-А вот мы знаем, как именно! Ей-Богу! Я разбирал хлам на чердаке, и нашел железный крюк с веревкой. На подоконнике остались следы, в точности соответствующие крюку. Я хотел позвать столяра, чтобы заменить доску, но мой виконт воспротивился и велел оставить щербатый подоконник — ведь из этого окна сам Генрих Четвертый вылезал!

-Господин Оливен, я знала, что этот дом называют "Дом Генриха Четвертого", и про любовницу короля Наваррского знала, но про злодеев на лестничной площадке и бегство короля при помощи веревки с крюком понятия не имела! Вы уверены, что крюк принадлежал именно королю Генриху?

-Да, уверен, потому что под щербатым подоконником была надпись: "Анри. Мария. Боже, сохрани нашу любовь в веках!14 февраля 1575 г. День Святого Валентина". Видимо, сам Генрих вырезал эту надпись. Но о даме мы знаем только ее имя — Мария.

-О! Это имя на все времена!

-А потом этот крюк еще не раз пригодился моему хозяину. Вообще-то это не крюк, правильнее было бы называть его "кошкой". Кошек пираты в абордажных боях используют. Как пиратская кошка попала к Беарнцу, нам неведомо. Будь такая диковинка у Портоса, он ее на видное место повесил бы и хватался перед всеми. А наш прятал от всех, и только очень немногие посвященные знали, что у г-на виконта есть эта вещь — пиратская кошка, абордажный крюк. А я крюк от него припрячу, не дай Бог, там...на абордаж полезет! Подумать жутко!

-Как вам повезло — вы живете в Доме Генриха Четвертого!

-Мы любим наш дом. Но хозяйка дерет с нас втридорога — за Генриха Четвертого.

-А ваш господин?

-Ворчит, но платит.

-Лучше бы он купил этот дом!

-Лучше бы, лучше бы... Вы знаете, сколько стоит дом в Париже? На какие шиши? Вы не думайте, мадемуазель Роза, в каком-то смысле мой барин богат — по нашим временам. Но, чтобы купить такую хоромину, надо быть миллионером. А он не миллионер. Просто до сих пор мы не бедствовали, и мой хозяин ни в чем себе не отказывал. Понравится безделушка какая, или пистолет, или книженция редкая — покупает. Или какая-нибудь штучка, по которой наши дворяне с ума сходят — кружево, перо, брошка для шляпы, ну вы меня понимаете, не так ли? И лошадь купить может. Если поэкономить...

-Вот счастливчик!

-И я того же мнения, милая Роза. Но дом купить ему не по карману. Вот мы и пришли, м-ль Роза. Входите смелей — дома только наш кот.

Роза подбежала к раскрытому настежь окну.

-Вы отсюда со мной говорили?

-Да-да, вот из этого окна!

-Как у вас тут уютно! — девушка уселась на пол и наклонила голову, чтобы прочесть надпись на подоконнике. Оливен зажег свечу и осветил нижнюю часть подоконника.

-Прочтите вслух, — попросил Оливен.

-"Анри. Мария. Боже, сохрани нашу любовь в веках! 14 февраля 1575 г. День Святого Валентина".

-Еще раз, пожалуйста. Еще раз про любовь.

Голос Розы затрепетал:

-Боже... сохрани... нашу... любовь... в веках...

-Боже, сохрани нашу любовь в веках, — прошептал Оливен, держа в руке подсвечник. Роза нежно посмотрела на стоящего перед ней на коленях Оливена с подсвечником в руках и освещавшего пламенем свечей старинную надпись... Оливен поставил подсвечник на подоконник. Легкий весенний ветерок колебал пламя. Роза, сидящая на полу и стоящий на коленях Оливен потянулись друг к другу. За этим движением последовал долгий и нежный поцелуй, после которого Оливен прошептал: "Я вас люблю, Роза", и Роза ответила: "Я вас тоже люблю, господин Оливен, и уже давно".

Наши влюбленные, с трудом разжав руки, соединившиеся впервые, вспомнили о своих делах и занялись ими. Роза, окинув взглядом гостиную Бражелона, восхищенно сказала Оливену: "Хорошо же тут устроился ваш виконт! Господин Оливен, я не представляю, что можно быть печальным среди такой роскоши, да еще живя в комнате, где бывал сам король Генрих!" "Дворяне тоже плачут",— пробормотал Оливен. Девушка подошла к зеркалу. "А на зеркале-то сколько пыли! Что, ваш хозяин и в зеркало уже не смотрится? Я просто не представляю, сударь, как это возможно — ведь сегодня только я любовалась его длинными локонами — они так красиво лежали на его кружевном воротнике!"

-А чего ему? Расчесал свои кудри и пошел! Они ж у него от природы вьются. Не такие, правда, мелкие завитки, как у господина де Сен-Реми, словом, не бараньи кудри, а такие, — Оливен сделал волнообразное движение рукой, — Волнами, понимаете?

-Вот с зеркала и начнем! Протирайте стекло. Берите тряпку и действуйте! А я пока посмотрю, что тут еще можно сделать. О, а книг-то сколько! И он их все читал?

-Наверно, читал. Тут еще не все книжки. За гостиной кабинет, там книжными полками все стены заставлены.

-Боже, какая прелесть! Картины, вазы, статуи — с улицы попадаешь в сказочный дворец. А ковер, какой мягкий! А зачем ему столько оружия? Ишь, сколько всего на стенах поразвешено.

-А Бог его знает. Но, если понравится шпажка какая, так и тащит в дом.

-Ой, а это кто?

-Где?

-Вот, в углу...

-Ах, этот....Рыцарь это, Розочка.

-Свят, свят, свят! Он на меня смотрит!

-Он же неживой. Пустой внутри.

-Я все равно боюсь вашего рыцаря.

-Не бойтесь! Он вас не укусит!

-Уйдем отсюда лучше... Мне что-то не по себе.

-Да не бойтесь вы! Его можно по частям разобрать. Поднимите забрало. Вот эту штуку.

-Нет, ни за что! Мне страшно!

-И со мной не хотите? Ну, я сам тогда!

Оливен надел на себя рыцарский шлем.

-Вам очень идет этот шлем, — сказала Роза. Оливен со вздохом поставил шлем на место.

-А зачем вам этот истукан? Людей пугать?

-Моему господину нравится.

-Это что, его предок? То есть, я хочу сказать, доспехи его предка?

-А то как же!

-Так доспехи надо почистить. Сейчас ты у меня засияешь, рыцарь.

-Розочка, вы просто волшебница! Час назад наша квартира мне казалась такой угрюмой, а сегодня ваши маленькие ручки совершают чудо!

-То ли еще будет, когда ваш виконт приведет в Дом Генриха Четвертого молодую хозяйку! Нет, определенно, ваш господин счастливчик!

-Он так не считает! Скорей наоборот!

-Вот увидите! — Роза смахивала метелочкой пыль с большой картины.

-А кто тут нарисован? — спросила она, — Кто этот голый мужчина, за которым бегают женщины?

-Это певец Орфей, а женщины — вакханки. В руках у него лира. Только, Розочка в живописи голых не бывает. Голые — в бане, а в искусстве — обнаженные.

-Я запомню — вы это очень умно сказали. Но смотрите-ка, господин Оливен, тут на раме кусочек откололся — листик виноградный.

-Да, это из-за одного растяпы, друга моего хозяина. На него картина упала. Орфею и вакханкам ничего не стало, они же нарисованные. А вот багет пострадал. Меня давно виконт посылал к багетчику, да я так и не выбрался.

-Растяпа, на которого упали певец Орфей и нахальные вакханки, конечно, граф Шарль де Сен-Реми? Как это ему помогло?

-О, целая история!

-Расскажите, господин Оливен, я умираю от любопытства!

Пока влюбленные приводили в порядок гостиную Рауля, Оливен рассказал Розе "Историю о том, как де Сен-Реми, де Гиш и де Бражелон, став пленниками Людовика Четырнацатого в конце весны 1661 года, лишились своих титулов и прошли ужасные пытки".

Глава 10. История о том, как де Сен-Реми и де Бражелон, став пленниками короля Людовика Четырнадцатого, лишились своих титулов и прошли ужасные пытки.

(Рассказ Оливена).

Лежу я, значит, на этом самом диване и переписываю для господина де Сен-Реми фрондерские стишки из рукописи моего сеньора, так как этот самый Сен-Реми непременно наделал бы ошибок. Да и рукопись фрондерских песенок мой хозяин не выносил из квартиры и держал в своем тайнике вместе с генриховым крюком. Надоест писать, поем чего-нибудь. Вина отхлебну, почитаю новую комедию господина Мольера, которую недавно играли, и опять пишу. Хорошо! Лежу я этаким барином, завернувшись в хозяйский халат. Вино, фрукты и ваза с бисквитами на этом самом маленьком столике возле дивана. Сейчас он в углу стоит, столик-то. С тех пор, как Сен-Реми сел на него, у нашего столика стали выпадать ножки. А столик ценный, итальянский, прошлого века...

Таким образом, переписал я уже почти треть тетрадки — благо, мой почерк никто не знает. И даже если растяпа Сен-Реми мой список потеряет, никакой неприятностью моему хозяину это не грозит — вот его почерк всем известен. А господин виконт в Фонтенбло, у короля. Они там какой-то маскарад затеяли. Ну а мне надоели все эти фейерверки, балы, маскарады, танцы, спектакли.

Конечно, если бы я был дворянином, может, мне бы эта жизнь и нравилась. Но слугам в Фонтенбло не очень-то весело смотреть на развлечения знати. Как в чужом пиру похмелье. Мой виконт меня отпустил и вроде даже позавидовал, что я, его слуга, могу так вот запросто уехать в Париж. А его самого король не отпускает.

И вдруг под нашими окнами остановилась карета, и раздались громкие голоса. Я бросился к окну и увидел граммоновский герб на дверце кареты. Это, значит, граф де Гиш явился. Но из кареты вылезли три фигуры в белом, с синими, алыми и золотыми бантами и лентами, в белых шляпах, с букетами, приколотыми там, где обычно дворяне прикалывают перья. В руках они держали посохи, увитые цветами, лентами, с бантом наверху, и за бант букет засунут.... Я смотрел во все глаза на этих ряженых. Поверьте, мадемуазель Роза, я сначала не признал моего хозяина в этом белом пастушке!

А когда до меня дошло, что пастушок в шляпе с цветами, в туфлях с бантиками, с огромными бантами у коленок, с таким пышным бантом у подбородка, что вся шея была закрыта, с такой широченной лентой-кушаком на талии, что... впрочем, лента развязалась и тянулась за пастушком по мостовой, а такая длиннющая лента была, что в нее можно было завернуть десять таких пастушков. Когда до меня дошло, наконец, что этот пастушок в белокуром парике, с нарумяненными щеками — мой хозяин, мой виконт, я согнулся в три погибели и захохотал. Чтобы отсмеяться заранее и не оскорбить непочтительным смехом моего господина. Ведь дворяне, как дети малые, иногда бывают такие обидчивые!

Друзья моего господина были одеты так же нелепо, только ленты Сен-Реми были алые, а де Гиша — золотые. Я быстренько зажег свечи, отодвинул столик и приготовился встречать моего хозяина.

Едва на лестнице раздались их голоса и послышались взрывы хохота, я подбежал к двери и распахнул ее, не дожидаясь звонка. Но мой господин и его гости, видно, не рассчитали, что я так быстро им открою. Они с разбегу влетели в переднюю, не удержались на ногах и завалились на ковер друг на дружку. Я бросился поднимать — сначала своего, затем остальных господ.

-Долго жить будете, мой господин! Я сначала не узнал вас в этом странном наряде!

-Ох, Оливен, хоть ты-то не издевайся! — воскликнул виконт, насадив на свой посох пастушескую шляпу с цветами и лентами, — держи эту гадость!

На "гадости" этой, как и на всех костюмах, сверкали всякие драгоценные камни, между прочим, мадемуазель Роза. Я уж потом узнал, что костюм, подобный тому, что был на моем господине, стоил несколько тысяч ливров, а у короля костюм, тот и вовсе в десять тысяч обошелся!

-С ума сойти! — ахнула Роза.

-Может, господа сочтут, что я слишком любопытен, но вы позволите поинтересоваться, по какому поводу вы так нарядились? Это совсем не ваш стиль!

-Мы нарядились! Пожар в Лувре! — проворчал господин Шарль де Сен-Реми, — Нам король приказал, тысяча чертей! Держи это дерьмо, Оливен, и тащи нам вина побольше, после такого издевательства надо напиться, как следует...

Я уже знал, что значит "как следует" для г-на Шарля и заранее сказал "прощай" уюту, покою и порядку в Доме Генриха Четвертого на эту ночь, по крайней мере...

-Нет, сначала переоденемся, — возразил господин Рауль, — Я в таком уродском костюме ни за что за стол не сяду. Проходите же, друзья мои, а тебе, Оливен, в качестве подарка — мой парик!

И с этими словами мой господин сорвал свой белокурый парик и нахлобучил на мою голову. Он взглянул на меня и расхохотался:

-Праведное небо! Неужели я был таким пугалом!

-Бери и наши заодно! — де Гиш и де Сен-Реми надели на меня свои парики поверх бражелонского. Я тогда не знал, что БЕЛОКУРЫЙ ПАРИК — королевская привилегия. Право на ношение белокурого парика представляло особую милость его величества короля. Привилегия, к которой мой барин и его товарищи отнеслись с таким пренебрежением, полагая, что Бог и их собственные родители даровали им достаточно привлекательную внешность, и они не нуждаются в дополнительных украшениях. Мой господин и его друзья вошли в гостиную, вот в эту самую, при свете свечей посмотрели друг на друга и, хохоча, повалились на диван.

-Да, хороши мы были нынче!

-Оливен, убери всю эту гадость! Меня все это чертовски раздражает! Все эти палки — к чертям собачьим!

Господин де Гиш, подняв пастушеский посох, с улыбкой сказал господину Раулю:

-А, между прочим, милый друг, этот посох может когда-нибудь превратиться в твой маршальский жезл, или я не де Гиш.

-Значит, ты не де Гиш, — огрызнулся господин Рауль, — Потому что я еле вынес до конца этот кошмар!

-Да что с вами такое было? — я уже утащил шляпы и парики и принес им испанского вина, хотя мне показалось, что они ввалились в квартиру порядком пьяные.

-Сначала мы с королем...

-Да, его величество удостоил нас такой чести...

-Король нас пригласил...

-Вернее, заставил...

-Не перебивай, Бражелон, я сам расскажу. Видишь, твой Оливен умирает от любопытства.... Какого черта, Оливен, растяпа! Смотри, куда льешь! Осел, ты перелил вина своему хозяину...

-Значит, мой дорогой, твоя жизнь будет такой же полной как этот бокал, — улыбнулся де Гиш, — За твой успех, дружище!

Они чокнулись, а потом господин де Сен-Реми спросил:

-Ты знаешь, Оливен, кто я такой?

-Граф де Сен-Реми...

-Ничего подобного! Ты видишь перед собой пастушка из балета "Страна Нежных Чувств".

-Вы, граф, пастушок? А господин де Гиш?

-Я тоже.

-И вы, господин Рауль?

-Как видишь.

-И вот, — продолжал граф де Сен-Реми, стаскивая с себя расшитую золотом и шелком атласную пастушескую куртку, доходившую до талии, — Мы танцевали с королем в этом дурацком спектакле.

-И осрамились перед всем Двором...

-Вот уж глупости, все были восхищены. А твой господин, Оливен, он сегодня имел такой успех! Сам король пришел в восторг. И теперь — да, не фыркай, Рауль, все идет к тому, что, если ты захочешь, тебе ничего не стоит оттеснить королевского любимца Сент-Эньяна на второй план.