На Изнанке Вселенной: Скрытые-в-Тени

Сеспедес замолчал, обречённо сжавшись в коленопреклонённой позе. В отличие от многих, у него в землетрясении выжили оба сына, семилетний Карлос и новорождённый Оскар. Их тоже забрали безжалостные таури, и Сеспедес надеялся на свидание с ними...

— Присядь, Апони, — Яго жестом указал на кресло рядом с походным 'троном', и мере Сахнай подчинилась. Маке говорил на испанском, поэтому 'парламентёры' его отлично поняли. — Я взгляну поближе на этих 'условно-разумных'. Интересно, это упрямство... или мужество? Если последнее, то где его корни? В зачатках разума — или просто работают инстинкты? Макетаури встал и плавно двинулся к пленным.

'Какой же Ангел огромный!' — удивился Карлос-Мануэль, поражаясь неуместному восторженному трепету, охватившему его.

— Скажи, Апони, дают ли моим пленным пищу и питьевую воду в достатке, обеспечены ли они спальными местами и прочими удобствами, положенными 'условно-разумным'? Есть ли у них возможность помыться и привести в порядок выданную им одежду? Не мёрзнут ли они ночами, не мокнут ли от дождя?

Тропические ливни шли каждый день, но недолго, днём температура воздуха достигала тридцати двух, ночью не опускалась ниже двадцати, так что Сахнай непроизвольно улыбнулась абсурдности вопроса.

— Пленные обеспечены всем, что полагается, домин! Их быт ничуть не хуже, чем у лошадей и собак, а свою лояльность таури они ещё не доказали.

— Тогда чего же они хотят? — деланно удивился Яго, подходя к Карлосу-Мануэлю. Мужчина затаил дыхание, ощущая присутствие рядом с ним сверхъестественного существа. Все мысли куда-то исчезли, и Сеспедес остался наедине с вечностью, дыхание которой остро ощущалось вблизи Ангела.

— Интересный экземпляр, — голос домина звучал издалека и одновременно где-то внутри него — там, где обычно рождаются и 'бродят' мысли. — Посмотри на меня, существо по имени Карлос-Мануэль!

Мужчина неуверенно поднял взгляд и вздрогнул, увидев лицо маке. Сейчас на него смотрела сама смерть, взвешивая на незримых весах всю жизнь. Не осталось ничего — только его дух и бездна, глядящая глазами Яго.

— Хм, есть честь, есть гордость, есть желание изменить жизнь. Много учился — это хорошо. Плохо, что всё оказалось пустой болтовнёй. Удивительно! В тебе сохранились наивность, честность, и... любовь. Не бойся, существо, — голос ангела звучал небесной музыкой, — и Карлос, и Оскар живы, здоровы, им ничего не угрожает. Они находятся под моей защитой. Если принесёшь мне присягу, тебя к ним отведут...

Карлос опустил взгляд, ему невыносимо захотелось плакать, и, несмотря на потуги остановить слёзы, они безудержно потекли по щекам.

Яго отвернулся от Сеспедеса и неспешно обошёл его соседа, осматривая его со всех сторон как вещь, выставленную на продажу.

— Педро-Фелипе... — сосед Карлоса-Мануэля послушно поднял взгляд и, напоровшись на взор Ангела, вздрогнул как от удара, — ...немного наивный, безусловно честный. Твой дух горяч, жаждет справедливости...

Яго простёр руку над пленником, и тот затрепетал как жёлтый лист на осеннем ветру. Сеспедес увидел, что из тела товарища в какой-то миг появилась светящаяся призрачная субстанция, очень похожая по форме на человеческую фигуру, и похолодел от страха.

— ...в нём громко звучит музыка! — Ангел плавно убрал руку, и призрак моментально юркнул обратно. 'Как мышь, которую выпустил кот', — подумал Карлос-Мануэль, а Яго продолжил, будто ничего не произошло, — так должны звучать песни независимости и гимны, призывающие к освобождению от многовековой неволи... Хочешь, чтобы их могли услышать все?

— Да... — хриплый выдох помимо воли мужчины вырвался из груди Фигередо, но увидев мягкую милосердную улыбку Ангела, он уже уверенно повторил, — очень хочу, господин...

— Твоя супруга Изабель жива, она ждёт встречи с тобой. Принеси мне присягу, и тебя тотчас к ней отведут!

— Я — подданный королевы Испании, и обязан... — мужчина склонил голову, не имея силы ни смотреть Ангелу в глаза, ни видеть его.

— Ты уже изменил королеве, Педро-Фелипе Фигередо, готовя мятеж против её власти! Тебя ничто не связывает с Испанией, твои мечты — музыка и независимая Куба. Я могу их осуществить, так отчего ты упрямишься?

Яго наклонился над пленником, протянул руку и по-отечески взъерошил ему волосы. Педро-Фелипе с усилием поднял взгляд от пола: по щекам мужчины текли слёзы.

— Как же мне поступить, господин... чтобы не чувствовать себя предателем? Товарищи по плену направили нас троих как представителей от всех попавших в плен, чтобы встретиться с тобой... они ждут!

— Скажи мне, человек, — Яго выпрямился, его глаза посветлели, как будто подёрнулись инеем, — разве у твоих товарищей нет языка? Они — бессловесные животные? Или, может быть, до крайности трусливы? — губы Ангела изогнулись в холодной усмешке, — ты не можешь говорить от их имени, поскольку слово, данное тобой от их имени, ничего не будет значить для них. Обещания и клятвы, которые ты дашь за них, не будут иметь для них ни смысла, ни веса, ни силы... Твой долг всегда останется только твоим, твои обязанности никто за тебя не исполнит.

— Но ведь есть наша общая борьба за свободу Кубы!

— Борьба? Ты зря связался с мятежниками, мечтающими ввергнуть Кубу из рабства в кромешную нищету, из огня — в полымя. Освободившись от Испании, Куба не обретёт независимость, ибо не обладает силой, чтобы её отстоять, и просто станет колонией северного соседа. Но у меня сила есть! — Яго сжал кулаки, и они ярко засветились. — Клятву, Педро-Фелипе, я жду!

— А слова? Что мне говорить?!

— Слова... — улыбка Ангела стала снова доброй, а глаза потеплели, — они, как и музыка, пусть идут из глубины твоего сердца.

Фигередо прикрыл веки, будто к чему-то прислушиваясь, и медленно, запинаясь, произнёс:

— Верность моя отныне и навсегда, полностью и без остатка принадлежит тебе, домин Яго...

— Ты не будешь разочарован, человек, — кивнул Яго, и повернулся к третьему 'представителю':

— Ты хочешь передать Кубу правителям её северного соседа, С.Ш.А., Франсиско, в обмен на... личные привилегии? Смотри мне в глаза, существо! — приказ прозвучал резко и звонко, как удар хлыста, и тело Франсиско Винсенте Агилеры непроизвольно подчинилось отданной команде. — Хо, да ты пуст внутри! Там, где у прочих бьётся сердце, живут лишь честолюбие и корысть. Свои интересы для тебя важнее общих, у тебя нет друзей. Те, что на севере, эти... 'вольные каменщики', тоже не друзья... Ну и что? Об этом Агилера не беспокоился. Дружба! Ха, достаточно личной выгоды и общих интересов!.. Ой, он что, сказал это вслух?!

— Нет, — усмехнулся Ангел, — но думал так громко, что все услышали. О каких общих интересах может идти речь у волка и барана, Агилера? Выгода волка и выгода барана различны. Баран может думать, что волк заинтересован предоставить ему тучные пастбища... так, по душевной доброте, а на самом деле это — временное отсутствие аппетита. Ты баран, Агилера, а твои братья из С.Ш.А. — волки...

— Североамериканцы подарят Кубе свободу!..

Яго приятно поразило, что 'условно-разумный' пытается ему возражать. Может быть, ещё не всё потеряно — или этот 'розовый' недостаточно умён, раз пытается спорить с маке? Скорее всего, верно второе.

— О! Свободу, говоришь?! Подарят?!! Свободу для барана пастись и тучнеть, так? Свободу не платить Испании, чтобы платить ещё больше... этим североамериканцам. Ты готов отрабатывать приказы 'вольных каменщиков', надеясь с их попустительства стяжать ещё больше денег, не неся за свою жадность ответственности. Ты считаешь, что деньги можно есть, существо? Они могут согреть, они смогут защитить от врага и неистовства природы?

— За деньги можно купить многое, а еду и добрый дом уж точно, а также заплатить за безопасность, нанять охрану, — глухо возразил Агилера.

— Смел, но глуп! — подвёл итог Яго. — Свобода — это ответственность. Перед теми, кто зависим от тебя. Перед теми, от кого ты зависишь, и лишь потом — право поступать в согласии с порывами души... если она есть, если эти порывы не уязвят близких. Жадность и честолюбие толкают тебя жертвовать товарищами, чтобы возвыситься самому.

— Милости, домин...

— Твой дух я оставлю, существо... пока оставлю! Ты вернёшься к тем, кто послал тебя, и честно расскажешь, чем и кому ты собирался заплатить за собственную свободу. Ты не солжёшь, не промолчишь... если же ошибёшься, хм... в моём хозяйстве появится новый хигуэ.

Яго отвернулся от Агилеры, потеряв к нему интерес. Его взгляд вновь остановился на Сеспедесе.

— Я жду, Карлос-Мануэль... — голос маке пробирал креола до печёнок, — приноси присягу!

Все мысли сразу улетучились, и на Сеспедеса снизошло полное спокойствие. Слова клятвы сорвались с его языка раньше, чем он успел задуматься о них:

— Верность моя отныне и навсегда принадлежит тебе, домин Макетаури Яго.

Маке одобрительно кивнул и повернулся к Сахнай:

— Апони, проводи этих... почти людей, у них начинается новая жизнь.

— Да, домин.

— Проследи, чтобы они получили новую одежду, жетоны удостоверений... — Яго кивком показал будущим таури на знак со странными символами, закреплённый на обнимающем точёную шею женщины лёгком шарфике, — ...и встретились со своими супругами. Этим 'условно-разумным' нужна индивидуальная программа обучения. Есть шанс, что со временем они станут настоящими таури...

Дорога из Ольгин на Баямо была покрыта трещинами и изъедена тропическими ливнями, из-за которых и без того заболоченная пойма реки Кауто стала практически непроходимой для туземных телег. Однако всадники с превеликой осторожностью, часто спешиваясь и ведя лошадей на поводу, вполне могли успешно перебраться на левобережье реки Саладо в зону, которую маке объявил своими владениями. Целью испанской разведки было, очевидно, Баямо.

Естественно, такого 'безобразия' недавно произведённый в своё первое офицерское звание альфере-сегундо допускать не собирался. Но не хотел и торопиться. Зачем? Туземцы неспособны увидеть гереро, активно применяющих адаптивный камуфляж, их вообще способны разглядеть лишь высшие... или специальные устройства, сканеры. Офицер спокойно ожидал, когда два десятка разведчиков-испанцев переберутся через брод и подойдут поближе. Ни к чему гонять патрульное проа, да и лошадей жалко: на борт их не возьмёшь, а при переправе под руководством гереро, незнакомых лошадям, эти великолепные 'условно-разумные' могут пострадать.

Это неприемлемо.

Три расы живых существ, обитающих на Таури — лошади, собаки и кошки — стали для пришельцев подлинным открытием. В их мирах не было ничего подобного — хотя аналоги могли просто не сохраниться и вымереть под напором развивающейся цивилизации в седой древности. Как жаль, ведь с их гибелью истинно-разумные (люди, маги, маке) потеряли столь многое!

Очаровательные кошки, ласковые, дружелюбные и независимые, ловко ловили мелких животных-грызунов. Видимо, туземцы ради избавления от зверьков-вредителей их и держали, не подозревая о способности пушистых хищников обнаруживать мелких духов — таино называли их 'опиа' — и уничтожать их, или отпугивать от мест обитания.

Обнаружив 'волшебные' умения у кошек, таури развернули настоящую программу по спасению маленьких хищниц из развалин, и теперь каждая семья обязательно имела у себя хотя бы одного столь полезного зверька.

Собаки... умные и преданные, способные различать своих и чужих, беречь и охранять. Благодаря развитому чутью и невероятной внимательности они могли обнаруживать даже замаскировавшихся гереро, невидимых человеческому глазу, идти, ориентируясь на запах по нужному следу, обнаруживать живых под развалинами...

Конечно, приборы и устройства таури могут всё это ничуть не хуже, но... то приборы, а это — живые существа, к тому же весьма высокоразвитые. Любую программу можно взломать, а вот специально обученного магами пса обмануть невозможно. Как же можно отказаться от столь изумительных охранников, патрульных, следопытов...

Хорошо, что в отряде испанских разведчиков нет собак! Только лошади — животные на первый взгляд, для таури абсолютно бесполезные, ведь главное назначение этих существ — возить туземцев и их грузы.

...Когда таури наткнулись на первых искалеченных катастрофой животных, они обнаружили в умирающей лошади развитый, но при этом очень хрупкий дух, который, став свободным от тела, явно не смог бы сохранить свою целостность и распался бы на опии.

Стараясь исправить эту несправедливость, спасатели воспользовались устройством отлова духа, предназначенным для создания хигуэ, и у них получилось! Вскоре более тысячи духов умирающих лошадей 'оживили' специально подготовленные оболочки хигуэ, а ещё много тысяч остались ждать своей очереди.

Но не это стало главным в формировании всеобщей любви таури к этим животным, а то ощущение радости и счастья, которое охватывало и людей и магов во время прогулки верхом.

Невероятное единение с огромным зверем, чутко реагирующим на твои мысли и желания... ветер в лицо... чувство скорости — не как на канэ, а живое, удивительно освежающее...

Да, в лошадей таури буквально влюбились!

Опасаясь нанести вред этим прекрасным животным, командир патруля не торопился отдавать команду атаковать, терпеливо ожидая, пока испанские кавалеристы закончат переправу. Гереро заняли позиции и перевели бластеры в шоковый режим воздействия, настроив их так, чтобы сфокусировать на цели, находящейся на дистанции в сорок-пятьдесят метров.

Ситуацию это ничуть не изменило, и уже через четверть часа патруль собирал лишившихся сознания пленных и успокаивал оставшихся без хозяев лошадей.

Река Кауто в среднем течении, дорога от Баямо на Ольгин

— Отти, это и вправду наш новый дом?

Сита робко заглянула внутрь, почти не испугавшись самостоятельно разъехавшихся перед ней створов двери. На всякий случай она покрепче ухватилась за руку старшей сестры. С точки зрения таино, здание было огромным и каким-то нездешним, чужим. Но теперь она таури!

— Дворец, девочки! Проходите, не бойтесь, вы же скоро станете королевами, а им положено жить во дворце!

Короткий широкий коридор вывел в большой холл, где вольно и без толкотни могли разместиться человек сто. В широких нишах вдоль стен стояли диванчики, дополнительно отгороженные друг от друга высокими кубическими горшками с невероятно прекрасными незнакомыми цветами. Высокие створчатые двери на противоположной стене вели дальше, но помимо них в холл выходили с десяток дверей попроще.

С высокого потолка ровно лился чистый дневной свет, хотя на площадь перед зданием Дворца Макетаури уже опустилась тропическая ночь. Три десятка хигуэ, одетые в чёрно-золотые ливреи с гербом в виде широкого золотого кольца на чёрном фоне с солнцем внутри поверх необычного семиконечного креста, дружно поклонились, приветствуя хозяек.