была пятница... завтра суббота... сегодня-то какой день?

— Очухался, болезный? — незнакомый голос с выговором уроженца северной Англии выразил свою радость сильным ударом чем-то твёрдым под рёбра. — Открывай глаза, ты уже приехал.

— Куда? — спросил Генри, и поспешил последовать совету.

— Куда надо, туда и приехал! — недобро улыбающийся человек с тёмными волосами и тонкими усиками не походил на англичанина, а мундир странного вида и покроя наводил на грустные мысли. — Ты с плену, милок.

То, что перед ним стоит солдат русской армии, энсин сообразил не сразу. Да, в газетах писали — Российская Империя бедна до такой степени, что царь Павел вынужден нарядить войска в убогое рубище, но кто бы мог подумать, что оно настолько убого. Нелепые зелёные и светло-коричневые пятна, смешные сапоги, напоминающие то ли укороченные ботфорты то ли удлинённые башмаки... на голове островерхая войлочная шапка... Дикари, как есть дикари! Вон как кровожадно сверкают глаза.

Вот только испытываемые сержантом князем Черкасским чувства вряд ли можно было назвать кровожадными. Тут скорее недоумение пополам с разочарованием — он надеялся захватить опытного британского офицера, а результатом вылазки стал перепуганный до мокрых штанов мальчишка. Такого даже прикладом бить не пришлось... сомлел малец, как красна девица, и едва не отдал Богу душу.

— Говорить будем, юноша?

— О чём? — вздрогнул энсин.

— О военных тайнах, разумеется.

Генри печально вздохнул. Чтоб остаться живым, он бы с превеликим удовольствием выдал любую тайну, вот только никто ему их пока не доверии по причине молодости и невеликого чина. Разве что поведать о пристрастии полковника Уотсона к курению опиума? Но вряд ли это вызовет интерес, тем более сэр Сэмюель секрета из своей привычки не делал, и под хорошее настроение угощал офицеров полка. Да и не только офицеров — перед наступлением на русские позиции полковник распорядился дать солдатам эликсир собственного изобретения, убирающий страх, придающий силы и притупляющий боль от ран. Правда, противный на вкус до такой степени, что самого Генри, решившего попробовать зелье, долго и мучительно тошнило. Нет, это вряд ли интересно. Может быть, хоть намёк какой дадут?

— Спрашивайте, сэр!

— Обращайся ко мне — господин сержант.

— Так точно, сэр!

— Тьфу ты...

Готовность англичанина к разговору сержанта Черкасского радовала. Сейчас, когда противник наконец-то остановил свою самоубийственную атаку, появилось время для задушевной беседы, и не хотелось портить его банальным ускоренным допросом. А кого ещё сподручнее взять за душу и встряхнуть её хорошенько, как не предрасположенного к ответом пленного?

— Так что ты говорил насчёт секретных пушек, дружок?

Энсин опасливо покосился на сидевшего чуть в стороне человека, по виду явного командира этих страшных русских. Именно своей молчаливостью и полным равнодушием офицер внушал страх — вроде не произнёс ни одного слова, только смотрит брезгливо и отстранённо, а нарастающая паника сама помогает выталкивать из пересохшей глотки торопливые фразы:

— Да, господин сержант, я видел эти пушки.

Через полчаса лейтенант Самохин собрал младших командиров в своей палатке, изрядно пострадавшей, но ещё пригодной для совещания. Полотняная крыша в нескольких местах посечена осколками, но так даже лучше — больше света, и не нужно зажигать лампу.

— Итак, господа, какие будут предложения?

Собственно, командиров немного — два сержанта от егерей да один казачий урядник. Всё, на этом список начальствующего состава заградительного отряда исчерпан. Государь-император Павел Петрович вообще старается избавиться от порочной практики прошлых царствований, когда на трёх солдат приходилось два офицера и четыре генерала. Причём большая часть и тех и других предпочитала нести службу как можно дальше от линии непосредственного соприкосновения с неприятельскими войсками.

Экономия, опять же. Жалование младшего командира куда как меньше офицерского, и при значительном сокращении казённых расходов государство оставило мощнейший стимул к карьерному росту. Не у всех кошелёк регулярно пополняется арендной платой с наследственных земель, как вот у князя Черкасского... Кстати, именно он и пожелал высказаться первым.

— Пожалуйста, Матвей Дмитриевич.

— Спасибо, Фёдор Саввич. — сержант встал, хотя новый Устав позволял не делать этого в боевой обстановке. — Господа, опрос пленных показал, что нам противостоят части, больше похожие не на армию, а на какой-то блядский цирк. Ряженые комедианты, опоённые дурманом и идущие на убой с покорностью баранов. И вообще я считаю, что посылая против нас переодетых в мундиры баб, англичане нанесли тем самым тяжкое оскорбление и выказали пренебрежение нашему мужеству.

— Это всё так, — согласился Самохин. — Но я просил выводы, а не простое перечисление фактов. Они у вас есть?

— Есть, — с готовностью подтвердил Черкасский. — По нашему отряду, то есть по Бобруйскому полку французской армии, нанесён отвлекающий удар. Противник надеется, что генерал-майор Тучков пойдёт на выручку, и тогда они атакуют растянутые по дороге колонны на марше. Мне, во всяком случае, так кажется.

— Пленный энсин ничего такого не говорил.

— Да, не говорил. Зато рассказал, как полковник Уотсон планировал отпраздновать свои именины, и рассылал курьеров с приглашениями. Я отметил на карте расположение адресатов посланий полковника, и...

Лейтенант покачал головой. Действительно, значки на карте сержанта Черкасского явно указывали не только размещение английских частей, но и направление их будущего наступления. Слишком всё характерно и узнаваемо, в полном соответствии с канонами традиционной военной науки.

Мысль позабавила. В русской армии за слепое следование таким традициям легко можно загреметь под трибунал. Военное искусство не стоит на месте, и то, что сто лет назад казалось верхом совершенства и верным шагом к победе, сейчас вполне приведёт к сокрушительному поражению. Да что далеко холить, взять хотя бы сегодняшнюю английскую атаку! По плотному строю трудно промахнуться даже слепому и пьяному. Правда, с английскими ружьями иначе воевать и не получится. И слава богу!

Меж тем Черкасский продолжил:

— Меня больше беспокоят пушки.

— Гаубицы.

— Ага, пушки, именуемые гаубицами...

Сержант Салихов кивнул и поддакнул:

— Матвей дело говорит.

— Дело? — ненатурально удивился Самохин. — Я пока слышу только обеспокоенность, но не предложения.

— Да какие тут могут быть предложения? — а вот Черкасский удивился на полном серьёзе. — Заберём пушки себе, да как ё... в смысле... хм... сами стрелять будем.

— По кому?

— По всем! Кто не спрятался, я не виноват!

— Похвальная жизненная позиция.

С высоты своих лет Самохин мог иронизировать по поводу энтузиазма едва разменявшего третий десяток сержанта. Мог, но не стал, потому что предложение сержанта полностью соответствовало характеру самого Фёдора Саввича. Забрать у противника пушки? Да, это вполне по-крестьянски, рачительно и хозяйственно. А что до возможного риска... так от судьбы не уйдёшь даже став "его благородием". Офицеру, кстати, сам бог велел рисковать. Или, во всяком случае, временно замещающий обязанности Господа-бога Устав. Благородное это дело...

Казачий урядник сразу прочитал отразившиеся на лице командира заградительного отряда мысли, и попросил:

— Дозволите нам исполнить захват, Фёдор Саввич?

— Я сам поведу охотников, — отмахнулся Самохин. — Твои орлы, Василь Прокопьич, в артиллерии ни ухом ни рылом.

— Как будто остальные в ней хоть чего-нибудь понимают.

Недовольство урядника понять легко — казна за сданные трофеи платит хоть и немного но исправно, а если английские гаубицы на самом деле такие секретные, то за них кроме денег орден какой перепасть может. А это тоже доход в виде небольшого пожизненного пенсиона. Мелочь, а приятно! Только достанется та мелочь исключительно непосредственным участникам захвата. И командиру отряда, разумеется.

Князь Черкасский тоже возмущался, но не командирским словам, а сомнениям Василия Прокопьевича. Для того ли егеря по восемь месяцев в году уродуются на учениях и маневрах, чтобы какой-то старый хрыч упрекал их в незнании чего-либо? Настоящий егерь умеет всё, и невозможное делает сразу! Чудо же требует некоторой подготовки.

Но вслух он сказал совсем другое:

— Вам, Фёдор Саввич, общее руководство полком оставлять никак нельзя. Где это видано, чтобы старшие командиры самолично в вылазках участвовали? Непорядок... на такое только красногвардейцы из дивизии генерала Тучкова способны.

Сказал и спохватился. Красная Гвардия являлась для всей армии не только примером для подражания, но и объектом негласного состязания. Такого состязания, в коем никто и никогда не признается, но которое существует, ширится и процветает. Теперь Фёдора Саввича на месте не удержать.

— Вы, Матвей Дмитриевич, не преувеличивайте. Во-первых, я вовсе не старший командир, а во-вторых, от всего Бобруйского полка осталось тридцать четыре человека, так что с командованием справится простой сержант. А если тот сержант с княжеским титулом, то тем более.

— Причём здесь титул? — обиделся Черкасский. — Его Императорское Величество Павел Петрович всегда говорит, что происхождение лишь обязывает служить, но не даёт в службе никаких преимуществ. Ваши намёки на моё привилегированное положение оскорбительны, Фёдор Саввич. Я обучался в Рязанском егерском училище на общих основаниях, следуя велению души, и моя семья не позволяла себе вмешиваться ни в сам процесс обучения, ни в распределение в полк после него.

— Не хотел вас обидеть, Матвей Дмитриевич, — заметил Самохин, но увидев, что князь продолжает обижаться, добавил в голос тёплые интонации. — Твою мать, Матвей... прекращай мне тут рожи корчить, и без этого тошно!

— Так я же для пользы дела возражаю, — пошёл на попятную Черкасский. — Вы, Фёдор Саввич, с больной ногой можете не в полной мере... ну и прочее. Там же будут нужны быстрота и натиск, а у вас...

— Не больная, а раненая, — лейтенант не любил, когда ему указывали на полученное в прошлой войне ранение, лишь стараниями хирургов не приведшее к увечью. — Но ход ваших мыслей мне понятен. Только вот с казаками всё же придётся поделиться малой толикой славы. Мы в армии, а не в партизанском отряде.

Урядник вздохнул. Войну он начинал как раз в партизанах под началом самого Михаила Касьяновича Нечихаева, и не видел в этот никакого умаления достоинства. Наоборот, действия в тылу врага приносили неплохую прибыль, что полностью соответствовало представлениям Василия Прокопьевича о настоящей войне. Меньше рубля в день настоящему русскому патриоту зарабатывать неприлично, а капитан Нечихаев позволял доводить степень любви к Родине до трёшницы. Славное было времечко!

— Я готов, Фёдор Саввич! — в глазах урядника так и светилась жажда подвига. — Возьму половину своих, и как...

— Харя не треснет? — мрачности князя Черкасского смог бы позавидовать любой гробовщик. — И вообще это моя идея.

— Я разве возражаю? — вскинулся Василь Прокопьич. — Пойдём вдвоём. Возьмём два отделения егерей, да моих казаков десятка два. Этого хватит?

— Думаю, что хватит, — сказал Самохин, пресекая дальнейшее обсуждение. — Так и решим. Матвей Дмитриевич, вы пойдёте старшим.

— Есть, ваше благородие!

— И постарайтесь без потерь, князь.

— Сделаем, Фёдор Саввич, — Черкасский стал предельно серьёзен. — Или не сделаем, но не посрамим...

— Только попробуй сдохнуть, — пообещал лейтенант.

— Какая пошлость!

— Знаю, князь. И, тем не менее, потрудитесь вернуться живым и невредимым. Вас это тоже касается, Василь Прокопьич.

— Нас?

— Тебя, чёрт возьми, тебя...

Профессор Аткинсон всю свою сознательную жизнь искренне ненавидел людей в военной форме. Это чувство появилось в самом раннем детстве, когда маленького Бенджамина напугал пьяный солдат, и укрепилось значительно позже, после дуэли с отставным майором, из которой молодой учёный совершенно случайно вышел победителем. В принципе, этот поединок и определил дальнейшее научное творчество будущего профессора — ему так понравилось стрелять из пистолета... И тут уж сам Бог велел заняться артиллерией, дабы одним выстрелом уничтожить максимально возможное количество ненавистных военных.

Но вот полковника Уотсона он был готов стереть в порошок собственными руками не прибегая к оружию:

— Вы понимаете, полковник, что ваши солдаты поставили под угрозу безопасность моих батарей? Я буду жаловаться Его Высочеству принцу-регенту! Вы слышите меня, мистер Уотсон?

Полковник Уотсон профессора слышал и очень жалел, что не может прихлопнуть надоедливого человека как муху. Ну про какую безопасность он говорит? Бред, право слово! И принц-регент вряд ли будет заниматься разбирательством в деле о забитых солдатами лошадях. Ведь что такое лошадь? Это не только тягловая скотина для перевозки артиллерийских орудий, но и внушительное количество вполне съедобного мяса. Особенно хороша конская печёнка — после окончания действия эликсира храбрости у солдат просыпается чудовищный аппетит, и пока они не насытятся хоть чем-нибудь питательным, повторную порцию давать смертельно опасно. А печень, как известно, помогает быстро восстановить силы.

— Да, мистер Аткинсон. я всё понимаю, и виновные в забое ваших лошадей будут непременно наказаны.

— Вы их повесите? Хотелось бы поприсутствовать.

— Я их пошлю в атаку на русские позиции.

— Да, но...

— И они умрут с пользой. Или вы, любезный мистер Аткинсон, тайный католик, если допускаете бесполезное уничтожение подданных Его Величества? Вы читали в газетах речь лорда Персиваля? Даже смерть должна приносить пользу Соединённому Королевству.

Красноречие полковника Уотсона объяснялась простой причиной — его полк не выполнил приказ и не прорвал русскую оборону, а профессор Аткинсон как нельзя лучше подходил на роль козла отпущения. Всегда можно сказать, что именно вынужденная помощь секретным артиллеристам отвлекла основные силы от выполнения поставленной задачи. Да так оно и есть на самом деле, чёрт побери! Разве профессор не обещал, что после работы его гаубиц от русских земляных укреплений ничего не останется? Обещал, но обманул!

— Не уходите от ответа, полковник! — нахмурился Аткинсон. — Лучше скажите, какие меры вы собираетесь предпринять для перемещения моих гаубиц на новые позиции? Уж не хотите ли вы сказать, что мы присланы к вам навечно? Дайте солдат, и они вручную дотолкают...

— Солдат? — перебил Уотсон? — У меня от полка осталось две с половиной роты, да и те еле живы. Идите к чёрту, любезный мистер Аткинсон!

Если профессор и собирался возмутиться, то сделать этого он не успел — глухо стукнувший в спину нож бросил его в объятия полковника.

— Что вы себе позволяете? — воскликнул не до конца разобравшийся в ситуации Уотсон. — Эй, мистер... я не интересуюсь итальянской любовью! Хотя... если вы настаиваете...

Урядник пнул связанного по рукам и ногам полковника, и с укором посмотрел на сержанта Черкасского:

— Торопливый ты человек, Матвей, аж до неприличности. Вот какого хрена тебе не швырялось ножом вот в этого борова, а? Его не жалко — в английской армии полковников больше, чем блох на бродячем барбоске, а единственного ценного... Да о чём теперь говорить.

— Не поднимай панику раньше времени, Василь Прокопьич.

— Ага, не поднимай, — покачал головой казак. — Кто теперь из этих самоваров стрелять будет, ты? Артиллеристов вы тоже порезали.

Черкасский обижено засопел. Никто не любит, когда ему указывают на ошибку, пусть даже сделанную в самых благих целях. Ну вот как было не взять англичан в ножи, если их беспечность сама просила об этом? Ни охраны, собственных часовых не выставили... приходи и режь сонных.

— А ты драгун упустил!

— Да какие из них драгуны без коней-то? Так, мундиры одни. И потом, как бы я двумя десятками с целой ротой справился? это по-нашему, считай, полуэскадрон выходит.

На самом деле вылазка получилась более чем удачной. Застигнутые врасплох британцы совсем не помышляли о сопротивлении, и были озабочены спасением собственных жизней, но никак не защитой от неожиданного нападения. Ну да, когда среди палаток взрываются гранаты и ракеты ручных ракетомётов, как-то не до подвигов. Страх и внезапность увеличивают количество противника многократно, и бегство кажется единственным разумным поступком. Уцелевшие после атаки солдаты думали точно таким же образом, и полковник Уотсон достался егерям единственной добычей. Не считая убитых, разумеется.

Вот как раз с ними вышла незадача — убили не тех, кого нужно, а тех, кто под горячую руку подвернулся. Орудия больше напоминали рабочее место алхимика и звездочёта, но никак не привычную артиллерию, и разобраться в хитром механизме смог бы разве что сам Кулибин. Но он-то в Петербурге, а не в тридцати верстах от Лондона! Печаль, мать её за ногу!

— Будем проводить научные изыскания! — твёрдо заявил сержант Черкасский. — Неужели не разберёмся? Я однажды швейную машину чинил, вот там была техника с механикой, а здесь...

— Поторопиться бы. Матвей Дмитриевич. Не ровён час сбежавшие драгуны подмогу приведут.

— Зачем нам подмога, Василь Прокопьич? — засмеялся сержант. — Мы и сами прекрасно справимся.

А в это же самое время генерал-майор Тучков замучил связистов и воздушных наблюдателей требованиями каждые десять минут докладывать о состоянии дел заградительного отряда лейтенанта Самохина.

— Фёдор Саввич хороший офицер, — заметил капитан Воробьицкий, раскуривая толстенную сигару. — Опыта ему немного не хватает, но это ведь наживное, не так ли?

— Согласен, — с недовольным видом кивнул генерал. — Но в данный момент все его превосходные качества являются одним огромным недостатком. Пока не сбит заградительный отряд, англичане ни за что не двинут против нас основные силы.

— А может они ждут ответного хода?

— В каком смысле?

— В самом прямом. Англичане нас атаковали в одном месте, и теперь ожидают, что мы пойдём на выручку погибающему Бобруйскому полку, чтобы в этот момент и ударить. Как вам такое предположение, Николай Андреевич?

— Хм... не лишено смысла. А что доносит разведка?

Воробьицкий фыркнул:

— Если верить показаниям пленных, то армией противника командует одновременно восемь генералов, причём каждый назначен лично принцем-регентом. Теперь сам чёрт не разберётся в их планах. Известно одно — генерального сражения они желают больше, чем мы, и скопили достаточно сил, чтобы быть уверенными в своей победе. Впрочем, расположение частей на вечер вчерашнего дня нанесены на карту, и с определённой долей уверенности можно сказать...

— Я это видел. Но пойдут ли англичане через болота? Там же артиллерия утонет.

— У короля много! Тем более, если бы хотели пройти через позиции Самохина, то бросили бы туда не какой-то жалкий полк с усилением, а...

Вежливый стук в дверь перебил речь начальника разведки дивизии. и появившийся лейтенант-связист с сияющей физиономией доложил:

— Ваше Высокопревосходительство, противник подвергнут артиллерийскому обстрелу и выходит из-под него в нашем направлении.

— По болоту?

— Так точно.

— А что за обстрел? Кто стреляет?

— Крупным калибром со стороны Бобруйского полка.

— Чертовщина.

— Она самая, Ваше Высокопревосходительство.

Документ 12

"Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.

Первый вопрос — русские и французы утверждают, будто британский народ потерял веру в победу. Они лгут! Я спрашиваю вас: верите ли вы вместе с Его Величеством и с нами в полную и окончательную победу британского народа? Я спрашиваю вас: намерены ли вы следовать за Его Величеством и Его Высочеством принцем-регентом в огонь и в воду к победе, и готовы ли вы взять на себя даже самое тяжёлое бремя?

Второе — в Петербурге говорят, будто британский народ устал воевать. Я спрашиваю вас: готовы ли вы следовать в бой и вести войну с фанатичной решимостью, несмотря ни на какие повороты судьбы до тех пор, пока победа не будет за нами?

Третье — русские газеты утверждают, будто у британского народа больше нет сил и желания принимать растущие требования правительства. Я спрашиваю вас: намерены ли вы отдать всё для победы?

Четвёртое — вся Европа утверждает, будто британский народ не одобряет принятые правительством меры по тотальной войне. Будто он хочет не тотальную войну, а капитуляцию. Я спрашиваю вас: хотите ли вы тотальную войну? Если потребуется, хотите ли вы боле тотальную и радикальную войну, чем вы вообще можете себе представить?

Пятое — русские утверждают, что англичане утратили веру в своего короля. Я спрашиваю вас: доверяете ли вы Его Величеству сильнее, крепче и непоколебимей, чем прежде? Готовы ли вы целиком и полностью следовать ему, куда бы он ни пошёл, и делать всё, что только потребуется для доведения войны до победного конца?

Шестое — я спрашиваю вас: готовы ли вы отныне отдавать все свои силы для обеспечения армии людьми и оружием, чтобы нанести азиатским ордам смертельный удар?

Седьмой вопрос — я спрашиваю вас: клянётесь ли вы торжественно перед армией, что отдадите ей всё, что только потребуется для победы?

Восьмое — я спрашиваю вас: хотите ли вы, в особенности женщины, чтобы правительство дало возможность женщинам защищать свой дом и своих детей с оружием в руках?

Девятое — я спрашиваю вас: одобряете ли вы, в случае необходимости, самые жестокие меры против небольшой кучки торговцев, делающих вид, будто сейчас не война, а мирное время, и использующих тяжёлое положение в корыстных целях? Согласны ли вы, что наносящие вред делу победы люди должны лишиться головы?

Десятый и последний вопрос — я спрашиваю вас: согласны ли вы, что во время войны все должны иметь равные права на равную ответственность? Что бремя следует разделить поровну между богатыми и бедными?

Я задал вопросы, и вы на них ответили мне и себе. Вы — лучшая часть британского народа, и ваши ответы — это ответы народа. Вы сказали нашим врагам то, что они должны были услышать, чтобы у них не было никаких иллюзий и ложных идей.

Сейчас мы тесно сплочены с народом. За нами самый могучий союзник на всей земле — сам народ, и он полон решимости следовать к победе, что бы ни случилось. Он готов нести самое тяжёлое бремя, лишь бы это привело к победе. Какая сила на земле сможет помешать нам достичь этой цели? Мы должны победить, и мы победим. Я сейчас стою перед вами не только как глава правительства, но и как представитель британского народа. Мы все — дети народа, сплочённые самым критическим моментом.

Мы торжественно клянёмся, что будем делать в нашей жизни всё, что только необходимо для достижения победы. Мы наполним наши сердца рвением и огнём — это то, что наш враг сделать не в состоянии. Никогда во время этой войны мы не позволим себе стать жертвой лживой жалости и лицемерной объективности, которые в истории человечества не раз губили самые великие государства. Когда началась война, мы обратили свой взор к народу и только к народу! То, что служит его борьбе за жизнь — хорошо, и это нужно поощрять.

С горячим сердцем и холодной головой мы преодолеем нелёгкие проблемы этой войны. Мы на пути к окончательной победе!"

Глава 13

Путешествовать в компании Шона Макгоуэна оказалось довольно удобно. Простодушный ирландец полностью взял на себя обеспечение неожиданного попутчика съестными припасами, что само по себе немаловажно, и если бы не обязательное употребление виски на завтрак, обед и ужин, то на жизнь можно было бы не жаловаться. Да, если бы не чёртов виски... Видимо его нужно пить с детства, чтобы находить в этом адском пойле не только особый вкус, но и извращённое удовольствие.

— Ты, Бонни, человек хороший, но к жизни совершенно не приспособленный! — подвыпивший ирландец становился чрезмерно словоохотливым, и начинал донимать французского императора занудливыми нравоучениями. — От своего полка ты отбился, оружие потерял, английский язык почти не знаешь. Прямо багдадский калиф, решивший переодеться и пойти в народ. А я, стало быть, твой визирь! Молчишь? Оно и правильно, молчи дальше.

По уговору с Шоном Наполеон изображал немого моряка, возвращающегося на свой корабль после излечения от тяжелейшей контузии. На неё, кстати, легко списывались любые странности в его поведении. У человека большой непорядок с головой, чего тут непонятного? Ирландец молчаливости француза не расстраивался, так как он нуждался скорее в собутыльнике и слушателе, а не в собеседнике, и собственные монологи его вполне устраивали.

— Вот знаешь, Бонни, какая между нами разница? Вроде мы с тобой оба служим русским, так? А эта разница есть, и она заключается в том, что ты служишь по приказу своего императора, а я исключительно по велению души. Душа у меня такая, понимаешь? Как увижу английский мундир, так всё в ней переворачивается и хочется убивать. Да сиди спокойно, не тебя же убивать. Хотя, может быть, нужно и тебя. Молчишь? Вот и молчи.

Шон ненадолго остановил нескончаемый словесный поток, но только лишь для того, чтобы снять пробу с булькающей в котелке каши. Попробовал, сплюнул, и недовольно поморщился:

— Ну и отраву приходится жрать, друг мой Бонни.

Наполеон опять промолчал, хотя идея набрать грибов в качестве приварка к изрядно опостылевшей овсянке принадлежала именно ему. Всё хоть какое-то разнообразие.

— Так вот про различия, — продолжил ирландец. — Возьмём для примера твоего тёзку — французского императора. Что мычишь, не тёзка что ли? А у вас разве можно имя от фамилии отличить? Вообще-то мне без разницы... Ну и вот, кто он есть, этот ваш Наполеон Бонапарт? А он есть существо вредное, вроде саранчи или таракана.

— Почему? — император не выдержал, и наконец-то нарушил молчание.

— Да потому что мне так думается! Ирландцы, друг мой, с самого рождения философы все до единого, и если ирландец что-то говорит, то так оно и есть на самом деле. Виски, кстати, пить будешь?

Где Шон брал это мерзкое пойло в столь больших количествах, для Бонапарта так и осталось загадкой. На одном из привалов, пока ирландец собирал хворост в лесу, император полностью обыскал их скромную телегу и не поленился перетряхнуть слежавшееся сено, но ничего не нашёл. Зато оловянная фляжка в кожаной оплётке, болтающаяся у попутчика на поясе, каждый раз неизменно оказывалась заполненной под самое горлышко.

Не будешь, значит, — вздохнул Макгоуэн. — И это плохо, потому как возбудит ненужные подозрения. А это нам нужно, а?

— У кого возбудит?

— У любого военного патруля.

— Их здесь нет.

— Да? Тогда будем считать, что вон те драгуны нам приснились.

Рожи двух оборванцев, варящих на костре то ли ранний ужин, то ли поздний обед, майору Толстому не понравились сразу. Было в этих физиономиях что-то подозрительное и насторожённое. Маленький и мордастенький ещё ничего, а вот у рыжего во взгляде легко читается желание вцепиться в глотку. Повернись к такому спиной, и прощай дорогая Родина! Или отравит одним только запахом своей стряпни.

— Кто такие? Почему не на службе? Или указ Его Величества о добровольном и обязательном для всех поступлении в армию для вас пустое место? А может быть вы русские шпионы?

— А давай их расстреляем? — капитан Лопухин не всегда одобрял шутки командира батальона, но если уж доводилось при них присутствовать, то никогда не отказывался поучаствовать. Для того и нужны друзья.

— Тратить порох на бродяг?

— Тогда повесим. Не отпускать же?

Рыжий оборванец, прислушивавшийся к ведущемуся вполголоса разговору, выудил из-за пазухи небольшой кожаный футляр на длинном ремешке:

— Мы состроим на службе, сэр! Вот мои бумаги.

— Фальшивые, конечно?

— Настоящие! Выданы командиром 13-го Ярмутского полка полковником Эшли Бредфордом! Мне предписано прибыть в Ярмут, сэр!

— Зачем?

— Военная тайна, разглашению не подлежащая.

Толстой и Лопухин переглянулись. Похоже, что это и есть обещанный Нечихаевым проводник. Тогда кто второй? В присланном голубиной почтой письме о нём ничего не говорилось. Или Мишка решил подстраховаться? Похвальная предусмотрительность. Тогда почему этот мордастый недомерок смотрит с ужасом, будто увидел не обычного королевского драгуна, а, по меньшей мере, голову горгоны Медузы.

В отличие от майора Толстого, французский император узнал как его, так и капитана Лопухина мгновенно. Трудно не узнать человека, которого практически каждый день видел в собственном штабе, и который имел гнусную привычку никогда не стучаться при входе в кабинет. Господи, как они сюда попали, и почему в английских мундирах? Это противоречит правилам!

Фёдор Иванович всё же взял протянутый посланцем Нечихаева пенал с бумагами. Почерк полковника Бредфорда ему хорошо знаком, и к тому же если этот человек действительно является проводником, то в условленном месте должен стоять значок в виде улыбающейся рожицы. Ага, вот он... присутствует.

— Шон Макгоуэн?

— Так точно!

— Ты должен был появиться в Ярмуте ещё позавчера.

— Извините, но непредвиденные задержки... полковник предупредил, но так получилось...

— Не перебивай офицера, болван! Ты должен был ещё позавчера появиться в таверне "Свинья и епископ", и спросить у её хозяина, не продаётся ли где-нибудь легавая сука с одним ухом, причём хромающая на левую переднюю лапу.

— На правую заднюю, сэр! Но откуда...

— От верблюда! Они идут в Глазго в колонну по три.

Шон выдохнул с видимым облегчением. Глупейшие фразы пароля и ответа на него невозможно произнести случайно, их нужно знать заранее. Так что позволительно расслабиться и переложить тяжкий груз ответственности на русского офицера.

— Но ведь мы могли разминуться? — осторожность всё же заставила ирландца сделать робкую попытку окончательно прояснить ситуацию.

— Мимо Фёдора Ивановича даже мышь не проскочит незамеченной, — рассмеялся капитан Лопухин. — Разве что очень маленькая, размером с французского императора.

— Какого-какого? — не понял Толстой.

— Вот этого! — хлыст в руке Ивана Михайловича упёрся в самый нос второму бродяге. — Друг мой Теодор, поздоровайся с Его Императорским Величеством! Император всех французов Наполеон Бонапарт! Добрый вечер, сир.

Никогда ещё французскому императору не было так стыдно. Мало того, что русские нашли его в самом неприглядном виде, так ещё и демонстративно не требуют объяснений. Вообще ничему! Да, именно из-за этого к стыду примешивалась изрядная доля холодной и рассудочной ненависти. Насмешки переносить легче, чем выказываемое равнодушие. Оно ранит больнее отточенной стали, и раны долго не заживают и кровоточат. Даже чёртов ирландец перестал предлагать императору свой дрянной виски, теперь кажущийся не таким уж и плохим.

— Куда вы меня везёте, месье?

Майор Толстой сделал вид, что не расслышал вопроса, и вместо него соизволил ответить Иван Лопухин:

— А вам куда нужно попасть, Ваше Величество?

— Мне всё равно, месье капитан.

— Вот мы туда и едем.

Путешествие, если марш целого батальона по вражеской стране можно назвать путешествием, проходило спокойно. Встреченные на дороге английские патрули безжалостно вырубались в скоротечных схватках, пару раз колонну обстреляли неизвестные, не причинив, впрочем, никакого ущерба, а ближе к Лондону местность вообще обезлюдела. Видимо, тут хорошо поработали армейские вербовщики, забирая под королевские знамёна всех без исключения.

— Когда мы будем на месте, капитан?

Лопухин пожал плечами и не ответил. Император не стал больше его беспокоить и сам замолчал, погрузившись в размышления. Вернее, мысль была всего одна — не сделал ли он самую главную в жизни ошибку, доверившись предложениям герцога Роберта? И где теперь искать этого чёртова Кавендиша с его кораблём и возможностью отплыть в Новый Свет? И ещё одна мысль всплывала из глубин сознания, но вот её Бонапарт в себе изо всех сил давил, и не давал выбраться наружу. Мысль о повторном побеге оказалась на диво живучей, и оставлять императора категорически отказывалась. А может и в самом деле...?

Пока Бонапарт отдавался во власть мрачных дум, произошло зауряднейшее на первый взгляд событие, впоследствии оказавшееся роковым для жителей всего Соединённого Королевства вообще, и особенно жителей Лондона в частности. Точнее, не само событие, а образовавшаяся цепочка совпадений, случайностей и прочих мелочей, давшая толчок к бесславному падению британской столицы. Итак, передовой дозор привёл пленного...

Заинтересовавшийся Наполеон попридержал коня, и в полной мере смог оценить красоту специфических выражений русского языка, употребляемых майором Толстым для объяснения двум сержантам всей их неправоты. В переводе на более-менее человеческую речь это звучало примерно так:

— Позвольте узнать, господа сержанты, какого чёрта вы припёрли эту дохлятину? У нас, слава Богу, не передвижная живодёрня, и даже не мастерская по выделке немецких сосисок. Зачем притащили мне эту падаль, кто ответит?

— Фёдор Иванович, он же ещё живой!

— Вот в этом и заключается ваша ошибка, господа! Даже не ошибка, тут целым преступлением попахивает. Маленьким таким преступлением, вроде неуместного благородства по отношению к противнику. Кто и чем его кормить будет, я спрашиваю? — Толстой сделал паузу, набирая в грудь воздух, и с новой силой обрушил на виновных начальственный гнев. — Или вам подвигов захотелось? Вот это, как я понимаю, офицер?

— Так точно!

— Ага, и за его пленение полагается награда, — майор опять замолчал, и лица сержантов озарились довольными улыбками. — Кошачью пипирду вам, господа, а не медали. У нас есть приказ, и наши награды ждут нас только после его выполнения, и никак не раньше. И за выполнение! Надеюсь, я понятно объясняю? А желающим отметиться в истории великими подвигами говорю ясно и чётко — удавлю собственноручно, и государь-император за это только похвалит. И вас похвалит, и, может быть, даже наградит. Но посмертно. Вы хотите Святого Владимира с мечами на могилку, господин Голицын?

— Да что уж я... — смутился сержант.

— Ага, значит, вы ещё не потеряны для Красной Гвардии.

— А я? — решился второй из распекаемых красногвардейцев.

— В каком смысле?

— Я не потерян?

— Прочь с глаз моих, герои...

Последний эпитет в устах командира батальона прозвучал одновременно угрозой и диагнозом, но никак не похвалой. Иначе нельзя, особенно с этими — аристократы, мать их... Но в Красную Гвардию попали исключительно в силу своих способностей, выдержав высокий конкурс, и на оскорбительные намёки об использовании родственных связей очень обижаются. Но в целом молодцы, ежели не распускать.

— Мы же не просто так его привели, Фёдор Иванович, — сержанты скрываться не стали, и предприняли согласованную атаку на командира. — Он много чего интересного рассказывает.

— Про что?

— Да про всё. Но с особенной ненавистью — о большом отряде русских егерей и казаков, расположившемся в пяти верстах отсюда. Тот отряд вооружён каким-то чудовищным оружием, и не далее как сегодня утром разогнал два английских батальона, посланных на его уничтожение.

— Вот как?

— Так и есть, Фёдор Иванович. А этот пленный как раз из остатков тех самых батальонов.

— Что-то сомнения берут, господа. Сколько человек там может быть в строю? Если это заградительный отряд для поддержки наступательного духа французских союзников, то больше ста человек быть не должно. Обычно взвод егерей да казачья полусотня при одном офицере. Против двух батальонов только бы выстоять. Да, победят, но чтоб разогнать!?

— А если в наличии артиллерия большого калибра?

— Откуда?

— Не знаем, Фёдор Иванович, но она в отряде имеются.

Толстой внимательно посмотрел на своего начальника штаба:

— Иван Михайлович, такие люди нашему батальону очень бы пригодились. Съездишь?

Заскучавший без особых дел Лопухин оживился:

— Почему бы нет? Это я мигом.

— Только мундиры смените, — посоветовал майор, и с отвращением посмотрел на свой собственный. — Отвык я от подобных фасонов. Как шлюхи портовые, ей-богу.

Лейтенант Самохин не жаловался ни на обмундирование, ни на жизнь, хотя и то и другое в последнее время не блистали красотой и чистотой. Живой и ладно... и даже сумел почти без потерь вывести отряд из-под удара. Французы за потери не считаются, так как неизвестно, сколько их на самом деле погибло, а сколько разбежалось и до сих пор прячется в окрестных лесах. Пусть их Наполеон пересчитывает.

Главное — казаков с егерями сохранил, что само по себе сойдёт за чудо, и оторвался от противника с большим прибытком в виде секретных английских гаубиц. То ещё дерьмо, кстати. Одна слава, что новейшие, а нарезка в стволах наполовину стёрлась после полутора дюжин выстрелов, и лупят теперь не туда, куда нужно, а как их английский бог на душу положит. Взрываются примерно так же. Некоторыми хоть в городки играй — снаряд начинает кувыркаться сразу после вылета из ствола, и прокладывает в неприятельских рядах просеки. Но, опять же, без взрыва.

И бросить добычу жалко — за каждое захваченное оружие полагается премия, а их тут двадцать одна штука. Было больше, но у трёх гаубиц раздуло стволы. У казаков слёзы в глазах стояли, когда топили в болоте испорченную добычу. У самого сердце сжималось. Пришлось пообещать, что исхлопочет хотя бы четверть суммы за утопленное, без предъявления материальных доказательств, только под честное слово.

Но удача, судя по всему, решила сделать Фёдора Саввича своим любимцем, и тут же послала компенсацию — обоз из мастерских Британской Академии со снарядами к секретным орудиям вышел точно к дневному биваку заградительного отряда, и после первых же выстрелов обозники кинулись бежать с удивительной скоростью. Однако после осмотра груза Самохин решил, что сам бы в этом случае бежал гораздо быстрее. Достаточно было одной пуле попасть туда, куда не следовало бы попадать, и...

— Ваше благородие, — Василий Прокопьевич принял на себя обязанности командирского адъютанта и секретаря, не доверяя ответственное дело непутёвой молодёжи. — Ваше благородие, до вас капитан Лопухин. На приём, говорят, желают попасть.

— Их там несколько?

— Капитан Лопухин в единственном числе пребывать изволят, а двух прибывших с ним сержантов я сюда не пущу, ибо нечего младшим чинам на офицерских разговорах уши греть.

— Слушай, Прокопьич, а откуда он здесь взялся? Почему часовые не остановили и не доложили по команде?

— Так красногвардейцы же!

Это многое объясняло, в том числе и удивительную невнимательность часовых.

— Зови, — лейтенант одёрнул мундир, и решительно склонился над походным сундучком, где хранилась последняя бутылка вишнёвой наливки. — И закуски нам какой сообрази.

— Само собой, — кивнул Василь Прокопьич. — Мы же не без понятия.

Красногвардейский капитан появился буквально через минуту после ухода урядника, но почему-то вместо приветствия восхищённо покрутил головой по сторонам, и произнёс с некоторой долей зависти в голосе:

— Умеете же вы устраиваться с удобствами даже в походных условиях, Фёдор Саввич. Ох, простите, я не представился — капитан Лопухин Иван Михайлович.

— Моя фамилия, как я понял, вам известна? — Самохин с удовольствием пожал протянутую руку. Не каждый день доводится здороваться с человеком, чьё имя не исчезает из газетных заголовков, и о чьих приключениях написаны штук восемь толстых романов. — И что вы говорите про удобства? Увы, они у нас на улице. Монголы, знаете ли, свои жилища ватерклозетами не оборудуют.

Настоящая монгольская юрта досталась лейтенанту в том самом обозе, что вёз снаряды секретным артиллеристам, и можно было лишь гадать, каким образом она оказалась на берегах Туманного Альбиона. Скорее всего, её привёз какой-нибудь учёный из экспедиции на Восток, и решил использовать на войне в качестве походного шатра. Ну а судьба так распорядилась, что у монгольского жилища появился новый владелец.

Лопухин шутку оценил, но развивать её далее не стал. Произнёс со всевозможной серьёзностью:

— Я послан к вам, Фёдор Саввич, командиром моего батальона Фёдором Ивановичем Толстым с предложением объединить силы. Вы, как мне думается, в настоящий момент не имеете приказов от вышестоящего командования и вынуждены действовать по обстановке.

— Да, это так.

— В таком случае я уполномочен предложить вашему заградительному отряду войти в состав батальона на правах отдельной роты с должным содержанием согласно уложению Его Императорского Величества о Красной Гвардии! — отбарабанив торжественную часть, капитан Лопухин закончил негромким пожеланием. — Соглашайтесь, Фёдор Саввич, у нас ведь всё равно общее начальство.

Такого Самохин не ожидал, но не раздумывал ни секунды:

— Я согласен, Иван Михайлович!

А в голове Фёдора Саввича уже щёлкали невидимые счёты, осваивая и распределяя ещё не полученное жалование. Эх, пару бы месяцев продержаться в батальоне, и тогда по выходу в отставку можно будет не только организовать хозяйство по последнему слову науки и техники, но и подумать над расширением угодий. Если, конечно, суждено остаться живым.

Забегая много вперёд, успокою моего многоуважаемого читателя — лейтенант останется жив, и через сто с лишним лет его потомки будут гордиться великим предком, и рассказывать о нём в своих школьных сочинениях. А если кому-то доведётся побывать в Нижнем Новгороде, то не поленитесь прогуляться от Императорского Драматического театра, мимо Чёрного пруда и Поземельного Банка прямиком к высокому волжскому откосу. По улице, носящей имя георгиевского кавалера, отставного капитана и действительного академика Фёдора Саввича Самохина. Он честно заслужил добрую память о себе.

Документ 13

"Из сочинения ученицы Первой Градской гимназии им. Императрицы Марии Фёдоровны.

Почему мы любим свою страну.

...Мы любим Российскую Империю не только за её красоты и богатство, хотя от Рейна до Калифорнии и Гудзонова залива найдётся немало милых русскому сердцу уголков. В первую очередь мы любим свою страну за то, что она впервые в истории человечества предоставила своему народу равные права на ответственность перед Родиной независимо от происхождения.

Наглядным тому примером может послужить история моего прадеда, действительного академика Императорской Академии сельскохозяйственных наук, знаменитого селекционера и основателя династии хлебопромышленников, Фёдора Саввича Самохина. Родился он в ту пору, которую мы называем веком низкопоклонничества перед Европой, и успел в полной мере вкусить прелестей "просвещённой деспотии с вольтерьянским душком". Что бы его ждало в будущем, не приведи судьба и божий промысел на престол Государства Российского императора Павла Петровича? Его будущее было предопределено — в те времена крестьянское сословие ещё не считалось опорой самодержавия, и крестьяне страдали из-за малых земельных наделов и постоянных неурожаев, перебиваясь с хлеба на воду и с редьки на квас. Да, тяжёлая жизнь была уготована нашим предкам.

Но после отражения британского нашествия на Санкт-Петербург весной 1801-го года император Павел Петрович провозгласил независимость русской политики от европейского мнения, и произнёс историческую фразу:

— Немытая Европа нам не указ, а кому сие не по нутру, тот сам себе злой дурак!

* * *

* * *

Это официальная и рекомендованная к распространению версия знаменитого высказывания императора Павла I. Документально же зафиксированное изречение гласит: — Какая-такая Европа, Михаил Илларионович? Да на х... я вертел твою Европу.

* * *

Времена менялись, и вместе с ними менялись люди. Мой прадед принимал участие в двух войнах, и если с первой вернулся в сержантском чине, то со второй пришёл уже капитаном, георгиевским кавалером, и кавалером других боевых орденов. Бесплатное образование позволило подняться ему от самых низов до высших слоёв общества, и считаться другом у таких замечательных героев, как Михаил Касьянович Нечихаев, Фёдор Иванович Толстой, Иван Михайлович Лопухин, Матвей Дмитриевич Черкасский. Будущие выдающиеся российские полководцы подарили бывшему крестьянину свои портреты, и нередко заезжали погостить, чтобы в спокойной обстановке и спокойствии сельской жизни отдохнуть от ратных трудов и вспомнить совместное участие в жарких баталиях.

Это ли не стало показателем того, что в Российской Империи на самые верха пробиваются исключительно талантом и способностями, но никак не с помощью связей и происхождения.

Мои подданные являются людьми благородными уже по праву рождения! — так сказал другой великий император — Николай Павлович, продолживший дело отца и вознёсший страну к небывалым вершинам процветания.

А ещё мы любим Россию не только за всё описанное выше. Мы её любим просто за то, что она у нас есть. И этого достаточно...

(Сочинение Елизаветы Самохиной удостоено Похвального листа от Военного Министерства, и полный его текст был опубликован в газете "Нижегородские ведомости" 2 июня 1925 года)"

Глава 14

— Ты, Миша, натуральный вредитель и враг народа, — после дружеских посиделок, на которых отпраздновали новое звание Нечихаева, Фёдор Иванович Толстой постарался остаться с новоиспечённым героем с глазу на глаз, и теперь сурово тому выговаривал. — Что за бордель ты тут устроил, Миша? Вместо того, чтобы спокойно и тихо отстреливать британских лордов, вами организованы полноценные боевые действия с многократно превосходящими силами противника.

Мишка оценил замаскированную под выволочку похвалу. Майор Толстой сам отличался живостью характера, и сейчас попросту завидовал пропущенным приключениям. Завидует, а вслух этого сказать не может — несолидно при его звании.

Да, они нынче оба майоры, но для понимающего человека майорский чин в Красной Гвардии куда как выше генеральского в какой-нибудь инфантерии или кавалерии, и примерно равен полковнику воздушной гусарии. Нечихаев как раз и был тем самым понимающим человеком.

— Да нормально мы воюем, Фёдор Иванович. Мне нравится.

— А зачем ты пытался ограбить Банк Англии и кофейню Ллойда?

— Скажете тоже... ограбить, — обиделся Мишка. — Мы предотвратили вывоз материальных ценностей, и если бы к противнику не подоспела подмога, то вообще могли их спасти. Да что уж теперь рассуждать.

— Между прочим, бой с применением ручных ракетомётов на одной из центральных улиц Лондона прямо указывает на присутствие в городе частей нашей армии. Ракеты на мародёров не спишешь, и британцы обязательно сделают выводы.

— Как будто они до этого не догадывались, — рассмеялся Нечихаев. Тоже мне загадка природы. Да чтобы сделать такие выводы, достаточно достать пулю из любой простреленной мной или Николаем Павловичем башки!

При упоминании наследника престола Толстой построжел.

— Кстати, как себя цесаревич показал? Открою страшную тайну — именно государь-император негласно одобрил урок так называемой "политики прямых действий" в полевых условиях. Ну, или в городских, если тебе так будет угодно.

— Я догадывался об этом с самого начала.

— Но ты не ответил на мой вопрос.

— Про Николая Павловича? Хороший у государя-императора наследник, пусть не беспокоится. Через пару лет я бы ему доверил командование взводом, а ещё через пять — дал какое-нибудь захудалое государство вроде Голландии или Пруссии. Или сразу будем рассчитывать на Францию?

— И об этом догадался? Молодец.

— Спасибо за комплимент, Фёдор Иванович. У меня были хорошие учителя, и вы — один из них.

— Тебе тоже спасибо, Миша.

— Я вот что думаю, — Нечихаев поймал взгляд майора Толстого и улыбнулся какой-то хищной улыбкой. — Корону с головы Наполеона будем снимать аккуратно, или как получится?

— Война идёт. Миша, и тут уж не до галантерейного обхождения. Ну, ты понимаешь...

— Понимаю, причём очень давно это понимаю.

— Спасибо ещё раз.

— Да пока не за что. Вот сделаем дело, тогда и станем разбираться с благодарностями. Кстати, Фёдор Иванович, вы не слышали, где теперь пребывает Денис Васильевич Давыдов?

— В своё время вы, как мне показалось, неплохо дополняли друг друга. Так?

— Было дело. И где же он?

— А где во время войны должен быть морской офицер? Конечно же, на палубе боевого корабля. И по его уверениям — это лучший в мире и самый грозный корабль. Во всяком случае, никто кроме Дениса Васильевича не решился принять под командование то чудовищное безобразие, по недоразумению или попущению божию не тонущее в воде. И знаешь. Миша, мне почему-то кажется, что мы скоро услышим про капитана третьего ранга Давыдова. Кто сказал, будто военно-морских партизан не бывает?

С точки зрения привыкшего ходить под парусами человека, "Ласточка" действительно выглядела сущим безобразием, но её командир вызвал бы на дуэль любого, посмевшего это высказать. Отсталые люди не имеют права ни глумиться над чудом технической мысли, воплощенном в металле, ни жить после такого оскорбления. А суеверия пусть оставят для чёрных кошек. Гроб плавающий, видите ли... сволочи.

Да, "Ласточка" чуть-чуть похожа на огромный гроб, ну и что? Более совершенной формы не придумать, а плохих примет должен бояться неприятель, обнаруживший "истребитель" на позиции пуска самодвижущихся мин. По четыре минных аппарата на каждый борт! Это, господа, внушает! И две ракетных установки по двадцать семь направляющих. Сила, способная отправить в гости к морскому царю любой из ныне существующих линейных кораблей любого флота.

В истребители "Ласточку" определили в Адмиралтействе после долгих споров. Ни один из рангов новинке не подходил, поэтому решили утвердить особый, для единственного корабля. Так Давыдову не впервой обкатывать и испытывать в бою новшества — как-никак был первым командиром первого в мире военного парохода. Сейчас и вспоминать смешно, как тогда гордился невиданной мощью деревянного недоразумения...

Ну что же, пройдёт ещё несколько лет, и таким же наивным будет выглядеть восхищение клёпаной бронёй и наклонными бортами, способными отразить вражеские ядра без малейшего для себя вреда. Пусть так и будет, но сегодня нефтяные котлы истребителя выдают бешеную скорость в девятнадцать узлов из двадцати одного обещанного, и горе тому англичанину, что слишком поздно увидит стелющийся низко над водой дым. Впрочем, если и разглядит, то это ему не слишком поможет.

Условный стук по переговорной трубе дал Давыдову знать, что штурман просит его подняться в рубку. Недоработка изобретателей, чёрт побери! Неужели не могли догадаться, что если каюту командира расположить рядом с машинным отделением, то спокойно разговаривать в ней смогут только глухонемые. Да и это под сомнением — при отсутствии иллюминаторов свет даёт маленькая керосиновая лампа, но из соображений безопасности она зажигается крайне редко.

И вообще всё на "Ласточке" подчинено идее наибольшей прочности и скорости хода, удобству же экипажа отдано столь малое внимание, что порой кажется, будто корабль проектировался под состоящую из карликов и гномов команду. Да, и эти карлики не должны ни отдыхать, ни принимать пищу, ни мыться, ни, извините на напоминание, отправлять естественные надобности.

Наверх Денис Васильевич поднялся не в самом лучшем настроении, и на ходу потирал ушибленную голову. Масляное пятно на фуражке тоже не добавило удовольствия.

— Что там у нас, Дмитрий Дмитриевич?

Штурман, и он же старший офицер "Ласточки", протянул командиру бинокль:

— Паруса, Денис Васильевич.

— И это всё? Ради каких-то парусов на горизонте вы решили лишить меня заслуженного отдыха? Неужели сами не справитесь?

Штурман не смутился. Он как раз рассчитывал на такой ответ, и надеялся сегодня открыть личный счёт потопленным неприятельским судам. Не мичманам-механикам же этим заниматься, а других офицеров на "Ласточке" нет.

— Разрешите действовать самостоятельно?

Давыдов деланно зевнул, изображая скуку, и кивнул:

— Постарайтесь только не шуметь, Дмитрий Дмитриевич. Хочу нормально выспаться, а тут как раз вы со своими парусами.

Капитан третьего ранга слегка лукавил. Ему самому хотелось пустить ко дну парочку английских корыт, прикрывающихся несуществующим ирландским флагом, но Адмиралтейство требовало фактического подтверждения своей теории, согласно которой командовать в бою истребителем сможет даже неопытный офицер.

Да и разве это настоящий бой будет? Вчера вот тоже вроде как воевали, ага. Испанские рыбаки заранее донесли о формирующемся в порту конвое, а хитрые контрабандисты арматора маркиза де Бонжеленя сделали всё, чтобы не проскочить мимо поджидающей их "Ласточки". Правда, и место было выбрано с учётом удобства спасения команд, а если повезёт, то и перевозимых ими войск. Зачем проявлять излишнюю жестокость, если судьбе оказавшихся во враждебной стране солдат не позавидует даже висельник? А моряков со шлюпок снимет отирающийся неподалёку голландский фрегат.

Атлантика к западу от Понтеведры. Шхуна "Святая Бригитта"

— Ты полный болван, Чарли, и всё это потому, что только наполовину ирландец. В час твоего зачатия Святой Патрик отвернулся от Ирландии, и смотрел в другую сторону.

Капитан потрепанной морями и жизнью шхуны привычно костерил своего боцмана — единственного, кто отваживался не только подворачиваться старому ворчуну под горячую руку, но и перечить, отбивая нападки не менее едкими высказываниями:

— Да, Святой Патрик смотрел на север, где твою покойную матушку обрюхатил вонючий шведский китобой. Скажешь, не было такого?

— Враньё, он был норвежцем. И не трогай мою мать, свинья!

— Хорошо, её трогать не будем, и вспомним твою сестру, вышедшую замуж за людоеда.

— Испанские плантаторы на Филиппинах не едят человечину, дурень.

— А по мне, так они хуже папуасов, хотя и католики.

Давнишние друзья могли переругиваться часами, но сегодня капитан не был настроен на долгое развлечение. Неясные предчувствия томили его душу и сжимали сердце, а опыт подсказывал, что к их мнению нужно обязательно прислушиваться. Любой моряк со временем становится суеверным и не считает глупостями любые приметы, будь они хорошие или плохие. На хорошие ещё можно не обращать внимание. а вот наоборот...

— Что-то меня корёжит, Чарли, прямо с самого утра.

— Угу, — согласился боцман. — Тоже есть такое дело. Примерно так же меня ломало, когда в Малаккском проливе пропало корыто рыжего Салли. Прямо точь-в-точь!

— А ты набрался рому в Сингапуре и опоздал к отходу.

— Так я же чувствовал! Слушай. Нил, а вдруг это из-за солдат в трюме? Они ведь англичане, и Господь гневается на добрых ирландцев.

— Да какие из нас ирландцы?

— Ну не скажи. Если до сих пор не пошли на корм рыбам, то самые настоящие. Верная примета!

"Святая Бригитта" за тридцать лет своего существования что только не перевозила. Не раз в её трюмах оказывались чёрные невольники для хлопковых и сахарных плантаций Нового Света, четырежды ходила на китобойный промысел к берегам Гренландии и Исландии, курсировала с грузом опиума между Калькуттой и Сингапуром, а потом старой шхуне не повезло. Или наоборот повезло, это как ещё посмотреть. Нилу О"Лири, выкупившему видавшее виды судно у прежнего владельца, до смерти надоели тёплые воды, и захотелось достойно встретить старость, пробавляясь таким почтенным и достойным промыслом, как контрабанда. Вот тут и вышли на него люди маркиза де Бонжеленя с предложением. Моряк подумал-подумал, да и согласился, тем более отказаться ему всё равно бы не позволили. И откуда только гнусный француз прознал о прошлогодних шалостях в Карибском море, если ни одного из ловцов жемчуга не осталось в живых?

Но всё оказалось не так страшно, как это представлялось в первый момент — его сиятельство согласился не предавать дело огласке, сулящей значительные неприятности вплоть до виселицы, но поставил условием работу только на него одного. Не очень прибыльно, зато стабильно и достаточно безопасно.

И вот впервые "Святая Бригитта" попробовала себя в качестве военного корабля под командованием самого настоящего лейтенанта Флота Его Величества, что подтверждалось выданным Нилу О"Лири патентом. Насмешка судьбы, право слово... шхуна так и осталась старой, провонявшей протухшей ворванью посудиной, а вся её воинственность заключалась в забитых солдатнёй трюмах.

И внушительная премия от маркиза, если ни один из этих солдат никогда не ступит на английскую землю. Премия с подробным описанием необходимых для её получения действий.

— Как ты думаешь, Чарли, русские моряки нас не обманут?

— Это смотря какие попадутся, — поёжился боцман.

— А что, между ними есть какая-то разница? Я раньше не замечал.

— А ты их много видел?

— Ну... дважды был в Архангельске. Лет пятнадцать назад.

— Они изменились, Нил, причём очень сильно. Те, что начинали службу при их царице Екатерине, ещё помнят и соблюдают хоть какие-то правила благородной войны...

— Есть и другие?

— Есть, — вздохнул Чарли. — Император Павел выпестовал целый выводок голодных и жадных до славы волчат, и не дай нам бог попасться им в лапы.

— Ужасы ты какие-то рассказываешь.

— Чистая правда, Нил. Знаешь, сколько английских кораблей вышли в море, и больше о них никто и никогда не слышал? Сотни! Ушли из порта и пропали.

— Что, даже спасшихся не было?

— А я про что говорю?

Капитан нахмурился, хотя вроде и до этого его физиономия не блистала благодушием:

— А если не испытывать судьбу и не ложиться в дрейф в условленном месте? Знаешь, как-то не хочется зависеть от настроения и желаний желторотых юнцов в русских мундирах, вдруг решивших потренировать канониров в стрельбе по беззащитной шхуне. Уйдём на всех парусах, да и плевать на премию!

— Маркиз тебя потом даже в преисподней достанет. Да и куда ты собрался идти? У нас ни воды, ни припасов.

— Надо было взять.

— А смысл тратить деньги, если всё равно всё утонет? И я бы не советовал обманывать арматора.

— Тоже верно, — согласился Нил, прекрасно понимающий, что контракт с маркизом может расторгнуть только одна сторона, и он сам ей никак не является. — Ты офицеров запереть не забыл?

— И солдат тоже запер, а что?

— Ничего, — отмахнулся О"Лири, которому померещился промелькнувший около канатного ящика красный мундир. — Показалось.

Но вот щелчки взводимых пистолетных замков не спутать ни с чем, как и лошадиную физиономию с роскошными рыжими бакенбардами.

— Офицер для особых поручений при генерале Голдсуотри майор Джон Маккейн. Вы арестованы, господа предатели.

— Чёрт побери, Нил, откуда он взялся?

— Уже неважно, — отозвался капитан шхуны, хорошо помнивший, как начальник разведки английского экспедиционного корпуса в Испании махал им с причала шёлковым платочком. — По-моему мы крепко влипли.

И, как назло, под рукой нет даже ножа, а из трюма, заполняя всю палубу, выбегают вооружённые солдаты. Сейчас Нил О"Лири не дал бы за свою жизнь и потёртого фартинга...

— Надеюсь, вы поделитесь со мной подробностями вашего предательства, господа?

План майора Маккейна был незатейлив и прост, но самому ему он казался верхом совершенства, так как учитывал самую большую слабость противника — желание избежать лишних потерь среди экипажей судов. Они не будут топить шхуну без всяких предупреждений. Русские излишне самоуверенны, или это обычная, свойственная диким народам беспечность и убеждённость, что заключённое соглашение выполняется обеими сторонами в обязательном порядке? А может вообще желание прослыть гуманистами? Смешно, право слово! В нынешнее жестокое время побеждает сильный и решительный, но никак не доверчивый и добрый.

Бывший капитан "Святой Бригитты", благополучно отправившийся в мешке на дно морское, перед смертью рассказал о договорённости с русскими немало интересного, и при появлении вражеского корабля майор намеревался просто-напросто захватить его, подняв условный знак с просьбой подойти ближе для передачи важного сообщения. А что, роты стрелков под командованием прошедших огни и воды офицеров вполне достаточно. И пусть ни у кого нет за плечами опыта абордажей, но несколько залпов в упор достаточно проредят русскую команду, чтобы та не смогла дать достойный отпор. Впрочем, отпор, организованный азиатскими варварами, всегда недостойный.

— И долго нам ещё ждать? — Маккейн нетерпеливо поглядывал то на часы, то на оставленного в живых боцмана. — Скоро стемнеет.

— Да, сэр, мы и должны подать сигнал фонарями. Я же рассказывал...

Чарли разговаривал тихо, опасаясь лишний раз разозлить раздражительного майора. Мало ли что взбредёт тому в голову — почудится попытка бунта, например, а отправиться кормить крабов вслед за неудачливым Нилом ой как не хочется. Жалко, конечно, старого друга, но... И да поможет ему на том свете Святой Патрик.

Хуже нет на свете занятий, чем ждать и догонять, поэтому мичман Новиков в буквальном смысле не находил себе места, от волнения замучив проверками всех, начиная от расчётов аппаратов для запуска самодвижущихся мин, до наводчиков шестиствольных картечниц. Хорошо капитану третьего ранга Давыдову — отдал необходимые распоряжения, да завалился спать в крохотной каюте, а тут... Денис Васильевич ещё в Персидском походе канонеркой командовал, так что может не волноваться перед боем. Опыт, знаете ли, и уверенность в собственном корабле.

Дмитрия Дмитриевича отпустило только тогда, когда пришла пора, и над морем блеснули сигнальные огни конвоя. Тут уже не до раздумий и переживаний — вбитые упорными учениями действия не оставляют места всяческим самокопаниям и философии.

Три шхуны и одну бригантину утопили без затей, благо не пришлось тратить время на переговоры с командами. Предупреждённые арматором моряки заранее покинули суда на шлюпках, и треск ломаемых таранным ударом бортов заставлял их сильнее нажать на вёсла. О перевозимых в трюмах солдатах так никто и не вспомнил, да и чёрт с ними... А вот последний корабль преподнёс сюрприз.

Мичман заколотил специально приготовленным молоточком по переговорной трубе, и для верности крикнул в неё что было сил:

— Денис Васильевич, нам хотят передать важные и совершенно секретные сведения!

Машины как раз работали на малых оборотах, поэтому командир расслышал сообщение, так как из широкого раструба переговорника раздалась сдержанная ругань, а потом долетела эмоциональная фраза:

— Сейчас буду! Мать... какому... железо... и в руки нагадить...

Давыдов появился через две минуты — на "Ласточке" вообще нет больших расстояний, и большая часть времени в пути от каюты до рубки тратится на преодоление устроенных человеческим гением препятствий.

— Что у нас тут, Дмитрий Дмитриевич?

— Четверых утопили, Денис Васильевич, а пятый поднял на мачте семь фонарей.

Невыспавшийся капитан третьего ранга выдал малый загиб, но потом махнул рукой:

— Так давайте полюбопытствуем. Они нас пока не видят?

Мог и не спрашивать. Палуба "Ласточки" едва возвышается над водой, а при хорошей волне сверху вообще одна труба торчит, так что разглядеть истребитель даже днём — задача не из простых. Это вам не паруса, появляющиеся из-за горизонта задолго до самого корабля. А дым ночью незаметен.

— Осветить их прожектором, Денис Васильевич? Или сразу рантьер зажжём?

— Зачем? Подойдём поближе и поговорим, всё равно там никто не разбирается в русской военно-морской азбуке.

Мичман кивнул, что в кромешной темноте было не обязательно, и "Ласточка" на самом малом ходу пошла на сближение. Её, конечно, выдавал глухой гул паровой машины, но этот недостаток можно перетерпеть ради почти полной невидимости. Вот так же принесённый из лесу домой обыкновенный ёжик ночью производит звуки, приличествующие зверю много крупнее его, но попробуйте найти этот колючий клубочек! Пока не вступишь босой ногой...

Денис Васильевич вооружился жестяным рупором и загремел задрайками толстого люка, предназначенного для стрельбы из тут же установленной картечницы:

— Здравия желаю, господа! — крикнул он в направлении близких фонарей. — Какого чёрта вам от нас понадобилось?

Вспышки пороха на полках ружей неприятно удивили капитана третьего ранга, но прилетевшие на голос пули бессильно расплющились о железо молниеносно захлопнутого люка.

— Это хамство с их стороны, Дмитрий Дмитриевич, вы не находите? И долг каждого воспитанного человека...

— Утопить мерзавцев, — продолжил за командира мичман. — Чтоб другим неповадно было.

Ружейные залпы следовали один за другим, и Новиков всерьёз обеспокоился сохранностью краски на рубке "Ласточки". Слава богу, что большинство выстрелов было сделано много выше — туда, где должна была находиться палуба у любого нормального корабля. Истребитель к нормальным кораблям не причислит и самый неисправимый оптимист.

— Прикажете выпустить самодвижущуюся мину?

— Ё... в смысле, бейте зажигательными ракетами. Люблю, знаете ли, запах греческого огня по ночам. И с этого момента будем топить всех встреченных, не вступая ни в какие переговоры. Своих в этих водах нет и быть не может, в чужие нам как-то... Ну вы понимаете, Дмитрий Дмитриевич?

— А союзники?

— Разве что они... Ладно, на флаги тоже обращаем внимание.

Документ 14

"Большая Морская Энциклопедия. т.12 гл 22

Новиков Дмитрий Дмитриевич [23.6(5.7).1788, с. Мошкино Городецкого уезда Нижегородской губернии, ныне с. Новиково, — 30.6(12.7).1855, Петропавловск-Калифорнийский], русский флотоводец, адмирал (1834). Родился в семье офицера. Окончил Морской кадетский корпус им.Ушакова (1807), служил под началом Д.В.Давыдова на первом бронированном истребителе кораблей "Ласточка".

В 1808 году принимал участие в блокаде Англии в составе объединённого союзного флота. Участвовал в Царьградском сражении 1818, командуя соединением минных катеров. Во время русско-американской войны 1828-29 командовал броненосцем при блокаде Бостона и Нью-Йорка, а с 1829 по возвращении в Кронштадт — отдельным отрядом бронепалубных крейсеров.

С 1834 на Тихоокеанском флоте, командующий эскадрой. В 40-х гг. совершал крейсерства у калифорнийских и мексиканских берегов, участвовал в высадке десантов и укреплении береговой линии. В 1840 произведён в вице-адмиралы, с 1848 полный адмирал, военный губернатор Русской Америки.

Был ближайшим сподвижником адмирала Д.В.Давыдова и завоевал большой авторитет в области военно-морского искусства. Во время Мексиканской войны 1853-54, командуя эскадрой Тихоокеанского флота, Новиков обнаружил и заблокировал главные силы конфедеративного флота в Калифорнийском заливе, а 18 (30) ноября разгромил их в сражении в бухте Ла-Паса (1853). Для действий Новикова в этом бою характерны наступательный дух, решительность в достижении цели, эффективное использование артиллерийских, ракетных средств, а так же усовершенствованных самодвижущихся мин собственной системы.

Во время осады Панамы в 1854 году правильно оценил стратегическое значение перешейка и использовал все имевшиеся в его распоряжении силы и средства для начала работ по проектированию знаменитого канала его имени.

Погиб в 1855 году результате покушения, организованного правительством САСШ, что послужило поводом к войне и последующим присоединением к Русской Америке шести новых губерний. Похоронен в Форт-Россе в соборе Крестовоздвижения Господня.

В Петропавловске-Калифорнийском воздвигнут памятник адмиралу Новикову. (бронза, гранит, 1860, скульптор Е.В.Миргородский).

Имя Новикова присвоено одному из крейсеров Российской Империи."

Глава 15

Поначалу предложение обстрелять Лондон из своих гаубиц лейтенант Самохин встретил с воодушевлением, но при здравом размышлении эта идея показалась ему не такой уж и хорошей. Нет, его не смущали возможные потери среди мирного населения — в превращённой в крепость вражеской столице нет, и не может быть мирных жителей. А если и есть, то ответственность за их гибель ляжет на совесть короля Георга и английского премьер-министра лорда Персиваля Спенсера, проигнорировавших ультиматум русского командования. И какое дело, что он напечатан в "Санкт-Петербургских ведомостях"? Судя по речам сэра Персиваля, российские газеты попадают в Англию с минимальным запозданием.

С обстрелом немного другое — изношенные донельзя стволы "секретных" орудий не позволяют обеспечить не только нормальную точность, но и более-менее приемлемую дальность выстрела. Бьют на три с половиной версты, и хоть ты тресни... дальше не хотят. Есть опасения без всякого толку растратить запас снарядов, отнюдь не безграничный, а его пополнения не предвидится.

— Да ладно вам переживать, Фёдор Саввич, — успокаивал Самохина майор Толстой. — Отнеситесь к ситуации проще. Мы же совсем не рассчитывали на эти гаубицы, так что любое причинённое ими разрушение стоит рассматривать как подарок свыше. Сколько у вас зарядов?

— По двенадцать штук на ствол.

— Вот! Представьте ощущения англичан, когда на их головы одновременно упадут... сколько будет умножить двенадцать на двадцать один?

— Двадцать, — поправил лейтенант. — Только что доложили о найденной неисправности в механизме вертикальной наводки.

— Без разницы, — отмахнулся Фёдор Иванович. — Ну так что, начинаем? Дадим британцам прикурить от их же спичек?

Мишка Нечихаев, изучавший устройство незнакомой доселе артиллерийской системы, коротко обронил:

— Лондон забит войсками, так что промахнуться невозможно.

Так оно и было на самом деле. Четыре дня назад всё же состоялось генеральное сражение, в котором английская армия под командованием генерал-майора Берлинга ожидаемо потерпела поражение. Оно вообще могло превратиться в катастрофу, так как изначально имелось аж восемь командующих с равными правами, но хранящий старую добрую Англию Святой Георгий спас ситуацию, направив на шатёр, где проводилось совещание, тяжёлый снаряд. Полтора пуда пороха — самый внушительный аргумент в спорах о старшинстве, и сэр Сессил оказался единственным кандидатом на высокий пост. Ему удалось привести в порядок деморализованных внезапным обстрелом солдат и офицеров, так что на минные поля перед дивизией Красной Гвардии вышли вполне боеспособные части.

У Тучкова имелось достаточно времени для устройства полосы заграждения, и Николай Андреевич воспользовался им в полной мере. Впервые применённая новинка — колючая проволока на вбитых в землю колах, со стороны казалась безобидным украшением пейзажа, но прикрываемая французскими стрелками, она оказалась неприступной крепостью. А в оставленных узких проходах англичан встречала картечь. Глупо отказываться от оружия, зарекомендовавшего себя с лучшей стороны в течение нескольких столетий, не правда ли?

Генерал-майор Берлинг и тут не растерялся — бросив на заграждения сформированные из новобранцев полки, он сумел сохранить самые боеспособные части, и увёл их в сторону Лондона. Общие потери английской армии составили около семи тысяч убитыми, две с половиной тысячи сдались в плен, а раненых никто не считал — сэр Сессил приказал не задерживаться и уповать на милосердие азиатских варваров.

Увы, но Николай Андреевич Тучков задавил в себе неуместный в данной ситуации гуманизм, и пообещал расстрелять любого, кто попытается заняться спасением неприятельских раненых.

— Лазареты рассчитаны только на своих, и я не хочу, чтобы мои солдаты страдали из-за проявлений ложно понятого человеколюбия. Количество доброты в мире строго ограничено, и при выборе между своими и чужими...

Вот таким образом в Лондоне и оказались сосредоточены значительные силы британцев. Окружённый со всех сторон город сдаваться не собирался.

— Вот смотри, Николя, здесь всё довольно просто.

Разобравшийся самостоятельно в последовательности заряжания английских гаубиц майор Нечихаев терпеливо объяснял цесаревичу свои действия. Первый выстрел по вражеской столице доверили произвести наследнику русского престола, и тому хотелось не просто сделать символический жест, но и самому досконально представлять процесс.

— Снаряд, правда, лучше вдвоём подавать, — продолжил Нечихаев.

Двухпудовая болванка легла в жёлоб, а дальше её пришлось проталкивать длинной жердиной с нанесёнными мерными делениями. Она продвинулась всего на двадцать дюймов, после чего снаряд упёрся, оставив достаточно места для пороховых картузов.

— А это что такое, Михаил Касьянович?

— Затвор.

Цесаревич посмотрел на свою винтовку, прислонённую к станине гаубицы, и с сомнением покачал головой:

— Совсем не похож.

— Это точно, — согласился Мишка. — Помогай... ага, влезло... а теперь вот сюда стучим кувалдой, а тут одновременно нажимаем ломом. Держи! Ух, мать её...

Старинное заклинание, заставляющее работать любой механизм, не подвело и сегодня — с лязгом встал на место клиновой затвор, и гаубица из кучи железного хлама стала хоть немного походить на грозное оружие. Ещё минут десять, и оно будет готово к стрельбе. Правда, лейтенант Самохин уверяет, будто бы его егеря управляются за меньшее время... Ой лукавит Фёдор Саввич.

— Николя, крути вот эти рукоятки.

— Зачем?

— Вертикальная наводка. А вот этой ты сможешь чуть-чуть довернуть ствол по горизонту, вправо и влево.

— На наш миномёт похоже, только у того скорострельность в сто раз выше. Не вижу я, Михаил Касьянович, будущего у такой артиллерии.

— Пока не видишь. Но техника развивается, и может быть, лет через десять ты сам изобретёшь пушку, перевозимую всего лишь парой лошадей, но способную выстрелить на тридцать вёрст. И попасть, что самое главное. Как тебе задачка?

— Да, но я не механик.

— А что мешает выучиться? Царственный плотник в России уже был, есть с кого брать пример.

— Не сравнивайте, Михаил Касьянович.

— Это почему же? Пётр Великий в твои годы только в солдатиков играл, а кое у кого уже боевые награды имеются.

— Орден дан авансом, — засмущался Николай.

Нечихаев рассмеялся:

— Авансом государь-император может только на каторгу отправить, а на награды он довольно скуп.

— Не похоже, — упрямо помотал головой наследник. — Сколько их у вас в походном мешке? Если при полном параде в бой выходить, то и пуля в грудь не страшна. Там одного серебра фунтов десять.

— Однако мы отвлеклись, — не прекращая разговора, Мишка аккуратно забил порохом затравочную трубку и осторожно вставил её в затвор. — Ну что, прицелился?

— Смеётесь, Михаил Касьянович?

Да, крутить рукояти архимедовых винтов подъёмного механизма ствола сил не хватило бы и у Ильи Муромца, особенно если бы он тоже позабыл перекинуть стопор из походного положения в боевое.

— Давай-ка помогу.

После долгих совместных усилий гаубица наконец-то оказалась готова к выстрелу, и лейтенант Самохин, руководивший зарядкой остальных орудий, нетерпеливо спросил:

— Начинаем Ваше Императорское Высочество?

— Не торопитесь, Фёдор Саввич, ещё настреляетесь, — вместо цесаревича ответил Нечихаев. — Таблицы у вас?

— Какие ещё таблицы?

— Ну как же... англичане производили испытания, и должны были сделать хоть какие-то замеры и записи. Зависимость дальности от возвышения, например. Как вы собираетесь корректировать огонь?

— Разве его можно... — лейтенант вдруг что-то вспомнил, и с досадой хлопнул себя ладонью по лбу. — Сержант Черкасский, принесите господину майору тетрадь профессора Аткинсона.

— Вот, что и требовалось доказать.

— Но откуда вы знали о таблицах, Михаил Касьянович?

— А вам разве не приходилось стрелять из миномётов?

Самохин покраснел и признался:

— Я из отставки добровольцем... трёхмесячные офицерские классы...

— Понятно. Как говорит наш государь-император — "взлёт-посадка".

Князь Черкасский принёс толстую тетрадь в коленкоровом переплёте и вытянулся во фрунт, поедая глазами прославленного, но такого молодого героя. Была у Матвея Дмитриевича мечта всей жизни, о существовании которой он узнал буквально только что. Как из кулибинки прострелило или молнией ударило, и сержант понял одно — полцарства за перевод в воздушную гусарию! Правда и четверти царства не имелось, даже пятой части любого захудалого герцогства... Но появился смысл дальнейшего существования, и доселе не бедного на приключения и подвиги.

Нечихаев на мелкий подхалимаж чужого подчинённого внимания не обращал, слишком был озабочен изучением страниц, покрытых мелким, неудобочитаемым почерком. Наконец поднял голову и невесело посмотрел на Самохина:

— Вы, Фёдор Саввич, взрыватель на какое расстояние выставили? Я, честно говоря, о существовании такового и не подозревал.

— Взрыватель?

— Ну да, он самый. Устроен по тому же принципу, что и на наших разрывных ракетах с картечными пулями. Наверняка какая-то скотина секрет продала.

— Однако, — огорчился лейтенант. — А я-то думал, почему у нас снаряды так ху... хм... Будем разряжать орудия?

— Да и чёрт с ними, — вдруг решил Нечихаев. — Николай Павлович, поджигайте затравку.

Великий князь щёлкнул новомодной зажигалкой, подарком от капитана Лопухина, и, как учил Михаил Касьянович, громко закричал:

— Берегись! В стороны, мать вашу за ногу!

Последние слова, впрочем, он добавил по собственной инициативе. Для пущей надёжности, так сказать.

Высшее общество Соединённого Королевства не монолитное, как, кстати, и любое другое, и представляет из себя несколько более-менее крупных собраний, иногда даже не пересекающихся между собой. У мужчин, разумеется, точек соприкосновения больше, а вот женщины живут скучнее, отдавая время салонам, редким по нынешним временам балам, делая визиты знакомым и родственникам, и устраивая скромные праздники.

Сегодняшнее торжество вряд ли назовёт скромным даже самый скептически настроенный человек — Его Высочество стоит выше собственных указов, и распорядился чествовать победителей в битве при Лонгфорде со всевозможной пышностью. Народу нужны положительные эмоции, особенно лучшей его части! Так решил принц-регент по совету премьер-министра, и пусть война подождёт!

— Название вашей загородной усадьбы входит в моду и становится именем нарицательным, милая Анна! — сухопарая девица лет тридцати от роду улыбалась своей молодой подруге, но в глубине души отчаянно завидовала отблескам славы, невольно ложащимся на юную леди. — Но я бы не стала обольщаться — по слухам, вполне заслуживающим доверия, лорд Сессил не победил, а вовсе даже наоборот. И вся его заслуга состоит в том, что он удачно свалил все неудачи на погибших в той страшной резне.

— Не смей так говорить о герое! — леди Анна поискала взглядом предмет обожания всех лондонских красавиц. — Он хороший! И как ты думаешь, близость нашей усадьбы к месту его победы является достаточным поводом для того, чтобы подойти к маршалу не нарушая приличий?

Да, юная леди не ошиблась, называя генерала Берлинга маршалом. Милости, посыпавшиеся на сэра Сессила по возвращению в Лондон, оказались поистине королевскими — за спасение армии он получил новый чин, должность главнокомандующего, и, самое приятное, освободившийся недавно титул герцога Девонширского.

— Зачем подходить самой? Я попрошу кузена Уильяма, и он представит вас друг другу. Но, милая моя, ты не находишь, что сорок с лишним лет разницы в возрасте — это слишком много?

— Ах, Элеонора, расположение Его Высочества к лорду Сессилу перевешивает любые недостатки! Ну и где же твой Уильям?

— Не будь такой нетерпеливой, дорогая. Мой кузен человек занятой, и даже на праздниках его время расписано поминутно. Он ненадолго вышел, и обещал скоро вернуться. Прямо так и сказал — одна нога здесь, а другая там.

Впоследствии леди Элеонора проклинала себя за нечаянное пророчество — капитан Уильям Бентинк оказался одной из первых жертв прилетевших откуда-то из-за Темзы снарядов, и его растерзанный труп нашли в строгом соответствии с неудачным обещанием — без обеих ног. Но это случилось много позже, а сейчас Лондон вдруг превратился в маленький ад на земле.

Первым опомнился от потрясения, вызванного близким взрывом, Его Высочество, но принц-регент не нашёл ничего лучше, чем забраться под кресло и уже оттуда скомандовать:

— Убейте их, мой храбрый маршал! Враг уже на пороге! Русские идут!

Громкое восклицание вывело людей из оцепенения, и, одновременно вызвало панику. Блестящие и учтивые джентльмены, цвет Британии и её опора, галантные рыцари просвещённого века... они вдруг бросились к дверям, мигом растеряв непрочный налёт цивилизованных манер. Вопли затоптанных дам оставлены без внимания — мужчины должны как можно быстрее выбраться отсюда и встретить врага лицом к лицу, ибо таков приказ Его Высочества!

Застывшая на месте Элеонора с ужасом наблюдала как маршал Сессил Берлинг саблей прорубает себе дорогу сквозь шёлк и муслин женских платьев... как они окрашиваются красным... как от упавшего канделябра вспыхивает роскошная причёска леди Палмерстон... как падает на ревущую толпу огромная люстра. А потом рухнувший потолок милосердно прекратил этот кошмар.

Её нашли под завалами через три дня, запертую в нише обломками балки вместе со статуей обольстительной Венеры. Лукавая богиня любви не дала старой девушке семейного счастья, но спасла жизнь. Только вот зачем нужна жизнь тридцатилетней развалине с жуткими шрамами от ожогов на лице, с тех самых пор передвигающейся исключительно в коляске? Насмешница Венера...

А леди Анна всё же встретилась со своим кумиром. Когда их откопали, разрубленная голова юной красавицы покоилась на пробитой осколками снаряда груди несостоявшегося спасителя Соединённого Королевства. Примечательная картина, достойная кисти великих мастеров прошлого.

В будущем тоже нашлись талантливые живописцы, посвятившие немало полотен этому трогательному и страшному событию, и многие из них... Впрочем, это уже другая история.

То, что казалось адом попавшим под обстрел людям, не произвело никакого впечатления на остальных жителей Лондона. Он слишком большой, чтобы сразу оценить масштабы происходящего, и значительная часть огромного города продолжала жить беспокойной жизнью, каковая является нормой для любой осаждённой крепости. Где-то что-то взрывается? Да храни их Святой Георгий, а у нас есть дела поважнее. Эка невидаль, взрывы...

У британской столицы нет стен, но это не означает её беззащитности. Воодушевлённые пламенными речами премьер-министра горожане дружно и массово приходили к командирам полков и настойчиво требовали предоставить место в строю и дать в руки оружие. Равнодушных не осталось. Так, во всяком случае, докладывали начальники вербовочных команд, частым гребнем прочёсывающих город в поисках добровольцев. Каждый дом превращался в неприступный бастион, а каждая улица — в ловушку для будущих захватчиков.

Каждый занимался посильной работой, в том числе и дети. За таскание камней для строительства баррикад полагается всего одна миска жидкого супа в день, но это лучше, чем умирать с голода сидя без дела. А голод уже вот-вот начнётся. Его костлявый призрак бродит по Лондону, с довольной ухмылкой заглядывает в пустые хлебные и мясные лавки, радуется при виде скудных запасов наводнивших город войск, а от сгоревших в порту складов приходит в полный восторг.

Пожар случился на прошлой неделе, и виноватых в поджоге так и не нашли. Повесили десятка два подвернувшихся под руку бродяг, но в столице циркулируют упорные слухи, будто на самом деле провиант вывезен по распоряжению Парламента и премьер-министра для последующей перепродажи. Но попробуй проверь! Даже говорить об этом не стоит, так как особо болтливых вздёргивают без всякого суда и разбирательства. Сэр Персиваль объявил тотальную войну, и любая помеха должна быть устранена. Жестоко? Зато справедливо.

Делу обороны подчинена вся жизнь города. И непривычно видеть благородных леди, жертвующих для строительства баррикад любимую оттоманку своей комнатной собачки, или целую гору шляпных коробок. Невеликая защита от русских пуль, но ведь тут главное душевный порыв и энтузиазм, не так ли?

Немалое количество горожан являлось с собственным оружием. Англия всегда где-нибудь воевала, пусть даже с дикими туземцами, и отставники привозили домой многочисленные и самые фантастические свидетельства своих подвигов. Да, это не новейшие ружья или нарезные штуцеры, но аркебуза времён битвы при Павии или мушкет эпохи Вильгельма Оранского нанесут атакующим не меньший урон. А в ближнем бою ассегай из южной Африки или древний пуштунский кинжал вполне составят конкуренцию сабле и шпаге.

Лондон готов встретить азиатские орды, и те получат достойный отпор!

Документ 15

" Le moniteur universel" Париж 8 ноября 1808 года.

Пришел и на нашу улицу праздник!

Поздний ночной час. Но на улицах города, полицейских участках, казармах — необычайное и радостное оживление. Город проснулся и весь ликует. Центральные улицы Санкт-Петербурга заполнены народом — мастеровыми, солдатами-отпускниками, гимназистами и гимназистками, студентами. Незнакомые люди радостно жмут друг другу руки, крепко обнимаются, целуются. Слышны возгласы:

— Свершилось! Разбойничье логово взято в кольцо осады!

— Да здравствует Его Императорское Величество Павел Петрович — отец нашей победы!

В парках и скверах стихийно возникли народные гуляния. В них участвуют все до единого человека, оказавшиеся на улицах в этот час. Особенно ярко и торжественно проходит праздник в военной гошпитали, где производят награждение отличившихся в боях и находящихся на излечении. Эти люди более чем достойны воздаваемых им почестей.

На набережной Фонтанки выступил вернувшийся с Высочайшей аудиенции военный губернатор Вены генерал-лейтенант Милорадович:

— Наша славная героическая армия на территории Соединённого Королевства, — говорит он, — вместе с армиями наших союзников она вот-вот завершит разгром проклятого Богом и людьми государства и его военной машины. Отечественная война Российской Империи с вероломной Британией скоро закончится нашей блистательной победой. К этой победе русский народ привела наша святая православная церковь, привел любимый император, гениальный полководец Павел Петрович. Слава русским войскам, дошедшим до Лондона и Темзы! Слава великому императору!

Вслед за ним произнёс речь министр Его Величества князь Беляков:

— Господа и дамы, — говорит он, — заканчивается великая историческая битва. Вероломная и злокозненная Британия поставлена на колени. Вчера наши войска замкнули кольцо окружения вокруг вражеской столицы и приступили к осаде. Непобедимо наше оружие. Особенно велика радость у нас, жителей Санкт-Петербурга, переживших английское нашествие семилетней давности. Ещё тогда государь-император произнёс великие слова: "Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!" Пророчество свершилось, ибо оно подтверждено знаниями российской науки и славой русского оружия!

От собственного репортёра из Санкт-Петербурга по телеграфу."

Глава 16

13-й Ярмутский стрелковый полк от обстрела не пострадал. Предупреждённый Нечихаевым полковник Бредфорд выпросил у командования самый опасный участок обороны — поближе к обложившим город русским войскам. Если кто-то и удивился героическому порыву сэра Эшли, то приписал его всеобщему воодушевлению, охватившему британскую столицу. И совсем никто не обратил внимания на тот факт, что в строительстве укреплений принимали участие люди, разговаривающие на английском языке с ярко выраженным акцентом. Должно быть, жители Оркнейских или Шетландских островов, привлечённые невиданным в их бедных местах жалованием. Целый шиллинг в месяц! Он, знаете ли, на дороге не валяется и на дереве не растёт. За такие деньги можно убивать!

Но пока убийств не случалось, и сержанты Ярмутского полка внимательно прислушивались к мнению этих самых незнакомцев, незаметно оказавшихся главными распорядителями работ.

— Зазоры между бочками оставляйте, tvoju mamu, иначе там темно будет! И какой dolbojob забыл выбить днище?

Технические термины помогали правильно сделать, а потом замаскировать многочисленные проходы в баррикадах. Лежат себе дубовые бочки из-под солёной рыбы, заваленные горой всевозможного мусора, и лежат... кому какое дело? Зато со стороны противника через тайные туннели нескончаемым потоком текут крупные партии самого ходового по нынешним временам товара — муки, вяленого и копчёного мяса, овечьего сыра и топлёного свиного сала.

Поначалу сэр Эшли удивлялся неслыханному гуманизму русских, и в разговоре с майором Нечихаевым не удержался от вопроса:

— Скажите, сэр Майкл, зачем вы это делаете? Осаждённые города всегда брали измором, а ваш провиант позволит хоть на чуть-чуть, но оттянуть голодовку.

Ответ оказался столь же неожиданным, сколь и рациональным, что не могло не найти одобрения в душе старого циника:

— Видите ли, господин полковник, мы не торопимся брать Лондон. Ведь в этом случае никак не избежать пожаров и больших разрушений, и потом потерявшее все средства к существованию население нам же придётся и кормить. И, что самое печальное, кормить за счёт казны Российской Империи. Но наше государство не так богато, как утверждает всеобщее заблуждение, и не сможет содержать столько голодных ртов бесплатно. Заначки-то у них останутся под завалами, так?

— Заначки?

— Кубышки, тайники с золотом и серебром, горшочки лепреконов-башмачников...

— Понятно! — воскликнул проникшийся великолепием замысла полковник. — И штурм начнётся только после того, как у жителей кончатся деньги?

— На обмен тоже соглашайтесь. Российская Империя заинтересована в спасении произведений искусства, украшений, древних книг, рукописей и архивов. На последнее обратите особое внимание — государь-император Павел Петрович не может допустить гибели культурного наследия европейской цивилизации.

— Да, но...

— Опасаетесь, что в старинных хрониках обнаружится подтверждение прав русского императора на английский престол?

— Нет, что вы!

На самом деле сэр Эшли был достаточно наслышан о заявлении Павла Петровича, что английская корона принадлежит потомкам Великого князя Владимира Мономаха после женитьбы оного на дочери короля Гарольда Второго. И как теперь всё повернётся?

— Трон обещан вам, господин полковник, и это не ставится под сомнение! — твёрдо заявил Нечихаев. — Кстати, вы в профиль очень похожи на прижизненные портреты своего великого предка, подло убитого норманнскими завоевателями при молчаливом одобрении всей Европы.

— Извините, но портретов Гарольда не существует.

— Так найдите! Неужели и это нужно объяснять?

Мысль так запала в голову сэра Эшли, что и сейчас, спустя три дня после разговора, он не перестал её обдумывать. Даже появились кое-какие планы по претворению в жизнь, но требовался совет приближённого к особе русского императора человека. Господи, ну почему сэр Майкл так долго не появляется? Как ушёл в сопровождении двух сержантов в сторону центра города, так до сих пор от него никаких известий. Уж не случилось ли чего-нибудь?

— И откуда их здесь столько? — князь Иоселиани вытер нож о штаны только что прирезанного им английского солдата. — Темно, сыро, пауки везде... нет же, так и тянет в подвалы. Или тут у них гнездо?

— Ага, берлога, — охотно откликнулся граф Замойский. — Прямо тут и размножаются неизвестным науке способом.

— Я серьёзно спрашиваю.

— А ты про Гая Фокса никогда не слышал?

— Нет, не слышал. А он кто?

— Историю, Мишико, нужно учить, потому что она всегда может пригодиться.

— Зачем, если минно-взрывное дело интереснее и полезнее? И потом — русскому князю вовсе не обязательно знать байки диких древних бриттов. Я, друг мой Александр, сказками не увлекаюсь.

— Ты же грузин. Или нет?

— А ты поляк. Это разве мешает быть русским? Наша национальность от происхождения не зависит.

Нечихаев в споры не вмешивался. Он был занят закладкой мины, и отвлекаться от сего действия не собирался. Сама взрывчатка, представляющая собой прямоугольные бруски бурого цвета, довольно безопасна в обращении и не любит лишь резких ударов, а вот химический взрыватель покойного профессора Товия Егоровича Ловица — штука капризная, требующая внимательности и повышенной аккуратности. И тем и другим майор обладал в избытке, но лишних предосторожностей не бывает по определению. А разговоры мешают, как и приближающиеся громкие голоса. Их всего трое? До чего же опрометчивый поступок и преступная беспечность.

Ага, готово... теперь осталось продублировать взрыватель двумя нажимными запалами, и почти всё. Это на случай, если мину всё-таки обнаружат и захотят обезвредить. Обманка опять же не помешает. Всего лишь один старинный пистолет с колесцовым замком, но попытавшегося его убрать тоже ждёт неприятный сюрприз.

Через десять минут Нечихаев закончил работу, и бросил за пределы очерченного светом масляного фонаря круга короткое:

— Как там?

Граф Замойский вынырнул из темноты с довольной улыбкой, брызгами чужой крови на мундире, и трофейной саблей в великолепных ножнах в руке:

— Всё в порядке, Михаил Касьянович, но мы не знаем общую численность охраняющего подвалы караула. Вдруг обеспокоятся пропажей патрулей и пойдут на поиски? Шум поднимут, а он нашим планам повредит.

Мишка задумался. Он не рассчитывал на такую активность англичан в подземельях Парламента. Традиции традициями, но проверять подвалы каждые десять минут — это явное излишество.

* * *

* * *

До сих пор здание парламента перед каждой церемонией торжественного открытия с тронной речью монарха обыскивают йомены (стражники), чтобы убедиться, что никакие современные Фоксы не спрятались в подвалах, хотя в данном случае это скорее костюмированный обычай, а не серьёзная антитеррористическая мера.

* * *

— Живым никого не взяли?

— Никак нельзя было. Они же втроём ходят, так что хочешь не хочешь, а приходится убирать с первого удара. А то мало ли...

— Покойников хоть спрятали?

— Куда? Кругом голые стены, а если есть двери, то обязательно заперты на замок.

— И где же эти неприступные двери?

— Да вот тут, за угол, а потом два раза направо.

Воспитывавший Нечихаева генерал-майор Борчугов в своё время постарался дать приёмному сыну всестороннее образование, не ограниченное ни курсом классических наук, ни рамками неправильно толкуемой и понимаемой морали. Старый ахтырский гусар имел отличающиеся от общепринятых взгляды на жизнь, и нанимал Мишке лучших учителей во всех сферах человеческой деятельности, начиная от стрелкового мастерства и фехтования, до ножевого боя и карманных краж. Танцы и поэзия тоже не остались обделены вниманием, но основной упор был сделан на умение выживать в любых обстоятельствах с нанесением максимального ущерба противнику. Наука вскрытия замков и проникновения за запертые двери тоже изучалась, и пара завсегдатаев Шлиссельбургской крепости получила помилование именно за выдающиеся успехи своего ученика.

Мой многоуважаемый читатель, несомненно видевший в синематографе старую фильму "Сверхчеловек против лис-оборотней Микадо" с Фёдором Ивановичем Шаляпиным в главной роли, воскликнет: — "В жизни таких людей не бывает!", и окажется неправ. Судьба Михаила Касьяновича Нечихаева гораздо интереснее любой фильмы, и когда будут рассекречены некоторые обстоятельства его жизни и карьеры, вы ахнете от изумления!

На возню с замком ушло чуть больше времени, чем на изготовление подходящей отмычки — шомпол от английского ружья слишком толстый, а искать что-то более подходящее просто некогда. Но и эта железка в конце концов поддалась усилиям, и замок, проскрежетав на прощание внутренностями, открылся.

Нечихаев заглянул за дверь, чертыхнулся, и знаком попросил Замойского посветить фонарём. Потом оба одновременно скривились от ударившего в нос мерзкого запаха и открывшегося не менее мерзкого вида.

— Что это, Михаил Касьянович? — граф остановился на пороге и разглядывал кажущиеся бесконечными уходящие в темноту ряды клеток. — Тюрьма?

— Нет, Александр Степанович, это мастерская по изготовлению английского оружия возмездия.

— Они? — Замойский сделал шаг вперёд, чтобы получше разглядеть людей в клетках, но Нечихаев попридержал его за локоть. — Как они могут стать оружием возмездия?

Мишка криво усмехнулся. До командования Красной Гвардии и до её особого отдела доходили слухи о работе британских учёных над некой проблемой, способной не только остановить русскую армию, но и полностью её уничтожить не считаясь с собственными потерями. Поначалу за это "чудо-оружие" приняли английские ракеты, совсем недавно — дальнобойные секретные гаубицы большого калибра, а тут вот оно как...

— Знаете, Александр Степанович, от каких причин возникают заразные болезни? Не вдавайтесь в научные рассуждения, а попробуйте сказать своими словами.

Замойский пожал плечами:

— Наш батальонный фельдшер говорит, что все болезни происходят от грязи и нечистот.

— Именно так. А здесь мы видим идеальные условия для любой заразы, от оспы и холеры до бубонной чумы.

Заглянувший в дверь Иоселиани сморщил нос и тоже спросил:

— Разве чуму разносят не крысы, а китайцы с индусами и негритосами?

— Африка и Азия есть территории, где болезни зарождаются сами собой, и существует теория, согласно которой тамошние жители с самого рождения являются носителями любой заразы, и стоит только поместить их в условия скученности и содержать в ослабленном состоянии... И добавьте сюда нечистоты.

— Российская Академия Наук не разделяет подобные заблуждения, — возразил граф Замойский. — Дикая и бесчеловечная теория.

— Но, тем не менее, британские учёные захотели её проверить.

— Именно здесь, в подвалах Вестминстерского дворца?

— А что такого? На штурм этого английского символа пойдут наши лучшие части, включая Красную Гвардию, воздушно-гусарские полки и две бригады егерей, так что в случае успеха эксперимента окажутся заражёнными именно они, а потом уже и вся армия. Как думаете, Александр Степанович, русский солдат откажет в помощи этим вот бедолагам? Конечно же нет... будут выносить, отмывать, кормить...

— А мы?

Нечихаев вздохнул:

— А мы оставим всё как есть. Если британская научная теория верна... то ну их к чёрту! — он потянул за цепочку карманных часов. — До взрыва мины остаётся чуть больше часа, и нам остаётся только надеяться на очистительную силу огня и посочувствовать несчастным. А потом сделать всё, чтобы наказать их убийц. Не кривите рожу, сержант, вы видите перед собой именно покойников, и никак иначе.

— Но они ещё не заразные?

— Пока, может быть, и нет. Но кто знает? А вот что будет через месяц, когда сюда войдут наши войска?

— Да, но...

— Отставить пререкания, сержант Замойский! Пять минут на перетаскивание сторожей, и вперёд! Есть тут одно интересное место, куда мне очень хочется наведаться. Составите компанию, господа?

После трагической гибели принца-регента, парламент постановил временно передать всю полноту власти в Соединённом Королевстве премьер-министру лорду Персивалю Спенсеру. Кому ещё, как не ему, выполнять привычные обязанности? Ведь Его Высочество никогда не утруждал себя государственными делами, предпочитая проводить время в развлечениях и увеселениях. Династия, опять же, не прервалась, так как жив ещё один наследник престола, пребывающий сейчас в Индии, и нет повода менять устоявшееся положение дел. Знамя, каковым является Его Величество король Георг III, сохранилось, и борьба продолжится его именем.

В связи с тревожной обстановкой в Лондоне лорд Спенсер вообще перебрался жить в Вестминстер, приказав обустроить подобающие должности и положению апартаменты рядом с залом заседаний верхней палаты. Во-первых, очень удобно и не приходится подвергать свою жизнь опасности при поездках от дома и обратно, а во-вторых — господа из парламента постоянно находятся под контролем, что гарантирует отсутствие нездоровых поползновений к капитуляции. Не то, чтобы у кого-то такие мысли появлялись, но кто знает, как оно дальше повернётся. Аристократия тем и отличается от плебса, что может делать со своим честным словом всё, что заблагорассудится, и понятие предательства по отношению к джентльмену применять не корректно. Право перейти на сторону сильного освящено веками британской истории и не подвергается сомнению. Главное — не дать шанс им воспользоваться.

Невзрачный человек в потертой одежде, сидевший в кресле напротив премьер-министра, не принадлежал к древнему роду и не мог похвастаться двенадцатью поколениями славных предков, но его польза для Соединённого Королевства заключается отнюдь не в длинной родословной. В палате лордов немало родовитых болванов, так что поневоле начинаешь сожалеть, что их пращуров не прибили где-нибудь в Палестине во время очередного крестового похода.

— Итак, мистер Керри, вы утверждаете, что вашим людям удалось встретиться с самим французским императором? Учтите, здесь не книжная лавка, и за сказки платить никто не собирается. Помните недавнее утверждение, будто бы покушение на русского генерала Тучкова подготовлено идеально? Кто обещал успешный исход той операции?

Человек, названный мистером Керри, сохранил невозмутимое выражение лица, но про себя отчаянно чертыхался. Покушение на командующего всей армией вторжения генерал-майора Тучкова готовил он лично, но брать на себя ответственность за провал не собирался. Кто мог предположить, что подкупленного французского гвардейца в тот же вечер арестуют по обвинению в совершении военных преступлений на территории Российской Империи во время "Восточного похода"? Слава богу, русское министерство госбезопасности не любит бюрократических проволочек и долгих судебных спектаклей, так что француза повесили прежде, чем он сообразил купить право на жизнь рассказами о связях с английской разведкой.

— Это исключено, сэр Персиваль, — Керри извлёк из кармана поношенного сюртука вчетверо сложенный бумажный лист. — Вы узнаете руку Наполеона? Вот письмо, прочитайте.

— Какая неосмотрительность с его стороны! — премьер-министр выхватил из рук своего лучшего шпиона послание императора. — А если бы оно попало к русским?

— Во-первых, сэр, такого случиться не могло. Мои люди вне подозрений, и пользуются полным доверием самого майора Нечихаева.

— Он уже майор? А вам не кажется, мистер Керри, что настала пора подрезать птичке крылья?

— Как вам будет угодно, сэр. Но не стоит ли подождать ещё немного?

Лорд Спенсер задумался. Вопрос не такой простой, каким он кажется на первый взгляд. Да, пробравшиеся в город гусары майора Нечихаева устраивают диверсии и отстреливают занимающих весьма высокие посты людей, но они же одновременно аккумулируют в своих руках поистине гигантские суммы в наличности, драгоценностях, векселях и предметах искусства. И воспользоваться услугами врага для улучшения личного благосостояния для любого истинного британца является делом богоугодным и благородным. Вот только излишняя алчность как бы не повредила — русские непредсказуемы, их византийское коварство общеизвестно, хотя многими ошибочно трактуется как готовность идти на уступки... Да, если затянуть с развязкой, то майор оставит всех с носом, и несколько миллионов фунтов уплывут в Петербург.

— Передайте своим людям, мистер Керри, пусть разберутся с наглецом и окончательно решат проблему. И что там вы говорили про второе?

— Во-вторых, сэр, я хотел рассказать о намерении этого майора сделать то, что когда-то не удалось Гаю Фоксу. Поступившее в его распоряжение взрывчатое вещество в десятки раз превосходит по мощности все известные виды пороха, и по непроверенным данным...

— Вы идиот и тупица, Керри! — премьер-министр подскочил с кресла и затрезвонил в серебряный колокольчик. — С этого сообщения и нужно было начинать! Государство в опасности, а я в это время выслушиваю глупые истории про Наполеона Бонапарта и его желании вступить в переговоры! Это бред, мистер Керри!

Так и не развёрнутый листок полетел на пол, а лорд Спенсер рявкнул на появившегося секретаря:

— Льюис, мы немедленно покидаем Вестминстер.

— Да, сэр. Куда, сэр?

— Куда угодно, хоть в Тауэр, но лишь бы подальше от этих болванов. Передайте моё распоряжение выделить конвой.

Покинутый премьер-министром кабинет пустовал совсем недолго — минут через пять после его ухода тихонько приотворилась дверь, и раздосадованный обманутыми ожиданиями Нечихаев произнёс:

— Уплыла рыбка, чёрт побери! Вот же денёк не задался.

— Что-то случилось, Михаил Касьянович? — граф Замойский проскользнул мимо командира внутрь и огляделся. — Здесь довольно мило. Но вы обещали нам сюрприз?

— Обещал, — мрачно кивнул майор. — Но, как видите, мы никого не застали.

— А кто должен быть?

— Да так, ерунда... всего лишь премьер-министр.

— Английский?

— А чей же ещё? — Нечихаев тяжело вздохнул и подобрал валяющуюся около двери бумажку. — Документы, если какие найдём, забираем с собой.

— Зачем нам они? — Иоселиани, из всех наук уважающий только минно-взрывное дело, с подозрением относился к любым бумагам, особенно к их перетаскиванию. — Вон в том шкафу их пуда полтора будет, а то и все два. Может быть, просто подожжём?

— Грузимся и уходим. А будет время, то и почитаем. Надеюсь, вы, князь, не ставите под сомнение пользу самообразования?

— Нет! То есть, да... В смысле, не ставлю.

— Это хорошо. На всё про всё у нас десять минут. Начали, господа!

Документ 16

Обращение

Председательствующего Офицера Парламента Шотландии

к шотландскому народу

по поводу капитуляции Эдинбурга и провозглашении независимости Шотландии.

Эдинбург, 7 ноября. Как передает телеграфная служба Российской Империи, шотландские газеты напечатали приказ генерал-лейтенанта Ирвина Уэлша, фактического правителя Шотландии, о безоговорочной капитуляции всех сражающихся шотландских частей и подразделений в составе иных полков. В приказе было сказано:

"Шотландские мужчины и женщины! Парламент Шотландии принял закон о выходе из Соединённого Королевства и реставрации монархии. Сегодня, 7 ноября, издан указ о безоговорочной капитуляции всех сражающихся шотландских войск, так как королевство Шотландия не находится в состоянии войны с Российской Империей, Французской Империей, королевствами Дания и Нидерланды. В качестве местоблюстителя престола, которому командование союзников поручило ведать военными делами, я обращаюсь в этот торжественный момент нашей истории к шотландской нации.

После героической борьбы с непревзойденной стойкостью в течение почти тысячи лет Шотландия наконец-то избавилась от своего главного врага. Продолжение войны на стороне британской короны будет означать лишь бессмысленное кровопролитие и бесполезное разрушение. Правительство, чувствуя ответственность за будущее своей нации, было вынуждено действовать, учитывая крах всех физических и материальных сил, и просить императора Павла Петровича о прекращении военных действий и назначении монарха на пустующий престол нашего королевства.

Это было благороднейшей задачей Парламента Шотландии и правительства, поддержавшего его после страшных жертв, которые потребовались для того, чтобы спасти на последнем этапе войны жизнь максимального числа соотечественников. То, что война не была закончена немедленно и одновременно, должно объясняться единственно этой причиной. Завершается этот серьёзнейший час для шотландской нации и её будущего.

В этот торжественный момент мы исполнены чувства глубокого благоговения по отношению к погибшим в этой войне. Эти жертвы возлагают на нас высочайшие обязательства. Наше сочувствие, в первую очередь, принадлежит раненым, осиротевшим и всем, пострадавшим в этой борьбе. Никто не должен питать иллюзий по поводу суровости условий, которые будут поставлены шотландскому народу нашими новыми союзниками во искупление вины. Сейчас мы должны посмотреть в глаза нашей судьбе прямо и безоговорочно.

Никто не может усомниться в том, что будущее будет трудным для каждого из нас и что оно потребует жертв от каждого из нас во всех областях жизни. Мы должны принять это бремя и верно выполнить обязательства, которые мы на себя берем. Да здравствует свободная Шотландия! Да здравствует император Павел Петрович! Да здравствует будущий король Шотландии, имя которого будет озвучено чуть позднее, после консультаций с прибывшим в Эдинбург графом Александром Христофоровичем Бенкендорфом!"

Глава 17

Мистер Керри не мог поверить своей удаче, опознав в молодом офицере Саутгемптонского полка того самого майора Нечихаева, судьбу которого он только что обсуждал с лордом Персивалем Спенсером. Этот русский шел по улице в сопровождении двух груженных мешками сержантов того же полка, и вёл себя столь непринуждённо, что на краткое мгновение возникли сомнения. Ну не может вражеский лазутчик насвистывать весёлую песенку и отпускать затейливые комплименты встреченным дамам! Он должен красться незаметно, постоянно оглядываться по сторонам, и выглядеть натуральным злодеем.

Да, капитан Пибоди из фальшивого полка самозваного полковника Бредфорда предупреждал о чрезвычайном нахальстве мистера Нечихаева, как и о его огромном самообладании. Но чтоб до такой степени? А ведь поначалу не верил — на первый взгляд майор показался романтичным и меланхоличным юнцом, слава которого умышленно преувеличена для сокрытия действительно значимых фигур. Во всяком случае, портретный рисунок именно такое впечатление и производил. И вживую, правда издали, то же самое... Воистину по-настоящему узнать человека можно только в деле.

В деле? Черт возьми, так это он несёт мину для закладки под парламент? Боже всемилостивый, его нужно срочно остановить!

— Хватайте русских лазутчиков! Хватайте их! Вот они!

Нечихаев недоумённо посмотрел на дерущего глотку англичанина, но первым проявил инициативу граф Замойский.

— Смерть азиатским захватчикам! — сержант бросил изрядно надоевший кожаный мешок с трофейными документами на мостовую, и в три огромных прыжка оказался рядом с мистером Керри. — Умри, монголо-казацкий лазутчик!

Обернувшийся на вопли армейский патруль с удивлением наблюдал необычную картину — сержант Саутгемптонского полка сидел верхом на каком-то невзрачном типе в партикулярной одежде и душил его с большим энтузиазмом. Неужели и правда поймал русского шпиона? По слухам, они наводнили город до такой степени, что теоретически половина прохожих может состоять на службе царя Павла. Этот, наверняка, тоже... Но вмешаться всё равно придётся, ибо так предписывает инструкция.

— Простите, господин лейтенант, но не могли бы вы объяснить действия своего солдата? — старший патрульный обратился к Нечихаеву со всевозможной почтительностью.

Тот если и собирался что-то объяснить, то не успел — мощнейший взрыв заглушил все звуки и напрочь отбил как желание говорить, так и желание задавать вопросы.

— Вот же чёртовы химики... ведь пообещали задержку от часа до полутора.

— Что, сэр?

— Русские в городе, болван! Немедленно занять оборону за ближайшей баррикадой! Пошевеливайтесь, сволочи!

В голосе лейтенанта-саутгемптонца звучало столько уверенности в своём праве отдавать приказы, что патрульных как ветром сдуло. А граф Замойский, отвлёкшись от увлекательного занятия, вдруг предложил:

— Давайте его с собой заберём?

— Покойника?

— Он ещё живой. Почти живой... но если не нужен, то это не надолго.

Желание допросить неизвестного типа сыграло с гусарами дурную шутку, и следующий же патруль, спешащий к горящему Вестминстеру, поинтересовался лежащим на плече сержанта Иоселиани бездыханным телом. В аресте подозрительного лица нет ничего странного, но вот зачем тащить его на себе, да ещё с такой скоростью? Князь не был настроен на долгие разговоры, и на недоумённый вопрос ответил со свойственной южным народам непосредственностью — кинжалом в печень. Нечего какой-то британской сволочи загораживать дорогу потомку грузинских царей. И понеслось...

Фёдор Иванович Толстой пребывал в беспокойстве — время, отведённое Нечихаеву на операцию, давным-давно вышло, а от него ни слуху, ни духу. То есть взрыв был слышен, как и видно стало поднявшееся над центром Лондона пыльное облако, но этим всё и закончилось. Частую ружейную стрельбу во внимание можно не принимать — англичане палят в любую привидевшуюся опасность, и эти звуки стали привычными и естественными для осаждённого города.

— Да где же его черти носят?

Капитан Лопухин высказал предположение:

— Да где угодно. Но в последнее время Мишей завладела идея закончить начатое дело в Английском Банке.

— Он там уже был.

— И что? Скажу тебе по секрету, друг мой Теодор... как бы правильно выразиться? Михаил Касьянович хочет осуществить мечту — построить самодвижущийся бронированный механизм по прожекту Светлейшего князя фельдмаршала Кутузова, но испытывает недостаток средств. Отсюда и все его финансовые предприятия, называемые государем-императором экспроприацией экспроприаторов.

— Его Императорское Величество в хорошем смысле этого слова безумен, но не до такой же степени!

— До такой, друг мой Теодор, именно до такой. Иначе, почему мы с тобой платим налог в десять процентов от стоимости захваченных трофеев, а Нечихаев только полтора?

Между тем далёкая стрельба усилилась, и в общей какофонии стали явственно слышны хлёсткие щелчки кулибинских винтовок. Потом в низкие облака ушла красная сигнальная ракета.

— Попался, черти бы его побрали! — со злостью выдохнул Толстой. — Иван, поднимай батальон по тревоге!

— А мы как третьего дня её объявили, так до сих пор отбой не давали. Люди в обнимку с оружием спят, — капитан Лопухин машинально проверил ход сабли в ножнах, и уточнил без всякой надежды на положительный ответ. — Разреши мне пойти Мишку выручать?

— Здесь останешься, — жёстко отрезал Фёдор Иванович. — На тебе охрана Бонапарта и присмотр за цесаревичем.

— Вот Николай Павлович за императором и приглядит, а я тем временем...

— Останешься.

— А тебе, понятное дело, всё самое интересное?

— На то я и командир, друг мой Иоганн, чтоб впереди, на боевом коне...

— Ты же пешим порядком...

— Это не существенно. Людей строй, твою мать!

— Нехорошо так о своей теще.

— Ладно... нашу мать! И чтоб быстро!

Лопухин вытащил из кармана костяной свисток, и прежде чем отдать команду, тихонько пробормотал:

— Обойдётся Бонапартий без моего догляда.

Нечихаев никак не мог предполагать, что снятый им флигель и устроенный в нём тайник пригодится так скоро. Собственно, старался-то не для себя, а делал закладки по ранее утверждённой схеме, исполняя пожелания господ из ведомства графа Бенкендорфа иметь в Лондоне два-три десятка оборудованных со всеми удобствами квартир. Под удобствами понимался вовсе не привычный ватерклозет производства завода братьев Нобилей и не чугунная ванна с дровяной колонкой для нагрева воды — в данном случае это понятие подразумевало хорошие сектора обстрела на случай провала, уединённость помещения, наличие оружия и достаточного количества боеприпасов. Мало ли что и когда может пригодиться? Политика, она дама изменчивая, и вдруг Лондон так и останется столицей враждебного государства... а тут всё готово, приходи и сразу приступай к работе.

Везде одинаковый набор — шесть потрёпанных временем и боями кулибинских винтовок, три ручных ракетомёта, десяток английских ружей, полпуда пороха и запас пуль к ним, ящик рубчатых чугунных гранат, большой моток верёвки и кусок душистого лавандового мыла. Граф Замойский при виде последнего рассмеялся:

— Эстеты, право слово. Наверняка кто-то из наших составлял списки.

— Из кого?

— Из поляков, — объяснил бывший житель славного Ченстохова. — Немцы бы на мыле сэкономили, а русский человек положит самое простое.

— Не вижу связи.

— А она есть. Лавандовое — это так элегантно, чёрт возьми!

Нечихаев пожал плечами, что в последнее время начинало превращаться в дурную привычку. Вешать он никого не собирался, даже мистера Керри, скромно лежащего в углу и до сих пор пребывающего в беспамятстве.

— Давайте, Александр Степанович, не будем рассуждать о национальных пристрастиях к сортам мыла, а произведём ревизию боеприпасов.

Сержант Иоселиани отшвырнул ногой кучку пустых гильз и многозначительно промолчал. Патронов оставалось минут на сорок хорошей перестрелки, а потом придётся переходить на стрельбу из старинных английских ружей. Древность несусветная — в России такие только в лавках охотничьего оружия и встретишь. Лет восемь барахлу, не меньше. Сделаны ещё до эпохи исторического материализма, как непонятно, но эмоционально выражается фельдмаршал Кутузов.

— Если прижмёт, то даже из оглобли выстрелишь, — прокомментировал Мишка невысказанный намёк князя. — Или с дула заряжать разучились?

Пуля, ударившая в стену над головой, принудила Нечихаева пригнуться и спрятаться в простенке. Что, опять под прикрытием стрелков попробуют выбить дверь с помощью тяжёлой дубовой скамейки из ближайшей харчевни?

— Александр Степанович, гляньте пожалуйста.

Одну минуточку, Михаил Касьянович, — Замойский выставил в разбитое окно палку с примотанным к ней зеркальцем и удивлённо присвистнул. — Пушку притащили. Шестифунтовку, не меньше.

— И с моей стороны ещё одна, — невозмутимо заметил Иоселиани, и мечтательно добавил. — Вот бы домой такую привезти. Отцу подарю.

— Виноградники сторожить? — усмехнулся граф, неоднократно отдававший должное почтение винодельческому таланту Иоселиани-старшего.

— Турок пугать будем, ага. И ворон со скворцами.

Шутливое настроение лишь слегка маскировало общую озабоченность, но не могло скрыть её полностью. Положение складывалось неприятное и почти безнадёжное. Если от ружейного огня во флигеле пострадали только стёкла, то против пушек стенам не устоять. Разве что попробовать достать артиллеристов пулей? Так ведь в доме напротив засели стрелки с нарезными штуцерами и не дают поднять головы, не то что даже высунуться из окна. Мастера снайпинга, будь они неладны.

— Мишико, из ракетомёта в пушку попадёшь? — спросил Замойский.

— Сами же сгорим, — отмахнулся грузинский князь.

Резонное замечание. Ракета при запуске даёт огненный хвост в полторы сажени, если старыми мерками мерить, и её применение в закрытых помещениях запрещено категорически. Угловая комнатка, где они держат оборону, не больше пяти шагов в любую сторону, и раньше использовалась как кладовка расположенной здесь же шляпной мастерской. Того и гляди от случайной искры полыхнёт, не говоря уже о ракетном пуске.

Вообще-то флигель выбирался исходя из соображений дешевизны, и по большому счёту никто не собирался сидеть в нём в осаде, исключая разве что непредвиденные случаи. И мог ли Нечихаев предугадать наступление этого самого случая так скоро?

Иоселиани на одно мгновение появился напротив оконного проёма, выстрелил навскидку, и, упав на пол, расплылся в довольной улыбке:

— Точно в лоб залепил мерзавцу! — и тут же без всякого перехода. — Уходить надо из ловушки, командир. Залпируем осколочными ракетами, и на прорыв.

— А этого куда? — Мишка мотнул головой в сторону пленного.

— Зарежем. Ну не живым же его в огне оставлять? Мы не звери.

— Хорошее предложение, хотя и несколько запоздавшее.

— А если подумать, Михаил Касьянович?

— Думать нужно было перед тем, как тыкать кинжалом в патрульного, тем более четыре раза! Неужели не почувствовал, что ему и одного достаточно? Распустились, и взнуздать вас некому! Вот я ужо займусь!

— Бес попутал, Михаил Касьянович, — улыбнулся хитрый грузин. Он-то хорошо помнил гуляющую по Санкт-Петербургу легенду о некоем гусаре, на спор оседлавшем полицейского исправника, и проскакавшем на нём по Невской першпективе. И расплатился за провоз не чем-нибудь, а четырьмя зуботычинами, да ещё добрым советом не обкладывать данью ломовых извозчиков. И остальных тоже. — Так будем англичанина резать, или прямо так бросим?

Упомянутый англичанин выбрал этот момент для возвращения в сознание, и весьма удивился свершившемуся факту. Мистер Керри не сразу сообразил, что видит тех же самых людей, и первые произнесённые им слова были требованием немедленно доставить его к премьер-министру лорду Персивалю Спенсеру.

Нечихаев слегка опешил от неожиданной наглости пленника:

— Может быть вам все мои деньги отдать?

— Не нужно, слабо простонал Керри, вдруг осознавший степень своей ошибки. — Я и так предполагаю, где они могут храниться.

— Откуда?

Лучший личный шпион английского премьер-министра недолго раздумывал. Если для спасения шкуры требуется раскрыть кое-какие государственные тайны, то настоящий джентльмен пойдёт на это без колебаний. А он чем хуже? Выдачей крупных секретов можно будет чуть позже упрочить положение ценного свидетеля, готового к откровенному разговору, и, чем чёрт не шутит, даже немного заработать.

— Список устроенных вами тайников, господин майор, составлен по нашим рекомендациям, высказанным через капитана Пибоди из фальшивого Ярмутского полка.

— Ах ты гадина! — возмутился Иоселиани.

— Подожди, Мишико, — остановил его Нечихаев. — Скажите, мистер...

— Керри. Джон Керри к вашим услугам.

— Ага... скажите, мистер Керри, почему же мои тайники не обезвредили сразу?

— Зачем? Ведь самое ценное там отнюдь не железо в ящиках, хотя и оно вызвало бы немалый интерес у наших учёных. Самое ценное — люди. Мы предполагали следить за тайными квартирами, и производить аресты по мере появления постояльцев.

— Что-то сегодня арест не получился, не находите? Или вы собирались каждый раз устраивать побоище? Не слишком ли неравноценный обмен?

— Роту недоумков в красных мундирах за двоих-троих опытных лазутчиков? Да о такой выгоде можно только мечтать! Тем более квартиры выбирались с таким учётом, чтобы в каждой имелся потайной вход. Я просто не успел...

Князь Иоселиани посмотрел на пленника не сулящим ничего доброго взглядом, и от возмущения заговорил на русском языке с жутким акцентом:

— Слюшай, дарагой, ты идиот, да? Пачиму малчал, да? Савсэм балной?

Как ни странно, мистер Керри его понял:

— Но мне нужны гарантии. Честного слова будет вполне достаточно.

Сержант перешёл на английский:

— За гарантиями и страховкой обратитесь в кофейню Ллойда.

— Но попытаться всё равно стоило, верно? — немного разочарованно вздохнул англичанин. — И не будете ли вы так любезны развязать мне хотя бы ноги?

Спустя некоторое время английские солдаты увидели вывешенный в окне осаждённого флигеля белый флаг. Шёлковая нижняя рубашка уныло обвисла на длинной палке, символизируя горечь поражения и бессилие обороняющихся. Богато, однако, живут русские лазутчики, если могут себе позволить дорогое бельё.

Командовавший артиллерией капитан удовлетворённо хмыкнул, и сделал в уме заметку на предмет тщательного обыска будущих пленников. Вопреки всеобщему мнению, офицеры британской армии получают довольно маленькое жалование, хотя пускают пыль в глаза и доказывают обратное, так что возможность подзаработать они никогда не упустят. А ещё можно продать винтовки — русское оружие ценится среди знатоков, и редкие попадающие в Англию экземпляры уходят с молотка за приличные суммы. А пехота обойдётся славой победителей и пустой благодарностью от экономного премьер-министра. Что они сделали? Потери понесли, и всё, а артиллерия же одним только своим видом принудила противника к сдаче, и лишь она может рассчитывать на трофеи. А ещё лучше — почёт поровну, а прибыль себе.

Капитан шёл принимать капитуляцию, нисколько не беспокоясь за собственную безопасность. Русские не настолько глупы, чтобы стрелять в парламентёра — ведь в таком случае их ожидает не быстрая и милосердная смерть на виселице, а что-нибудь пострашнее. Да, сейчас просвещённый век и в моде гуманизм, но не везде и не для всех. Новые веяния приходят в Тауэр и Ньюгейт с опозданием в пару веков.

За исключением белого флага иных свидетельств сдачи так и не появилось. Наверняка боятся мести со стороны разозлённых большими потерями пехотинцев. Что же, власти и авторитета капитана вполне хватит на обуздание низменных инстинктов быдла в солдатских мундирах.

— Выходите с поднятыми руками, господа! Не беспокойтесь, мы не будем стрелять, клянусь честью офицера!

Тишина ответом. Не могут говорить от отчаяния, или среди азиатов нет ни одного, кто владеет нормальной человеческой речью?

— Выходите, иначе мы войдём сами, и тогда заговорят ружья!

Громко хлопнула обитая толстым листом железа дверь. Приглашают внутрь? Английский джентльмен в собственной столице не нуждается в приглашении чужаков, и сам заходит туда, куда ему захочется!

— Сдавайтесь, господа лазутчики!

Последние слова капитана совпали с моментом, когда опустилась крышка замаскированного в углу комнаты люка, а огонёк по огнепроводному шнуру добрался до жестяной банки с порохом, предусмотрительно спрятанной под кучей разнообразного металлического хлама. Извините за невежливость, сэр, но у русского гусара есть масса интересных дел, и сдачи в плен в их списке нет даже на последнем месте. Русские не сдаются! А грузинского происхождения этот русский человек или вовсе польского... это настолько второстепенно, что внимания не удостаивается.

Появление в центре Лондона батальона Красной Гвардии произвело впечатление гораздо большее, чем ожидал его командир. Сравнивать немного не корректно, но если бы во время проповеди Папы Римского на площади Святого Петра в Ватикане вдруг расступилась земля и на собравшуюся толпу пошли в атаку легионы чертей с вилами наперевес... Может быть Фёдору Ивановичу стоило позаботиться о маскировке? Характерное обмундирование как-то не способствует сохранению инкогнито.

Или так даже лучше? Наступающим четырьмя колоннами ротам никто не осмеливался не то, чтоб воспрепятствовать, а даже на глаза попасться. Подвернувшиеся под горячую руку уже поплатились за неосторожность — майор приказал не жалеть ракет и ручных гранат. Казалось бы, что такое один батальон в масштабах огромного города? Чуть больше семисот человек, если считать заградительный отряд лейтенанта Самохина, против десятков тысяч солдат британской регулярной армии и почти ста тысяч добровольно-принудительно набранных ополченцев? Волна против скалы, капля дождя в песках знойной пустыни, Давид против дивизии Голиафов...

Но, тем не менее, качество одерживало верх над количеством. Вполне боеспособные части оставляли баррикады, едва заметив тянущиеся к ним дымные следы, и очень часто оказывалось, что жертвами оказывались только два-три верных присяге, или просто самых медлительных защитника. Впоследствии учёные-историки назвали эту ситуацию "началом заключительной стадии Лондонской агонии", а сейчас всё только начиналось... Боже, тебе не надоело хранить Англию?

Капитан Лопухин ради экстраординарного случая предпочёл позабыть о запрете командира, как и об обязанностях начальника штаба батальона, и лично возглавил один из взводов. Иван Михайлович ориентировался на звуки выстрелов, в которых тонкий музыкальный слух аристократа в Бог ведает каком поколении без труда вычленял знакомые голоса кулибинских винтовок, и планировал прибыть на помощь к Нечихаеву самым первым. А ещё надеялся на знание города и его закоулков — в своё время немало исходил их вдоль и поперёк, составляя подробные карты и определяя возможные узлы будущей английской обороны.

Что интересно — почти ни одно из тогдашних предположений не походило на нынешнее положение дел. Островитяне усвоили истину о необходимости строительства укреплений, но подошли к этому в строгом соответствии с принципом "кашу маслом не испортишь", так что завалили весь Лондон с достойным уважения и лучшего применения энтузиазмом. Господа британцы, ну нельзя же так бездарно разбрасываться столь ценным ресурсом, как время!

Кстати, о времени и его экономии:

— Сворачиваем здесь!

Сержант Оболенский, самозвано объявивший себя при капитане кем-то вроде телохранителя, на всякий случай уточнил:

— Прямо через окно. Иван Михайлович?

— Чем оно вам не нравится? Зато через окошко с той стороны сразу попадём на соседнюю улицу. Идём обычным порядком.

— Слушаюсь, господин капитан! — Оболенский зашвырнул в дом гранату, и, дождавшись взрыва, сделал гостеприимный жест рукой. — Добро пожаловать, Иван Михайлович!

Документ 17

Заявление графа А.Х.Бенкендорфа на заседании парламента Шотландии

"Теперь можно подвести итог первой части работы заседания. Закончились прения о поправках в обращении к императору Павлу Петровичу. При этом достигнуто важное для успеха единодушие. Приступили к работе комиссии и подкомиссии, в которых представители всех сословий возрождаемого королевства Шотландия примут участие в рассмотрении многочисленных старых и новых предложений и поправок. Российская делегация придает главное значение следующим принятым на совещании четырех поправкам:

1. В параграфе "Цели" теперь специально сказано о соблюдении принципов справедливости и международного права. Здесь сказано также о необходимости уважения и поощрении равноправия и самоопределения народов, чему Российская Империя всегда придавала первостепенное значение. К принципам равноправия и самоопределения будет привлечено особое внимание народов бывшего Соединённого Королевства, что поможет столь необходимому ускорению осуществления этих великих принципов. Кроме того, в параграфе "Цели" теперь сделано указание о поощрении уважения прав подданных Российской короны без различия расы, языка, религии и пола.

Российская делегация настояла на своем предложении указать, что к важнейшим правам российского подданного должно быть отнесено право на защиту его жизни и имущества от посягательств любого иного государства.

2. Как известно, в печати высказывалась мысль о желательности раздела остальных частей Соединённого королевства на более мелкие государства. При этом, видимо, подразумевалось образование независимых от Лондона королевств Ирландии, Уэльса, Англии, Корнуолла, Эссекса и республики Ливерпуль. Российская империя готова поддержать это разумное предложение, при условии запрета вновь образованным государствам иметь военный и торговый флот в течение последующих 99 лет.

3. Вопрос о смене династии в королевстве Англия отложен до окончания войны и будет решён после подписания полной и безоговорочной капитуляции.

В заключение я хочу выразить уверенность, что Парламент Шотландии сумеет уже в ближайшие две-три недели рассмотреть все основные вопросы, связанные с выплатой компенсаций за издержки, понесённые Российской Империей во время проведения операции по восстановлению шотландской монархии и независимости. Теперь, когда героизм русской и армий союзников обеспечил нашу победу в Европе, надо быстро двинуть вперед всю работу по урегулированию финансовых споров, и заложить основы послевоенной организации международной безопасности".

Глава 18

Странное невезение преследовало Нечихаева весь сегодняшний день. Взрыв мины в подвале английского парламента несколько выбивался из общей череды несчастливых событий, а вот остальное внушало тревогу и опасение не вернуться живым из опасной экспедиции. В общем-то, на жизнь наплевать, на благое дело её положить не жалко и не обидно, сложнее примириться с мыслью, что важнейший документ не попадёт в нужные руки. А ведь к этому всё идёт.

Сначала совершенно нелепая и ненужная встреча с мистером Керри, оказавшимся доверенным лицом и лучшим личным шпионом самого английского премьер-министра, потом глупая схватка с патрулём. А уж бегство с мешками бумаг и пленником на плече и вовсе стыдно вспомнить.

Ещё в бывшей шляпной мастерской осаду держали — тут можно гордиться, так как под стенами чёртова флигеля положили не менее взвода англичан. И ушли оттуда, напоследок громко хлопнув дверью. Полпуда лучшего артиллерийского пороха оказалось достаточно для превращения маленького строения в груду развалин. Заявившихся принимать капитуляцию солдат во главе с офицером насмерть посекло обломками разлетевшихся кирпичей — к огромному сожалению сержанта Иоселиани, совсем было приготовившегося пустить туда ракету.

На этом злоключения не закончились — шальной пулей убило мистера Керри. Дрянной был человечишка, если честно сказать, но мог бы послужить неисчерпаемым кладезем информации, ушедшей, увы, вместе с ним. Наверное, сам Господь не захотел разглашения тайн британского премьер-министра. Неужели они настолько грязные?

— Справа двое! — предупреждение сержанта Замойского прозвучало одновременно с его же выстрелом. — И ещё, пся крев!

В сложные минуты граф использовал польские ругательства, так как русские, по его мнению, нужно учить с младенчества, и лишь тогда их можно применять с полной силой и отдачей. Правда, когда становилось совсем плохо, Александр Степанович забывал об этом, и легко переходил на командно-матерный, как его называли с лёгкой руки фельдмаршала Кутузова

Англичане попались то ли неопытные, то ли непуганые, раз собрались остановить рассерженных гусар ввосьмером. А может быть, они не подозревали о существовании многозарядных пистолетов?

— Мать... и через колено вперехлёст... и бабушку тоже! — Замойский бросил мешок с бумагами и стрелял с двух рук, что было редким зрелищем и ранее считалось невозможным из-за слишком сильной отдачи. И попадал, что самое удивительное. Четырёхлинейные тупоконечные пули, будучи направлены твёрдой рукой, способны творить чудеса, а выходные отверстия после них не закроешь и суповой тарелкой. — Съели, хамские отродья? Кончилось ваше время!

Однако граф поторопился праздновать победу — расстрелянные солдаты оказались авангардом большого отряда, и неприцельный залп сразу поубавил энтузиазм сержанта и сбил шапкозакидательное настроение.

— Сворачиваем! — крикнул Нечихаев.

Замойский взглянул удивлённо:

— Что, прямо сквозь дом пойдём? Меня мама учила, что в чужие окна можно залезать только к прекрасным паненкам. Или это говорил мой папа?

— Твою мать! — Возглас майора относился вовсе не к почтенной матушке сержанта Замойского — грохнувший внутри дома взрыв вынес наружу тучу стеклянных осколков, и довольно крупный кусок воткнулся пригнувшемуся Мишке точнёхонько ниже поясницы. — Уходим отсюда! Мешки бросайте к чертям собачьим!

Вот эти приказы сержанты выполнили с превеликим удовольствием, особенно последний, насчёт бумаг. Господи, как же ты долго не мог услышать молитву измученного тяжёлой ношей гусара! Тебе не стыдно, Господи?

Без мешка на плече бежать значительно легче, и граф Замойский вырвался вперёд. Да, совсем было вырвался, но вовремя заметил, как командир отстаёт и при беге припадает на левую ногу. Вот ведь незадача...

— Мишико, помоги господину майору!

Иоселиани подхватил Нечихаева, и, не долго думая, потащил к двери ближайшего дома:

— Сейчас перевяжем.

— Иди ты к чёрту со своими перевязками, князь! — попытался отмахнуться Мишка, у которого понимание комизма ранения в задницу заглушала боль от глубоко засевшего стеклянного осколка.

— Сам к нему иди, — вполголоса огрызнулся Иоселиани, и ловко пристроил ручную гранату к дверному замку, попросту привязав её к ручке верёвочкой. — Сейчас откроется, я волшебное слово знаю.

Мишка оторопел, не сразу разглядев, что князь успел снять с гранаты осколочную рубашку. Интересно, где он успел раздобыть новинку, если её начали выпускать всего два месяца назад и в войска до сих пор поступают старые, ещё в чугунном литом корпусе? Неужели опять скажет, будто бы прикупил по случаю на базаре у незнакомого мужика с рыжей бородой, прихрамывающего на правую ногу?

Взрывом вышибло не только замок, но и саму дверь. Сержант Иоселиани не стал дожидаться, пока осядут дым и пыль, и шагнул внутрь с вопросом:

— Есть кто дома? Гостей принимаете?

В ответ послышался тонкий женский визг, вспышка осветила полутёмную прихожую с уходящей наверх лестницей, и князь вдруг с удивлением почувствовал слабость в ногах. И лишь потом тупая боль от попавшей в грудь пули кольнула уходящее сознание. Всего на краткий миг кольнула... и ушла, чтобы не вернуться никогда. Вместе с жизнью.

— Мать... — Нечихаев влетел в дом и едва не попал под вторую, выпущенную почти в упор пулю. — Ах ты сучка!

На Мишку смотрели огромные девичьи глаза, полные страха и слёз. Яркие голубые звёзды, при иных обстоятельствах способные завладеть разумом, пленить душу и сделать счастливым любого мужчину. Да, при иных... а сейчас сабельный удар перечеркнул красивое бледное лицо, и глухо стукнули, падая на пол из тонких пальцев, дымящиеся пистолеты. Следующее движение оставило без руки даму средних лет, ловко орудующую шомполом в стволе короткого кавалерийского ружья.

Заскочивший следом сержант Замойский опустился на колено и попытался нащупать пульс у лежащего на боку князя. Не нашёл, и зло ощерился:

— Они у меня за всё ответят.

— Уже ответили, Александр Степанович, — Нечихаев милосердно добил обеих раненых англичанок, и пояснил. — Ты пойми, граф, мы воюем со страной, а не с её населением, так что давай не будем переносить ненависть с отдельных личностей на весь народ. Взявший меч от меча и погибнет, но не стоит убивать просто так, за принадлежность к определённой нации.

Замойский кивнул, если и не соглашаясь со словами командира, то принимая их с сведению, и выглянул из дома на улицу.

— Наши, Михаил Касьянович! Ей-богу наши!

Он вскинул винтовку к плечу, повёл стволом, выбирая достойную цель, и нажал на спусковой крючок. Английский сержант, пытавшийся организовать хоть какое-то сопротивление появившимся невесть откуда красногвардейцам, сложился пополам. Ещё выстрел! Пся крев, господа бритты, как вам нравится переход из охотников в категорию дичи? Хотели сожрать воздушную гусарию без хрена и соли? Так и подавиться недолго! Свинцовым хлебушком...

Французский император метался по комнате подобно запертому в клетку льву. Собственно, так оно и есть — окна казармы Ярмутского полка забраны коваными решётками, крепкая дверь заперта на замок, а снаружи её караулит донельзя серьёзный и решительно настроенный наследник российского престола. Его решимость такова, что попытавшийся пройти к Наполеону капитан Пибоди получил пулю в колено, и сейчас составляет компанию взятому под домашний арест императору всех французов.

А сволочной полковник Бредфорд, только недавно поставленный в известность о личности малолетнего русского гусара, целиком и полностью на стороне цесаревича. Магия титула... Настоящего титула, а не самопровозглашённого.

— Ваше Императорское Высочество! — Наполеон постучал в дверь, привлекая внимание высокородного сторожа. — Раненый истекает кровью и его нужно немедленно перевязать. Пришлите лекаря.

— Вы не можете оказать помощь самостоятельно, Ваше Величество? — откликнулся Николай. — Тем более ему уже ничего не поможет — люди ещё не придумали лекарство от виселицы.

Мстительность никогда не входила в число недостатков характера цесаревича, но прощать человека, пытавшегося напасть на него с ножом, он не собирался. Это каким же нужно быть тупым, чтобы подойти с недобрыми намерениями к стоящему перед зеркалом человеку?

— Капитан Пибоди умрёт, Ваше Высочество!

— Он подохнет, Ваше Величество! — поправил императора Николай. — Туда ему и дорога.

Наполеон усмехнулся наивной серьёзности цесаревича. Неужели он действительно уверен, будто император всех французов обеспокоен сохранением жизни какого-то английского офицера, тем более не настоящего? Мавр сделал своё дело, и мавр должен уйти! Капитан Пибоди является единственной ниточкой, потянув за которую можно вытащить на свет божий свидетельство связи императора с лордом Персивалем Спенсером. И кому это нужно? Стоит ли разочаровывать русских союзников оглаской неудачной попытки исполнить самостоятельную партию в этом скверном оркестре?

Или ещё есть надежда договориться с премьер-министром? Восемьдесят тысяч французских штыков — весомый аргумент в переговорах, и пусть даже половина из них не сможет ударить в спину немногочисленным русским силам... В любом случае — Пибоди тут лишний.

Дверь распахнулась ровно в тот момент, когда незадачливый капитан уже перестал дёргать ногами, но подушка с его лица ещё не вернулась на место. Застигнутый врасплох император вымученно улыбнулся и нашёл нужные слова для оправдания:

— Я не люблю предателей, господа!

Майор Нечихаев, явившийся в порванном и грязном мундире английского лейтенанта, с потемневшим от порохового дыма и пыли лицом, скривился в болезненной гримасе:

— Какое совпадение, Ваше Величество, я их тоже терпеть не могу.

— Да, зло должно быть наказано! — с наигранным пафосом воскликнул Наполеон. — Только неотвратимость возмездия...

— Несомненно, — перебил его Нечихаев, и достал из-за голенища сложенный лист бумаги. — Я очень рад схожести наших мыслей, Ваше Величество.

Вид знакомого документа заставил императора побледнеть. Это то самое письмо, узнаваемое по приметной кляксе даже не разворачивая его. Господи, как же оно попало в руки майора?

— Подделка! Клевета и ложное обвинение!

— Простите, но вам никто не предъявлял обвинений. Боле того, вы даже не ознакомились с содержанием этой бумаги.

— Да, но...

— Сюрприз, не правда ли? — Нечихаев бросил листок на пол. — И стоит ли вообще знакомиться? Умейте проигрывать достойно, Ваше Величество.

Встретившийся взглядом с императором полковник Бредфорд покачал головой и сделал шаг назад, показывая, что не собирается вмешиваться в происходящее. Капитан Лопухин вежливо взял его под руку и доверительным тоном спросил:

— Вы не хотите оказать услугу Его Величеству, сэр Эшли?

— Да, с удовольствием.

— Тогда распорядитесь принести ему письменные принадлежности. Его Императорское Величество желает поставить подпись под отречением в пользу присутствующего здесь великого князя Николая Павловича, и сгорает от нетерпения сделать это как можно скорее.

— Постойте! — лицо императора окаменело и превратилось в серую злую маску. — Я не собираюсь отдавать Францию! Никому! Никогда!

Нечихаев подошёл к Наполеону, заметно припадая на левую ногу:

— В этом письме утверждается обратное. Да, Николай Павлович не предоставит взамен короны ни Камчатку, ни Алеутские острова, но он поможет сохранить вашу честь!

— Отречение, сохраняющее честь? Не смешите, месье майор!

— Именно. Ещё ни один из европейских монархов не был повешен, и место первопроходца пока свободно. Желаете занять вакантное место?

— Вы не посмеете!

— Да? — Мишка махнул рукой, и вынырнувший из-за его спины сержант Замойский сбил императора с ног ударом приклада. — Александр Степанович, окажите Его Величеству любезность, сопроводив до виселицы. А вас, Иван Михайлович, я попрошу передать в газеты подробности переписки господина Бонапарта с премьер-министром Соединённого Королевства. Убийство капитана Пибоди можно не упоминать, но вот смерть бедняги Жака Лепажа без внимания не оставьте.

— Вставайте, сир, вас ждёт эшафот, — Замойский протянул руку. — Вы не против, если я потом возьму на память верёвку? Говорят, будто она приносит удачу.

Будьте вы все прокляты! — император отверг предложенную помощь и поднялся сам. — Перо, бумагу и чернила!

— Непостоянство вас не красит, — огорчился сержант. — Тогда придётся взять гильзы.

— В каком смысле?

— После подписания отречения монархов не принято оставлять в живых. Традиция, сир. Умрете, как подобает мужчине — от пули.

Наполеон вздрогнул и перевёл взгляд на Нечихаева:

— И вы решитесь расстрелять императора Франции без суда и следствия?

— Предателя. Кто-то пару минут назад говорил, что зло должно быть наказано. Но в этом случае, даю слово офицера, никто и никогда не узнает подробностей.

— Перо бумагу и чернила! — повторил просьбу Наполеон. — И ещё раз будьте прокляты.

— Будем, — согласился Нечихаев. — Или не будем. Кысмет!

На следующий день всё происходило просто и обыденно, без присущей печальным церемониям торжественности. Не было ни зловеще рокочущих барабанов, ни свежесколоченного эшафота, ни волнующейся толпы. Была кирпичная стена казармы 13-го Ярмутского полка, император, стоящий спиной к ней, и невозмутимый граф Замойский, меняющий иголку в ударном механизме верной винтовки.

Наполеон в своём привычном мундире — негоже бывшему повелителю Франции и почти всей Европы умирать в обносках с чужого плеча, и полковые портные всю ночь трудились не покладая рук, чтобы успеть к сроку. Низко надвинутая треуголка не могла скрыть сбегающие из-под неё капельки пота, но император держался мужественно, и попросил не завязывать ему глаза.

— Я многое видел в своей жизни, месье Нечихаев, и сейчас хотел бы взглянуть на собственную смерть. Вы ведь не откажете в такой малости?

Мишка молча кивнул. Всё шло так, как выглядело в часто повторяющихся уже не первый год снах. Наполеон, красная кирпичная стена, поднятый на уровень груди винтовочный ствол...

— Александр Степанович, вы готовы?

— Да, — коротко ответил Замойский. — Начинать?

— Заканчивайте, пожалуй.

Сержант выстрелил не прицеливаясь, и сразу же пошёл прочь, повесив кулибинку на плечо. Второй пули не потребовалось.

Два дня спустя. Тауэр.

— Извините, сэр, но обстоятельства требуют, чтобы вы спустились в подвалы. Здесь оставаться слишком опасно!

Премьер-министр Соединённого Королевства смотрел на секретаря и не видел его. Разум лорда Персиваля Спенсера был полностью захвачен разыгравшимся воображением, рисующим перед внутренним взором картины ужасного будущего. Видения, одно страшнее другого, сменялись мгновенно, но навечно отпечатывались в памяти. Предсказания судьбы, или продукт воспалённого мозга?

— Сэр, нам нужно уходить вниз! Русские подтянули артиллерию!

Настойчивость секретаря наконец-то принесла свои плоды, и взгляд премьер-министра приобрёл осмысленность:

— Это ты, Льюис?

— Да, сэр! Но если мы не поторопимся...

— Зачем спешить тому, кто всё равно везде опоздал?

— Ваша жизнь, сэр...

— Оставь в покое мою жизнь, Льюис! — неожиданно вскипел премьер-министр. — Доложи обстановку в Лондоне.

— Города с таким названием больше не существует, сэр. Если по непроверенным слухам даже от Букингемского дворца остались лишь развалины, то что говорить об остальном? Русские открывают артиллерийский и ракетный огонь в ответ на любой сделанный в их сторону выстрел, а немногочисленные очаги сопротивления минируют и взрывают вместе с защитниками. Они берегут своих людей.

— Даже французов?

— Точно неизвестно, но, скорее всего, нет. Как только объявили о вашем приказе расстрелять императора Наполеона Бонапарта и сделать из него чучело для Британского Музея...

— Что за чушь?

— Это слухи, сэр. Упорно циркулирующие слухи. Но чёртовы лягушатники верят им, и буквально сорвались с цепи. Увы, но они ожесточились до такой степени, что перед их деяниями развлечения морских пехотинцев Его Величества кажутся невинными шалостями. Пленных не берут вообще.

— Даже мирное население?

— Извините, сэр, но согласно вашему приказу о тотальной войне во всём Соединённом Королевстве нет мирного населения.

— Чёрт бы их побрал!

— Кого, сэр?

— Всех, Льюис, абсолютно всех. И тебя в том числе! — раздражённый премьер-министр подошёл к застеклённой только позавчера бойнице и выглянул наружу. — Сколько человек в гарнизоне Тауэра?

— Уже чуть больше трёхсот солдат и восемь офицеров.

— Немало. Ожидаются ещё подкрепления?

— Нет, сэр! Просто я хотел сказать, что до обстрела из этих страшных миномётов было около тысячи.

— И..?

— И когда русские начнут обстреливать Тауэр зажигательными ракетами, английские солдаты повесят вас на стене, чтобы таким образом заслужить снисхождение и право на жизнь. Или хотя бы на беспристрастный суд.

— Они посмеют это сделать?

— Да, сэр Персиваль, они посмеют. Собственно, я именно по этому вопросу и пришёл. Не соблаговолите пройти в подвал? Там уже всё готово...

Секретарь ошибался — обстрел Тауэра не прекратился после того, как тело премьер-министра повисло на крепкой верёвке в тридцати футах от земли. Приказ, отданный штурмующим войскам, двойных толкований не допускал: "Символы британского позорного прошлого не имеют права на существование".

А вместе с древним замком умирал и весь город. В нём горело всё, что только могло загореться, и ревущее пламя бежало впереди обозлённых французских стрелков, вскрывая оборону противника лучше пушек и ракет. В Лондоне царил хаос.

Так, во всяком случае, казалось со стороны. На самом же деле пожарами управляла опытная рука, и огонь исполнял торжественную и страшную симфонию подчиняясь невидимому дирижёру. Нескольким десяткам дирижёров, одетых в мундиры со щитом и мечом на петлицах. Чудесным образом в стороне от разгула стихии оказались банки, крупнейшие торговые дома, богатейшие особняки и дворцы...

— А это куда тащить, ваше благородие? — пожилой казачий урядник с седой бородой поставил перед капитаном Воробьицким мраморную статую, и предупредил. — Руки у неё не я отшиб! Так и было, ей-богу!

— Да прямо здесь пока и поставь. Как думаешь, грекам захочется вернуть свидетельства своей славной истории?

— Так они же сейчас под турком.

— Это пока, — усмехнулся Воробьицкий. — Или ты думаешь, что Лондоном всё и закончится? Нет, Василь Прокопьич, Россия только входит во вкус побед, и всё только ещё начинается!

— Вот оно как... опять война?

— Историческая необходимость.

— Тогда ладно, тогда повоюем, — кивнул старый казак. — Чего уж там... если оно надо.

Документ 18

"Вестник Священного Синода. 12 ноября 1808 г.

Победа!

Великая война русского народа против англо-саксонских захватчиков победоносно завершена! Настал для нас долгожданный Праздник Победы. Всеобщее ликование бурлит на улицах наших городов и деревень.

Победа! Как сладостно и волнующе звучит великое слово — Победа!

Ещё вчера государь-император призвал своих воинов бить вероломных и коварных британцев, пока они не прекратят сопротивления. Шел последний штурм разбойничьего логова. В завершающих боях русские войска при незначительной поддержке союзников доконали островного бульдога. Уже негде было немцам держаться: пал Лондон, пал Йорк, пал Дувр. Никакие жульнические трюки не помогли авантюристам. Как и предвидел Его Императорское Величество Павел Петрович, последние фокусы разбойничьей шайки, вроде заигрывания с союзниками, провалились. Главари разбойничьей британской банды частью повешены, частью убиты в боях, и совсем малое количество разбежалось, как крысы, закончив свое кровавое господство над половиной мира шутовским фарсом с переодеванием. Английскому военному командованию не оставалось ничего другого, как полностью и безоговорочно капитулировать.

Вчера еще гремели над Санкт-Петербургом победные салюты. Вчера еще Красная Гвардия в боях добывала победу. Сегодня замолкли пушки. Впервые после долгих лет молчат орудия. Победа добыта. Враг повержен, сложил оружие и отдал себя на милость победителей.

Сегодня доблестная Российская Армия вручает своему народу самую великую в истории победу.

Прими, героический русский народ, — ты заслужил ее с честью и славой!

В ней твой многолетний терпеливый труд, в ней твои самоотверженные усилия и лишения, в ней плод твоих воли, бесстрашия, мужества, в ней награда за горечь утрат и разрушений. Ты добыл ее в трудах и крови. Пусть радость придет в твое сердце: правое наше дело восторжествовало!

Навеки-веков войдет этот день в историю. Отныне 12 ноября для всех поколений станет днем всенародного торжества — Праздником Победы.

И в день безмерного счастья наша мысль обращена к доблестной нашей армии. С великой любовью под руководством Его Императорского Величества лелеяли наши люди армию, оплот родной страны, растили для нее своих сыновей, питали ее своей мыслью, ковали для нее верное, прочное, безотказное оружие. Все оправдала она — и труды, и лишения, и любовь нашу и наши надежды! И вот вынесла она на себе основную тяжесть войны с британским чудовищем. До последней минуты вела она сражения. Вчера еще она добивала немцев в Глазго и Эдинбурге. И то, что свершила она для России, для народов земли, для свободы и мира, навсегда останется в благодарной памяти человечества.

Непобедимое знамя великих полководцев прошлого осеняло нашу армию в сражениях. Непобедимый гений вел и привел се к победе. Нет слов, чтобы выразить всю глубину любви, благодарности, преданности всего народа великому императору и первому труженику страны, спасителю России, освободителю народов — государю Павлу Петровичу. Его ясной мыслью, его стальной волей, его вдохновляющей верой в народные силы, его безмерной любовью к нашей отчизне проложена дорога к нашему счастью. И сегодня, как всегда, во всех-испытаниях и радостях народ стоит за ним единой семьей, единой боевой ратью и повторяет, как самое заветное, самое верное, что есть на земле:

— Павел — это Победа!

Ничто не может сравниться с сегодняшним торжеством русского народа. Ведь ради этого дня мы жили, забывая о себе, ради того, чтобы уничтожить англо-саксонское государство, британскую армию, британский порядок, шла в свой бессмертный поход богатырская рать. Слава и доблесть сопутствовали ей в ее беспримерных подвигах. И вот — цель достигнута. Британская гадина издохла, раздавленная оружием справедливости. Великий, незабываемый урок вынесло для себя человечество — враги Российской Империи заклянут правнуков своих посягать на нашу землю и достояние. В прахе и пыли, в ничтожестве и позоре лежит бездыханное разбойное кубло, поверженное нашей мощью. Навстречу новому дню мира поднимается ликующий народ-исполин, народ-победитель в сияния бессмертной славы и непобедимого могущества.

Да живет и процветает наша могучая Родина!

Да здравствует великий народ, народ-победитель!

Да славится вовеки наша победоносная армия!

Да здравствует солнце нашей победы — великий император Павел!

С великим праздником — Праздником победы!"

Эпилог

С взятием Лондона война закончилась лишь на бумаге договоров и подписанных капитуляций, а на самом деле ещё три месяца русско-французские войска гоняли по островам недобитые остатки английской армии. Случилось даже одно полноценное сражение, несколько осад не пожелавших сдаться городов, пришлось подавить три восстания и два стихийных бунта, и только тогда жизнь вошла в мирное русло. Но опять ненадолго.

Самостоятельные государства, образованные из раздёрганного на мелкие части Соединённого Королевства, не смогли удержаться от искушения округлить территорию за счёт более слабого соседа, и тут же схватились между собой. По правде сказать, каждое из них считало сильнейшим именно себя, так что найти изначального агрессора не получилось. Кто там разберёт, чьи войска первыми пересекли свежую границу, и наткнулись на готовую к наступлению сопредельную армию?

Генерал-майор Тучков и не стал разбираться — дивизия Красной Гвардии одним своим появлением на поле боя заставляла противоборствующие стороны бросать оружие, и тут же провозглашать смену династии из-за скоропостижной кончины представителей предыдущей. Прямо мор какой-то напал — из новых монархов в живых остался лишь король Англии полковник Эшли Бредфорд, да и то не от великого благоразумия, а по причине ранения.

Пуля, доставшаяся командиру 13-го Ярмутского полка ещё при взятии Лондона, приковала старого разбойника к постели и не позволила пуститься в самоубийственную авантюру. Впрочем, Его Величество Эшли I никогда потом об этом не сожалел.

А сегодня его одолевали совсем другие заботы — Туманный Альбион готовился встречать императора Павла Петровича.

Звездопад, просыпавшийся на победителей, впечатлял оных щедростью и масштабностью. По итогам кампании в Российской Императорской армии появилось аж восемь новых генерал-майоров, и один из них в данный момент пребывал в наипрекраснейшем расположении духа. А как же, ведь перепрыгнуть через несколько чинов удаётся не каждому, и оказаться в числе счастливчиков — многого стоит.

Новоиспечённый генерал-майор Фёдор Иванович Толстой от избытка чувств так хлопнул Нечихаева по плечу, что тот едва не упал на колени:

— Ну как, ваше превосходительство, привыкаешь?

Мишка скосил взгляд на золотой эполет парадного мундира, и признался:

— Как-то оно не по себе. Будто и не я это.

— Ерунда! — Фёдор Иванович щёлкнул пальцами, подзывая разносящего цимлянское вестового, и предложил. — Выпьем, Миша, за наше с тобой генеральство. Честно признаться, оного я никак не ожидал так скоро.

— Государь-император сказал, что в меньших чинах расстреливать французских императоров неприлично. Поэтому нам с вами, и Ивану Михайловичу Лопухину... А ещё Павел Петрович предупредил — ежели нечто подобное учиним и в Стамбуле, то разжалует до полковников. Меня, во всяком случае, твёрдо обещал.

* * *

* * *

В первой книге упоминается улица в Царьграде, названная в честь полковника Нечихаева. Это не опечатка — император сдержал своё обещание, и Михаил Касьянович вернул себе генеральский чин только через два года, после Бомбейской экспедиции."

— Стамбул, значит? — задумался Толстой. — Прямо отсюда?

— Думаю, что пара лет у нас есть в запасе.

— Подождём. Мы же народ терпеливый, правда, Миша?

Конец четвёртой книги.