Монах

Исчадья поощряли распутство — говорили, что это угодно Сагану, а женщины вообще не должны отказывать мужчинам — их предназначение удовлетворять мужчин.

Так что, в трактире частенько пребывало не меньше десятка таких непрофессионалок, или сказать полупрофессионалок, пользующихся спросом даже больше, чем проститутки, посвятившие этому ремеслу всю жизнь.

Не раз и не два Андрею предлагаю воспользоваться услугами этих дам, но он отказывался — в душе он так и оставался, монахом, хотя в этом мире распутства и его приверженность чистоте могла дать трещину.

В прежней, до монастыря, жизни, он никогда не отказывал себе ни в хорошем вине, ни в обществе красивых женщин. Первое время в монастыре он аж на стену лез, так ему хотелось секса...потом приобвык. Но тут было слишком много раздражителей...

Монах ещё активнее принялся стучать колуном, с удовольствием разбивая звонкие чурбаки.

Внезапно, его взгляд привлёк один из стражников, вооружённый, кроме обычного вооружения, арбалетом. Он зашёл в трактир, а Андрей задумался: ' Вот и арбалет. И покупать не надо. Подстеречь в тихом месте, стукнуть по башке — и арбалет твой. Не зашибить до смерти этого придурка-стражника бы только... Ну и зашибить — служит ведь исчадьям, так чего с ним церемониться? Может и так...'

Часа два он рубил и подтаскивал к кухне дрова, поглядывая на то, как наливается вином стражник, прислонивший арбалет к столу. Потом, напившийся солдат, встал с места, покачнулся, поднял арбалет, положил его на плечо и вышел из трактира.

— Василий, я пойду схожу в лавку, мне надо иголку купить и ниток, поистрепался, надо подшить кое-что.

— Да Матрёна тебе зашьёт, чего ты будешь сам корячиться. У бабы и получится лучше, чем у тебя!

— Да, Андрей, давай я зашью, чего стесняешься? — откликнулась Матрёна

— Нет, спасибо, я сам — Андрей открыл дверь и встал на пороге трактира — я быстро обернусь.

— Ладно, только не задерживайся — у нас скоро будет наплыв народа, помогать на кухне надо будет.

Андрей осторожно зашагал за солдатом, который уже отошёл на метров двести. Он опасался упустить его из вида, а ещё больше, опасался того, что тот направлялся куда-нибудь на службу, а не домой. В этом случае его акция будет провалена. В этот раз.

Впрочем — вряд ли он шёл на службу, нажравшись. Скорее всего сменился со службы, зашёл в трактир, а сейчас идёт домой, или к какой-нибудь бабе. Ведь что делать, когда ты нажрался, и считаешь, что весь мир у тебя в кармане? Ну конечно — идти искать приключений на свою пятую точку.

Солдат шёл медленно, его коренастая фигура в потёртой кольчуге и стоптанных сапогах качалась из стороны в сторону, но он упорно преодолевал притяжение планеты и двигался вперёд, сжимая вожделенный для Андрея предмет, удерживая его на плече. Старый вояка даже пьяным, заботился об оружии и не выпускал его из рук.

Добротные дома на улице сменялись простенькими домишками, те простыми хибарками, почти лачугами бедняков, и на улицах оказывалось всё меньше народа. Наконец, солдат и его преследователь оказались в промежутке между длинными заборами — улица тут была очень узкой, между заборами было не более пяти метров.

Андрей прибавил шаг, догоняя солдата, приготовился к удару...и вдруг солдат резко остановился, обернулся к монаху и сказал, практически трезвым голосом:

— Решил меня ограбить? Не советую. Я располосую тебя на части быстрее, чем ты скажешь -Ап!. Ты идёшь за мной от самого трактира, и ты подсобный рабочий в нём, я тебя там видел. Здесь есть несколько путей, первый: я сейчас делаю попытку убить тебя, ты убегаешь, я нахожу тебя в трактире, и достаю там. Второй: я не смогу тебя убить, так как, возможно, ты исчадье — в чём сомневаюсь — иначе ты меня давно бы тогда убил. Третий — я не смогу тебя убить, потому что ты трезвый и более умелый в воинских искусства — это тоже сомнительно, зачем ты бы работал в трактире, если бы обладал способностью завалить Фёдора Гнатьева. Четвёртый путь — я тебя просто отпускаю, и ты уходишь, и мы навсегда забываем этот случай. И, наконец, пятый — мы сейчас идём с тобой ко мне домой, разговариваем за жизнь, ты мне рассказываешь, какой ты несчастный и как у тебя не удалась жизнь, мы с тобой выпиваем, я даю тебе серебряник и ты уходишь домой. Что выбираешь? Может попытаешься напасть?

— А ты умеешь пользоваться этой железкой? — усмехнулся Андрей и показал на саблю, висевшую на боку солдата — Она вообще не приржавела там к ножнам-то?

— Эта-то? — усмехнулся солдат и мгновенно выхватил из ножен клинок, блеснувший в лучах солнечного света чистотой заточки и узорами, похожими на узоры инея — к твоему сведению, я мастер фехтования, и если я пьян, это не означает, что я менее опасен, чем когда я трезв.

— А самому-то не стыдно стоять с обнажённым клинком против безоружного? — ещё больше развеселился Андрей, солдат ему нравился, вот только жаль, что не удалось добыть самострел. Впрочем — может и правда поболтать с воякой, можно выведать что-то, что ему пригодится в будущем.

— Да кто знает, безоружен ты или нет — может ты проклятое исчадье, и просто со мной играешь, а сейчас убьёшь через секунду! Только надеюсь, пока я гнию заживу, отрубить тебе башку. Одной этой гнидой станет меньше!

— Хммм...ты так ненавидишь исчадий? — удивился Андрей — и не боишься вот так болтать об этом первому встречному?

— Положим, ты не первый встречный. И ещё надо доказать, что я что-то говорил. Вокруг, вроде как, нет свидетелей? Или у меня глаза их не видят?

— Нет свидетелей. Ну что, же, Фёдор Гнатьев — пошли, побеседуем за жизнь. Может уберёшь всё-таки свою железку?

— Э! Э! — попочтительнее с этой 'железкой' — возмущённо прикрикнул Фёдор. Эта 'железка' досталась мне от деда, а куплена на юге, сделана отличными мастерами, и стоит столько, сколько десяток таких как ты не стоят! — солдат плавным отработанным движением убрал саблю в ножны и повернулся вполоборота к Андрею — пошли! Тут недалеко мой домик, там я и живу. Сразу предупреждаю — сокровищ не храню, не нажил. Кроме бутыли вина...ну может пары бутылей, никаких ценностей дома нет. Но и бутыли я без боя не отдам, костьми лягу, но сокровище не выпущу из рук!

Через минут десять улица привела из к большому дому, стоявшему за довольно крепким забором, с облупившейся голубой краской на шершавых от времени досках. Видно было, что дом знавал и лучшие времена.

— От родителей достался — пояснил солдат — я тогда был в походе, на Матусию, которая так и не хотела признавать, что вера Сагана есть самая лучшая вера на свете.

— И что, теперь признала?

— Теперь признала — угрюмо сказал Фёдор — теперь нет Матусии. Долго они держались, но куда им против исчадий? Особенно, когда чума выкосила половину страны. Думаю — без исчадий не обошлось. После этого я и ушёл из армии. Давай, садись, выпьем. Хоть будет с кем поболтать. А то я тут одичал совсем. Пить в одиночку верный способ сойти в могилу...впрочем — не в одиночку — тоже.

— Ну что, за знакомство — поднял глиняную кружку солдат — кстати, как тебя звать-то?

— Андрей. За знакомство.

Они чокнулись, отпили из кружек, солдат посмотрел по сторонам — вроде как искал, чем закусить, не нашёл, и махнул рукой — нет, так нет.

— И чего ты за мной тащился? Что хотел попереть? — спросил Фёдор, продолжая отхлёбывать кисловатое красное вино из кружки — сокровищ у меня не наблюдается, железяк, как ты говоришь, на мне более чем достаточно — можно и по шее огрести — так что тебе понадобилось от старого вояки?

Фёдор неожиданно быстро пришлёпнул пробегающего по столу таракана, вытер о штанину опоганенную ладонь и внимательно уставился в лицо монаху.

— А может тебя как раз мои железки-то и привлекали? Интересный случай...я верно угадал?

— Верно — решился Андрей — мне нужен арбалет, а купить я его не могу.

— Почему не можешь? Дорого? Или другое что-то?

— И дорого, и не могу засвечиваться — зачем это кухонному рабочему боевой арбалет.

— И правда — ухмыльнулся солдат — зачем кухонному рабочему боевой арбалет?

— Можно, я тебе не скажу? — затвердев лицом ответил ему монах — это моё дело, и я не хочу, чтобы кто-то кроме меня о нём знал.

— Похоже кого-то пришить собрался? — посерьёзнел Фёдор — и не хочешь, чтобы дорожка привела к тебе. Могу понять. Тот, кого пришить собрался, заслуживает этого?

— Заслуживают.

— Ух ты! Да ты не одного собрался пришить, похоже на то. И дай-ка угадать кого...ну-ка...не может быть! Так это не ты ли сжёг храм Сагана? Я сразу не поверил, что это настоятель напился и поджёг. И я слышал, что сюда приезжает комиссия адептов с проверкой...понятно. Теперь понятно. Но я в этом не хочу участвовать. Стоит попасть на глаза исчадью, и всё — труп. Если узнают, что я дал тебе арбалет — я труп. Извини, Андрей, я хочу ещё пожить.

— Хорошо. Но можешь мне подсказать, где взять арбалет и не засветиться? Вариантов, кроме как ограбить солдата и забрать оружие — у меня нет.

— Ну что тебе сказать...вариантов, кроме как ограбить солдата, у тебя нет. Что ж...считай, ты меня ограбил. Смотри, не сдай меня.

— Сколько я тебе должен? — настороженно спросил монах.

— Всё равно у тебя столько нет. Давай так: скажи, почему ты ополчился на исчадий, и мы в расчёте. Мне просто интересно. И как ты сумел убить исчадье...хотя это, как раз несложно — они обнаглевшие, даже не могут и подумать, что кто-то решится на них напасть. Впрочем — сейчас уже могут подумать. И вряд ли подпустят к себе чужого, вот почему тебе и нужен арбалет. Итак, чем тебе насолили исчадья?

Андрей посмотрел в лукавые, окружённые морщинками серые глаза солдата, медленно расстегнул верхние пуговицы своей рубахи-косоворотки, и достал серебряный крестик.

— Боголюб?! Я что-то подобное и подозревал. И не боишься носить крест на себе? Если кто-то увидит и донесёт — ты или жертва, или развлечение на круге. Непонятно, как ты вообще выжил в городе, как это никто не донёс. За сообщение о боголюбе, награда — двадцать золотых. Представляешь, сколько вина можно купить на двадцать золотых? Ты, небось, в месяц один золотой зарабатываешь, а тут целых двадцать! Да не играй, не играй желваками...я не собираюсь тебя сдавать. Мои дед, мои отец и мать молились Богу. Я не могу себя назвать боголюбом, но то, что сейчас творится вокруг — это нельзя терпеть. Только почему ты думаешь, что если уничтожать исчадий, ты поправишь дело? Что жизнь станет лучше? В конце концов, тебя вычислят и ты умрёшь на жертвенном камне! Думаешь, я не вижу и не понимаю, что происходит? Думаешь другие не понимают? Просто мы ничего не можем сделать. Потому и заливаем мозги вином, чтобы не видеть, чтобы забыть то, в чём мы вынуждены участвовать, чтобы выжить. Я не спроста даю тебе арбалет — может быть это и моё искупление, может так хоть как-то часть вины за то, что я не нашёл в себе силы вмешаться, сброшу с себя.

— Что тебе сказать, Фёдор...я тоже искупаю. Я не из этого мира. Как я здесь оказался — я сам не знаю. В своём мире, я был, вначале солдатом, исполняющим грязные и кровавые приказы командиров, а потом — наёмным убийцей, который получает деньги за устранение людей. Но я раскаялся и уверовал в Бога, и просил Его о прощении. Вот и допросился... Что я могу сделать в этом мире? Как избавить его от этой нечисти, от этого зла? Только убивать тех, кто является носителем зла. И я буду убивать. Чем больше я убью исчадий, тем меньше их будет в мире, значит, будет меньше зла. Наверное, это и есть моя миссия.

— Что же, у каждого своя миссия в жизни...моя, наверное, допить это вино — усмехнулся солдат — допивай свою кружку, и пошли посмотрим, как ты умеешь обращаться с арбалетом. Надеюсь, что ты умеешь с ним обращаться, раз на него нацелился.

Они молча допили вино, оставили кружки на столе и через дверь в задней стене дома, вышли в довольно широкий, укрытый за забором двор. Андрей удивился, что у такого непрезентабельного дома имелся двор, способный вместить несколько больших телег, и так, что они могли спокойно, не задевая друг друга, развернуться на нём. Фёдор заметил удивлённый взгляд монаха, и пояснил:

— Мой отец занимался выездной торговлей, купцом был. Иногда тут скапливалось несколько повозок с товаром — видишь, склады бывшие, конюшня большая — наша семья знавала лучшие времена. Если бы я пошёл по стопам своего отца, занялся бы торговлей...эххх... я, болван, захотел славы, военной службы — вот и результат. Стареющий пьяница. Ладно. Рассказываю: арбалет у меня непростой — как и моя сабля. Он куплен на юге, где умеют выковывать сталь очень высокого качества, не ломающуюся на изгибе, очень упругую. Видишь, у него тоже узоры по стали? Это очень дорогой арбалет, стальной, он бьёт на двести метров, и больше. Зависит от того, какие болты применяешь. Мои болты без оперения, но летят очень точно — этот самострел очень, очень мощный. На коротком расстоянии он бьёт без поправки — практически напрямую. Смотри.

Фёдор, специальным приспособлением, взвёл арбалет, вложил в него короткий, дадцатисантиметровый болт и прицелился в дверь склада, метрах в тридцати от них, затем нажал спусковой крючок. Тетива щёлкнула, и через доли секунды стальной болт пронзил деревянную дверь склада и исчез из глаз. Солдат усмехнулся:

— Теперь представляешь, что будет, если болт попадёт в человека, одетого в кольчугу? Он его насквозь пролетит — если не ударится в кость. Да и в этом случае может...в общем — и сплошные латы не дадут гарантии безопасности. У арбалета только один недостаток — он медленно заряжается. Ну, в сравнении с луком, конечно. Давай, попробуй, как он бьёт. Бери, взводи.

Андрей взял арбалет, немного неловко взвёл его, вложил болт, приложил к плечу приклад и выпустил стрелу туда же, куда попал болт Фёдора — его снаряд пробил двери сантиметрах в десяти от дырки. Монах поморщился — надо привыкать к оружию. Погрешность для профессионала его класса была слишком велика.

— Ничего себе! — удивился солдат — ты что, когда-нибудь стрелял из такого оружия? Точность для первого раза потрясающая. Точно, ты умелец в своём деле...

— Это отвратительная точность. Мне надо тренироваться. Тут и отдача другая, и баланс другой — если на тридцати метрах такой разброс — что будет на ста метрах? А что на двухстах? Нет, это отвратительно.

— А что ты хотел, незнакомым оружием, да с первого раза. Это нормально, не переживай.

— Фёдор — ты мне позволишь приходить сюда и тренироваться в стрельбе? Это не напряжёт тебя как-то? Ты где сейчас вообще служишь? Я не помешаю тебе в службе?

— Нигде не служу — грустно усмехнулся Фёдор — даже городская стража не выдержала моих запоев, и сегодня меня выгнали. Вот я и пропивал выходное пособие в Сером коте. А как я мог смотреть на эти безобразия трезвым? Так что...никак ты мне не помешаешь в службе.

— А где работать думаешь? Есть идеи?

— Пойду охранять караваны. Довольно прибыльно, но опасно — грабителей по дорогам просто как комарья. Но другого ничего не остаётся. Да и совесть почище будет — когда в стражу шёл, думал, перетерплю как-нибудь эти бесчинства — зато сытно, дома живёшь, не мотаешься по городам и странам, но оказалось — не для меня это.