| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
-Дитя мое, — начала аббатиса, — Не могу ли я чем-нибудь помочь вам? Вовремя сказанное доброе слово может спасти жизнь. Мне понравилось ваше лицо. Но я вижу, вы чем-то опечалены. Мне самой довелось много страдать, — добавила аббатиса, — А страдания учат нас острее чувствовать чужое горе, воспринимать чужую боль как свою собственную. Послушайте! Моего любимого казнили, когда я была совсем девочкой. Но он любил мою кузину, а не меня. И умер, повторяя ее имя. А когда я решила мстить, молодой человек, претендовавший на мою руку, любящий меня, знатный и богатый, отказался покарать убийц — я и ушла в монастырь.... И сейчас, сударь, мне кажется, у вас что-то стряслось, и вы нуждаетесь в утешении....
"Это очень похоже на историю Дианы де Роган и Мишеля де Бражелона"...
Аббатиса говорила с Бражелоном так мягко и проникновенно, что он, слушая ее, не мог подавить волнения, которое отразилось на его лице. Губы его слегка дрогнули, а настоятельница решила расспросить очаровательного мальчика, что вызвало такую глубокую печаль, невольно заинтересовавшись его судьбой.
-Мой юный друг, — сказала аббатиса, — Доверьтесь мне. Поделитесь со мной вашей бедой. Уверяю, вам станет легче.
-Разве, святая мать, моя печаль заметна первому встречному? — грустно улыбнулся Рауль, — Я УЛЫБАЮСЬ, как видите.
-Дитя мое, — промолвила аббатиса, — Я не первая встречная, я монахиня, а люди, посвятившие жизнь Богу, умеют читать в душах мирян. Но я успокою вас — если бы не ваша траурная одежда, первый встречный, которого вы так боитесь, не понял бы, что вы очень страдаете. А ведь это так, и я хочу помочь вам.
-Вы мне не поможете, — ответил Бражелон.
Аббатиса покачала головой. Но Рауль, не желая, видимо, исповедоваться настоятельнице, опять учтиво поклонился и произнес:
-Прощайте, святая мать.
Он направился к своей лошади, аббатиса смотрела ему вслед. Как ни хотел наш герой сохранить инкогнито, манеры выдавали его принадлежность к высшему свету. И, заинтригованная всей этой таинственностью, аббатиса внезапно вскрикнула:
-Сударь! Постойте! Остановитесь!
Рауль обернулся.
-Не знаю сама почему, но мне захотелось, чтобы вы вернулись, — сказала она, — Я не хочу отпускать вас одного в таком состоянии. Да вы, по-моему, хотели войти в церковь.
Он вздохнул.
-Идемте, — сказала аббатиса, — Идемте же!
Рауль вошел в церковь следом за аббатисой, перекрестился, и настоятельница заметила, что глаза его вспыхнули. Она отошла, не желая смущать его. Бражелон между тем замечтался, и аббатиса, осторожно взглянув на него, ахнула и прошептала: "Праведное Небо! Теперь-то я точно знаю, кто этот очаровательный мальчик!" Мечтательное выражение его лица сразу напомнило аббатисе Прекрасную Шеврету. И сразу же добрая монахиня испугалась за герцогиню: этот траур, эта печаль — не случилось ли чего с Мари? Еще месяц назад герцогиня была в добром здравии.
-Виконт! — окликнула аббатиса, — Неужели герцогиня...
-Ой! Вы знаете меня?
-Я узнала вас, когда вы взглянули вверх. Этот ваш заоблачный взгляд... Это Шевретты взгляд, понимаете? Ее мечтательное лицо сводило всех с ума во времена Людовика Тринадцатого. Пожалуй, ни одна женщина не могла смотреть таким ангелом. Но я спросила вас о моей милой Мари.
-Герцогиня жива-здорова... А траур... Считайте, что это... по мне самому.
-Ах! — воскликнула аббатиса, — Теперь мне все ясно! Но и мне пора представиться. Мое имя — Диана де Роган и вы, милый Рауль, доводитесь мне двоюродным племянником. А я вас, кстати, помню совсем малюткой.
"Диана де Роган! Я так и думал!"
-Вот как? — спросил Рауль.
-Когда Мари скрывалась от убийц Ришелье в монастыре Святой Агнессы, я была одной из монахинь. Да, дитя мое, я очень хорошо помню все эти события. А в монастырь я ушла из-за несчастной любви. Я любила... графа де Шале... А граф де Шале был влюблен в Прекрасную Шевретту, в вашу матушку....
-А вы ревновали ее к графу? — спросил Рауль с любопытством.
-О да. Безумно! Я любила Анри всем сердцем. В монастырь я ушла после его казни.
-Вы.... Ненавидели герцогиню?
-Мари? Мою кузину и подругу? Нет. Вы знаете, дорогой виконт, нет. Мы действительно были подругами. Я, как и моя кузина, была участницей Первого Заговора против Ришелье. Правда, не ненависть к кардиналу, а любовь к графу де Шале привела меня в ряды заговорщиков. Вам интересно, милый Рауль?
-О да, госпожа аббатиса!
-В заговоре против кардинала участвовал принц Гастон, принцы Вандомы, граф де Шале. Мы рассчитывали, что в нужный момент все аристократы поддержат нас. Даже королеве мы не говорили всей правды. Готовилось восстание, а Испания и Австрия должны были помочь нам людьми и деньгами. Гастон, кстати, претендовал на французскую корону. Он хотел свергнуть Людовика XIII с престола, заточить короля в монастырь, а сам собирался жениться на Анне Австрийской. Узнав об этом, Людовик Тринадцатый был вне себя от ярости. Ришелье, конечно, поспешил доложить королю о кознях братца. Король сам явился в Блуа, чтобы арестовать Вандомов, своих побочных братьев, детей Генриха и Габриэли. Гастон же, поклявшись королю в верности, сразу же изменил клятве и начал готовиться к вооруженному восстанию. Об этом сразу же узнал кардинал Ришелье. Гастон выдал королю всех своих сообщников, включая и королеву. За это предательство Гастон получил герцогство Орлеанское и Шартрское, графство Блуа и миллион ливров дохода. А граф де Шале поплатился головой. Кардинал не мог казнить принца Гастона, претендента на престол, ближайшего родственника короля. Гастон считался наследником короны в случае смерти Людовика Тринадцатого — до тех пор, конечно, пока не родился ныне царствующий король. Правда — граф де Шале тоже нарушил обещание — он обещал Ришелье не участвовать в заговорах. Но его можно понять — он был так влюблен в Шевретту!
-А она?
-Она — нет, даже наверняка нет. Она, честно говоря, старалась помочь мне в моей печальной любви. Но Шале обожал Мари и для пользы дела она управляла им как хотела. Хотя в те годы, задолго до вашего рождения, Мари кокетливо поглядывала на одного прелестного юношу из только что сформированного мушкетерского полка капитана де Тревиля. Очаровательный мушкетер Арамис писал ей прелестные мадригалы.... Но видите, чем это кончилось. Слава Богу, юного Арамиса Мари не втянула в заговор Шале. Они еще были не так близко знакомы.
-А вы не хотели отомстить? Я слышал, что вы пытались что-то сделать...
-Хотела, Рауль... Ведь Анри так мучился на эшафоте! Но... Бодливой корове Бог рог не дает.
-Это вы верно сказали! Насчет бодливой... коровы. А я тоже хотел отомстить кардиналу Ришелье!
-Вы, Рауль? Но кардинал умер, когда вы были ребенком.
-Мало ли что! Я узнал, что именно из-за него моя мать убежала за границу. В 1642 году король Людовик Тринадцатый, Ришелье и весь Двор находились в замке Шамбор. А это совсем недалеко от нашего Бражелона. Отец с друзьями приветствовал короля. Меня на церемонию на взяли — мелкий был. Но ребенок узнал случайно о происках кардинала Ришелье из разговоров взрослых. Я ж такой шнырь был в детстве — простите за выражение, но я везде совал свой любопытный нос. И вот ребенок схватил боевую шпагу отца и убежал из дома, чтобы драться с кардиналом. Но заблудился в окрестностях Шамбора — так далеко я один не забирался, да и был слишком мал, мне и восьми лет не было. После нескольких часов скитаний я выбрался на поляну, где совещался граф де Сен-Мар со своими сторонниками.*
..................................................................................................
*Анри де Сен-Мар в окрестностях Шамбора — из романа Альфреда де Виньи "Сен-Мар".
....................................................................................................
Я вылез из зарослей и спросил, где мне найти кардинала Ришелье. Друзья Сен-Мара рассмеялись — их, наверно, рассмешил мой воинственный вид. Да и шпага была почти с меня величиной — вот эта самая, как я ее тогда дотащил, сам не помню!
"Подкрепление, господа, — улыбнулся Сен-Мар, — Еще один заговорщик". А потом посадил меня к себе в седло и отвез домой. Там, конечно, был страшный переполох. "Мы избавим Францию от тирана, малыш, — сказал мне Сен-Мар, — Но вы еще слишком молоды, чтобы воевать с Ришелье. Подрастите немножко, маленький виконт, я право, рад нашему знакомству. Я хочу, чтобы ваше поколение жило в Свободной Франции. И за это мы будем сражаться с кардиналом! За Свободную Францию! За вашу и нашу Свободу! И мы победим!"
-Вам не попало? — с улыбкой спросила Диана.
-Еще как! Сначала отец крепко обнял меня, а потом взял за ухо и утащил в кабинет. И там я десять раз переписывал на латыни речь Цицерона против Катилины. И неделю сладкого не давали. Но, как видите, и этот заговор провалился. Принц Гастон как всегда вышел сухим из воды и предал Сен-Мара, который кончил так же трагически, как ваш любимый. А эта мимолетная встреча со знаменитым Сен-Маром навсегда осталась в моей памяти.
-О да, Сен-Мир, — вздохнула аббатисса, — Он погиб совсем молодым. Сен-Мар был даже моложе, чем вы сейчас. Ему только сровнялось двадцать два. Мальчик, в сущности. Вроде вас.
-Обидно то, что жертвы во имя Свободы Франции были напрасны. — печально сказал Рауль, — Я хочу сказать — память конечно, осталась. Вечная память..., — и он снова снял свою черную шляпу, — Но Свобода так и не была завоевана.
-Вы не считаете, что живете в свободной стране? — спросила Диана.
-Нет, конечно! У нас военная диктактура с неограниченной властью короля плюс раздутый бюрократческий аппарат чиновников — парламент, интенданты, губернаторы и так далее. А в Свободной стране власть короля была бы ограничена. И в парламенте были бы лучшие и умнейшие люди королевства.
-Такие как граф де Ла Фер? — улыбаясь, спросила Диана.
-Лучший друг моего отца, господин Д'Артаньян, не раз намекал на это, но отец прямо-таки с отвращением относится к этой идее. Он хочет Свободы для себя лично, и он прав! Тысячу раз прав! В Лувре он был бы рабом как мы все. А в Бражелоне он свободен!
-Милейшего Атоса не переделаешь. А мне кажется, что наш долг в том и состоит, чтобы не уходить от борьбы, а, занимая государственные должности, проводить через парламент законы, смягчающие режим.
-Да, — саркастически заметил Рауль, — Отмену смертной казни, например.
Диана вздрогнула.
-Кто знает, — сказала она, — Может быть, когда-нибудь в Прекрасной Франции отменят смертную казнь.
-Не при Людовике Четырнадацатом, — убежденно заявил Рауль, — Он свое самостоятельное правление начал с казни. Я оказался случайным свидетелем этого кошмара. А если бы в парламенте были настоящие люди, кстати, не только дворяне... Я заметил, что среди третьего сословия много достойных и умных людей. А среди дворян, извините, хватает... мрази!
-Не извиняйтесь, мой мальчик, Диана де Роган разделяет мнение Рауля де Бражелона.
-Вы считаете меня молодым, если так обращаетесь, госпожа де Роган? — мрачно спросил Рауль.
-Ну, конечно, Рауль, я даже помню год вашего рождения. Когда Мари пряталась в Монастыре Святой Агнессы, вам было всего несколько месяцев. Да вы до тридцатилетия доживите хотя бы, чтобы считать себя взрослым по-настоящему.
-Да я старше вас, сударыня, потому что за эти месяцы... — все так же мрачно начал Бражелон, но аббатиса расхохоталась, и Рауль обиженно замолчал.
-Да нет же, мой мальчик, вы это внушили себе, вам все-таки чуть побольше двадцати, и юность возьмет свое.
-Увидим, — все так же обиженно проговорил виконт де Бражелон, — И все-таки удивительно, госпожа аббатиса, что вы меня вот так сразу узнали. Я, что, даже сейчас так похож на матушку?
-Вы очень похожи на Мари, милый Рауль. Шевретта подарила своему малышу заоблачный взгляд. А в ней всегда было что-то от феи или волшебницы, в Прекрасной Шевретте. Один живописец даже запечатлел это выражение на ее лице. Это был гениальный художник. Только гений может поймать и перенести на холст мгновение, секунду, мимолетное настроение. Да, кстати! Вы ведь потом были в Монастыре Святой Агнессы?
-Да, неоднократно, — сказал Рауль.
-Так вы видели картину, на которой изображена Дева Мария? Ее писали с моей кузины Мари де Роган! Как раз тогда, в октябре тридцать четвертого.
-Что вы говорите! — воскликнул Рауль.
-Разве вы не узнали ее на картине?
-Мне и самому так показалось, но герцогиня подняла меня на смех и заявила, что картина написана за сто лет до моего рождения.
-С нее писали Мадонну, с нее! Я видела собственными глазами Маэстро — так в монастыре звали художника. Имя свое он скрывал Бог знает почему. Знаю только, что он был учеником Питера Пауля Рубенса, женился по страстной любви и имел сына по имени Люк, который вроде тоже стал художником. Мы то и дело бегали посмотреть картину. И я сама видела и кузину и вас на руках Мари. Очаровательная натура!
-Вот как? Но тогда, выходит, и я попал на картину?
-И вы, — улыбнулась Диана де Роган, — Вот повезло. Вы счастливчик! У вас очень сильная защита, мой дорогой, не только на земле, но и на Небесах.
-И... но позвольте, тогда выходит, что с меня ваш гениальный Маэстро рисовал... Язык не поворачивается... Неужели это правда?
-С вас Маэстро рисовал младенца Иисуса. Но вы заметили некоторую незавершенность картины?
-Я не знаток живописи. Нет, не заметил.
-Художник был вынужден прервать работу.
-Над картиной?
-Нет, не над картиной. Картину он закончил позднее... Но работу с натурой он был вынужден прервать в самом разгаре, потому что монастырь окружали люди де Варда, и Шевртетта, спасая вас, доверила своего Малыша друзьям детства, барону де Невилю и графу Д'Орвилю. Ах! У меня даже сейчас сжимается сердце, когда я вспоминаю прощальную песенку, которую пела кузина, баюкая вас. Она потом не пела вам "Колыбельную Заговорщицы" — так мы называли песенку Шевреты?
-Нет, никогда. Вы не могли бы ее вспомнить?
-Прошло столько лет... Трудно вспомнить... Хотя... Постойте...
Аббатиса стала тихонько напевать простую, но красивую мелодию, очень легко запоминающуюся, и даже, пожалуй, из числа навязчивых мелодий. Бражелон сразу навострил уши и узнал напев.
— Умоляю, слова, сударыня! — попросил он, — Мне знакома эта мелодия!
-Это у вас воображение разыгралось. Такой малютка не мог запомнить мелодию.
-Да нет же, госпожа де Роган! Дело в том, что герцогиня часто напевала эту мелодию. Особенно когда занималась чем-то спокойным, и не было никого из посторонних. Если вышивала или читала... Так вы не помните ее слова? Совсем-совсем не помните?
-"Во Франции — война!
Во Франции — война...
Во Франции — война!!!" — не удивляйтесь, дитя мое, я уже сказала вам, что мы называли посвященную вам песенку Мари "Колыбельной Заговорщицы", а из песни слова не выкинешь. Она так и спела. Как я вам сейчас — восклицание, шепот, выкрик... Она даже вас разбудила, и аббатиса, Альбина Д'Орвиль заметила, что не стоило бы петь такие песни ребенку. Но Шевретта ответила, перебирая струны своей лютни (вы как раз улыбались): "Видишь, улыбается, воинственный парень у меня будет!"
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
