"Небесные Воины" Борисова - Беларусь

Вскоре они поднялись в горку, где было сухо и где привлекли внимание отпечатки подошв татей на песке. Уж слишком они были странными. Посоветовавших, послали ещё пару людей назад с вестью о необычной находке и двинулись дальше.

— Смотрите, они так бежали, что серебряный крест потеряли, — вдруг закричал один из стрельцов.

Он пошёл к блестящему на ветке берёзы священному символу и провалился в очередную ловушку. Подбежавшие его друзья вытащили бедолагу и только тогда сдернули крестик с ветки. Лучше бы они этого не делали. Отскочившая назад ветка соединила медной проволокой концы обычной батарейки для фонаря и маленькая искра в бочонке с порохом вспыхнула.

— Что это было? — спросил очнувшись в лагере Ивашка.

Никто не ответил, а голова трещала и он еле мог пошевелиться. Рядом с ним лежали стонущие товарищи и их было много. Стрелец пощупал своё тело и успокоился. Открытых ран не наблюдалось, только обычные ушибы и синяки. С трудом встал, вышел из палатки и мокнул голову услужило поданное ведро.

— Плохо, сотник. Очень плохо — проговорился льющий холодную воду на затылок и спину дружок Артюха. — Зело осерчал на вас окольничий.

— Что это было? Как я очутился в лагере? Что с остальными стрельцами?

— Плохо. Очень плохо, сотник — мямлил Артюша. — Половина наших погибли или раненными валяются. Весь лагер гудит слухами о воинах из ада, призванных чернокнижником из Борисова по нашу православную душу.

Ивашка потёр руками виски и встряхнулся от холодной струи, нежно поливаемой другом.

— Кто погиб? И как я очутился в лагере? — крикнул и сразу схватился за голову, вспыхнувшую зарядами боли внутри. — Расскажи, только тихо.

Артюха начал пересчитывать погибших и раненных товарищей, когда подошедшие посыльные окольничего спросили:

— Ты ли служивы Ивашка? Окольничий зовёт тебя к себе!

Стрелец осмотрел своё мокрое исподнее и послушно последовал за охранниками. По дороге ругал себя, что не успел сходить по маленькому и теперь желание опорожниться взрывало все внутренности. Одно беспокоило, его назвали — служивым, а не сотником. Это могло быть началом большой опалы.

Вполз на коленях в палатку окольничего и заметил, что таких, как он, набралось слишком много. Чувство вины отпустило, на за то желание сходить по ветру заиграло ещё больше.

— Вот и Ивашка, сын потаскухи и пьяного чухонца наконец пришёл! — сердитый окольничий Богдан Хитров с удовольствием выливал свою желчь.

— Расскажи, как ты погубил свою сотню! Поведай, почему она теперь не может выступить в поход.

Ивашка обдумал все варианты ответов, но ничего лучшего, кроме дьявольской хитрости нечестивых татей придумать не смог.

— Дьявольская хитрость, говоришь!— удар плетью, заставил его свернуться в комочек.

Краешком глаза Ивашка видел, как окольничий так же награждает и других в палатке, поговаривая:

— Емеля Шкенёв, сын собаки утверждает, что это архангелы небесные. Говно, в котором он плавал, в его голову через уши натекло, а не архангелы. Скрачкобор, атаман казацкий рассказывает о трёх поляках, которые уничтожили почти весь его отряд. Да эти воры наверно нашли бочку медовухи у корчмаря и напились до смерти. Манаша, пёс ногайский, поведай снова нам о том, как небесные гурии, купавшиеся в реке, начали убивать твоих людей и наших стрельцов одним только взглядом.

Ивашка по голосу окольничего уже понял, что тот уже остыл и ищет выход из создавшегося положения. И это вскоре подтвердилось.

— Встаньте, други мои. Обсудить надо кое-что.

Сотник дождался пока другие первыми приползут к окольничему и только тогда последовал их примеру, стараясь унять боль полного пузыря. Охота отпроситься становилось всё мучительней, но перебить озлобленного окольничего грозило очередной взбучкой начальника.

Встав с коленей и увидев рукой рисованную карту окрестностей на столе, Ивашка расслабился и сразу за-это поплатился. Знание о том, что его отряду отведена особая роль заставила забыть о боли в паху и тёплая струя потекла по ноге в башмак.

Окольничий Хитров прислушался, понюхал воздух и посмотрев на Ивашку, буркнул:

— Один воняет выгребной ямой, другой сцёт на мой ковёр! Все вон! — закричал, изменившись лицом.

На поляне, в чисто воздухе окольничий посмотрел, как охрана избивает плетьми провинившихся и через некоторое время скомандовал:

— Хватит!

Походив ещё некоторое время перед ними, продолжил:

— Тут пойманные нами местные холопы, один через другого утверждают, что униаты посредством чёрной магии позвали каких то воинов, числом в тридцать три.

— Так вот, казаки Скрачкобора зарубили двух из них, а этот вонючка Емеля Шкенёв утверждает, что видел, как уносили ещё одного из адовых чертей. И если он ещё раз назовёт их архангелами, пошлю его к кату, что бы отрубил голову, в которой одно говно вместо мозгов плавает.

— Остатки ваших отрядов завтра утром выйдут в поход впереди всех, и если кто-нибудь попадёт в обычные ловушки охотников, зарубите его на месте, чтоб не мучился на дыбе за свою глупость. Проложите путь для моего полка, что бы больше не было ни каких неожиданностей. Воины те, — кем бы они не были, имеют свойство умирать и завтра мы в этом удостоверимся.

Ивашке дали целый вечер и ночь, что бы выяснить сколько людей из его сотни может ходить и отправить раненных домой. Он знал, что две трети из них умрут по дороге, но строгий приказ окольничего не оставлял выбора. Скинулся с остальными стрельцами и нанял писаря, чтобы послать весточки домой и оповестить близких погибших. Он отлеживался на соломе, давая отдохнуть своим ранам, когда к нему подошли другие сотники. Даже 'вонючего архангела', как все начали называть Емелю Шкенёва, с собой приволокли и начали расспрашивать о хитростях врага. Мало мог им рассказать Ивашка, но за-то услышал как триста — никак не три — поляков убили почти всех казаков из сотни Скрачкороба и как Манаша наблюдал купающихся в реке небесных гурии. Ничего из этого не понял, только то, что оба они явно врут и решил, что завтра сам поведёт новую сотню впереди.

Вышли вместе с наступившей Июньской зарёй. И первые двадцать вёрст дались очень легко, так что начали выпускать вперёд ногайские или казацкие разъезды. Только когда они начали приближаться к Борисовской крепости время от времени начали появляться повешенные по краям дороги их сотоварищи — стрельцы из сотни Логинова. Их нежно снимали с деревьев и, накрыв кафтаном оставляли для сзади следующих обозников. Сначала к мертвецам приставляли по одному юнцу, но вскоре сотню догнал посланник из главного обоза с приказом не замарачиваться, и идти вперёд. Ивашка заметив, что все главные силы окольничего уже и так наступает ему на пятки, согласился.

' У нас четверо шведских пушек и когда выйдем на расстояние пяти сотен шагов, именно они решат исход боя. Там врагам уже никакие хитрости не помогут' .

Но вид развешенных по дороге товарищей нагонял такую тоску, что сотник задумался.

' Что же это за враги, которые не придерживаются никаких христианских заветов?' — ещё раз решил про себя. — 'Выжигать эту скверну надо калённым железом'.

Для себя давно решил, что обычное сжигание в униатской церкви всех женщин и потомства врагов Москвы на этот раз будет слишком милостивой карой. Уже успел так побаловаться в некоторых деревнях отщепенцев от истиной веры, потому теперь в мыслях придумывали пытки одну страшнее другой.

Лес и болота наконец кончились и Ивашка вздохнул с облегчением. Чувство, что за ними приглядывают сотни глаз, не отпускало его всё дорогу, только сунуться туда охоты совсем не было. Помнил, чем закончилась последняя прогулка в местный лес. Не знал только, что окольничий Хитров не выдержал и послал одну полусотню посмотреть на особо не понравившиюсю ему берёзовую рощу. Так от туда сразу потянулись раненные в хитрых ловушках стрельцы. Воевода вспомнил о своём приказе отрубать головы дуракам, попавшимся на вражескую хитрость и решил дальше не испытывать судьбу.

'Займу крепость, а татей изведу потом' — додумался и сосредоточился на охране обоза.

Тем временем Ивашка с передними отрядами Московской армии уже вышел к Борисовской крепости и застыл в недоумении.

От туда слышалась громкая дьявольская музыка на незнакомом языке, а ворота твердыни были открытыми. Только одиноко стоящая недалеко виселица портила настроение мирной жизни.

— Сотник, да там Алексашка Захаров висит! — послышались голоса стрельцов.

Ивашка присмотрелся и примерил на глаз расстояние от виселицы до деревянной крепости.

'Триста шагов. Они могут выстрелить из своих мушкетов, но вряд ли пули от туда попадут в нас. Остаются их пушки, у которых по данным разведки уже нет ни пороха ни ядер'.

— А сотник Захаров то живой ещё — вымолвил Скрачкороб. — Повешен хитро, по нашенский, что бы кончиками пальцев ноги до земли доставал. Помню, мы так некоторых поляков вешали, то иногда они весь день мучились.

Ивашка понял, что это очередная ловушка нечестивых врагов, но никак не мог найти подвоха. Приблизившись до расстояния пушечного выстрела, осмотрел деревянную твердыню и тщетно искал выхода.

Тут его нагнал очередной посыльный от окольничего, первые отряды которого, тоже начали уходить из леса.

— Сам погибай, но товарища выручай! Вам, что не понятен приказ! — заметив, что сотник с другими командирами ещё колеблется, накричал на них спесивый юнец.

Ивашка с другими штрафниками приблизился к виселице и решился. Выбрав особо провинившихся с 'вонючим архангелом' впереди, приказал им добежать до виселицы и выручить друга. Одного не знал. На этот раз очень глубокая ' Вьетнамская ловушка' была рассчитана на вес трёх людей и, когда в яму провалились первые подбежавшие, один из них забрал в преисподнюю и Алексашку Захарова. Схватив его тело в тщетной попытке удержаться, Емеля Шкенёв поломал тому швейные позвонки и всё равно свалился в яму. Ивашка смотрел на это с ужасом в глазах и сразу отдал приказ всем остальным напасть на крепость.

Он не знал, что открытые ворота были очередной ловушкой. И когда две сотни разгорячённых московитов толпой пошли на штурм, перекрёстным огнём мушкетов их перестреляли, как куропаток на охоте. Ивашка этого уже не заметил, как и того, как на оставленный без прикрытия обоз с порохом и пушками напали бойцы из СОБРа с похоликами.

На этот раз каждому из десятки воинов выдали по пятеро сопровождающих и 'чехи' даже не успели очухаться от взрывов светошумовых гранат, как все пушкари и охранники были вырезаны холодным оружием.

Душа Ивашки поднималась над полем боя и видела, как испуганные людишки бежали от крепости во все стороны и как за ними гонялись кирасиры в смешных перьях. Ей уже было всё равно. Свет в конце туннеля звал и манил очередным перерождением.

**

— Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой.

С Московской силой тёмною,

С проклятою ордой

— А теперь лучше? — спросила Ирина Анастасию и Элжбету.

Девушки уже который день выполняли задание Генерала перевести на понятный для местных язык патриотические песни ХХ века и делали это с большим удовольствием. Хотя мелодии услышанные жителями Борисова из телефонов или автомобильных проигрывателей сначала встречались с большим недоверием, вскоре весь город подпевал Александру Рыбаку или ' Песнярям'.

— Так уже подойдёт. — Ответила полячка.

— До вечера я научу эту и другие песни женщин из города и на скором торжестве по случаю победы обещаю нашу помощь.

— Значит репертуар готов, -Анастасия посчитала в уме. — На полтора часа, а если ещё мужчины присоединятся, то и на целые два. Послезавтра торжественный приём новых членов в ряда 'Небесных Воинов', устроим всем концерт по пожеланиям. Ирина, твой там тоже будет. Заодно хоть какой-то праздник ему сделаешь, а то воин совсем измаялся вытворяя чудеса храбрости на поле боя. Так и до свадьбы не доживёт.

Ирина надулась. Анастасия хоть и перестала трястись в припадках кокаинового голода, но свой стервозный характер не потеряла. Что самое странное, это магнитом тянуло к ней половину молодых пацанов из СОБРа, а воины полковника Констанция Поклонского провожали её горячими глазами и старались выполнить каждую её прихоть. Девушка не понимала одного. По всем меркам местной красоты, красавицей была именно она, а не эта худая теледива. Но если парни, кроме возлюбленного, смотрели на её как на подружку, то Анастасия сразу прослыла женщиной княжеского рода.

Ирина надулась, но не обиделась. В свои семнадцать лет поучиться у такой женщины, как и у высокородной полячки не считала зазорным, потому принимала их советы с благодарностью. А о том, что потерять свою невинность надо с Алесем, так звали её рыцаря, сама подумывала уже давно — целые семь дней и ночей, с тех пор, как его впервые увидела. Пока твёрдо решила дождаться праздника Яна Купалы, когда, как всем объяснила Элжбета, у местных парней и девушек это не считается грехом, а даже богоугодным делом.

Девушки услышали стук в дверь и просьбу войти. По голосу они сразу узнали одного из СОБРовцев, Максима Бабина, парня решившего перевести патриотичные песни группы Любэ на белорусский язык. Иринка, вместе с другими женщинами в комнате, громко рассмеялась. Молодой человек был без ума от Анастасии и узнав, что им нужна помощь в стихоплётстве, вспомнил своё детское увлечение. Верши он сочинял наивные и глупые, но хоть рифмовать умел, а то его соперник на этом поприще, — Евгений творил что то безобразное и очень обижался, если слышал неодобрительные отзывы. Девушки даже знали, что парни прилюдно сделали пари, о том, что именно их творчество станет в этом новом мире заложниками новых поэтических и литературных мод и усиленно переводили чужие песни и стихи на белорусский язык, мечтая о славе первооткрывателей.

Но девушки смеялись не только по этому. Они уже знали, что вирши лучше всех сочиняет тихоня снайпер, редко вылезающий из Смотровой башни — Владислав Леонодович. Этот, самый незаметный и мирный из попаданцев, только пару раз спустился в их скромную обитель поговорить о творчестве Есенина и Блока и уже успел обворожить все женские сердца своим чувством прекрасного. А когда он прочитал стихи незнакомого до этого им Андрея Белянина, они совсем растаяли.

Вошедший высокий молодой человек сразу подвергся тщательному осмотру цепких женских глаз. Не укрылось от них и то, что одежда у него постиранная небрежно и щетиной лицо зарастает. У попавших на всех было только пятеро бритвенных принадлежностей и теперь все, кому не повезло, ждали пока местный брадобрей с кузнецом наконец изготовит для них настоящую бритву, которой они могли бы пользоваться в походах. Даже чертежи им набросили и один из попаданцев, инженер по образованию в кузнице помогал, но пока плохо выходило. А сидеть по полчаса в кресле брадобрея СОБРовцам не хватало терпения. Слишком много времени у них отнимали разные задания и тренировки с местными.

Ирина поблагодарила бога, что с ними в прошлое отправился отец Кристинки, вёзший в своём джипе закупки из Минска на праздник сорокалетия своей сестры в Новосады. Там даже шампунь с мылом оказался. И хорошо, что воины от этого богатства отказались, отдав их им — женщинам.